Противоправность как признак хищения (П. Яни, "Законность", N 6, июнь 2014 г.)

Противоправность как признак хищения

Исходя из примечания 1 к ст. 158 УК деяние, состоящее в совершённом с корыстной целью безвозмездном изъятии и (или) обращении чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившем ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества, только тогда может быть расценено как хищение, когда оно противоправно*(1).

Криминалисты говорят о нескольких элементах противоправности как признака хищения. Однако первый из приводимых большинством учёных элементов, на который прежде всего и обращает внимание правоприменитель, нередко игнорируя другие составляющие противоправности или считая их второстепенными, в действительности обсуждаемый признак хищения, как представляется, не характеризует. Таким - первым и главным - элементом противоправности как признака хищения многие исследователи вопросов ответственности за преступления против собственности считают запрещённость деяния уголовным законом.

Признак противоправности, писал Г. Борзенков, означает, что хищение осуществляется не только способом, запрещённым законом (объективная противоправность), но и при отсутствии у виновного прав на это имущество (субъективная противоправность)*(2). Так же считает А. Бойцов: "Противоправность изъятия прежде всего означает, что оно осуществляется способом, прямо запрещенным уголовным законом (объективная противоправность), при отсутствии которого содеянное может квалифицироваться по иным статьям УК или вовсе не составлять преступления". Наряду с указанным признаком А. Бойцов выделяет второй элемент - субъективную противоправность, понимаемую как отсутствие у виновного какого-либо права на изымаемое имущество, а также третий элемент, который сформулирован так: "противоправность хищения состоит в нарушении свободы собственника или титульного владельца распоряжаться находящимся у них имуществом, ибо его изъятие осуществляется помимо или против их воли"*(3). Данную позицию разделяет и Н. Лопашенко, выделяя в противоправности те же три элемента*(4).

Предпочтительней, однако, позиция тех юристов, которые трактуют противоправность в законодательном определении хищения иначе. Так, А. Безверхов, говоря о противоправности имущественных преступлений (к которым он относит и хищения), заключает: этот признак означает, что извлечение имущественной выгоды совершается неправомерно, при отсутствии у лица правовых оснований, следующих из закона, другого нормативного акта, договора или иной сделки*(5).

В поддержку последней точки зрения, отрицающей то утверждение, что к элементу противоправности как законодательно закреплённого признака хищения следует относить противоправность уголовную, приведу простые соображения.

Уголовная противоправность деяния - формальный, нормативный признак всякого преступления. В Уголовном кодексе он сформулирован в ст. 14 как запрещённость деяния уголовным законом под угрозой наказания*(6). Из указания в законодательной дефиниции преступления на этот признак следует, что определить, является ли конкретное деяние преступным, можно только при установлении его, деяния, тождества с описанием признаков состава преступления прежде всего в конкретной статье Особенной части уголовного закона, предусматривающей наказание за это деяние*(7).

Поэтому достаточно, на мой взгляд, очевидно, что законодателю*(8) не было нужды повторно указывать на уголовную противоправность уже в качестве признака родового (видового) состава хищения, это было бы избыточным. А потому под противоправностью как признаком состава всякого хищения необходимо понимать изъятие (обращение) чужого имущества в пользу лица, совершающего указанные действия, или других лиц, если эти действия противоречили положениям законодательства, прежде всего - гражданского, позитивно регулирующего отношения, которые соответствующие нормы об ответственности за преступления против собственности охраняют. Данное определение позволяет не разделять объективный и субъективный признаки противоправности как признака хищения, поскольку позитивное - гражданское - законодательство закрепляет, за рядом ограничений, право собственника на распоряжение имуществом исключительно в соответствии с его волеизъявлением, по его только усмотрению, основанному на презумпции в том числе его разумности (ст. 1, 2, 10, 209 и др. ГК).

Проблема определения хищения как противоправного деяния чаще обсуждается в связи с разграничением хищения и самоуправства, поскольку установление наличия у лица права на имущество исключает квалификацию его деяния как хищения, но даёт, по мнению высшего судебного органа, в ряде случаев возможность квалифицировать содеянное по ст. 330 УК: "От хищения следует отличать случаи, когда лицо, изымая и (или) обращая в свою пользу или пользу других лиц чужое имущество, действовало в целях осуществления своего действительного или предполагаемого права на это имущество (например, если лицо присвоило вверенное ему имущество в целях обеспечения долгового обязательства, не исполненного собственником имущества). При наличии оснований, предусмотренных статьей 330 УК РФ, виновное лицо в указанных случаях должно быть привлечено к уголовной ответственности за самоуправство"*(9). Здесь, правда, стоит сделать ту оговорку, что "осуществление своего действительного или предполагаемого права" в действующем уголовном законе - в отличие от УК РСФСР 1960 г. - в качестве конститутивного признака состава самоуправства не рассматривается. Другое дело, что состав преступления, предусмотренного ст. 330 УК, описан в законе настолько неопределённо, что у нас, видимо, нет иного выхода, кроме как понимать содержание данного состава во многом в прежнем значении, что, собственно, и предлагает Пленум.

Неточное понимание противоправности как признака хищения приводит к неверной квалификации и, как следствие, отмене ошибочных судебных решений. Рассмотрим такие ошибки на примере уголовных дел, решения по которым следует признать формирующими судебную практику, поскольку эти решения не остались затерянными среди многочисленных публикуемых Верховным Судом постановлений и определений, но включены президиумом высшего суда в публикуемые им Обзоры судебной практики. Благодаря этому указанные решения могут быть отнесены к так называемым судебным прецедентам de facto.

Из материалов дела*(10) следовало, что директор ЗАО Малов заключил от лица возглавляемой им организации договор с банком об открытии кредитной линии, по условиям которого ЗАО обязалось использовать полученный кредит исключительно на строительство, реконструкцию и модернизацию животноводческого комплекса. В обвинительном приговоре по ст. 159 УК указано, что затем Малов совместно с финансовым директором того же предприятия Гришиной во исполнение преступного умысла, направленного на хищение денежных средств в виде получаемых предприятием обманным путём субсидий из федерального и областного бюджетов в счёт возмещения части затрат по уплате процентов по названному инвестиционному контракту, представляли в департамент АПК области не соответствующие действительности документы об освоении кредитных денежных средств якобы в оговоренных в договоре целях, хотя фактически тратили их на иные нужды, не связанные с реализацией проекта.

Так, указанные лица от имени организации-подрядчика ООО с использованием поддельной печати названной организации подготовили договор подряда с ЗАО на осуществление капитального строительства - реконструкцию животноводческого комплекса, который был представлен в АПК. В рамках названного договора по указанию Малова на расчётный счёт ООО с расчётного счёта ЗАО перечислены средства, полученные по инвестиционному договору, за выполнение подрядных работ предприятием-получателем по реконструкции фермы, участия в которых ООО в действительности не принимало. По указанному и иным эпизодам, как следовало из приговора, бесспорно установлен факт нецелевого использования средств, лишь целевое использование которых давало право на получение соответствующих субсидий. В результате этого, указано в приговоре, Малов и Гришина незаконно получили на счёт ЗАО, т.е. совместно похитили путём обмана, денежные средства в виде субсидий, чем пополнили оборотные средства предприятия, используя их по своему усмотрению.

В надзорном представлении заместитель Генерального прокурора РФ выразил несогласие с состоявшимися судебными решениями, поскольку вывод суда о том, что денежные средства, выделенные по кредиту, не были использованы по назначению и, следовательно, субсидии на эту сумму были похищены, вызвал у него сомнение. Представление Маловым фиктивных документов в департамент АПК области, подчёркнуто в представлении, само по себе не может свидетельствовать о нецелевом использовании кредита и наличии умысла на хищение бюджетных средств. Выводы суда о присвоении субсидий непосредственно Маловым или кем-то из его окружения не мотивированны.

Проверив материалы дела, обсудив доводы надзорной жалобы, судебная коллегия Верховного Суда РФ отменила все состоявшиеся по делу решения - приговор, кассационное определение судебной коллегии по уголовным делам и постановление президиума областного суда, а уголовное дело прекратила за отсутствием состава преступления. В числе доводов судебной коллегии, имеющих значение для обсуждаемого нами признака противоправности хищения, отмечу следующее.

Одним из основных аргументов, на которых построено заключение судебной коллегии, стало указание на ошибочность вывода нижестоящих судов о том, что "итоговое достижение задач, поставленных предприятием (ЗАО "..."), которое строит объект своей собственности, не может свидетельствовать о целевом использовании кредитных денежных средств, если это произошло не в период их освоения, а после получения субсидий, когда кредитные деньги уже израсходованы в иных целях. А в итоге и получение субсидий в счет компенсации процентов по кредиту из бюджета не может в этом случае являться законным".

Однако судом, указывается в определении судебной коллегии Верховного Суда РФ, не принято во внимание, что с момента получения кредита велась реконструкция и модернизация животноводческого комплекса, на момент рассмотрения дела в суде животноводческий комплекс был построен и функционировал, затраты на реконструкцию комплекса превысили размер выделенного кредита, ЗАО имело право на ежемесячное получение субсидий в течение действия кредитного договора при условии своевременного погашения кредита и уплаты начисленных процентов.

Таким образом, ни формальное перечисление денежных средств, полученных в качестве кредита, сначала на иные, не предусмотренные кредитным договором цели, ни заведомо неправильное отражение в представленных в уполномоченный орган документах сведений о целевом расходовании данных средств не позволяли, по мнению Верховного Суда РФ, сделать вывод об отсутствии при указанных обстоятельствах у коммерческой организации права на получение соответствующей субсидии.

Причина, по которой данный вывод высшего суда следует признать вполне обоснованным, заключается в том, что организация агропромышленного комплекса расходовала свои денежные средства, сформированные в том числе и путём поступления кредитных средств, на цели, достижение которых рассматривалось государством как условие частичного возмещения платы организации за полученный кредит.

Ошибка суда первой инстанции состояла также и в попытке выделения из средств, находящихся на расчётном счёте организации, именно тех средств, которые были получены в качестве целевого кредита. Тогда как Верховный Суд вывод о допустимости использования Маловым средств с расчётного счёта организации в порядке очерёдности, определяемой исключительно самой этой организацией (сначала на иные цели, а потом на цели, обусловленные кредитным (инвестиционным) договором), обосновал в том числе и прямым указанием на то, что возглавляемое Маловым юридическое лицо "получило не безвозмездные бюджетные деньги на строительство, поступившие на отдельный целевой расчетный счет, с которого невозможны никакие другие платежи".

Нужно также акцентировать внимание на том, что право юридического лица на получение субсидии не возникло бы, если бы, допустим, Правительством выделение субсидий на частичное погашение платы (процентов) за кредит было обусловлено получением кредита только, допустим, такой организацией, которой не хватало собственных средств для ведения полезной для региона агропромышленной деятельности. Однако такое требование в соответствующих документах отсутствует.

Стало быть, хозяйствующий субъект агропромышленного комплекса вправе получить кредит и, как следствие, частичное возмещение платы за него даже в том случае, если он имевшиеся у него иные средства использовал не на цели, указанные в названных документах, а, скажем, для расчёта с кредиторами, на строительство профилактория, выплату зарплаты и т.п. Однако - и это принципиально! - важно, повторю, то, что очерёдность расходов на хозяйственную деятельность нормативными актами не установлена, а потому из общего объёма денежных средств на счёте расходы могли осуществляться в любой очерёдности.

По сути же, в приговоре по данному делу вывод о неправомерности получения субсидии был сделан во многом потому, что Малов заведомо неправильно отразил в представленных в уполномоченный орган документах расходы якобы на реализацию инвестиционного контракта по строительству, реконструкции и модернизации животноводческого комплекса. Но даже и неправильное представление об основаниях для возмещения понесённых возглавляемой им организацией затрат (он мог действительно считать, что такого права не имеет) не лишило, как следует из позиции Верховного Суда и Генеральной прокуратуры, названный хозяйственный субъект права на получение указанной субсидии. Кроме того, неверное представление Малова о незаконности его действий, об отсутствии оснований для получения субсидии позволяет определить его деяние как "мнимое преступление". Такие деяния рассматриваются по правилам квалификации при юридической ошибке и уголовной ответственности не влекут*(11).

Вопрос о противоправности как признаке хищения решался Верховным Судом и при рассмотрении не теряющей актуальности категории уголовных дел о хищениях командировочных средств. Высший судебный орган прекратил ошибочную практику привлечения к уголовной ответственности за мошенничество лиц, находившихся в командировке и фактически понёсших затраты на проживание, но приобретавших поддельные справки о плате за проживание в гостинице и представлявших их в бухгалтерию работодателя. В этих случаях лицо - так же, как и Малов, - использовало (представляло) документы, содержавшие заведомо ложные сведения, в целях получения имущества, на которое имело право. Правило квалификации для подобных случаев содержится уже в самом наименовании опубликованного в Бюллетене Верховного Суда решения: "Использование лицом (не получившим средств для найма жилого помещения и командировочных средств) ненадлежащего документа не из корыстных побуждений, а вынужденно, с целью покрытия понесенных им в период служебной командировки затрат, не образует состава преступления"*(12).

В более "свежем" определении Верховный Суд, отменяя обвинительный приговор по делу о мошенничестве и прекращая дело за отсутствием состава преступления, приводит следующие доводы в пользу своего решения.

Маянцев и Лисицын по возвращении из командировки представили в ГУ МВД РФ заведомо ложные сведения о том, что они в период времени с 23 января по 15 февраля 2003 г. проживали в гостинице и в связи с этим понесли "командировочные" расходы по найму жилого помещения в определённой сумме*(13). Однако согласно приказу Минфина РФ от 6 июля 2001 г. N 49н "Об изменении норм возмещения командировочных расходов на территории Российской Федерации" (ныне утратил силу) оплата найма жилого помещения во время нахождения в служебной командировке возмещается по фактическим расходам, подтверждённым соответствующими документами, но не более 550 руб. в сутки. Из этого следует, заключает судебная коллегия, что Лисицын и Маянцев во время командировки имели право заключить договор жилого найма на период с 24 января по 15 февраля 2003 г. на ту сумму, которую они получили по подложным документам в виде "командировочных" средств*(14).

Проблема установления противоправности как конститутивного признака хищения возникает перед правоприменителем в новых и самых разнообразных проявлениях*(15), и не только в рассмотренном выше аспекте, связанном с наличием у лица материальных оснований для имущественных требований, когда лицо реализует своё право с нарушением предусмотренного для этого порядка.

Значительную сложность для доказывания данного признака представляет содержание ст. 90 УПК и трактовка данной нормы Конституционным Судом*(16). По сути (как это и имело место при совершении мошенничества в отношении имущества Власенко, жалобу которых рассматривал Конституционный Суд), соответствующим решением суда, принятым по гражданскому (арбитражному) делу на основе оценки фальсифицированных (что суду, разумеется, неизвестно) стороной доказательств, может быть закреплено право мошенника на имущество, ставшее предметом его посягательства. Что, соответственно, не позволит привлечь лицо к ответственности за преступление против собственности. Как представляется, научные изыскания с целью выработки аргументов, позволяющих преодолеть подобное понимание последствий произошедшего в 2009 г. изменения редакции ст. 90 УПК, являются одним из приоритетных направлений исследований противоправности как признака хищения.

П. Яни,

доктор юридических наук,

профессор

"Законность", N 6, июнь 2014 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Хотя в данной дефиниции слово "противоправно", так сказать, окрашивает именно изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, признак противоправности в уголовном праве обычно рассматривается как характеризующий хищение в целом.

*(2) См.: Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 3 / Под ред. Г.Н. Борзенкова и В.С. Комиссарова. М.: Зерцало-М, 2002, с. 416.

*(3) Полный курс уголовного права: В 5 т. Т. 3 / Под ред. А.И. Коробеева. СПб.: Изд-во Р. Асланова "Юридический центр Пресс", 2008, с. 84-85.

*(4) См.: Энциклопедия уголовного права - издание профессора Малинина. Т. 18. СПб., 2011, с. 108-112.

*(5) См.: Безверхов А.Г. Имущественные преступления. Самара, 2002, с. 141.

*(6) См.: Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций: В 3 т. Т. 1. М.: Волтерс Клувер, 2007, с. 273.

*(7) Оговорка "прежде всего" связана с тем, что преступность деяния определяется и с учётом анализа положений Общей части, в том числе содержащихся в гл. 8 УК.

*(8) О позиции законодателя следует судить по фактическому содержанию нормы, а не по той идее, которую закладывали в норму её разработчики, авторы проекта закона, но которую ввиду неправильного применения правил юридической техники или по иным причинам реализовать в соответствии с задуманным не удалось. То есть при уяснении действительного содержания нормы историческое толкование, например, на основе пояснительной записки к законопроекту не имеет приоритета перед иными способами интерпретации текста закона: грамматическим и систематическим.

*(9) Пункт 28 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. N 51 "О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате".

*(10) Обзор надзорной практики судебной коллегии по уголовным делам, утв. президиумом Верховного Суда РФ 3 апреля 2013 г. - Бюллетень Верховного Суда РФ, 2013, N 7. Более подробно обстоятельства дела, информация о котором приведена в названном Обзоре, изложены в определении судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 19 ноября 2012 г. N 87-Д12-4. - Бюллетень Верховного Суда РФ, 2013, N 5.

*(11) См.: Наумов А.В. Указ. соч., с. 395-396.

*(12) Постановление президиума Верховного Суда РФ от 12 июля 2000 г. N 486п00пр. - Бюллетень Верховного Суда РФ, 2001, N 1. См. также информацию об отмене приговора Сабинского районного суда Республики Татарстан по делу Р.: Обзор надзорной практики Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ. - Бюллетень Верховного Суда РФ, 2000, N 10.

*(13) В публикуемых Верховным Судом документах не указываются конкретные суммы причинённого ущерба, взяток и т.п.

*(14) Определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 11 декабря 2007 г. N 41-Д07-58. Отсутствие в приведённых случаях состава мошенничества не исключает возможности вменения состава преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 327 УК. На подобные случаи правило, содержащееся в п. 7 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 г. N 51, не распространяется.

*(15) Такие проблемы возникают, например, по делам о хищении средств материнского капитала, об использовании при совершении хищения юридических лиц под видом посредников и др. См., в частности: Бекренева Т. Материнский капитал - повод для мошенничества. - Жилищное право, 2012, N 4; Мун О. Махинации с материнским капиталом. - Жилищное право, 2013, N 6; Яни П.С. Хищение продукции с использованием фирмы-лжепосредника. - Российская юстиция, 2005, N 5.

*(16) Постановление Конституционного Суда РФ от 21 декабря 2011 г. N 30-П. О значении данного документа для практики по уголовным делам, прежде всего о хищениях, см.: Азаренок Н. Конституционно-правовые основы преюдиции в уголовном судопроизводстве. - Уголовное право, 2012, N 4.