Постановление Европейского Суда по правам человека от 7 июля 2020 г. Дело "Рашкин (Rashkin) против Российской Федерации" (Жалоба N 69575/10) (Третья секция)

Европейский Суд по правам человека
(Третья секция)

Дело "Рашкин (Rashkin)
против Российской Федерации"
(Жалоба N 69575/10)

Постановление Суда

Страсбург, 7 июля 2020 г.

По делу "Рашкин против Российской Федерации" Европейский Суд по правам человека (Третья Секция), заседая Палатой в составе:

Пауля Лемменса, Председателя Палаты Суда,

Георгия А. Сергидеса,

Хелен Келлер,

Дмитрия Дедова,

Алены Полачковой,

Марии Элосеги,

Лорэн Скембри Орланд, судей,

а также при участии Ольги Чернышовой, заместителя Секретаря Секции Суда,

принимая во внимание:

жалобу (N 69575/10), поданную 11 ноября 2010 г. против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) гражданином Российской Федерации Валерием Федоровичем Рашкиным (далее - заявитель);

решение официально уведомить власти Российской Федерации о жалобе в части, касающейся привлечения заявителя к ответственности за клевету, и объявить оставшуюся часть жалобы неприемлемой для рассмотрения по существу;

доводы сторон;

решение удовлетворить возражение властей Российской Федерации против рассмотрения жалобы Комитетом Суда;

рассмотрев дело в закрытом заседании 9 июня 2020 г.,

вынес в указанный день следующее Постановление:

Введение

1. Дело касается привлечения депутата Государственной Думы Российской Федерации (далее - депутат) к ответственности за клевету в связи с его выступлением на политическом митинге.

Факты

2. Заявитель родился в 1955 году и проживает в г. Саратове. Интересы заявителя представлял адвокат К. Сердюков, практикующий в г. Москве.

3. Власти Российской Федерации были представлены Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека Г.О. Матюшкиным, а затем его преемником в этой должности М.Л. Гальпериным.

4. Обстоятельства дела, как они представлены сторонами, могут быть изложены следующим образом.

5. В период времени, относящийся к обстоятельствам дела, заявитель являлся депутатом от оппозиционной Коммунистической партии Российской Федерации (далее - КПРФ). 7 ноября 2009 г. на митинге, состоявшемся в г. Саратове по случаю празднования 92-й годовщины Октябрьской революции, заявитель обвинил власть имущих в "преступлениях против российского народа":

"Мы отмечаем как минимум шесть преступлений перед народом, перед русской нацией этой власти, начиная от Ельцина с его камарильей и заканчивая Путиным и Медведевым...

...Все эти преступления лежат тяжелым грузом на власти, которая совершила переворот в 91-м году, на Ельциных, Володиных, Слисках, Медведевых, Путиных. Кровью они должны смыть этот позор, который они нам здесь навязали".

6. Володин, депутат от правящей партии "Единая Россия", избранный в Саратовской области, подал иск о защите чести и достоинства в отношении заявителя в связи со второй частью высказывания.

7. 7 апреля 2010 г. Ленинский районный суд г. Саратова удовлетворил исковые требования, отметив:

"Суд считает, что в своем выступлении Рашкин сделал фактическое заявление о том, что Володин совершил преступления против народа и нации, и это выступление отразилось непосредственно на истце. Суд пришел к такому выводу по следующим основаниям.

Володин хорошо известен в г. Саратове, так как он депутат, представляющий Саратовскую область... Несмотря на то что ответчик использовал фамилию истца во множественном числе, суд согласен с тем... что Рашкин использовал метод "неполного наименования лица, о котором идет речь"... Фамилия была произнесена во множественном числе, а имя и отчество не упоминались. Однако значительное число граждан и избирателей поймут, что речь идет о Володине, который представляет Саратовскую область в государственных органах...

Суд считает, что в речи Рашкина... имелись утверждения о фактах, свидетельствовавшие о нарушении Володиным уголовного законодательства и представлявшие истца в негативном свете... Более того, указанные факты не соответствуют действительности, учитывая, что истец не участвовал в событиях 1991 года, поскольку в рассматриваемое время он преподавал в университете и был членом местного законодательного органа...

/.../

Истец представляет интересы избирателей Саратовской области в государственных органах и возглавляет партию "Единая Россия"..., и занимает руководящие должности, в том числе должность вице-спикера и заместителя председателя Государственной Думы Российской Федерации, в связи с чем ущерб его деловой репутации, чести и достоинству является существенным".

Районный суд обязал заявителя выплатить Володину 1 000 000 (один миллион) российских рублей (25 640 (двадцать пять тысяч шестьсот сорок) евро) в качестве компенсации морального вреда.

8. 19 мая 2010 г. Саратовский областной суд оставил решение суда первой инстанции без изменения.

Право

I. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции

9. Заявитель жаловался, что привлечение его к ответственности за клевету в отношении другого депутата нарушило его право на свободу выражения мнения, гарантированное статьей 10 Конвенции, которая гласит:

"1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия".

А. Приемлемость жалобы для рассмотрения по существу

10. Европейский Суд отмечает, что жалоба не является необоснованной и не установлено иных оснований для признания жалобы неприемлемой, предусмотренных в статье 35 Конвенции, вследствие чего она должна быть объявлена приемлемой для рассмотрения по существу.

В. Существо жалобы

11. Заявитель утверждал, что российские суды при рассмотрении его дела не соблюли принципы, закрепленные в статье 10 Конвенции. По его словам, он являлся оппозиционным политиком и депутатом, вследствие чего его выступление должно было пользоваться повышенной защитой в соответствии со статьей 10 Конвенции. Он не обвинял Володина в совершении какого-либо конкретного преступления; он возложил ответственность за преступления против народа на лиц, которым принадлежала власть, в целом, а не на конкретных лиц. Размер присужденной компенсации являлся для него чрезмерно обременительным; ему пришлось продать некоторое свое имущество, чтобы выплатить компенсацию. Многие дела, на которые ссылались власти Российской Федерации ниже, касались высокопоставленных должностных лиц, в пользу которых были присуждены крупные денежные суммы.

12. Власти Российской Федерации утверждали, что заявитель ошибочно обвинил Володина в совершении преступлений против российского народа. Спорные высказывания не были основаны на проверенной или проверяемой информации и могли причинить реальный ущерб репутации депутата, подорвав доверие общественности к его профессиональной добросовестности или пригодности к занятию соответствующей должности. Утверждения заявителя выходили за пределы допустимой критики, и рассматриваемое вмешательство являлось необходимым для пресечения необоснованных обвинений. Размер компенсации был определен соразмерно степени морального вреда, причиненного Володину. Являясь избранником народа и законодателем, Володин был обвинен в совершении преступлений и нарушении законодательства. Власти Российской Федерации представили примеры дел, в которых были присуждены аналогичные компенсации.

13. Европейский Суд признает, что решение о привлечении заявителя к ответственности за клевету и взыскание с него компенсации морального вреда составляли вмешательство в право заявителя на свободу выражения мнения. Данное вмешательство было основано на положениях закона, в частности статьи 152 Гражданского кодекса Российской Федерации, в соответствии с которой гражданин, в отношении которого распространены порочащие его сведения, вправе в судебном порядке требовать защиты чести, достоинства или деловой репутации и компенсации морального вреда, причиненного распространением таких сведений (см. текст данного положения в Постановлении Европейского Суда по делу "Новая газета" и Милашина против Российской Федерации" (Novaya Gazeta and Milashina v. Russia) от 3 октября 2017 г., жалоба N 45083/06* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2018. N 7 (примеч. редактора).), § 36). Кроме того, вмешательство преследовало правомерную цель - защитить репутацию или права других лиц в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции. Остается установить, являлось ли вмешательство "необходимым в демократическом обществе".

14. Рассматривая решения судов государства-ответчика в свете статьи 10 Конвенции, Европейский Суд должен убедиться в том, что власти государства-ответчика применили стандарты, соответствующие принципам, закрепленным в статье 10 Конвенции, и, кроме того, что они основывали свои решения на приемлемой оценке фактов, имеющих значение для рассмотрения дела (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perincek v. Switzerland) от 15 октября 2015 г., жалоба N 27510/08* (* См.: там же. 2016. N 4 (примеч. редактора).), § 196, ECHR 2015 (извлечения). Общие принципы, относящиеся к свободе усмотрения и установлению равновесия между правом на свободу выражения мнения и правом на уважение частной жизни, кратко изложены Европейским Судом в Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Издательский дом "Аксель Шпрингер АГ" против Германии" (Axel Springer AG v. Germany) от 7 февраля 2012 г., жалоба N 39954/08, §§ 85-95. Европейский Суд примет во внимание следующие моменты: положение заявителя, положение лица, против которого была направлена критика, контекст и цель спорного высказывания, квалификация спорного высказывания судами государства-ответчика и примененная санкция (Постановление Европейского Суда по делу "Красуля против Российской Федерации" (Krasulya v. Russia) от 22 февраля 2007 г., жалоба N 12365/03* (* См.: там же. 2008. N 7 (примеч. редактора).), § 35).

15. Относительно положения заявителя Европейский Суд отмечает, что заявитель являлся депутатом от оппозиционной партии. Европейский Суд повторяет, что, хотя свобода выражения мнения важна для всех, особое значение она имеет для избранников народа. Они представляют свой электорат, привлекают внимание к его заботам и отстаивают его интересы. Соответственно, вмешательство в свободу выражения мнения депутата-оппозиционера, которым являлся заявитель, требует самого пристального внимания со стороны Европейского Суда (см. Постановление Европейского Суда по делу "Кастельс против Испании" (Castells v. Spain) от 23 апреля 1992 г., § 42, Series A, N 236; и Постановление Европейского Суда по делу "Джерусалем против Австрии" (Jerusalem v. Austria), жалоба N 26958/95, § 36, ECHR 2001-II). Выступления депутатов, независимо от того, сделаны они в стенах парламента или за его пределами, представляют собой выступления по политическим вопросам par excellence* (* Par excellence (фр.) - преимущественно, по преимуществу (примеч. переводчика).) (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Карачонь и другие против Венгрии" (Karacsony and Others v. Hungary) от 17 мая 2016 г., жалобы NN 42461/13 и 44357/13* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2016. N 12 (примеч. редактора).), § 137).

16. Процессуальный оппонент заявителя в судебном разбирательстве, Володин, также являлся депутатом, но избранным от правящей партии. Будучи профессиональным политиком, который неизбежно и осознанно ставит себя в ситуацию, когда каждое его слово и действие детально изучаются журналистами и общественностью в целом, он должен выказывать большую степень терпимости и быть готовым принимать критику в больших пределах. Требования защиты репутации политического деятеля должны противопоставляться интересам открытого обсуждения политических вопросов (см. Постановление Европейского Суда по делу "Обершлик против Австрии (N 1)" (Oberschlick v. Austria) (N 1) от 23 мая 1991 г., § 59, Series A, N 204).

17. Заявитель выступил на митинге сторонников КПРФ. Он назвал имя Володина среди бывших и действующих политиков, на которых заявитель возлагал ответственность за невзгоды, выпавшие на долю страны в результате государственного переворота 1991 года, когда произошла попытка захвата власти, которая принадлежала тогда советскому президенту Горбачеву, ускорившая развал Коммунистической партии и распад Союза Советских Социалистических Республик. Таким образом, высказывание заявителя можно было признать заявлением о коллективной политической ответственности, а не обвинением в совершении конкретных уголовных преступлений. Представляя собой форму политического выражения мнения, высказывание заявителя пользовалось высокой степенью защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции, поскольку для ограничения свободы выражения мнения при произнесении политических речей требуются весомые основания (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Морис против Франции" (Morice v. France) от 23 апреля 2015 г., жалоба N 29369/10* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2015. N 10 (примеч. редактора).), § 125, ECHR 2015). Европейский Суд также повторяет, что политическая речь по своей природе имеет небесспорный характер и зачастую полна яда (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perincek v. Switzerland), § 231, и процитированные в этом пункте прецеденты).

18. При рассмотрении иска Володина российские суды не приняли во внимание контекст, в котором были сделаны спорные высказывания, и не учли, что стороны являлись политическими деятелями. В своих решениях суды ограничились оценкой ущерба, который мог быть причинен Володину в связи с замечаниями заявителя, и указанием на отсутствие доказательств того, что было признано ими фактическими заявлениями о совершении преступления. Суды государства-ответчика не признали, что объем ограничений свободы выражения мнения при выступлениях, имеющих, как в настоящем деле, политический характер, в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции был невелик. Кроме того, суды не пытались установить равновесие между необходимостью защитить репутацию истца и правом заявителя на свободу выражения мнения. Вышеизложенные обстоятельства вынуждают Европейский Суд прийти к выводу о том, что суды государства-ответчика не "применили стандарты, совместимые с принципами, воплощенными в статье 10 Конвенции", и не привели относимые и достаточные причины в обоснование вмешательства (см. Постановление Европейского Суда по делу "Терентьев против Российской Федерации" (Terentyev v. Russia) от 26 января 2017 г., жалоба N 25147/09* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2017. N 3 (примеч. редактора).), § 24).

19. Наконец, по вопросу о тяжести меры воздействия Европейский Суд повторяет, что непредвиденно большие суммы компенсаций по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации могут весьма неблагоприятно сказаться на свободе выражения мнения и по этой причине требуют максимально тщательного изучения (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Компания "Bladet Tromso" и Стенсаас против Норвегии" (Bladet Tromso and Stensaas v. Norway), жалоба N 21980/93, § 64, ECHR 1999-III; и Постановление Европейского Суда по делу "Касабова против Болгарии" (Kasabova v. Bulgaria) от 19 апреля 2011 г., жалоба N 22385/03, § 71). Истцу присудили 1 000 000 (один миллион) рублей в качестве возмещения морального вреда, что в период времени, относящийся к обстоятельствам дела, составляло более 25 000 (двадцать пять тысяч) евро. Рассматриваемый размер компенсации необычайно высок в абсолютных значениях, но также и намного выше сумм компенсации, присуждавшихся в аналогичных делах о защите чести, достоинства и деловой репутации, рассмотренных Европейским Судом (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "Гринберг против Российской Федерации" (Grinberg v. Russia) от 21 июля 2005 г., жалоба N 23472/03* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2005. N 12 (примеч. редактора).), § 12, в котором губернатору Ульяновской области была присуждена компенсация в размере 2 500 (две тысячи пятьсот) рублей из 500 000 (пятьсот тысяч) рублей, которые тот требовал; Постановление Европейского Суда по делу "Федченко против Российской Федерации" (Fedchenko v. Russia) от 11 февраля 2010 г., жалоба N 33333/04* (* См.: там же. 2010. N 8 (примеч. редактора).), § 15, в котором член Федерального Собрания Российской Федерации требовал компенсацию в размере 500 000 (пятьсот тысяч) рублей, а получил 5 000 (пять тысяч) рублей; Постановление Европейского Суда по делу "Новая газета" и Бородянский против Российской Федерации" (Novaya Gazeta and Borodyanskiy v. Russia) от 28 марта 2013 г., жалоба N 14087/08* (* См.: там же. 2014. N 1 (примеч. редактора).), § 15, в котором губернатор Омской области получил 60 000 (шестьдесят тысяч) рублей из 500 000 (пятьсот тысяч) рублей, которые он требовал).

20. Европейский Суд напоминает, что присуждение компенсации в таком размере влечет за собой более высокие требования к оценке ее соразмерности (см. Постановление Европейского Суда по делу "Пакдемирли против Турции" (Pakdemirli v. Turkey) от 22 февраля 2005 г., жалоба N 35839/97, § 59; Постановление Европейского Суда по делу "Гувейя Гомиш Фернандиш и Фрейташ-э-Кошта против Португалии" (Gouveia Gomes Fernandes and Freitas e Costa v. Portugal) от 29 марта 2011 г., жалоба N 1529/08, § 54). Должна существовать разумная взаимосвязь между размером компенсации и вредом, причиненным репутации (см. Постановление Европейского Суда по делу "Компании "Индепендент ньюс энд медиа" и "Индепендент ньюспэйперс айерлэнд Лимитед" против Ирландии" (Independent News and Media and Independent Newspapers Ireland Limited v. Ireland), жалоба N 55120/00, §§ 110-113, ECHR 2005-V (извлечения); Постановление Европейского Суда по делу "Толстой-Милославский против Соединенного Королевства" (Tolstoy Miloslavsky v. United Kingdom) от 13 июля 1995 г., §§ 48-51, Series A, N 316-B). Однако, взыскивая с заявителя денежную сумму, суды Российской Федерации не оценили надлежащим образом соразмерность данной суммы применительно к финансовому положению и средствам заявителя (см. для сравнения Постановление Европейского Суда по делу "Квецень против Польши" (Kwiecien v. Poland) от 9 января 2007 г., жалоба N 51744/99, § 56). Что касается мотива присуждения компенсации в столь крупном размере, состоявшего в том, что истец являлся политиком и известным государственным деятелем, такой довод не совместим с согласующимся с Конвенцией подходом, согласно которому видные политические деятели, такие как, например, депутат от правящей партии в настоящем деле, должны быть готовы к резкой критике и не могут требовать такого же уровня защиты, что и частное лицо, не известное обществу, в особенности если высказывание не затрагивало их частной жизни и не посягало на их интимную жизнь (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Кудерк и компания "Ашетт Филипакки Ассосье" против Франции" (Couderc and Hachette Filipacchi Associes v. France) от 10 ноября 2015 г., жалоба N 40454/07* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2016. N 8 (примеч. редактора).), §§ 84 и 123, ECHR 2015 (извлечения). При данных обстоятельствах Европейский Суд считает, что присуждение Володину компенсации в крупном размере не отвечало "насущной социальной необходимости" и не было "необходимым в демократическом обществе" (см. для сравнения "Издательство "Авги" С.А. и Карис против Греции" (I Avgi Publishing and Press Agency S.A. and Karis v. Greece) от 5 июня 2008 г., жалоба N 15909/06, § 35).

21. Принимая во внимание неприменение российскими судами принципов, закрепленных в статье 10 Конвенции, а также чрезмерный размер компенсации, Европейский Суд считает данное положение нарушенным.

II. Применение статьи 41 Конвенции

22. Статья 41 Конвенции гласит:

"Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".

23. Заявитель просил Европейский Суд определить размер компенсации. Власти Российской Федерации утверждали, что требования заявителя подлежали отклонению в связи с тем, что они не были конкретизированы.

24. В соответствии с пунктом 1 правила 60 Регламента Европейского Суда любой заявитель, который желает, чтобы ему была присуждена справедливая компенсация материального ущерба или судебных расходов и издержек, должен сформулировать детализированные требования по этому поводу. В связи с тем что в настоящем деле заявитель не уточнил размер своих требований, Европейский Суд не присуждает ему какую-либо компенсацию материального ущерба или судебных расходов и издержек (пункт 3 правила 60 Регламента Европейского Суда) (см. Постановление Европейского Суда по делу "Организация "Народны лист д. д." против Хорватии" (Narodni List D.D. v. Croatia) от 8 ноября 2018 г., жалоба N 2782/12, § 77).

25. В то же время моральный вред по своей природе не может быть точно посчитан, вследствие чего правило 60 Регламента Европейского Суда не запрещает Европейскому Суду рассмотреть требования о компенсации морального вреда, которые не были детализированы заявителем, оставив на усмотрение Европейского Суда определение размера компенсации (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Нагметов против Российской Федерации" (Nagmetov v. Russia) от 30 марта 2017 г., жалоба N 35589/08* (* См.: там же. 2017. N 6 (примеч. редактора).)). Исходя из принципа справедливости, Европейский Суд присуждает заявителю 7 800 (семь тысяч восемьсот) евро в качестве возмещения морального вреда, а также любой налог, который может быть начислен на указанную сумму.

26. Европейский Суд полагает, что процентная ставка при просрочке платежей должна определяться исходя из предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процентных пункта.

На основании вышеизложенного Суд:

1) объявил единогласно жалобу приемлемой для рассмотрения по существу;

2) постановил четырьмя голосами "за" при трех "против", что имело место нарушение статьи 10 Конвенции;

3) постановил четырьмя голосами "за" при трех "против":

(a) что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить заявителю в качестве компенсации морального вреда 7 800 (семь тысяч восемьсот) евро, а также любой налог, который может быть начислен на указанную сумму, подлежащие переводу в валюту государства-ответчика по курсу, который будет установлен на день выплаты;

(b) что по истечении указанного трехмесячного срока и до произведения окончательной выплаты на указанную сумму начисляется простой процент в размере предельной годовой кредитной ставки Европейского центрального банка, существующей на период невыплаты, плюс три процентных пункта.

Совершено на английском языке, и уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 7 июля 2020 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Европейского Суда.

Ольга Чернышова Заместитель Секретаря Секции Суда

Пауль Лемменс Председатель Палаты Суда

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Европейского Суда к Постановлению прилагаются особые мнения судей Георгия Сергидеса, Дмитрия Дедова, Марии Элосеги.

П.Л.

O.Ч.

Особое мнение судьи Георгия Сергидеса

1. Заявитель, являвшийся депутатом в рассматриваемое в настоящем деле время, обратился в Европейский Суд с жалобой на решение о привлечении его к ответственности за клевету в отношении другого депутата, Володина, которым власти государства-ответчика нарушили его право на свободу выражения мнения, гарантированное статьей 10 Конвенции. Заявитель, inter alia, "сделал фактическое заявление о том, что Володин совершил преступления против народа и нации", тем самым сделав предположение "о нарушении Володиным уголовного законодательства", и российские суды признали данные утверждения не соответствующими действительности (см. решение районного суда, процитированное в § 6 Постановления, оставленное без изменения областным судом в порядке кассационного производства, см. § 7 Постановления).

2. При всем уважении, я не могу согласиться с выводом большинства судей о том, что имело место нарушение права заявителя на свободу выражения мнения, гарантированного статьей 10 Конвенции.

3. Я имел честь предварительно ознакомиться с особыми мнениями моих уважаемых коллег, судьи Дедова и судьи Элосеги, и я с ними согласен.

4. Тем не менее я решил написать полностью отдельное мнение, а не присоединиться к мнению одного из коллег или повторить в моем мнении все или некоторые из их доводов.

5. Причиной написания моего особого мнения является стремление вкратце освятить один важный вопрос, а именно вопрос конфликта, или коллизии, различных прав человека, который, как видно из Постановления, стоит в настоящем деле; речь идет о конфликте между правом заявителя на свободу выражения мнения, предусмотренным статьей 10 Конвенции, и правом Володина на защиту его репутации и частной жизни, гарантированным статьей 8 Конвенции.

6. Как правильно было отмечено, "когда осуществление одного права препятствует осуществлению другого права, то есть имеет место конфликт прав, препятствующее право должно рассматриваться как вмешательство"* (* См. Gerhard Van der Schyff, Limitation of Rights - A Study of the European Convention and the South African Bill of Rights, Tilburg, The Netherlands, 2005, at p. 42.). В настоящем деле затронуты и статья 10, и статья 8 Конвенции; обе статьи содержат ограничения, в том числе преследование правомерной цели "защиты прав и свобод других лиц", а в статье 10 также упомянута "защита репутации... других лиц", и в настоящем деле этот вопрос тоже рассматривается. В настоящем деле право Володина на защиту его частной жизни можно признать вмешательством в право заявителя на свободу выражения мнения.

7. Принцип неделимости прав* (* По вопросу неделимости прав человека см. Ernst-Ulrich Petersmann, "On 'Indivisibility' of Human Rights" (2003), EJIL, vol. 14, no. 2, p. 381 et seq.; Victoria Hamlyn, "The Indivisibility of Human Rights: Economic, Social and Cultural Rights and the European Convention on Human Rights" (2008), 40 Bracton Law Journal, 13 et seq.; Lisa J. Laplante, "On the Indivisibility of Rights: Truth Commissions, Reparations, and the Right to Development" (2007), 10 Yale Human Rights and Development Law Journal, 141 et seq.; Leckie Scott, "Another Step Towards Indivisibility: Identifying the Key Features of Violations of Economic, Social and Cultural Rights" (1998), 20 Human Rights Quarterly, 81 et seq.; Daniel J. Whelan, Indivisible Human Rights: A History, Pennsylvania, 2010), основанный на идее неразрывной связи между правами человека и отвергающий какую-либо правовую иерархию между ними, не может помочь в разрешении коллизии прав человека.

8. Также и принцип эффективности* (* По поводу этого принципа см., inter alia, Решение по существу дела, касающегося некоторых аспектов законодательства об использовании языков в процессе образования в Бельгии от 23 июля 1968 г., с. 24, 26, Series A, N 6; Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Маматкулов и Аскаров против Турции" (Mamatkulov and Askarov v. Turkey), жалобы NN 46827/99 и 46951/99, § 123, ECHR 2005-I; Rietiker, Daniel, "The principle of 'effectiveness' in the recent jurisprudence of the European Court of Human Rights: its different dimensions and its consistency with public international law - no need for the concept of treaty sui generis" (2010), 79 Nordic Journal of International Law, p. 245 et seq.; Georgios A. Serghides, "The Principle of Effectiveness in the European Convention on Human Rights, in Particular its Relationship to the Other Convention Principles" (2017), 30 Hague Yearbook of International Law, 1 et seq.; Georgios A. Serghides, "The Principle of Effectiveness as Used in Interpreting, Applying and Implementing the European Convention on Human Rights (its Nature, Mechanism and Significance), in Iulia Motoc, Paulo Pinto de Albuquerque and Krzysztof Wojtyczek, New Developments in Constitutional Law - Essays in Honour of Andrбs Sajy, The Hague, 2018, p. 389 et seq. См. также недавно опубликованный сборник работ, подготовленных Дэниелом Ритикером: "Effectiveness and Evolution in Treaty Interpretation", Oxford Bibliographies (last modified 25 September 2019): https://www.oxfordbibliographies.com/view/document/obo-9780199796953/obo-9780199796953-0188.xml) как норма международного права, закрепленная в каждом положении Конвенции, защищающем конфликтующее право в конкретном случае (в настоящем деле статей 10 и 8 Конвенции), не может помочь в разрешении коллизии, так как эта норма, будучи в равной степени важной в каждом положении, является гарантом эффективной защиты каждого права, к которому она применяется.

9. Однако, по моему мнению, принцип эффективности вкупе с принципом соразмерности может помочь в решении конфликта прав человека, если использовать следующую методологию. Принцип эффективности как норма международного права, закрепленная в каждом положении Конвенции, защищающем право человека, в настоящем деле - право, гарантированное статьей 10 Конвенции, которое противоречит другому праву человека, в настоящем деле - право на неприкосновенность частной жизни, гарантированное статьей 8 Конвенции, поможет определить допустимую степень ущемления одного права в случае конфликта с другим, превалирующим, правом. Аналогичным образом этот критерий применяется в отношении другого положения Конвенции и права, которое конфликтует с рассматриваемым правом, и такой конфликт "может рассматриваться как вмешательство" в это право. В связи с этим следует подчеркнуть, что право, основная суть которого отрицается или негативным образом затрагивается, ущемляется в большей степени, нежели право, один - несущественный - аспект которого затронут негативным образом.

10. Далее применяется принцип соразмерности путем сопоставления не веса двух прав, который одинаков, а ущерба, который потенциально может быть причинен каждому праву в случае конфликта. Далее конфликт может быть решен путем установления того, какое право в большей степени затрагивается в результате конфликта между ними. Описанная методология, состоящая в использовании принципа эффективности в качестве нормы вкупе с принципом соразмерности, в данном случае применяется путем использования принципа эффективности в качестве метода толкования, направленного на поиск наилучшего подхода к толкованию при решении конфликта прав.

11. С другой стороны, конфликт может быть решен путем использования принципа эффективности как нормы международного права, закрепленного в понятии "жертвы", содержащемся в статье 34 Конвенции, а также закрепленного во всех материально-правовых положениях Конвенции, то есть и в статьях 10 и 8 Конвенции, через использование слова "каждый", а также путем сравнения ущерба, который был причин заявителю, обратившемуся в Европейский Суд и являющемуся, соответственно, предполагаемой жертвой, и вреда, который был бы причин другому лицу, право которого конфликтует с правом заявителя, если бы право заявителя не было осуществлено.

12. Этот критерий, ориентированный на жертву, по существу совпадает с критерием, ориентированным на права, поскольку в конечном счете предполагаемая жертва понесет больший ущерб, если основная суть его права сведена на нет, в сравнении с ущербом, понесенным другим лицом, основная суть права которого осталась незатронутой, а отрицательно затронутым оказался лишь один несущественный аспект. Я считаю, что цель Конвенции и одно из свойств принципа эффективности как нормы международного права в целом, а не только как составляющей положения Конвенции, состоит в том, чтобы обеспечить большую защиту праву и жертве, которое/которая соответственно понесет больший ущерб в результате конфликта прав и находится в более слабом или более уязвимом положении.

13. В настоящем деле установление факта нарушения статьи 10 Конвенции большинством судей, вероятно, более негативным образом затронуло право Володина (который являлся истцом в разбирательстве, проведенном российскими судами) на защиту репутации или частной жизни в соответствии со статьей 8 Конвенции и его самого как жертву ложных обвинений заявителя в совершении преступных деяний, чем было бы затронуто право заявителя на свободу выражения мнения в соответствии со статьей 10 Конвенции и он сам как "жертва", если бы Европейский Суд признал, согласившись с тремя судьями, написавшими особые мнения, что статья 10 Конвенции не была нарушена.

14. Ложные обвинения заявителя в совершении Володиным преступлений явным образом нарушили его право на защиту репутации и частной жизни согласно статье 8 Конвенции. Основная суть права Володина на защиту частной жизни, в том числе его репутации, была ущемлена этими обвинениями. Если бы заявитель воздержался от подобных высказываний, его праву на свободу выражения мнения, гарантированному статьей 10 Конвенции, не было бы причинено какого-либо вреда, поскольку данное право не включает в себя право на высказывание ложных обвинений в совершении преступных деяний, как правильно заметили двое моих уважаемых коллег. Ложные обвинения какого-либо лица в совершении преступлений не могут рассматриваться как способствующие дискуссии, представляющей интерес для общества.

15. Делая вывод о том, что правам заявителя не было бы причинено вреда, если бы суды государства-ответчика не позволили бы ему распространять клеветнические высказывания, мы можем увидеть благодаря вышеописанной методике, что в действительности в настоящем деле отсутствовала коллизия между правами. Следует подчеркнуть, что статья 10 Конвенции не защищает частных лиц, даже в политическом контексте, от наказания за ложные высказывания об уголовной ответственности невиновных лиц, репутации которых вследствие этих высказываний может быть причинен вред.

Особое мнение судьи Дмитрия Дедова

1. Я сожалею, что мнения судей Палаты разделились по вопросу установления равновесия между противоречащими друг другу интересами в рамках толкования статьи 10 Конвенции. В § 16 Постановления большинство судей сделали вывод о том, что "высказывание заявителя можно было признать заявлением о коллективной политической ответственности, а не обвинением в совершении конкретных уголовных преступлений. Представляя собой форму политического выражения мнения, высказывание заявителя пользовалось высокой степенью защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции, поскольку для ограничения свободы выражения мнения при произнесении политических речей требуются весомые основания (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Морис против Франции" (Morice v. France) от 23 апреля 2015 г., жалоба N 29369/10* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2015. N 10 (примеч. редактора).), § 125, ECHR 2015)". В то же время суды государства-ответчика буквально истолковали высказывание заявителя, который прямо обвинил истца в совершении шести преступлений. Европейский Суд рекомендовал российским судьям закрыть глаза на то, что в действительности было сказано, и толковать слова заявителя иным образом. Да, вероятно, высказывание заявителя можно было признать заявлением о коллективной политической ответственности в другое время и в другом месте, но важней выяснить, как общественность поняла это высказывание. А общественность поняла, что истец совершил шесть преступлений, помимо общей политической ответственности, которая обычно лежит на членах каждой правящей партии.

2. Я должен отметить, что понятие "преступления" не является идентичным и даже похожим на политическую ответственность. Это ясно каждому. Слово "преступление" означает одно из уголовных правонарушений, и его нельзя, как мне кажется, использовать в качестве преувеличения, метафоры или фигурального, даже язвительного, выражения о политической ответственности. В свою очередь политическая ответственность означает государственное управление и/или последствия (необязательно негативные) государственной деятельности властей. В ходе внутригосударственного разбирательства заявитель подчеркнул, что на самом деле его высказывание представляло собой метафору, и судьи не согласились с ним, поскольку слово "преступление" влекло вполне конкретные ассоциации. Затем заявитель пояснил, что его речь (произнесенная на митинге, проведенном по случаю празднования годовщины Великой Октябрьской революции 1917 года) была направлена на публичную критику властей за нарушение прав трудящихся вследствие роста цен, падения качества жизни и неудовлетворительного качества медицинского обслуживания. Однако заявитель не представил доказательств того, что истец (который являлся депутатом Федерального Собрания Российской Федерации) участвовал в принятии каких-либо властных решений. Напротив, по мнению адвокатов заявителя, бремя доказывания (того, что истец не имел отношения к антирабочим решениям) лежало на истце. Объяснение заявителя о том, что его высказывание должно было рассматриваться как относящееся к политической ответственности, а не к преступлениям, не было принято судом государства-ответчика, который обязал заявителя вновь представить такое объяснение общественности, чтобы опровергнуть его предыдущее высказывание. Российский суд осознавал необходимость соблюдения свободы выражения мнения и сослался на Всеобщую декларацию прав человека, Международный пакт о гражданских и политических правах и Постановление по делу "Коломбани и другие против Франции" (Colombani and Others v. France) от 25 июня 2002 г., жалоба N 51279/99). Наоборот, Европейский Суд пришел к выводу, что такого толкования будет достаточно без предоставления общественности дополнительных разъяснений; однако общественность все равно будет считать, что истец является преступником. Таким образом, толкование спорного высказывания Европейским Судом поставило российские суды в неудобное положение.

3. Европейский Суд сослался на общие принципы, касающиеся свободы усмотрения и сопоставления права на свободу выражения мнения и репутации других лиц, изложенные в Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Издательский дом "Аксель Шпрингер АГ" против Германии" (Axel Springer AG v. Germany) от 7 февраля 2012 г., жалоба N 39954/08, §§ 85-95). Однако в § 82 данного Постановления Европейский Суд повторил, что "свобода выражения мнения несет с собой обязанности и ответственность... даже в отношении вопросов, вызывающих серьезную озабоченность у общества". Эти обязанности и ответственность могут приобретать значение, когда речь идет о посягательстве на репутацию конкретного лица и нарушении "прав других лиц". Таким образом, "требуются весомые основания для того, чтобы средства массовой информации могли быть освобождены от своей обычной обязанности проверять фактические заявления диффамационного характера в отношении частных лиц". В настоящем деле Европейский Суд превысил эти пределы, постановив, что рассматриваемая форма политического выражения мнения пользовалась высокой степенью защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции, поскольку для ограничения свободы выражения мнения при произнесении политических речей требуются весомые основания. На мой взгляд, Европейский Суд применил общие принципы в том смысле, что честь и достоинство политического деятеля должны быть защищены в меньшей степени, чем честь и достоинство обычного человека, а политическое выражение мнения пользуется более высоким уровнем защиты в соответствии со статьей 10 Конвенции.

4. Это означает, что, по мнению Европейского Суда, истец как политический деятель (несмотря на его невиновность) должен был стерпеть слова заявителя о том, что "преступления лежат тяжелым грузом на власти и могут быть смыты только кровью", с помощью которых заявитель призывал к произвольному убийству политических оппонентов, включая истца. Я не уверен, что Европейскому Суду следует поддерживать подобную практику или, как предложено в проекте Постановления, закрывать глаза на готовность совершать акты насилия. Однако власти государства-ответчика отреагировали на это разжигающее ненависть высказывание. Прокурор направил заявителю предостережение о недопустимости подстрекательства к революции. Российский суд сослался на содержание высказывания при оценке морального вреда, причиненного истцу.

5. Я не могу согласиться с подходом Европейского Суда, согласно которому разжигающее ненависть высказывание подлежит защите в соответствии со статьей 10 Конвенции, если отсутствует неминуемая угроза провокации насилия этим высказыванием. Бесспорно, насилие зачастую может вспыхнуть - и обычно это случается - вследствие кумулятивного эффекта и потому, что разжигание ненависти не оставляет места для конструктивного диалога по общезначимым вопросам. Я вижу задачу Европейского Суда в том, чтобы стимулировать конструктивный диалог общества как часть его судебной политики. Допущенное заявителем высказывание было далеко от конструктивного диалога.

6. Причин для насилия могут быть тысячи, и разжигающие ненависть высказывания обычно являются лишь одной из них. Это относится и к тому, что произошло во многих странах, и к тому, что происходит сейчас в США. В России насилия не произошло, так как Коммунистическая партия не пользовалась большой поддержкой во время рассматриваемого события, но, если заявитель продолжит в том же духе, его высказывания будут поддерживать высокий уровень напряженности и враждебности в обществе. Я не могу поддержать заявителя в связи с формой выражения им своего мнения и содержанием его антилиберальной речи, направленной против реформ, которые привели к присоединению России к Конвенции в 1998 году.

7. Настоящее дело, по-моему мнению, не было разрешено Европейским Судом в соответствии с прецедентным правом по аналогичным делам, касающимся политических высказываний. По делу судьи Кудешкиной (Постановление Европейского Суда по делу "Кудешкина против Российской Федерации" (Kudeshkina v. Russia) от 26 февраля 2009 г., жалоба N 29492/05), которая критиковала слишком широкие полномочия председателей российских судов, подрывавшие независимость судей, Европейский Суд подчеркнул, что ее высказывание было основано на собственном опыте (ibid., § 94). В упоминавшемся выше деле "Морис против Франции" (Morice v. France) (см. § 16 Постановления) обвинения заявителя были основаны на его оценке фактических обстоятельств. В Постановлении Европейского Суд по делу "Савва Терентьев против Российской Федерации" (Savva Terentyev v. Russia) от 28 августа 2018 г., жалоба N 10692/09* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2018. N 10 (примеч. редактора).)), заявитель был признан виновным в разжигании вражды и подстрекательстве к насилию в отношении сотрудников милиции; однако Европейский Суд объяснил, что комментарий заявителя был сделан в рамках дискуссии и что он отражал его эмоциональное неприятие и неодобрение того, что он рассматривал как злоупотребление полномочиями со стороны сотрудников милиции. Напротив, в настоящем деле заявитель выступил с безответственной ненавистнической речью, направленной против политических оппонентов, которая не была основана на каких-либо фактических обстоятельствах. Его высказывания были представлены Европейским Судом как дискуссия по вопросу общей политической ответственности федеральных властей. Согласно Постановлению, принятому большинством судей Палаты, истец мог быть объектом клеветы и личных нападок только потому, что он являлся политиком и членом правящей партии. Кроме того, истца едва ли можно было признать членом правительства* (* Так в тексте.), поскольку в России министры назначаются исходя из их управленческих навыков, а не их принадлежности к правящей партии.

8. Поэтому слишком громким было бы утверждение о том, что российские суды не применяли наши стандарты, поскольку они не учитывали политический контекст дела или роль политических партий. Я не знаю ни одного случая, когда было бы предложено поддержать такой способ осуществления политической функции. Кроме того, я считаю, что форма выражения мнения, выбранная заявителем для критики политических оппонентов, могла рассматриваться как действие, направленное на разжигание ненависти или вражды, и не могла пользоваться защитой, гарантированной статьей 10 Конвенции. Вывод Европейского Суда о нарушении статьи 10 Конвенции был основан на предположении о том, что суды государства-ответчика не смогли установить равновесие между необходимостью защиты репутации истца и правом заявителя на свободу выражения мнения. Однако Европейский Суд не может игнорировать фактические обстоятельства дела, которые влияют на это равновесие. Для установления нарушения Европейский Суд не может применять стандарты Конвенции теоретически, но только в связи с обстоятельствами дела. Наконец, я хотел бы высказать согласие с анализом и выводами, сделанными моими дорогими коллегами, судьями Сергидесом и Элосеги, в их особых мнениях.

Особое мнение судьи Марии Элосеги

1. Я согласна со всеми доводами моих коллег, судей Дедова и Сергидеса. В свою очередь, я хотела бы сделать акцент на том, что суды государства-ответчика правильно установили равновесие между двумя затронутыми правами: правом на свободу выражения мнения (статья 10 Конвенции) и правом на защиту чести и репутации лица (статья 8 Конвенции). Мы имеем дело с гражданским делом о клевете. В судах общей юрисдикции истец утверждал, что Рашкин обвинил его в совершении преступления. На мой взгляд, отличающийся от мнения большинства судей Палаты, российские суды сделали правильный вывод при установлении равновесия между конкурирующими правами, а именно вывод о том, что на клевету Рашкина в отношении Володина не распространялась защита, предусмотренная статьей 10 Конвенции. Делая такой вывод, суды применили критерии, сформулированные в прецедентном праве Европейского Суда. Европейскому Суду требовалось проанализировать как раз высказывание, относящееся к обвинению в совершении преступления. Заявитель Рашкин утверждал, что российские суды общей юрисдикции не проявили уважения к его свободе выражения мнения и что назначенное ему наказание не соответствовало Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

2. Задача Европейского Суда при рассмотрении этого конкретного дела состояла в том, чтобы проанализировать вопрос о том, охватывает ли свобода выражения мнения оскорбления без какой-либо фактической основы и высказывания, не соответствующие действительности. Для целей этого анализа я применю критерии, выработанные в Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perinзek v. Switzerland) от 15 октября 2015 г., жалоба N 27510/08* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2016. N 4 (примеч. редактора).), ECHR 2015), Постановлении Европейского Суда по делу "Компания "Рингир Аксель Шпрингер Словакия, а. с." против Словакии" (Ringier Axel Springer Slovakia, a. s. v. Slovakia) от 26 июля 2011 г., жалоба N 41262/05) и Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Фон Ганновер против Германии (N 2)" (Von Hannover v. Germany (N 2) от 7 февраля 2012 г., жалобы NN 40660/08 и 60641/08* (* См.: там же. 2019. N 10 (примеч. редактора).), ECHR 2012). Европейский Суд неоднократно подчеркивал необходимость в установлении справедливого равновесия между правами, закрепленными в статье 8 Конвенции, и свободой выражения мнения, гарантированной статьей 10 Конвенции (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Беда против Швейцарии" (Bйdat v. Switzerland) от 29 марта 2016 г., жалоба N 56925/08* (* См.: там же. 2018. N 10 (примеч. редактора).)). Когда установление равновесия между этими двумя правами осуществлено властями государства-ответчика в соответствии с критериями, выработанными в прецедентном праве Европейского Суда, Европейский Суд должен иметь веские основания для того, чтобы мнение судов государства-ответчика подменять своим мнением* (* См. Prebensen, Soren, "The Margin of Appreciation and Articles 9, 10 and 11 of the Convention", in Yearbook of the European Convention on Human Rights, Human Rights Law Journal, vol. 19, no. 1, 1998.).

3. Соответственно, чтобы определить, каким образом суды государства-ответчика выполнили анализ, я использую следующие критерии. Во-первых, контекст; во-вторых, характер слов; в-третьих, способность этих слов причинить вред, в настоящем деле - репутации лица, к которому они были обращены, то есть их влияние; в-четвертых, мотивировка внутригосударственных судов при установлении равновесия между правами.

4. Согласно высказыванию заявителя, Володин совершил преступления (оставим в стороне вопрос о разжигании ненависти). Суды государства-ответчика следующим образом подошли к анализу высказывания. Во-первых, контекст. Это было публичное выступление политика Рашкина, затрагивающее другого политического деятеля. Во-вторых, характер слов. Слова имели клеветнический и оскорбительный характер. Они не включали каких-либо мнений, способствующих политическому плюрализму, или критики идей и различных политических подходов. Слова были направлены против конкретного лица, названного преступником. В-третьих, способность причинить вред. Они были направлены против Володина, и их влияние было значительным, если верить российским судам общей юрисдикции. Средства массовой информации осветили это событие и цитировали отрывки из речи заявителя. Володин хорошо известен в г. Саратове, поскольку он является депутатом Государственной Думы Российской Федерации. По мнению судов государства-ответчика, такое высказывание не могло рассматриваться как форма открытой политической дискуссии.

5. Российские суды осуществили сопоставление интересов с учетом клеветнического характера высказывания по следующей причине. Володин был старшим преподавателем и доцентом с 1989 по 1992 год. Он занимал должность депутата в Саратовском городском совете народных депутатов двадцать первого созыва по избирательному округу N 176. Еще один важный момент заключается в том, что обвинение против Володина не было основано на каких-либо реальных фактах. Суды пришли к выводу, что Рашкин превысил пределы обоснованной, разумной и допустимой политической критики, возложив на Володина ответственность за совершение преступлений. Он сделал это осознанно и умышленно (хотя в гражданских делах умысел не обязательно должен быть доказан). Сопоставляя различные факторы, суды государства-ответчика подчеркивали, inter alia, что указанные оскорбления были совершенно излишними для той формы политической критики, которая может быть оправдана в контексте политической речи. Объявление Володина преступником не имело отношения к какой-либо политической деятельности, несло в себе лишь оскорбительную коннотацию и представляло собой обычное оскорбление.

6. По моему мнению, российские суды успешно установили равновесие между затронутыми правами в соответствии с прецедентным правом Европейского Суда, и Европейский Суд должен уважать их выводы* (* См. Gerards, Janneke, General Principles of the European Convention on Human Rights, Cambridge, Cambridge University Press, 2019; Chapter 10 Justification of restrictions, III. Necessity, Proportionality and Fair Balance, pp. 229-258.). В соответствии с прецедентным правом Европейского Суда свобода политической речи не распространяется на ложные высказывания, сделанные для дискредитации других лиц, особенно политического оппонента. Политическое выступление имеет свои пределы, как отметил Европейский Суд в недавнем Постановлении по делу "Пастёрс против Германии" (Pastцrs v. Germany) от 3 октября 2019 г., жалоба N 55225/14). Европейский Суд рассмотрел огромное количество дел о диффамации, но вся эта практика была проигнорирована в настоящем Постановлении (см. Постановление Европейского Суда по делу "Стомахин против Российской Федерации" (Stomakhin v. Russia) от 9 мая 2018 г., жалоба N 52273/07; Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Компания "Delfi AS" против Эстонии" (Delfi AS v. Estonia) от 16 июня 2015 г., жалоба N 64569/09* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2015. N 11 (примеч. редактора).), ECHR 2015; Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Паломо Санчес и другие против Испании" (Palomo Sanchez and Others v. Spain), жалоба N 28955/06 и три другие жалобы, ECHR 2011; Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Линдон, Очаковски-Лоран и Жюли против Франции" (Lindon, Otchakovsky-Laurens and July v. France), жалобы NN 21279/02 и 36448/02, ECHR 2007-IV; Постановление Европейского Суда по делу "Суареш против Португалии" (Soares v. Portugal) от 21 июня 2016 г., жалоба N 79972/12; и Постановление Европейского Суда по делу "Алмейда Лейтан Бенту Фернандеш против Португалии" (Almeida Leitгo Bento Fernandes v. Portugal) от 12 марта 2015 г., жалоба N 25790/11). Во всех указанных делах Европейский Суд с уважением отнесся к проверке соразмерности, осуществленной судами государств-ответчиков.

7. Европейский Суд неоднократно повторял, что, хотя границы допустимой критики в отношении политиков шире, чем в отношении остальных граждан, статья 10 Конвенции не гарантирует неограниченную свободу выражения мнения в отношении вопросов, вызывающих серьезную озабоченность общества относительно политических деятелей. Некоторая степень преувеличения или провокации допустима, но не настолько, чтобы оправдать явно оскорбительные высказывания или безосновательные личные нападки (см. для сравнения Решение Европейского Суда по делу "Иванович и "ДОО Дейли Пресс" против Черногории" (Ivanovic and DOO Daily Press v. Montenegro) от 5 июня 2018 г., жалоба N 24387/10, § 61, и см. также особые мнения судей Кшиштофа Войтычека и Эгидиюса Куриса в Постановлении Европейского Суда по делу "Зембиньский против Польши (N 2)" (Ziembicski v. Poland (N 2) от 5 июля 2016 г., жалоба N 1799/07).

8. В настоящем деле Европейский Суд не принял во внимание лежащие в основе дела фактические обстоятельства, установленные российскими судами, которые отметили, что заявитель произнес оскорбительные выражения в публичном выступлении в отсутствие лица, которого касались слова заявителя и которое, соответственно, не могло защитить себя (см. по вопросу, касающемуся лежащих в основе дела фактических обстоятельств, упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Линдон, Очаковски-Лоран и Жюли против Франции" (Lindon, Otchakovsky-Laurens and July v. France). Кроме того, суды государства-ответчика, сославшись на прецедентное право Европейского Суда, провели тщательную оценку обстоятельств дела. Как указано выше, несколько факторов было выделено, когда делался разумный вывод о том, что действия заявителя являлись безосновательными личными нападками, выходившими за пределы резкой политической критики (см. Постановление Европейского Суда по делу "Компания "Алитиа Паблишинг Компани Лтд" и Константинидес против Кипра" (Alithia Publishing Company Ltd and Constantinides v. Cyprus) от 22 мая 2008 г., жалоба N 17550/03, § 49). Высказывания заявителя имели явное оскорбительное содержание и не имели реальной связи с политической партией истца. Кроме того, что касается тяжести последствий, то соразмерность назначенной денежной компенсации была тщательно изучена судами государства-ответчика, и следует отметить, что суды не назначили уголовное наказание, ограничившись присуждением компенсации в порядке гражданского судопроизводства.

9. В заключение следует отметить, что диффамация не должна пользоваться защитой на основании статьи 10 Конвенции. В отношении упоминавшегося выше Постановления Большой Палаты Европейского Суда по делу "Паломо Санчес и другие против Испании" (Palomo Sanchez and Others v. Spain) (§ 67) Руководящий комитет Совета Европы по правам человека (CDDH) в "Анализе соответствующего прецедентного права Европейского Суда по правам человека и других инструментов Совета Европы для разработки дополнительных руководящих положений по вопросу согласования свободы выражения мнения с другими правами и свободами, в частности в многокультурных обществах" (CDDH(2017) R87 Дополнение III, г. Страсбург, 13 июля 2017 г. (принятом CDDH на 87-м заседании, 6-9 июня 2017 г.), с. 12-13) отметил следующее:

"Необходимо также различать критику и оскорбление. В деле "Паломо Санчес и другие против Испании" Европейский Суд проанализировал различия между этими двумя понятиями при рассмотрении жалобы шести сотрудников частной компании, которые были уволены из-за публикации в информационной рассылке карикатуры и двух статей агрессивного, оскорбительного и обидного содержания в отношении других сотрудников. Европейский Суд постановил, что оскорбительные высказывания могут, как правило, оправдывать соответствующую меру воздействия, которая не будет представлять собой нарушение статьи 10 Конвенции в случае, когда превышены пределы допустимой критики. Когда высказывание представляет собой необоснованную клевету и единственной целью его является оскорбление другого лица, на него не распространяется защита, предоставляемая статьей 10 Конвенции".

10. Также имеется значительное количество дел, абсолютно проигнорированных в Постановлении, которые касаются причинения вреда репутации, чести и достоинству лица и при рассмотрении которых Европейский Суд признал, что подобное поведение не охватывается правом на свободу слова, например когда человека обзывают "вором" без каких-либо фактических оснований (см. Решение Европейского Суда по делу "Витренко и другие против Украины" (Vitrenko and Others v. Ukraine) от 16 декабря 2008 г., жалоба N 23510/02). В то же время Европейский Суд защитил свободу слова журналистов во многих делах против Российской Федерации, когда предметом критики была коррупция чиновников, подтвержденная фактическими основаниями (см. Постановление Европейского Суда по делу "Мазепа и другие против Российской Федерации" (Mazepa and Others v. Russia) от 17 июля 2018 г., жалоба N 15086/07* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2019. N 8 (примеч. редактора).), в котором заявительницей была мать журналистки Анны Политковской). Я сама голосовала за установление многих из этих нарушений (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "Скудаева против Российской Федерации" (Skudayeva v. Russia) от 5 марта 2019 г., жалоба N 24014/07* (* См.: там же. N 10 (примеч. редактора).); Постановление Комитета Европейского Суда по делу "Новая Газета" и Милашина против Российской Федерации" (Novaya Gazeta and Milashina v. Russia), от 2 июля 2019 г., жалоба N 4097/06; Постановление Европейского Суда по делу "Надтока против Российской Федерации (N 2)" (Nadtoka v. Russia (N 2) от 8 октября 2019 г., жалоба N 29097/08* (* См.: там же. 2021. N 2 (примеч. редактора).); Постановление Европейского Суда по делу "Бычков против Российской Федерации" (Bychkov v. Russia) от 8 октября 2019 г., жалоба N 48741/11; Постановление Европейского Суда по делу "Савва Терентьев против Российской Федерации" (Savva Terentyev v. Russia) от 28 августа 2018 г., жалоба N 10692/09* (* См.: там же. 2018. N 10 (примеч. редактора).); Постановление Комитета Европейского Суда по делу "Пирогов против Российской Федерации" (Pirogov v. Russia) от 14 января 2020 г., жалоба N 27474/08* (* В тексте Постановления ошибочно указан октябрь 2019 года.)).

11. Дело не в применении особого критерия к политикам. Именно поэтому ответ Европейского Суда на поставленный сторонами вопрос о том, имело ли место нарушение статьи 10 Конвенции, для меня должен быть отрицательным; на мой взгляд, нарушения не было. Кроме того, на вопрос о том, применили ли суды государства-ответчика стандарты, соответствующие принципам, закрепленным в статье 10 Конвенции, я отвечу, что они это сделали (см. Решение Европейского Суда по делу "Келлер против Венгрии" (Keller v. Hungary) от 4 апреля 2006 г., жалоба N 33352/02).

12. Я не могу согласиться с критериями, установленными большинством судей Палаты в § 15* (* Так в тексте. По-видимому, имеется в виду § 16 Постановления (примеч. переводчика).) Постановления по настоящему делу:

"Процессуальный оппонент заявителя в судебном разбирательстве, Володин, также являлся депутатом, но избранным от правящей партии. Будучи профессиональным политиком, который неизбежно и осознанно ставит себя в ситуацию, когда каждое его слово и действие детально изучаются журналистами и общественностью в целом, он должен выказывать большую степень терпимости и быть готовым принимать критику в больших пределах. Требования защиты репутации политического деятеля должны противопоставляться интересам открытого обсуждения политических вопросов".

13. Во-первых, подобные выводы должны делать суды государства-ответчика, а не Европейский Суд; во-вторых, даже будучи судьей Европейского Суда, я не вижу в рассматриваемом случае открытого обсуждения политических вопросов. Я полагаю, что настоящее дело должно быть передано на рассмотрение Большой Палаты для разъяснения критериев, применяемых к случаям оскорбления одним политиком другого политика, как было сказано о разжигающих ненависть высказываниях (см. Постановление Европейского Суда по делу "Фере против Бельгии" (Feret v. Belgium) от 16 июля 2009 г., жалоба N 15615/07)* (* Voorhoof, Dirk, "No overbroad suppression of extremist opinions and 'hate speech", Strasbourg Observers, Human Rights Centre, Ghent University and Legal Human Academy, 12 June 2018.). Мне кажется неправильным позволять некоторым политикам оскорблять других политиков лишь потому, что, как отметила Палата, "заявитель являлся депутатом от оппозиционной партии" (§ 14 Постановления* (* Так в тексте. По-видимому, имеется в виду § 15 Постановления (примеч. переводчика).)). По моему мнению, одной из ценностей Конвенции является защита демократии и политического плюрализма, но несмотря на то, что высказывания членов парламента представляют собой политическое выступление par excellence* (* Par excellence (фр.) - преимущественно (примеч. переводчика).), для меня выходят за рамки защиты, предоставляемой Конвенцией, следующие слова:

"Все эти преступления лежат тяжелым грузом на власти... Кровью они должны смыть этот позор, который они нам здесь навязали".

Будучи полностью согласной с особым мнением судьи Дмитрия Дедова, я не могу согласиться с оценкой слов Рашкина большинством судей Палаты, согласно которой "высказывание заявителя можно было признать заявлением о коллективной политической ответственности, а не обвинением в совершении конкретных уголовных преступлений" (§ 16* (* Так в тексте. По-видимому, имеется в виду § 17 Постановления (примеч. переводчика).)).

14. Конвенция должна защищать демократические ценности, в том числе такую ценность, как разумную политическую дискуссию. Использование Конвенции для защиты высказываний вроде тех, что были сделаны заявителем, представляет собой злоупотребление правами в соответствии со статьей 17 Конвенции. На мой взгляд, подход, примененный Европейским Судом в упоминавшемся выше Постановлении по делу "Пастёрс против Германии" (Pastors v. Germany), мог быть успешно применен и в настоящем деле. Пастёрс также был политическим деятелем. В указанном Постановлении Европейский Суд отметил:

"Европейский Суд считает, что заявитель пытался использовать свое право на свободу выражения мнения с целью продвижения идей, противоречащих букве и духу Конвенции. Это играет значительную роль при оценке необходимости вмешательства (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perincek v. Switzerland), §§ 209-212, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Пастёрс против Германии"; (Pastцrs v. Germany), § 46)".

Кроме того, в Постановлении по делу "Пастёрс против Германии" (Pastors v. Germany) Европейский Суд сделал много выводов, которые можно было использовать в настоящем деле Рашкина, например: "Этот вывод судов государства-ответчика был основан на оценке фактов, с которой Европейский Суд может согласиться" (ibid., § 44); "Европейский Суд полагает, что суть аргументации земельного суда состояла из трех частей" (ibid., § 45); "Европейский Суд придает основополагающее значение тому обстоятельству, что заявитель заранее планировал свою речь, осознанно подбирая слова" (ibid., § 46); "В настоящем деле заявитель умышленно говорил неправду..." (ibid., § 47).

15. Для сравнения: в Постановлении по делу "Пастёрс против Германии" (Pastцrs v. Germany) Европейский Суд признал, что "спорные высказывания заявителя затронули достоинство евреев настолько, что оправданным являлось применение уголовно-правовой меры". В настоящем деле речь идет о гражданском судопроизводстве по иску о защите чести и достоинства конкретного человека, но непонятно, почему стандарты должны быть иными. Лишь потому, что высказывание направлено против лица, которое является политиком  Более того, Рашкин стремился развязать новую "Большевистскую революцию"* (* См. Richter, Andrei, "The Relationship between Freedom of Expression and the Ban on Propaganda for War", in Wolfgang Benedek, Florence Benфit-Rohmer, Matthias C. Kettemann, Benjamin Kneihs and Manfred Nowak European Yearbook on Human Rights 2015, 7th Edition, Belgium and Austria, Intersentia, 2015, pp. 489-503. На с. 501: "Другими словами, использование права на свободу выражения мнения для целей, противоречащих букве и духу Конвенции, не охраняется Европейской Конвенцией".). Даже если данная дискуссия охватывается политической свободой, но этот вопрос не был вынесен на рассмотрение российских судов общей юрисдикции, а Коммунистическая партия является официальной, Европейский Суд неоднократно критиковался в научных кругах за наличие двух различных стандартов защиты, один из которых связан с национал-социализмом, а другой - с прошлой советской антидемократической коммунистической эпохой* (* См. Belavusau, Uladzislau, "Memory laws and freedom of speech: Governance of history in European law", in Belavusau, U. and Gliszczynska-grabias, A. (eds.), Law and Memory: Towards Legal Governance of History, Cambridge, Cambridge University Press, 2017, pp. 535-548. doi: 10.1017/9781316986172, p. 547. См. также Cheema, Moeen and Kamran, Adeel, "The Fundamentalism of Liberal Rights: Decoding the Freedom of Expression under the European Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms", Loyola University Chicago International Law Review 79, Spring/Summer (2014), pp. 79-100. Размещена в Интернете по адресу: http://ssrn.com/AuthorID=1137698, 2292346 and http://ssrn.com/abstract=2499332). Удивительно, что Палата не приняла во внимание ни одного анализа контекста, представленного судьей от Российской Федерации Дмитрием Дедовым, который лучше разбирается в социальном и политическом контексте.

16. Наказание могло показаться чрезмерным, но Рашкин знал, на что шел, и когда он делал провокационные высказывания, он должен был предполагать возможные последствия. Я готова допустить, что размер компенсации был высоким, но в практике российских судов имелись аналогичные решения. Похожее наказание было назначено, например, в двух рассмотренных Палатой делах против Португалии (наказание было даже более суровым, так как дела были уголовными, и лишение свободы было заменено на денежный штраф с возмещением убытков, присужденные потерпевшим; см. упоминавшиеся выше Постановление Европейского Суда по делу "Суареш против Португалии" (Soares v. Portugal) и Постановление Европейского Суда по делу "Алмейда Лейтан Бенту Фернандеш против Португалии" (Almeida Leitao Bento Fernandes v. Portugal). Даже в последнем случае размер компенсации потерпевшим составил 53 000 (пятьдесят три тысячи) евро. Это за повесть тиражом 100 экземпляров. Кроме того, хотя эти два дела не имели отношения к политическим деятелям, я процитировала их для того, чтобы показать, что во многих странах размер гражданской ответственности по делам о клевете и защите чести был довольно высок.

17. Я хотела бы закончить свое особое мнение упоминанием Роберта Шумана (Robert Schuman), Альчиде де Гаспери (Alcide de Gasperi), Конрада Аденауэра (Konrad Adenauer) и Жана Монне (Jean Monnet). Все они были политиками, защищавшими демократию, ставившими перед собой цель найти способы решения несправедливых ситуаций в атмосфере диалога. Они были блестящими людьми, с новаторским умом и ясным видением необходимости взаимопонимания между людьми, применяющими различные политические методы, они защищали высококачественную политическую дискуссию, основанную на поиске гармонии и согласия. Подобная дискуссия не приемлет применения физического или словесного насилия.

Хотя они были основателями будущего Европейского союза, я считаю, что Конвенция была составлена в том же духе. Соответственно, предположение о том, что Конвенция распространяет свою защиту на оскорбления, клевету или ложь в современном обществе, слишком далеко отходит от духа Конвенции и демократических ценностей. Наоборот, на политической арене следует ожидать убедительной аргументации и красноречия. Кроме того, в эту эпоху "фейковых новостей" граждане заслуживают того, чтобы их надлежащим образом информировали и обращались с ними как с разумными существами.