Конституционный принцип самостоятельности судебной власти в Российской Федерации (на основе решений Конституционного Суда РФ 2000-2002 годов) (Г.А. Гаджиев, "Журнал российского права", N 1, январь 2003 г.)

Конституционный принцип самостоятельности
судебной власти в Российской Федерации
(на основе решений Конституционного Суда РФ 2000-2002 годов)

Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны (ст.10 Конституции РФ). Данный принцип является частью основ конституционного строя Российской Федерации.

Конституционный принцип самостоятельности судебной власти объективно обусловлен тем, что Конституция России обозначает три важнейшие функции государственной власти. Государство обязано: 1) признавать, 2) соблюдать и 3) защищать права и свободы человека и гражданина (ст.2 Конституции России). Каждая из этих функций государственной власти носит самостоятельный характер. Признание прав и свобод обеспечивается благодаря усилиям прежде всего законодательной ветви власти. Соблюдение прав и свобод - это функция, которую должны осуществлять органы исполнительной власти. И, наконец, защита прав и свобод - прерогатива судебной власти.

Судебная защита прав и свобод посредством осуществления правосудия - конституционная "монополия" судов. Правосудие в РФ осуществляется только судом (ч.1 ст.118 Конституции).

Судебная защита прав и свобод является формой их гарантирования (ч.1 ст.17 Конституции). Государственная защита прав и свобод человека и гражданина гарантируется (ч.1 ст.45 Конституции).

Вот почему столь важно иметь надежную судебную власть, самостоятельную и независимую от других ветвей власти. Непременное условие реального осуществления судебной властью своей конституционной функции - ее приверженность идее защиты права, которое, как известно, представляет собой только минимум нравственности. "Моральная подкладка" есть не у каждого закона и, следовательно, осуществление правосудия осложняется в тех случаях, когда закон утрачивает нравственные ориентиры.

В этих случаях проблема самостоятельности судебной власти приобретает важное методологическое, профессионально-мировоззренческое значение.

Осознание идеи самостоятельности судебной власти находится в русле самоидентификации судьями своей роли и вытекающих из нее задач. Они должны быть готовы к гипотетической ситуации, когда органы законодательной и исполнительной власти будут превратно понимать суть конституционализма. Поэтому особое значение имеет гражданская и нравственная позиция судей.

Следовательно, руководствуясь конституционным принципом самостоятельности, судейское сообщество России - корпорация судей - должно осуществлять практические меры по разъяснению стоящих перед ним целей. Ответственность судейской корпорации перед гражданским обществом трудно переоценить.

Необходимо учитывать, что конституционная модель самостоятельности судебной власти, модель самостоятельности российских судов, предусмотренная в текущем законодательстве, и, наконец, реальная, фактическая самостоятельность судов могут не совпадать. В таком случае важно на доктринальном уровне уяснить конституционную модель самостоятельности судебной власти и "подтягивать" к ней законодательную модель и не допускать расхождения с ней фактической самостоятельности судов.

Существуют ли какие-либо объективные критерии, по которым можно определять степень самостоятельности судебной власти? Можно ли обнаружить критерии истинности одного из двух высказываний: "судья в России меньше, чем судья" и "судья в России больше, чем поэт"?

Полагаем, попытка сформулировать такие критерии может быть успешной при условии учета как конституционных положений, так и действующего текущего законодательства и практики его применения.

Для того чтобы судебная власть являлась бастионом защиты прав и свобод, она имеет конституционно гарантированную возможность не просто применять закон, но и подвергать его предварительной проверке и оценке.

Функция оценки применимости подлежащего применению закона коренным образом отличает российский суд от советского суда, который, как известно, не признавался самостоятельным органом власти. В главе 7 Конституции России "Судебная власть" развиваются положения конституционного принципа самостоятельности судебной власти как одного из принципов основ конституционного строя, то есть принципа, лежащего в фундаменте всей системы правовых норм о самостоятельности судебной власти*(1).

Суд не просто является правоприменителем, теперь этого оказывается явно недостаточно. Суд вправе применить закон в целях осуществления правосудия (то есть в поисках права), только оценив закон на предмет его соответствия Конституции РФ, общим принципам права, международным договорам.

В соответствии с ч.4 ст.125 Конституции России, применяя закон, подлежащий применению в конкретном деле, суд общей юрисдикции, арбитражный суд должен убедиться в его конституционности. При рассмотрении дела в любой инстанции, придя к выводу о несоответствии Конституции РФ закона, примененного или подлежащего применению в указанном деле, суд обращается в Конституционный Суд РФ с запросом о проверке конституционности данного закона (ст.101 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации").

Запрос суда в Конституционный Суд представляет собой важный институт конституционного права. Все суды Российской Федерации (за исключением третейских), выступая в качестве субъектов в рамках конституционных правоотношений, направленных на осуществление конституционно-судебного нормоконтроля, обеспечивают важную публично-правовую цель конституциализации российского законодательства. При разрешении вопроса о направлении запроса в Конституционный Суд суд не связан позицией сторон по делу, поскольку интерес стороны в деле - это, как правило, частноправовой интерес*(2).

Конституционная функция оценки закона предусматривает взаимодействие Конституционного Суда РФ со всеми иными судами, поскольку из нее вытекает, что субъектами конституционно-судебного нормоконтроля являются все суды Российской Федерации, а не только один Конституционный Суд.

В постановлениях Конституционного Суда РФ от 16 июня 1998 года по делу о толковании отдельных положений статей 125-127 Конституции РФ *(3) и от 11 апреля 2000 года по делу о проверке конституционности отдельных положений Закона "О прокуратуре Российской Федерации" *(4) обоснованы конституционные критерии разграничения компетенции между Конституционным Судом и иными судами в области судебного нормоконтроля. Конституционный Суд РФ подтвердил право судов признавать закон субъекта РФ недействующим, то есть не подлежащим применению, что влечет необходимость его приведения в соответствие с федеральным законом. В то же время он признал не соответствующими Конституции РФ положения Закона о прокуратуре, наделявшие суды полномочием признавать недействительным, то есть утрачивающим юридическую силу, закон субъекта РФ, противоречащий федеральному законодательству.

Защищая права, суды должны также учитывать, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора (ч.4 ст.15 Конституции России).

Поставив нормы международных договоров выше в вертикальной иерархии юридических норм, чем нормы законов Российской Федерации, Конституция России исходит из их приоритета. Закон "О международных договорах Российской Федерации" в порядке конкретизации конституционного положения устанавливает, что положения официально опубликованных международных договоров РФ, не требующие издания внутригосударственных актов для их применения, действуют в РФ непосредственно.

Конституционный принцип самостоятельности судебной власти предполагает наличие определенных запретов, ограничений, адресованных другим ветвям власти, и прежде всего власти законодательной, создающей законы, которым, в свою очередь, должны подчиняться суды (ч.1 ст.120 Конституции).

Проблема нормативного содержания конституционного принципа самостоятельности постоянно привлекает внимание Конституционного Суда России. Существует целый ряд решений, причем их количество столь значительно, что можно утверждать, что мы имеем дело с ясно выраженной судебной политикой, цель которой - повышение самостоятельности судов.

В Постановлении Конституционного Суда РФ от 12 марта 2001 года по делу о проверке конституционности ряда положений федеральных законов о банкротстве суд на основе оценки действующего порядка возбуждения производства по делам о банкротстве (не предоставлявшего должнику надлежащих процессуальных гарантий того, что определение арбитражного суда о принятии заявления о признании должника банкротом, и, следовательно, введение такой процедуры банкротства, как наблюдение, будет обоснованным и правомерным) пришел к выводу, что такое решение выносится в условиях несоблюдения общеправового принципа audi alteram partem (выслушать обе стороны).

Результат такого регулирования - отсутствие эффективного судебного контроля за данной процедурой банкротства. При наличии формальных требований, определенных в п.2 ст.5 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)", арбитражный суд был лишен возможности проверить обоснованность и реальность требований к должнику, и, таким образом, наблюдение вводилось автоматически.

И далее Конституционный Суд РФ сформулировал позицию: "Между тем в силу принципа самостоятельности судебной власти (статья 10 Конституции РФ) законодатель не вправе лишать суд необходимых для осуществления правосудия дискреционных полномочий"*(6).

Данная правовая позиция воспроизведена в Постановлении Конституционного Суда РФ от 3 июля 2001 года по делу о проверке конституционности отдельных положений ст.13 Федерального закона "О реструктуризации кредитных организаций" и пунктов 1 и 2 статьи 26 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций" (п.6 мотивировочной части)*(7).

Убедительным доказательством повышения самостоятельности судебной власти является ситуация, сложившаяся с введением в действие норм нового УПК РФ, предусматривающих только судебный порядок применения ареста (заключения под стражу).

В марте 2002 года Конституционный Суд РФ рассмотрел дело о проверке конституционности статей 90, 96, 122 и 216 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобами граждан С.С.Маленкина, Р. Н. Мартынова и С.В. Пустовалова (Постановление Конституционного Суда РФ от 14 марта 2002 года)*(8). Поводом к его рассмотрению явились жалобы граждан на нарушение их конституционных прав положениями УПК РСФСР, которые регламентируют порядок задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления, и порядок применения в качестве меры пресечения заключения под стражу. Заявители указывали, что оспоренные ими нормы противоречат ст.22 (ч.2) Конституции РФ, согласно которой арест, заключение под стражу и содержание под стражей допускаются только по судебному решению, а до судебного решения лицо не может быть подвергнуто задержанию на срок более 48 часов.

В абзаце втором ч.6 раздела второго Конституции РФ предусматривается, что до приведения уголовно-процессуального законодательства РФ в соответствие с конституционными положениями должен сохраняться действующий порядок ареста, содержания под стражей и задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления.

Конституционный Суд РФ в своем постановлении обратил внимание законодателя, что в случаях, когда право, для защиты которого необходимо принятие закона, непосредственно закреплено в Конституции РФ, исполнение подобной обязанности должно осуществляться скорейшим образом. Данная правовая позиция была сформулирована Конституционным Судом РФ в Постановлении от 2 февраля 1999 года. В связи с тем, что после принятия Конституции РФ прошел значительный срок, достаточный не только для выполнения законодателем предписания абзаца второго ч.6 раздела второго Конституции РФ о приведении законодателем уголовно-процессуального законодательства в соответствие с Конституцией, но и для обеспечения его действия, меняется конституционное значение переходных положений, содержащихся в Конституции, поскольку временные нормы фактически становятся постоянно действующими и в таком качестве нарушают не только право, гарантированное ст.22 Конституции, но и провозглашенный ею принцип непосредственного действия прав и свобод человека и гражданина (ст.18).

Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что сохранение прежнего порядка задержания и применения в качестве меры пресечения заключения под стражу приводит, по сути, к отказу от реализации гарантированных гл.2 Конституции РФ прав и свобод человека и гражданина. Оспоренные нормы УПК РСФСР были признаны не соответствующими Конституции РФ, ее статьям 17, 22 и 46 (ч.1), а также абзацу второму ч.6 раздела второго Конституции РФ.

Эти положения УПК РСФСР, допускавшие задержание до судебного решения на срок свыше 48 часов, а также арест (заключение под стражу) и содержание под стражей без судебного решения, были объявлены не подлежащими применению с 1 июля 2002 года, несмотря на то, что федеральный законодатель предусмотрел, что нормы нового УПК РФ, касающиеся передачи судам указанных полномочий, вводятся в действие лишь с 1 января 2004 года.

В связи с этим Конституционный Суд РФ указал в постановлении, что Федеральному Собранию РФ надлежит незамедлительно внести в законодательство изменения, чтобы обеспечить введение в действие норм, предусматривающих судебный порядок применения ареста, содержания под стражей, а также задержания подозреваемого на срок свыше 48 часов, с 1 июля 2002 года.

Итак, конституционный принцип самостоятельности судебной власти предполагает, что суды обладают определенными полномочиями, содержание которых связывается с наличием определенной дискреции, то есть судейского усмотрения, и ограничивающих полномочия законодательных и исполнительных органов власти.

О самостоятельности судебной власти как объективно необходимом признаке судов, осуществляющих правосудие, можно судить и в зависимости от того, какие органы государства обладают интерпретационными полномочиями. Советская Конституция допускала широкие возможности так называемого аутентичного толкования законов, осуществляемого обычно президиумами верховных советов СССР и союзных (и автономных) республик.

В настоящее время интерпретационные полномочия принадлежат судам. Конституционный Суд РФ по запросам Президента РФ, Совета Федерации, Государственной Думы, Правительства РФ, органов законодательной власти субъектов РФ дает толкование Конституции Российской Федерации. Официальное толкование Конституции РФ является юридической монополией Конституционного Суда РФ (ч.5 ст.125 Конституции РФ).

Конституционный Суд РФ толкует конституционные нормы при рассмотрении любого дела, в том числе и по запросам органов государственной власти, и по жалобам частных лиц на нарушение конституционных прав и свобод законом, примененным или подлежащим применению в конкретном деле (ч.2 и 4 ст.125 Конституции РФ), или при разрешении спора о компетенции (ч.3 ст.125 Конституции РФ). Такое толкование Конституции носит во всех случаях официальный характер. Вместе с тем различается каузальное и абстрактное толкование Конституции Конституционным Судом.

При каузальном толковании суд, осуществляя интерпретацию конституционной нормы, имеет конкретную цель проверки конституционности юридической нормы. Акт толкования получает свое выражение прежде всего в мотивировочной части решения суда и носит вспомогательный характер при выработке окончательного вывода суда о соответствии проверяемых норм Конституции.

При абстрактном толковании Конституционный Суд дает специальное, обладающее официальным и общеобязательным характером разъяснение положений федеральной Конституции, не "привязанное" к разрешению конкретного дела. Поэтому круг лиц, обладающих правом обращения в Конституционный Суд с запросом о толковании Конституции РФ, более узок, чем обладающих правом запроса о проверке конституционности нормативных актов (ч.2 и 5 ст.125 Конституции РФ).

Одна из особенностей конституционного судопроизводства состоит в том, что при рассмотрении и жалоб частных лиц, и запросов судов в процедуре, предусмотренной ч.4 ст.125 Конституции РФ, именуемой в доктрине конкретным нормоконтролем, существуют элементы абстрактного нормоконтроля. Так, рассматривая дело о проверке конституционности ст.1070 ГК РФ в связи с жалобами граждан, Конституционный Суд определил: предметом рассмотрения по данному делу является положение п.2 ст.1070 ГК РФ, так как оно служит основанием для разрешения дел по искам о возмещении государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) суда (судьи) при осуществлении правосудия посредством гражданского судопроизводства*(9).

В статье 118 Конституции РФ указано: судебная власть осуществляется посредством конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства. Арбитражное судопроизводство специально не упомянуто. В этой связи в мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ формулируются выводы, которые распространяются как на гражданское, так и на арбитражное судопроизводство. В результате проблема, поднятая заявителями - частными лицами, приобретает более универсальный характер. Жалоба заявителей - это повод для того, чтобы Конституционный Суд вышел на более высокую "орбиту" в своих выводах, что характерно для абстрактного нормоконтроля.

В качестве критерия самостоятельности судебной власти (применительно к конституционному судопроизводству) можно рассматривать так называемое конституционное истолкование обычных законов, которое в практике Конституционного Суда РФ получило широкое распространение.

В соответствии со ст.74 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", проверяя конституционность нормативных правовых актов, Конституционный Суд должен оценивать как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой.

Используя эту норму, Конституционный Суд РФ применяет такую судебную технологию, как конституционное истолкование проверяемых на конституционность нормативных актов. В немецкой доктрине такой способ толкования получил название конституционно-конформного толкования.

Требование Закона о Конституционном Суде РФ оценивать как буквальный смысл проверяемого правового акта, так и смысл, придаваемый ему в результате толкования сложившейся правоприменительной практикой, имеет принципиально важное значение.

Законодатель установил, что предметом исследования в конституционном судопроизводстве должен быть не первоначальный текст правовой нормы, а реальная правовая норма, полученная в результате преобразования "первоначальной" нормы посредством: а) официального ее истолкования; б) иного истолкования; в) либо в результате сложившейся правоприменительной практики.

Данная правовая норма в ее преобразованном виде, являясь особой правовой реальностью, и должна оцениваться Конституционным Судом. Такой "социологический" подход к предмету судебного конституционного контроля представляется очень плодотворным.

При проверке конституционности норм текущего законодательства Конституционный Суд РФ нередко выявлял, что проверяемая норма может быть истолкована по-разному. Причем при одном варианте ее истолкования содержание нормы соответствует конституционным нормам, а при другом - не соответствует.

В конституционном судопроизводстве существует презумпция добросовестности законодателя. Применение такой презумпции является одним из требований, составляющих нормативное содержание конституционного принципа правового государства. В основе ее - высокая вероятность того, что, создавая правовую норму, законодатель стремился к тому, чтобы они не противоречили Конституции. Цель презумпции, если подходить к ней с точки зрения телеологии, - достижение стабильности правового регулирования.

Презумпция добросовестности законодателя (или, иными словами, презумпция конституционности закона) представляет такое правовое средство, применение которого является обязательным в силу закона и которое отражает в той или иной степени действие теории вероятности в области юриспруденции.

Руководствуясь указанной презумпцией, Конституционный Суд должен использовать все возможные варианты истолкования нормы, даже такие, которые сопровождаются ее совершенствованием с учетом "погружения" проверяемой нормы в систему конституционных норм и принципов.

Примером, иллюстрирующим рассматриваемую судебную технологию, может послужить Постановление Конституционного Суда РФ от 25 июля 2001 года N 12-П по делу о проверке конституционности п.7 ст.21 Федерального закона "О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации"*(10).

Высший Арбитражный Суд РФ обратился в Конституционный Суд РФ с запросом о проверке конституционности положения п.7 ст.21 указанного закона, согласно которому в случае невыполнения победителем коммерческого конкурса инвестиционных и (или) социальных условий, а также ненадлежащего их выполнения, в том числе нарушения промежуточных или окончательных сроков выполнения таких условий и объемов их выполнения, объект приватизации, приобретенный победителем коммерческого конкурса, подлежит безвозмездному отчуждению соответственно в государственную и муниципальную собственность. Высший Арбитражный Суд посчитал названное положение неконституционным, поскольку в соответствии с ним победитель коммерческого конкурса лишается средств, уплаченных по сделке приватизации.

При разрешении данного дела Конституционный Суд столкнулся с необходимостью провести разграничение между гражданским (частное право) и приватизационным законодательством (преимущественно публичное право).

Основной проблемой, которую предстояло разрешить для ответа на окончательный вопрос о конституционности проверяемой нормы, была проблема юридической природы той меры, которая предусмотрена в п.7 ст.21 Закона о приватизации. Возникшая перед судом альтернатива состояла в следующем. Эту меру можно было рассматривать как частноправовой инструмент, как особую обеспечительную меру. Как известно, ст.329 ГК РФ предусматривает, что исполнение обязательств может обеспечиваться неустойкой, залогом, удержанием имущества должника, поручительством, банковской гарантией, задатком и другими способами, предусмотренными законом или договором.

Если же анализировать отношения, возникающие между собственником-государством и приобретателем приватизируемого имущества, как публично-правовые, то юридическую меру, предусмотренную п.7 ст.21 Закона о приватизации, можно было рассматривать и как разновидность административно-правовой ответственности.

На основе анализа природы отношений, возникающих между государством-продавцом и покупателями, Конституционный Суд РФ пришел к выводу об их частноправовой природе.

Установив гражданско-правовую природу анализируемых имущественных отношений, Суд прибегнул к конституционному истолкованию проверяемой нормы. Учитывая, что это частноправовая сфера, здесь нельзя удостоверять невыполнение условий конкурса в одностороннем порядке, столь характерном для административного права. Если предположить, что односторонний порядок определения государством того, выполняются ли инвестиционные и социальные условия, допустим?, то тогда такой административно-правовой порядок, влекущий, по сути, бесспорный возврат объекта государству (муниципалитету), чрезмерно посягал бы на имеющееся у покупателя право владения, гарантированное в ст.35 Конституции РФ.

Конституционный Суд РФ отметил, что на этапе подведения итогов выполнения инвестиционных и (или) социальных условий конкурса важно обеспечить соблюдение баланса интересов сторон по договору, чтобы исключить одностороннюю, административно-правовую оценку органами государства, которая влекла автоматический возврат объекта приватизации публичному собственнику. Отсюда следует, что факт невыполнения условий конкурса не может фиксироваться только самим продавцом - публичным собственником без какого бы то ни было участия другой стороны договора - победителя коммерческого конкурса, без учета его позиции при подведении итогов исполнения договора, тем более при наличии спора.

Кроме того, Федеральный закон "О приватизации государственного имущества:" указывает, что не только невыполнение победителем конкурса инвестиционных и (или) социальных условий, но также ненадлежащее их выполнение, в том числе нарушение промежуточных или окончательных сроков либо неполное выполнение обязательств, может привести к таким связанным с имущественными потерями гражданско-правовым последствиям, как возврат объекта публичному собственнику. Однако, оперируя понятиями "выполнение", "невыполнение", "ненадлежащее выполнение", "нарушение промежуточных и окончательных сроков выполнения и объема выполнения", законодатель не формулирует критериев, которые позволяли бы сами по себе, без необходимых процедур, разрешать споры о реальном исполнении договора, что предполагает использование средств судебной защиты.

В результате конституционного истолкования нормы п.7 ст.21 Закона о приватизации и опираясь на признание частноправовой природы анализируемых отношений, Конституционный Суд пришел к выводу, что установление факта невыполнения инвестиционных и (или) социальных условий в случае спора возможно только в судебном порядке. В итоге такого истолкования этой нормы она перестала носить характер чрезмерного риска для покупателей.

В 2001 году, в рамках очередного этапа судебной реформы, в Федеральный конституционный закон "О Конституционном Суде Российской Федерации" были внесены изменения и дополнения. На наш взгляд, не все они адекватно воплощают конституционную модель самостоятельности суда.

В соответствии с ч.2 ст.79 "Юридическая сила решения" названного федерального конституционного закона решение Конституционного Суда РФ не требует подтверждения другими органами и должностными лицами, а юридическая сила постановления Конституционного Суда РФ о признании акта неконституционным не может быть преодолена повторным принятием этого же акта.

Н.В. Витрук правильно обращает внимание на то, что если нормативный акт (федеральный закон, указ Президента РФ, постановление Правительства РФ, закон или другой нормативный акт субъекта РФ) либо отдельное его положение признаны не соответствующими Конституции РФ, то решение Конституционного Суда РФ является самодостаточным и не требуется издания органом, издавшим этот нормативный акт, нового акта об отмене неконституционного акта либо отдельного его положения, ибо в таком случае, выражаясь языком кибернетиков, такой акт будет не чем иным, как "информационным шумом". Поэтому нельзя считать оправданным, правомерным и конституционным новое положение, введенное в ч.4 ст.79 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" Федеральным конституционным законом от 15 декабря 2001 года, согласно которому в случае, если решением Конституционного Суда РФ нормативный акт признан не соответствующим Конституции РФ полностью или частично, государственный орган или должностное лицо, принявшие этот нормативный акт, рассматривают вопрос о принятии нового нормативного акта, который должен, в частности, содержать положения об отмене нормативного акта, признанного не соответствующим Конституции РФ. Такое требование противоречит здравому смыслу: зачем отменять то, что уже не действует и не существует*(11)?

Г.А. Гаджиев,

судья Конституционного Суда РФ,

доктор юридических наук

"Журнал российского права", N 1, январь 2003 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Причем необходимо учитывать логико-правовые системные связи этих конституционных норм. В силу части 2 ст.16 Конституции РФ "никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам конституционного строя Российской Федерации".

*(2) Подробнее см.: Анишина В.И. Запрос суда в Конституционный Суд Российской Федерации о проверке конституционности закона: Автореф. дисс. : канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2001.

*(3) См.: ВКС РФ. 1998. N 5.

*(4) См.: ВКС РФ. 2000. N 4.

*(5) См.: СЗ РФ. 1995. N 29. Ст.2757.

*(6) ВКС РФ. 2001. N 5.

*(7) См.: ВКС РФ. 2001. N 6.

*(8) См.: ВКС РФ. 2002. N 3.

*(9) См.: Конституционный Суд Российской Федерации. Постановления. Определения. 2001. С.23.

*(10) См.: Там же.

*(11) См.: Витрук Н.В. Повышение эффективности действия и исполнения решений Конституционного Суда РФ // Проблемы исполнения решений конституционных судов: Материалы Международного форума "Конституционное правосудие в посткоммунистических странах". М., 2002.