Стенограмма заседания Конституционного Суда РФ, состоявшегося 8 октября 2024 года по делу о проверке конституционности статей 195, 196, п. 1 ст. 197, п. 1 и абзаца второго п. 2 ст. 200, абзаца второго ст. 208 ГК РФ (подготовлено экспертами компании "Гарант", 2024 г.)

Зорькин В.Д. ¹: Доброе утро, уважаемые участники процесса, приглашенные представители и все присутствующие. Начинаем нашу работу. Конституционный Суд, в соответствии с законом, правомочен принимать решение при наличии не менее двух третей состава. Сегодня весь состав полностью налицо. Таким образом, кворум имеется, протоколирование, стенографирование заседания обеспечено. В зале присутствуют представители средств массовой информации. Кроме того, обеспечена прямая трансляция в интернет. Заседание Конституционного Суда объявляю открытым.

Слушается дело о проверке конституционности в положении ст. 195,196, п. 1 ст. 197, п. 1, абз. 2 п. 2 ст. 200 и абз. 2 ст. 208 Гражданского кодекса РФ, в связи с запросом Краснодарского краевого суда. Судьей-докладчиком по делу назначен судья Владимир Александрович Сивицкий. Участниками процесса по настоящему делу, согласно ст. 52 Федерального конституционного закона о Конституционном Суде, являются сторона - Краснодарский краевой суд, обратившийся в Конституционный Суд с запросом, представители стороны, принявшей и подписавшей оспариваемый нормативный акт, которые в соответствии с требованиями нашего закона были своевременно извещены о времени и дате заседания, им были предоставлены соответствующие необходимые документы, которые положены в силу требований нашего закона. Суд должен удостовериться в явке участников процесса:

Сторона - Краснодарский краевой суд, обратившийся в Конституционный Суд с запросом. От Краснодарского краевого суда - судья Краснодарского краевого суда Денис Васильевич Внуков. Спасибо.

Представители стороны, принявшей и подписавшей оспариваем нормативный акт. От Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации - полномочный представитель Государственной Думы в Конституционном Суде Юрий Александрович Петров. Спасибо.

От Совета Федерации - Председатель Комитета Совета Федерации по конституционному законодательству и государственному строительству Андрей Александрович Клишас.

От Президента Российской Федерации - Полномочный Представитель Президента в Конституционном Суде Александр Владимирович Коновалов.

Приглашены также в заседание: Полномочный Представитель Правительства Российской Федерации в Конституционном Суде Михаил Юрьевич Барщевский. Его я не вижу. Позиция его представлена в письменном виде. Учитывая содержание отзыва, Конституционный Суд принял решение, что эта позиция будет оглашена сотрудником Конституционного Суда.

От Верховного Суда - Судья Верховного Суда, председатель судебного состава под трудовым и социальным делам Людмила Михайловна Пчелинцева. Спасибо. Судья Верховного Суда Андрей Николаевич Марьин. Спасибо.

От Генерального прокурора РФ - начальник Главного гражданско-судебного управления Сергей Александрович Бочкарёв.

От Министерства юстиции РФ - помощник министра юстиции Алина Валерьевна Таманцева.

От Уполномоченного по правам человека РФ представитель не назначен, позиция представлена в письменном виде. По решению суда позиция будет оглашена также в зале заседания.

От Российского союза промышленников и предпринимателей - статс-секретарь, вице-президент Александр Викторович Варварин. Да как-то вам тут места не хватило, с таким важным человеком. Но я думаю, вы не будете на нас в обиде. Да, хорошо.

От Федерального государственного учреждения Исследовательский центр частного права при Президенте РФ - председатель совета, руководитель Исследовательского центра частного права Лидия Юрьевна Михеева. Спасибо большое.

От Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ - заместитель директора Института Сергей Андреевич Синицын.

От Института государства и права Российской Академии наук - заведующий сектором конституционного права и конституционной юстиции Алексей Иванович Александров.

Для участия в судебном заседании Конституционный Суд также пригласил партнёра юридической фирмы "Савельев, Ботанов и партнёры", обобщившей и инициативно представившей в Конституционный Суд заключение правоведов по рассматриваемому вопросу, - Сергея Леонидовича Савельева.

Кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского предпринимательского права Всероссийского государственного университета юстиции, инициативно представивший в Конституционный Суд заключение по рассматриванию вопроса, Дмитрий Андреевич Мальбин.

Вы знаете, у меня всё, коллеги, я перечислил всех. В соответствии с нашим федеральным законом разъясняю участникам процесса права и обязанности. Вы, уважаемые участники, участвуете на основе принципа состязательности, излагаете свою позицию по делу, и стороны могут задавать друг другу вопросы, и также судьи могут вам вопросы задать. Вы вправе также знакомиться с протоколом и стенограммой заседания и приносить свои замечания, и также заявлять какие-либо ходатайства. Ну, соответственно, я напоминаю вам, что мы определили предмет рассмотрения, Конституционный Суд исключительно вопросы права решает, как вы знаете, поэтому я вас прошу придерживаться предмета и не выходить за рамки, тем более вопросов политической и всякой целесообразности. Понятны ли участникам процесса ваши права и обязанности? И вам. А теперь я хотел вас спросить, есть ли у вас какие-либо ходатайства об отводе судей? У вас? Уважаемые коллеги, есть ли у вас самоотводы? Нет. Кого-нибудь отвести? Тоже нет. Уважаемые участники, есть ли у вас какие-либо другие ходатайства? Нет. Тогда переходим к исследованию по существу рассматриваемого дела. Для сообщения о поводах и основаниях к рассмотрению дела, мерах, предпринятых по подготовке, по существу, запросы, я попрошу к нам судью Владимира Александровича Сивицкого. Прошу вас, уважаемый Владимир Александрович.

Сивицкий В.А.  ²: Уважаемый Валерий Дмитриевич, уважаемые коллеги, участники процесса и присутствующие. Поводом к рассмотрению настоящего дела является запрос Краснодарского краевого суда. В запросе оспариваются следующие положения Гражданского кодекса РФ:

- статьи 195, определяющей, что исковой давностью признаётся срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено,

- статьи 196, п. 1 ст. 197, п. 1 и абз. 2 п. 2 ст. 200, регулирующих продолжительность срока исковой давности, начало его течения, возможность установления законом специальных сроков исковой давности,

- абзаца 2 ст. 208, устанавливающего, что исковая давность не распространяется, в частности, на требования о защите личных неимущественных прав и других нематериальных благ, кроме случаев, предусмотренных законом.

Как следует из представленных материалов, на рассмотрении судебной коллегии по гражданским делам Краснодарского краевого суда в качестве суда апелляционной инстанции находится дело по исковому заявлению заместителя генерального прокурора РФ, действующего в интересах Российской Федерации, к ряду граждан и юридических лиц об обращении в доход Российской Федерации имущества, полученного в нарушение законодательства о противодействии коррупции. Решением Каневского районного суда Краснодарского края 9 февраля 2024 года было установлено, что гражданин Каравайко, который в период с 2001 по 2004 годы занимал должности государственной службы, вопреки запретам и ограничениям, установленным антикоррупционным законодательством, занимался предпринимательской деятельностью, использовал при этом служебное положение, в частности, завладевал долями в уставных капиталах хозяйствующих обществ, действующих через доверенных и подставных лиц, и скрытно через номинальных держателей соответствующего имущества ими владел, а в дальнейшем совместно с рядом лиц приумножал, капитализировал и легализовывал соответствующие активы. Исковые требования заместителя Генерального прокурора РФ были удовлетворены, и в доход РФ обращены акции и доли в уставных капиталах 22 хозяйственных обществ общей стоимостью свыше 9 млрд рублей. Суд первой инстанции при этом отклонил, в частности, доводы об истечении срока исковой давности, указав, что правила об исковой давности неприменимы к случаям обращения в доход РФ имущества в связи с совершением коррупционного правонарушения. На это решение Каневского районного суда были поданы апелляционные жалобы, в них ответчики, в частности, ссылаются на пропуск срока исковой давности. Состав судебной коллегии по гражданским делам Краснодарского краевого суда, рассматривающий апелляционные жалобы, приостановил производство по данному делу и обратился с запросом в Конституционный Суд РФ. Краснодарский краевой суд полагает, что положения ст. 195, 196, п. 1 ст. 197, п. 1 и абз. 2 п. 2 ст. 200, абз. 2 ст. 208 ГК РФ в системе действующего правового регулирования по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, создают неопределенность в вопросе о применимости исковой давности к антикоррупционным искам, чем, по мнению заявителей, нарушает положения статей 1 (часть 1), 6 (часть 2), 15 (часть 1), 18, 19 (части 1 и 2), 35 (части 1 и 3), 45 (часть 1), 46 (часть 1) и 55 (часть 3) Конституции РФ. Я не буду останавливаться на аргументах заявителя, изложенных в запросе в обосновании его правовой позиции, поскольку заявитель в сегодняшнем заседании представлен. Запрос Краснодарского краевого суда был принят к рассмотрению 18 июля 2024 года, о чём были уведомлены стороны. Основанием к рассмотрению дела явилась обнаружившаяся неопределённость в вопросе о том, соответствует ли Конституции РФ оспариваемый заявителем законоположения. В процессе подготовки дела были получены письменные позиции по данному делу от полномочного представителя Государственной Думы, полномочного представителя Президента РФ, а также от Андрея Александровича Клишаса, представляющего в данном деле Совет Федерации. Запрошены и получены позиции по рассматриваемому вопросу от полномочного представителя Правительства РФ в Конституционном Суде и Верховном Суде, Верховного Суда РФ, Генеральной прокуратуры, Министерства юстиции, Уполномоченного по правам человека в РФ, Российского союза промышленников и предпринимателей. Также было запрошено мнение специалистов Исследовательского центра частного права при Президенте РФ, Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ и Института государственного права Российской Академии наук. Заключения представлены. Кроме того, после публикации на сайте Конституционного Суда информации о принятии к рассмотрению запроса Краснодарского краевого суда в Конституционный Суд в инициативном порядке поступил ряд заключений российских правоведов по вопросам, связанным с этим запросом. Сергей Леонидович Савельев представил информацию, содержащую анализ судебной практики, а также заключения ряда правоведов, доктора юридических наук Романа Сергеевича Бевзенко, кандидата юридических наук Марии Андреевны Ероховой, кандидата юридических наук Андрея Владимировича Егорова и доктора юридических наук Артёма Георгиевича Карапетова. И выполнено им обобщение этих заключений. Кандидат юридических наук Дмитрий Андреевич Мальбин также по своей инициативе направил заключение по рассматриваемому вопросу. Полученные документы были приобщены к материалам дела, доведены до сведения суда и сторон. Все участники процесса извещены о месте и времени сегодняшнего заседания. Спасибо за внимание.

Внуков Д.В. ³: Уважаемый высокий суд, уважаемые участники процесса, уважаемые присутствующие, в судебной коллегии по гражданским делам Краснодарского краевого суда по апелляционным жалобам ответчиков и третьих лиц рассматривается гражданское дело, согласно которому заместитель Генерального прокурора РФ, действуя в интересах Российской Федерации, обратился в Каневской районный суд с иском к Каравайко и другим лицам и организациям об обращении в доход Российской Федерации долей в уставных капиталах и акций коммерческих организаций, полученных в нарушение законодательства о противодействии коррупции. В основание требований было указано, что Каравайко с 2001 по 2002 год, являлся федеральным инспектором аппарата полномочного представителя Президента РФ в Южном Федеральном округе, а в дальнейшем с 2002 по 2004 год занимал должность главного советника управления по работе с органами власти субъектов и органами местного самоуправления аппарата полномочного представителя Президента России в том же федеральном округе. Назначение Каравайко на указанную государственную должность требовало от него отказа от осуществления предпринимательской деятельности. Вместе с тем, в период нахождения во власти, вопреки названным запретам и ограничениям, занимался предпринимательской деятельностью, участвовал в управлении хозяйственными субъектами и скрыто ими владел. Содействие Каравайко оказывали партнер по бизнесу Чебанов и другие лица. В результате неправомерных действий с 2001 по 2004 год под контроль фигурантв перешли высоколиквидные предприятия. В дальнейшем доходы от их эксплуатации ответчики вкладывали в приобретение, создание, учреждение и установление контроля над новыми бизнес-проектами, включающими плодородные сельхозугодия и промышленные предприятия на территориях Алтайского, Краснодарского, Ставропольского краёв и Ростовской области, из которых и сформирована группа компаний "Концерн Покровских". Таким образом, они приумножали, капитализировали и легализовывали изначально полученные коррупционным путём активы. В целях создания ложной видимости соблюдения законодательных запретов и ограничений, полученное противоправным путём имущество регистрировалось на аффилированных лиц. Решением Каневского суда действия указанных лиц признаны незаконными, а полученные ими 22 компании рыночной стоимостью свыше 9 млрд рублей - коррупционным имуществом, которое взыскано в казну Российской Федерации. Не согласившись с состоящим судебным актом, ответчики обратили в судебную коллегию по гражданским делам Краснодарского краевого суда с апелляционными жалобами, в которых ссылаются в основном на пропуск прокурором сроков исковой давности. Свои доводы мотивировали тем, что требования об обращении в доход государства спорных активов носят материальный характер, поскольку речь идет о принудительном изъятии у собственника принадлежащего ему имущества (акций, долей в уставных капиталах хозяйственных обществ), следовательно, на них распространяется исковая давность. Срок исковой давности должен исчисляться с момента, когда Российская Федерация в лице уполномоченных органов узнала или должна была узнать о нарушении своего права, то есть с даты регистрации долей участия ответчиков в хозяйственных обществах в ЕГРЮЛ. Прокурор обратился в суд с иском в ноябре 2023 года, что свидетельствует о пропуске на 20 лет установленного статьей 196 Гражданского кодекса срока. Объективный срок исковой давности по начальному делу истёк, поскольку обязанность контролирующих органов узнать о нарушении ими антикоррупционных запретов и ограничений возникла более 14 лет назад в связи с принятием Федерального закона N 273-ФЗ.

Срок исковой давности является общеправовым институтом, вытекающим из положений Конституции РФ, и в силу этого подлежит применению к требованиям публично-правового характера. Согласно позиции Конституционного Суда РФ, целью института срока исковой давности является как обеспечение эффективности реализации публичных функций, так и сохранение необходимой стабильности соответствующих правовых отношений. В основе установления срока исковой давности и сроков давности привлечения к ответственности лежит положение о том, что никто не может быть поставлен под угрозу неблагоприятных последствий на неопределенный или слишком длительный срок. Наличие сроков, в течение которых для лица во взаимоотношениях с государством могут наступить неблагоприятные последствия, представляет собой необходимое условие применения этих последствий.

Конституция РФ не содержит понятия нематериальных благ. Следовательно, положения статьи 208 ГК не могут быть применимы в случае защиты таких конституционно значимых ценностей, как верховенство закона, демократия и права человека, равенство и социальная справедливость, принципы государственного управления, надлежащее справедливое функционирование экономики.

Ходатайство заявлено о направлении запросов в Конституционный Суд РФ в связи с имеющейся правовой неопределённостью в вопросе применения положения главы 12 ГК РФ о сроках исковой давности к антикоррупционным искам прокурора. В сложившейся судебной практике сформированы диаметрально противоположные подходы по вопросу применения сроков исковой давности. Первый исходит из невозможности использования института исковой давности к рассматриваемой категории споров. Другой связан с применением общего срока исковой давности. При этом конфликт правовых подходов не обусловлен различными обстоятельствами дел. Он вызван неопределенностью содержания правовых норм об исковой давности, которые допускают возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения, что является нарушением провозглашённого Конституцией РФ равенства всех перед законом и судом.

Отклоняя доводы ответчиков о пропуске сроков исковой давности, суд первой инстанции указал, что правила об исковой давности неприменимы к вопросам гражданской правовой ответственности за совершение коррупционного правонарушения, в том числе к обстоятельствам осуществления запрещённой антикоррупционным законодательством деятельности, поскольку объектом судебной защиты является именно публичное право. По данной категории дел прокурор не выступает экономически заинтересованной стороной, не имеет субъективного интереса в просматриваемых правоотношениях и не защищает частное право конкретного лица, в связи с чем положения статьи 196 ГК РФ не подлежат применению, поскольку объектом исковой защиты выступает не чье-либо субъективное право, а интересы всего общества и государства. Обращаю внимание на то, что иск прокурора заявлен в соответствии с законодательством о противодействии коррупции, которое направлено на охрану общества, установленную им правовую демократию, от злоупотреблений и криминализации публичной власти, легитимность которой во многом основывается на доверии общества и репутации лиц, занимающих публичные должности, с тем, чтобы у граждан не рождались сомнения в их нравственных качествах и, соответственно, законности и бескорыстности их действий как носителей публичной власти. Таким образом, иск направлен в защиту нематериальных благ, на которые в соответствии со ст. 208 ГК исковая давность не распространяется. Кроме того, суд пришел к выводу, что применение институтов сроков исковой давности к актам коррупции не соответствует требованиям законности и справедливости, способствует нахождению в гражданском обороте незаконно полученного имущества, его легализации, сокрытию от контролирующих органов, а в итоге поощрению коррупционного поведения и получению противоправного обогащения, что несовместимо с принципами существования и деятельности правового государства.

Вместе с тем, в сложившейся судебной практике сформированы взаимоисключающие подходы по вопросу понимания, толкования и применения гражданско-правового института исковой давности к антикоррупционным искам прокуроров. Первый основан на позиции о невозможности использования института исковой давности в качестве средства защиты коррупционно нажитых капиталов, так как он не предназначен для этого и неприменим для регулирования публичных отношений, к которым относятся вопросы государственной службы. Другой связан с применением общего срока исковой давности, равного трём годам и исчисляемого с момента, когда контролирующие органы узнали, могли и должны были узнать о нарушении права. Анализ судебных актов показал, что в юридически сходных обстоятельствах вопрос о распространении института давности на дела данной категории разрешается судами по-разному, что влечёт неодинаковые правовые последствия. Конституционный Суд РФ неоднократно отмечал, что гарантированные Конституцией равенство всех перед законом и судом, а также равноправие могут быть обеспечены лишь при условии единообразного понимания и толкования нормы всеми правоприменителями. Иное ведет к нарушению принципа равенства при осуществлении конституционных прав и свобод, верховенства Конституции РФ и закона.

Конфликт правовых подходов не обусловлен различными обстоятельствами дел. Его причины сводятся к вопросу возможности распространения частноправового института исковой давности на публичные отношения в сфере борьбы с коррупцией. Для этого требуется выявление его правовой природы и возможности экстраполяции норм частного права на публичные правоотношения, что относится к исключительной компетенции Конституционного Суда РФ. Сложившаяся ситуация препятствует правильному разрушению настоящего спора, поскольку не позволяет применить соответствующие нормы права без выявления их конституционно-правового смысла. Учитывая изложенное, на основании ч. 2, 4 ст. 125 Конституции РФ, ст. 101 Федерального конституционного закона о Конституционном Суде, судебная коллегия по гражданским делам Краснодарского краевого суда просит Конституционный Суд РФ проверить положение ст. 195 и 196, ч. 1 ст. 197, п. 1, абз. 2 п. 2 ст. 200, абз. 2 ст. 208 на соответствие ч. 1 ст. 1, ч. 2 ст. 6, ч. 1 ст. 15, ст. 18, ч. 1 и 2 ст. 19, ч. 1 и 3 ст. 35, ч. 1 ст. 45, ч. 1 ст. 46, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ в той мере, в которой они - с учетом принципов противодействия коррупции, установленных статьей 3 Федерального Закона N 273-ФЗ - в системе действующего правового регулирования по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, создают неопределенность в вопросе о применении исковой давности к антикоррупционным искам. Спасибо. Доклад окончен.

Петров Ю.А. ⁴: Так, уважаемый председатель, уважаемые судьи, стороны, приглашенные. В дополнение к изложенному в письменном отзыве я бы хотел акцентировать внимание Суда на следующем. Подлежит ли ограничению по времени право прокурора предъявить в суде исковое требование обратить в доход Российской Федерации имущество, в отношении которого чиновником не представлено сведений, подтверждающих его приобретение на законных основаниях? Считаем, что да, подлежит ограничению. Полагаю, что отсутствие разумных временных ограничений для принудительной защиты прав и интересов публичного характера, в защиту которых выступает прокурор, приводило бы к ущемлению охраняемым законом прав и интересов как ответчиков, так и третьих лиц, которые не всегда могли бы заранее учесть необходимость собирания и сохранения значимых для рассмотрения дела сведений и фактов. Конституционный Суд неоднократно указывал, что никто не может быть поставлен под угрозу возможного обременения на неопределенный или слишком длительный срок. Наличие сроков, в течение которых для лица во взаимоотношениях с государством могут наступать неблагоприятные последствия, представляет собой необходимое условие применения этих последствий. Установление сроков исковой давности и сроков давности привлечения к ответственности является как обеспечением эффективности реализации публичной функции, так и сохранением необходимой стабильности соответствующих правоотношений.

Что касается возможности применения норм исковой давности для исчисления сроков обращения прокурора в суд, необходимо отметить следующее. Иски прокурора об изъятии имущества и обращении в доход государства направлены на защиту публичных интересов, но имеют своим предметом конкретное имущество и имущественные права. В силу этого рассмотрение таких исков подчиняется нормам гражданского права и гражданского процессуального законодательства об исках имущественного характера. Подпункт 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ об обращении по решению суда в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы, устанавливает именно гражданско-правовые, а не иные меры ответственности за совершение коррупционных правонарушений. Конституционный Суд РФ в Определении от 19 декабря 2019 года N 3559-О указал, что поскольку каких-либо специальных сроков исковой давности федеральным законом N 230-ФЗ о контроле расходов и доходов не установлено, к соответствующим правоотношениям подлежат применению правила о сроке исковой давности, установленные ГК РФ, в том числе пунктом 1 ст. 200 данного Кодекса, закрепляющего общее правило о начале течения срока исковой давности со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права и о том, кто является надлежащим ответчиком по иску о защите права.

По итогам сказанного считаю, что право прокурора на обращение в суд с исками антикоррупционной направленности в целях соблюдения баланса публичных и частных интересов должно быть ограничено по времени. Данные иски являются исками имущественного характера. Правоотношения, возникающие в связи с этим, регулируются нормами гражданского права, в том числе положениями норм института исковой давности. В связи с чем неопределенности в вопросе применения норм института исковой давности мы не усматриваем. Спасибо за внимание.

Клишас А.А. ⁵: Уважаемый председатель, уважаемый Суд, судья - докладчик, в соответствии с обращением мы в Совете Федерации рассмотрели данное дело и сформулировали свою позицию. Мы позицию выразили письменно. Мне кажется, с учетом того, что у нас очень много экспертов, я думаю, что мы услышим все правые позиции, которые здесь представлены. Наверное, я не буду зачитывать текст своей позиции. Тоже обращу внимание, как и уважаемый коллега из Государственной Думы, на ряд существенных моментов. Здесь наша позиция будет от позиции Думы отличаться.

Уважаемые коллеги, мне кажется, что вся неопределенность возникает в тот момент, когда мы начинаем говорить о том, что существует некий общий правовой институт исковой давности. В нашем понимании это гражданско-правовой институт. Соответственно, нужно в первую очередь разрешить вопрос: данный гражданско-правовой институт подлежит применению? Можем ли мы использовать исковую давность, которая указана в Гражданском кодексе, для того, чтобы разбирать, рассматривать, слушать дела, связанные с коррупционными правонарушениями? Здесь я хотел бы обратить внимание на статью 3 ГК РФ, которая говорит, что положения ГК к публично-правовым отношениям применяются только в том случае, если Гражданский кодекс прямо на это указывает. Коррупционные отношения относятся к публично-правовым, безусловно. Они направлены на охрану интересов в обществе и государстве.

Я посмотрел позиции экспертов и хочу сказать, что с уважением отношусь к позиции Верховного Суда РФ. Мы услышим ее. Отчасти Краснодарский краевой суд излагает эту позицию. Конечно же, очень важная ценность - это стабильность гражданского оборота. Безусловно, это так. Поэтому, когда прокурор выступает в процессе в качестве участника именно гражданско-правовых отношений, и это отмечает ряд экспертов, когда он предъявляет иски о недействительности сделок по ст. 169 ГК, тогда, конечно, применяются сроки исковой давности, безусловно. Но в вопросе коррупционных отношений применение таких сроков, безусловно, служит легализацией незаконно полученного имущества, как самого имущества, так и их доходов. Дальше действительно это достаточно такой интересный дискуссионный вопрос. Можно спорить о том - материальный, нематериальный, - можно ли положение с учетом 150-й статьи ГК применять о нематериальном характере. Мне кажется, что в большей степени это спор теоретический, потому что если мы согласимся с тем, что всё-таки к коррупционным отношением положения Гражданского кодекса о сроках рисковой давности (именно как гражданско-правового института) не применяются, мне кажется, вопрос и будет разрешен должным образом. Я соглашусь с представителем Государственной Думы. Я полагаю, что так или иначе сроки, и по коррупционным преступлениям, для изъятия имущества должны быть. Это соответствует общим подходам правового регулирования. Конечно, это правильно. И это, очевидно, пробел в законодательстве, который должен быть устранен. Положения (которые рассматривает суд) Гражданского кодекса мы считаем конституционными. Мы считаем, что существует правовая неопределенность. Мы считаем, что эта правовая неопределенность возникает в силу того, что без специального указания в законе гражданско-правовой институт исковой давности применяется к публичным правоотношениям, что недопустимо. Мы считаем, что по другим делам, по которым прокурор участвует в деле, сроки исковой давности применяются, если нет этого публично-правового элемента, если он выступает в качестве истца о недействительности сделок и так далее, не связанных с коррупционными правоотношениями. Поэтому, уважаемый Суд, я подтверждаю позицию, которая изложена в нашем официальном отзыве по этому делу. И прошу признать соответствующими Конституции, с учётом того, что, конечно, наверное, конституционно-правовой смысл необходимо этих положений определить. И я вынужден признать наличие пробелов в законодательстве. Спасибо.

Коновалов А.К.  ⁶: Уважаемый Суд, суд первой инстанции, который рассматривал дело, которое является предметом разбирательства в настоящем производстве, не удовлетворил требования о применении срока исковой давности, отказал, мотивировав свое решение тем, что исходя из содержания определения коррупции, данного в Федеральном законе о противодействии коррупции, к антикоррупционным искам положение ст. 196 ГК РФ не применяется, поскольку объектом защиты выступают интересы всего общества и государства, а не субъективное право конкретного лица. Иск, заявленный прокурором в соответствии с законодательством о противодействии коррупции, направлен на охрану общества, демократические основы государства от злоупотреблений и криминализации публичной власти, легитимность которой основывается на доверии общества и репутации элит, занимающих публичные должности, а значит, на защиту нематериальных благ, на что в соответствии со статьей 208 ГК РФ положения об исковой давности не распространяются. По мнению ответчиков, в процессе по первой и затем по второй инстанции, исковая давность является общеправовым институтом, вытекающим из положений Конституции РФ, и в силу этого подлежит применению к требованиям и публично-правового характера тоже.

Действительно, в сложившейся судебной практике сформированы взаимоисключающие подходы к вопросу понимания, толкования, применения гражданско-правового института исковой давности к антикоррупционным искам прокуроров. И вопрос о распространении срока давности на дела данной категории разрешается довольно по-разному, что, в конечном счёте, влечёт неодинаковые правовые последствия. Как отмечал неоднократно Конституционный Суд РФ, в частности, в Постановлении от 20.07.2011 N 20-П, институт исковой давности имеет цель упорядочить гражданский оборот, создать определённость и устойчивость правовых связей, дисциплинировать их участников, способствовать соблюдению договоров, обеспечить своевременную защиту прав и интересов субъектов гражданских отношений, поскольку отсутствие разумных временных ограничений для принудительной защиты нарушенных гражданских прав приводило бы к ущемлению охраняемых законом прав и интересов ответчиков и третьих лиц, которые не всегда могли бы заранее учесть необходимое собирание и сохранение значимых для рассмотрения дела сведений и фактов. Конституционный Суд неоднократно указывал, что установление в законе общего срока исковой давности, то есть срока для защиты интересов лица, право которого нарушено, момента начала течения такого срока и последствия его пропуска обусловлено необходимостью обеспечить стабильность гражданского оборота и не может расцениваться как нарушающие какие-либо конституционные права, в том числе во взаимосвязи с установленным законодателем в пределах его дискреции перечнем требований, на которые исковая давность не распространяется. Такая позиция, в частности, выражалась в определениях от 24.09.2012, от 29.05.2019, 29.10.2020, 27.10.2022. По смыслу статей 8, 34 (ч. 1), 35 (ч. 1), 71 (п. "ж" и "о") Конституции РФ федеральный законодатель полномочен и на введение изъятий из общего правила о применении срока исковой давности, если их необходимость обусловливается природой социальной значимости тех или иных правоотношений. Исходя из этого, Гражданский кодекс предусматривает, что установленный общий срок исковой давности подлежит применению не во всех случаях. В статье 208 ГК содержится перечень требований, на которые исковая давность не распространяется, причем этот перечень является открытым. Согласно данной статье, исковая давность не распространяется и на другие, помимо указанных в ней, требования в случаях, установленных законом. Дискреция федерального законодателя при осуществлении регулирования исковой давности может выражаться также во введении специальных сроков давности, как сокращенных, так и более длительных по сравнению с общим сроком. Это в частности предусмотрено в п. 1 ст. 197 ГК РФ. Как неоднократно отмечал Конституционный Суд РФ, законодатель в пределах своей дискреции вправе устанавливать, изменять, отменять сроки исковой давности в зависимости от цели правового регулирования и дифференцировать их при наличии к тому объективных и разумных оснований, а также закреплять порядок их течения во времени с тем, чтобы обеспечивались возможностью исковой защиты права, стабильность и предсказуемость правового статуса субъектов правоотношений. (Определения от 8 апреля 2010 года, 21 ноября 2013 года, 20 марта 2014 года, 29 марта 2016 года, 19 июля 2016 года, 29 сентября 2016 года, 25 октября 2016 года). Соответственно, положение п. 1 ст. 200 ГК РФ сформулировано таким образом, что наделяет суд необходимыми полномочиями по определению момента начала течения исковой давности из фактических обстоятельств дела. Такая позиция была закреплена в Определениях от 20 октября 2011 года, 25 января 2012 года, 16 февраля 2012 года, 21 ноября 2013 года, 23 июня 2015 года, 22 декабря 2015 года.

Следует задаться вопросом, который сегодня уже неоднократно возникал, какова же правовая природа антикоррупционных исков прокуроров, которые предусмотрены специальным законом, и о распространении на которые исковой давности мы сегодня говорим. Как указал Конституционный Суд РФ в Постановлении от 10 октября 2013 года, права демократии, чтобы быть устойчивой, нуждаются в эффективных правовых механизмах, способных охранять её от злоупотребления, криминализации публичной власти, легитимность которой во многом основывается на доверии обществу. Поэтому федеральный законодатель, создавая такие правовые механизмы, вправе устанавливать повышенные требования к репутации лиц, занимающих публичные должности, с тем, чтобы у граждан не рождались сомнения в их нравственных качествах и, соответственно, в законности, бескорыстности их действий, как носителей публичной власти. Надо признать, что данные выводы соотносятся в полной мере с требованиями Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции, принятой 31 октября 2003 года. Как следует из ранее выраженных в Постановлении Конституционного Суда от 29 ноября 2016 года, Определении Конституционного Суда 6 июня 2017 года позициях, обращение по решению суда в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы, относятся к особым правовым мерам, применяемым в случае нарушения лицами, выполняющими публичные функции, антикоррупционного законодательства и направленным на эффективное противодействие коррупции и защиту конституционно значимых ценностей. Введённая законодателем в связи с этим мера заключается в безвозмездном изъятии имущества собственника по решению суда в связи с предполагаемым и неопровергнутым совершением государственным муниципальным служащим неправомерного деяния коррупционной направленности. Переход такого имущества в собственность Российской Федерации осуществляется в соответствии с подпунктом 8 пункта 2 ст. 235 ГК РФ, закрепляющим в качестве основания прекращение права собственности принудительное изъятие у собственника имущества по решению суда и обращение в доход государства при недоказанности законного происхождения доходов, направленных на его приобретение. Обращение имущества в доход Российской Федерации по основанию, закрепленному пунктом 8.2 статьи 235 ГК РФ в его взаимосвязи с статьей 17 Федерального закона о контроле за соответствием расходов лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц их доходам, имеет назначение именно противодействие коррупции и подлежит применению в специальной процедуре искового производства, которая существенно отличается как от административного правового производства, так и от уголовного судопроизводства и от производства по искам о возмещении вреда. Такая позиция закреплена в Постановлении Конституционного Суда РФ от 4 июля 2022 года. С этим выводом тоже нужно полностью согласиться. По сути, антикоррупционный иск прокуроров, который мы сегодня обсуждаем, по своей правовой природе тяготеет к искам о так называемой конфискации "in rem", которые активно применяются в странах как системы общего права, так и в странах системы континентального права, иных правовых системах. В системе общего права не возникает вопроса, к каким отношением тяготеют данные иски: к публично-правовым или к частно-правовым, поскольку там этот вопрос не актуален даже с точки зрения доктрины. Но в странах континентального права это рассматривается именно как некий гибридный, смешанный, комплексный метод борьбы государства с коррупцией. И там, действительно, во многих правовых системах исковая данность на такие иски не распространяется. Действительно, рассматривать антикоррупционные иски прокурора в качестве защиты нематериальных благ - как это предлагал делать суд первой инстанции в рассматриваемом деле, - представляется не вполне оправданным. Нематериальные блага - это сугубо гражданско-правовой институт, связанный с персонифицированной личностью, с её интересами, даже в том случае, если в интересах такой личности обращается прокурор. Это именно гражданско-правовой институт. В случае с исками прокуроров мы имеем дело с совершенно другим правовым явлением, правовой методикой. Это, действительно, обращение прокурора, официального представителя государства, но исключительно с защитой публично-правового интереса неопределенного, абстрактного круга лиц. Этот публично-правой интерес, который, если и рассматривается в рамках гражданского производства, как сегодня справедливо говорилось, то только потому, что альтернативы на сегодня не предусмотрено, нет специального порядка судебного рассмотрения таких исков. В административном порядке, разумеется, рассматривать его было бы неправильно. Это слишком сложная процедура с точки зрения доказанности. К уголовному производству он тоже не тяготеет. Поэтому к гражданскому процессу, как к процессу серьезному, основательному, позволяющему выявить все обстоятельства дела и сопоставить все правовые позиции, изучить, исследовать и принять к сведению все доказательства, законодатель и доверяет. Но от этого сам институт антикоррупционного иска прокурора гражданско- правым явлением не становится. Действительно, как отмечалось в письме заключения Государственной Думы, надо согласиться с этим, день получения прокурором информация о тех или иных действиях, день получения им сведений о нарушении этими действиями интересов Российской Федерации, в защиту которых он должен подать иск и подаёт в конечном счёте, могут не совпадать. При таком несовпадении для счисления исковой давности, как считает Государственная Дума, имеет значение именно осведомлённость заявителя, то есть прокурора, о негативных последствиях, вызванных поведением нарушителя. Действительно, эти иски очень сложны и требуют кропотливой работы для подготовки и дальнейшего доказывания в судебном процессе. Действительно, как и в случае с рассматриваемым казусом, они могут в значительной степени быть отдалены по времени, по срокам от самого факта совершения правонарушений, что тоже накладывает очень серьёзный отпечаток на процесс и сбора доказательств для определения иска, и судебного разбирательства. Безусловно, представляется, вне всякого сомнения, сложность подготовки этих исках прокурорами должна являться и может являться бесспорным основанием для применения института восстановления исковой давности, который предусмотрен гражданским законодательством, в том числе в тех случаях, если для этих исков, для категории исков будут также предусмотрены специальные особые сроки исковой давности. Но и это тоже не влияет на правовую квалификацию самой природы прокурорского иска. В отличие, скажем, от исков, которые предъявляются в рамках уголовного дела, - там речь идет опять же о защите персонифицированного интереса потерпевшего, который признан таковым в рамках конкретного уголовного дела. То есть там этот - по сути своей тоже тяготеющий к публичным правоотношениям - институт является все же гражданско-правовым. В отличие, повторюсь, от исков прокуроров по антикоррупционным действиям и по коррупционным правонарушениям.

Уважаемый суд, подводя итог всему сказанному, коррупционные правонарушения являются отдельным видом правонарушений, для которых предусмотрено самостоятельное регулирование. Уровень их общественной опасности отражается в целом ряде нормативных механизмов, связанных с регулированием правового статуса и деятельности публичных лиц, что не может не отразиться на специфике правового регулирования, ответственности за совершение нарушений в данной сфере. Формирование противоречивой судебной практики по делам со схожим содержанием нарушает базовые принципы правового регулирования. Исходя из фундаментальных принципов юридического равенства и справедливости, верховенства и высшей юридической силы Конституции РФ в российской правовой системе, вытекающего из них критерия правовой определенности, законоположения, регулирующие отношения собственности и иные имущественные отношения, должны отвечать требованиям ясности, точности и непротиворечивости, а механизм их действий должен быть предсказуем и понятен субъектам правоотношений, поскольку конституционная законность, равенство всех перед законом и судом и равноправие могут быть обеспечены лишь при условии единообразного понимания, применения правовой нормы всеми правоприменителями. Неоднозначность, неясность, недосказанность, противоречивость правового регулирования, выявляемая в процессе судебного разбирательства, может быть преодолена посредством единообразного подхода к толкованию о применении норм и статей, в том числе норм о применении исковой давности, к коррупционным искам, либо прямым указанием законодателя о том, как в этом случае следует толковать нормы об исковой давности.

Таким образом, положения ст. 195, 196, п. 1 ст. 197, п. 1, абз.2 п. 2 ст. 200, п. 2 ст. 208 ГК РФ не противоречат Конституции РФ, поскольку по своему конституционно-правовому смыслу не предполагают применение исковой давности к антикоррупционным искам как к публично правовым институтам. Во избежание сохранения противоречивых подходов судебной и прокурорской, следственной практики целесообразно и конституционно-правовое толкование оспариваемой нормы, и прямое закрепление в законодательстве нераспространения гражданской исковой давности на антикоррупционные иски прокуроров и/или восстановление специальных сроков давности по таким искам. Спасибо за внимание.

Сотрудник аппарата Суда (зачитывает отзыв Барщевского М.Ю.  ⁷): Краснодарский краевой суд просит проверить положение оспариваемых норм на предмет их соответствия ч.1 ст. 1, ч. 2 ст. 6, ч. 1 ст. 15, ст. 18, ч. 1, 2 ст. 19, ч. 1 и 3 ст. 35, ч. 1 ст. 45, ч. 1 ст. 46, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ в той мере, в какой они с учётом принципов противодействия коррупции в системе действующего правового регулирования по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, создают неопределённость в вопросе о применимости исковой давности к антикоррупционным искам.

Как следует из правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации, выраженных в Постановлениях от 29 ноября 2016 года N 26-П и от 9 января 2019 года N 1-П и Определении от 6 июня 2017 года N 1163-О, обращение по решению суда в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы, относится к особым правовым мерам, применяемым в случае нарушения лицами, выполняющими публичные функции, антикоррупционного законодательства и направленным на эффективное противодействие коррупции и защиту конституционно значимых ценностей. При этом означенная цель определяет допустимость такого рода формы реагирования на факты коррупционных проявлений исходя из презумпции, в силу которой несоответствие расходов законным доходам подразумевает совершение деяний именно коррупционной направленности (Постановление от 9 января 2019 года N 1-П).

Положения федеральных законов о противодействии коррупции и о контроле за соответствием расходов лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц их доходам устанавливают в совокупности с другими правовыми нормами механизм контроля со стороны государства за имущественным положением отдельных категорий лиц и, в целях профилактики коррупции, обращения в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлено сведений, подтверждающих его приобретение на законные доходы. Конфискация имущества по решению суда в порядке применения антикоррупционного законодательства (подп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ), производимое при установлении судом отсутствия доказательств его приобретения на законные доходы, представляет собой последствия соответствующего уголовного или административного правонарушения. Обязанность представить сведения, подтверждающие законность получения соответствующих доходов, по своей природе носит административный характер. Институт обращения имущества в доход Российской Федерации за непредставление доказательств законности происхождения доходов по своей форме (путём подачи иска об изъятии имущества) приобрёл гражданско-правовую природу, а по своей сути является публично-правовой санкцией за неисполнение обязанностей, имеющей административный характер. Поскольку конфискация имущества - мера публично-правовая, а к публично-правовым, в том числе и имущественным, отношениям нормы гражданского права, в том числе об исковой давности, не применимы, если иное прямо специально не предусмотрено законом (п. 3 ст. 2 ГК РФ). Гражданское законодательство, включая нормы об исковой давности, на такие отношения не распространяется. При этом исковая форма, в которой данный механизм реализуется, не свидетельствует о том, что иски прокуроров об обращении имущества в доход государства регулируются неким общеправовым институтом исковой давности. Задачи гражданско-правового регулирования функций и принципов гражданского права изначально не преследуют цели репрессивного воздействия на правонарушителя, а потому гражданско-правовые санкции направлены преимущественно на восстановление положения, предшествовавшего правонарушению, имеют ярко выраженный компенсаторно-восстановительный, а не пенитенциарно-карательный характер, ориентированы на полное возмещение причиненного вреда. Гражданское законодательство и гражданско-правовые способы защиты самостоятельно не регулируют и не разрешают вопросов о выявлении и пресечении коррупционных правонарушений, а только играют вспомогательную роль в восстановлении правового положения, предшествующего их совершению. (В противодействии коррупции - новые вызовы. Монография. Иванов, Хабриева, Чеханчин и другие).

Следует отметить также, что наряду с обращением в доход государства имущества в рамках гражданского закона, установленным в связи с присоединением к Конвенции против коррупции 2003 года, носящим по преимуществу административный характер, сохранилась конфискация имущества за определенные уголовные преступления, в том числе коррупционные (взятка, предусмотренная уголовным законом). При этом к коррупционному преступлению применяются сроки привлечения к уголовной ответственности, а законодательство о противодействии коррупции в настоящее время не содержит специальных сроков исковой давности. Однако очевидно, что уголовному преследованию подвергаются наиболее общественно опасные деяния, но привлечение к ответственности за них ограничено соответствующими сроками.

Вместе с тем необходимо отметить, что установление, изменение и отмена сроков исковой давности, в том числе в рамках антикоррупционного законодательства, относится к дискреции законодателя и зависит от цели правового регулирования. При этом дифференциация ответственности за коррупционные правонарушения и преступления должна основываться на началах справедливости и соразмерности. Согласно позиции Конституционного Суда РФ, критерии допустимости ограничений конституционных прав и свобод с учётом требований ст. 17 (часть 3) и 19 (части 1 и 2) Конституции Российской Федерации определяются тем, что цели подобных ограничений должны быть не только юридически, но и социально оправданы, а сами ограничения соразмерны этим целям (Постановление от 14 июля 2023 года N 41-П). Как неоднократно указывал Конституционный Суд РФ, целью установления сроков исковой давности и сроков давности привлечения к ответственности является как обеспечение эффективности реализации публичных функций, так и сохранение необходимой стабильности соответствующих правовых отношений. В основе установления сроков исковой давности и сроков давности привлечения к ответственности лежит положение о том, что никто не может быть поставлен под угрозу возможного обременения на неопределенный или слишком длительный срок, наличие сроков, в течение которых для лица во взаимоотношениях с государством могут наступать неблагоприятные последствия, представляет собой необходимое условие применения этих последствий. (Постановления от 20 июля 1999 года 12-П, от 27 апреля 2001 года 7-П, от 24 июня 2009 года 11-П, Определение от 3 ноября 2006 года N 445-О).

Вместе с тем, Конституционный Суд указывал, что обязанное лицо не может рассчитывать на применение отраслевой нормы о сроке давности привлечения к ответственности за совершение правонарушений в понимании, удобном для реализации противоправных целей, но расходящемся с ее конституционно-правовым смыслом. Наступление неблагоприятных последствий в результате конституционно-правового истолкования положений российского законодательства для лица, нарушившего законодательно установленные антикоррупционные ограничения и запреты, не может рассматриваться как непрогнозируемое и произвольное (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации 19 января 2017 года 1-П).

Действующие положения антикоррупционного законодательства позволяют обеспечить баланс публичных интересов борьбы с коррупцией и частных интересов собственника, приобретшего имущество на доходы, не связанные с коррупционной деятельностью, и не предполагают лишения лица, в отношении которого разрешается вопрос об обращении принадлежащего имущества в доход Российской Федерации, права представлять в суде любые допустимые доказательства в подтверждение законного происхождения средств, затраченных на приобретение того или иного имущества (Постановление от 29 ноября 2016 года N26-П).

Кроме того, опираясь на неоднократно выраженную позицию Конституционного Суда о том, что в правовом государстве лицо не может находиться под угрозой бессрочного имущественного взыскания, а отсутствие разумных временных ограничений для принудительной защиты нарушенных гражданских прав вело бы к ущемлению охраняемых законом интересов ответчиков (Постановление от 15 февраля 2016 года N3-П), полагаем, что антикоррупционное законодательство не должно предполагать неопределенного по срокам и произвольного риска ограничения права собственности лиц, не являющихся ни подозреваемыми, ни обвиняемыми, ни гражданскими ответчиками по уголовному делу, ни лицами, на которых распространяется действие антикоррупционного законодательства. На основании изложенного полагаем, что положение ст. 195, 196, п. 1 ст. 197, п.1, абзаца 2 пункта 2 ст. 200 и абзаца 2 ст. 208 ГК РФ не нарушают Конституцию РФ, поскольку они не создают неопределённость в вопросе о применимости исковой давности к антикоррупционным искам.

Марьин А.Н.  ⁸: Уважаемый Валерий Дмитриевич, уважаемые судьи Конституционного Суда Российской Федерации, уважаемые участники процесса, присутствующие, приглашенные. Позиция Верховного Суда Российской Федерации по рассматриваемому сегодня Конституционным Судом Российской Федерации запросу Краснодарского краевого суда о проверке конституционности положений статей 195, 196, пункта 1 статьи 197, пункта 1 и абзаца 2 пункта 2 статьи 200, абзаца 2 статьи 208 Гражданского кодекса Российской Федерации была изложена в официальных отзывах Верховного Суда Российской Федерации от 27 августа и 2 октября 2024 года. Данная позиция исходит из действующих на сегодняшний день законодательных актов и заключается в следующем.

Верховный Суд Российской Федерации считает, что перечисленные в запросе нормы Гражданского кодекса полностью соответствуют Конституции Российской Федерации и не противоречат положениям данной Конституции. Верховный Суд считает, что исковая давность распространяется на требования об обращении в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства ее приобретения на законные доходы. Требования связаны с применением подпункта 8 пункта 2 статьи 235 ГК РФ, являются имущественными и к ним неприменимы положения статьи 208 Гражданского кодекса Российской Федерации, в частности абзаца 2 названной статьи.

По названной категории дел, срок исковой давности подлежит исчислению с момента, когда было выявлено или должно было быть выявлено несоответствие расходов лица, подлежащего контролю, в отчетном периоде, его доходам за предыдущие три года. Перечисленные правовые позиции нашли свое отражение в том числе в определениях Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации от 25 июня 2024 года N 45-КГС24-6-К7 (дело Гайсина) и от 23 июля 2024 года N 18-КГ24-51-К4 (дело Эксузяна). Данные определения размещены на сайте Верховного Суда Российской Федерации и доступны в различных справочных правовых системах.

Верховный Суд РФ считает, что, будучи включенными в систему норм гражданского права, положения подпункта 8 пункта 2 статьи 235 не могут применяться в отрыве от основных положений и других институтов гражданского законодательства, в частности от положений об исковой давности, а также подменять собой меры уголовной и административной ответственности. Вопросы, разрешённые Судебной коллегией по гражданским делам Верховного Суда РФ при рассмотрении названных мною гражданских дел, фактически аналогичны тем, что возникли перед судьями Краснодарского краевого суда.

Кроме того, нами был рассмотрен ещё один вопрос, на который судьи краевого суда также должны были обратить внимание. Положение подпункта 8 пункта 2 статьи 235 Гражданского кодекса Российской Федерации, предусматривающее обращение по решению суда в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы, были введены федеральным законом от 3 декабря 2018 года N 231-ФЗ "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона о контроле за соответствием расходов лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц их доходам". С учетом положений о введении в действие нового права, регулирование обращения в доход государства имущества, в отношении которого не представлены доказательства приобретения его на законные доходы, осуществляется с даты начала первого отчетного периода с момента вступления в силу указанного Федерального закона, то есть с 1 января 2013 года. В связи с этим, подходы, связанные с возможностью применения подпункта 8 пункта 2 статьи 235 Гражданского кодекса РФ к ранее возникшим отношениям, как нам представляются, не основаны на положениях действующего законодательства и правовых позициях Конституционного Суда РФ и прямо противоречат им.

Если обратиться к рассматриваемому запросу судей Краснодарского краевого суда, то в нем указано, что коррупционные правонарушения были совершены ответчиками с 2001 по 2003 года, то есть до введения в действие как Федерального закона 25 декабря 2008 года N273-ФЗ, так и Федеральных законов от 3 декабря 2012 года N 230-ФЗ и N231-ФЗ. В силу частей 1, 2 статьи 54 Конституции РФ закон, устанавливающий или отягчающий ответственность, обратной силы не имеет. При этом никто не может нести ответственность за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением. Если после совершения правонарушения ответственность за него устранена или смягчена, применяется новый закон. Принцип невозможности распространения действия вновь принятых правых положений на ранее возникшие отношения закреплен также и в статье 4 Гражданского кодекса Российской Федерации, пунктом 4 которой определено, что акты гражданского законодательства не имеют обратной силы и применяются к отношениям, возникшим после введения их в действие. Действие закона распространяется на отношения, возникшие до введения его в действие, только в случаях, когда это прямо предусмотрено законом.

Таким образом, при рассмотрении требований об обращении по решению суда в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы, подлежат применению нормативные акты, действующие в период совершения действий, квалифицированных истцом как действия коррупционной направленности.

Относительно применения срока исковой давности хочется отметить следующее. Верховный Суд РФ при рассмотрении названных дел тщательно изучил различные подходы к применению норм исковой давности, в том числе связанные с неприменением исковой давности к таким требованиям, либо с определением начала течения срока исковой давности с того момента, когда о коррупционном правонарушении стало известно прокурору, предъявившему иск. В результате этого исследования были сделаны следующие выводы. Закрепляя такую публично-правовую санкцию, как обращение в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательства его приобретения на законные доходы, законодатель не отказался от института исковой давности как универсального института гражданского права. Согласно хронологии принятия нормативных актов в сфере борьбы с коррупцией, с введением подпункта 8 пункта 2 статьи 235 Гражданского кодекса Российской Федерации порядок исчисления срока исковой давности, срока привлечения к ответственности не менялся. Закон о противодействии коррупции, Закон о контроле за соответствием расходов, а равно какой-либо иной нормативный акт не содержит положений о неприменении исковой давности, либо о применении специальных сроков исковой давности или правил их применения в целях защиты интересов общества и государства.

Следовательно, на требования об обращении в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлены доказательства его приобретения на законные доходы, распространяются общие положения гражданского законодательства об исковой давности.

О применении исковой давности и порядке исчисления ее срока по требованиям публично-правовых образований было дано разъяснение в пункте 4 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 29 сентября 2015 года N 43 "О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности". В данном пункте прямо указано, что срок исковой давности в силу пункта 1 статьи 200 Гражданского кодекса исчисляется со дня, когда публично-правовое образование в лице своих органов узнало или должно было узнать о нарушении его права, в частности о передаче имущества другому лицу, совершении действий, свидетельствующих об использовании другим лицом спорного имущества, например земельного участка, и о том, кто является надлежащим ответчиком по иску о защите этого права. Данное разъяснение основано на положениях ст. 8, ч.2 ст. 123 Конституции РФ, п.1 ст. 124 Гражданского кодекса РФ, согласно которым в РФ признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности. Судопроизводство Российской Федерации осуществляется на основании состязательности и равноправия сторон. Российская Федерация, субъекты Российской Федерации, а также городские и сельские поселения, другие муниципальные образования выступают в отношениях, регулируемых гражданским законодательством, на равных началах с иными участниками этих отношений, гражданами и юридическими лицами. Следовательно, к названным субъектам гражданских правоотношений должны применяться общие правила гражданского законодательства, включая и институт исковой давности.

Также в пункте 5 этого же постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации разъяснено, что по смыслу пункта 1 статьи 200 Гражданского кодекса Российской Федерации, при обращении в суд органов государственной власти, органов местного самоуправления, организаций, граждан, с заявлениями в защиту прав, свобод и законных интересов других лиц, в случае, когда такое право им предоставлено законом (частью 1 ст. 45, частью 1 ст. 46 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частью 1 ст. 52, частями 1 и 2 ст. 53, статьей 53.1 Арбитражно-процессуального кодекса Российской Федерации) начало течения срока исковой давности определяется исходя из того, когда о нарушении своего права и о том, кто является надлежащим ответчиком по иску о защите этого права, узнало и должно было узнать лицо, в интересах которого подано такое заявление.

Из изложенного следует, что судебная практика исходит из применения сроков исковой давности, включая и требования прокурора в защиту публичных интересов.

Позицию о том, что прокуророи заявляются требования о защите нематериальных благ, в связи с чем отсутствует основания для применения срока исковой давности, также нельзя признать обоснованной. Согласно абзацу 2 статьи 208 Гражданского кодекса РФ, исковая давность не распространяется на требования о защите личных неимущенных прав и других нематериальных благ, кроме случаев, предусмотренных законом. Под нематериальными благами понимается только то, что указано в статье 150 Гражданского кодекса РФ. Никакие иные неимущественные интересы, в том числе публичного свойства, не могут быть отнесены к понятию нематериального блага для целей применения Гражданского кодекса РФ, в том числе правил о нераспространении исковой давности.

Между тем, в исковом заявлении прокурор по рассматриваемому Краснодарским краевым судом делу просит обратить в доход государства акции и доли в уставном капитале хозяйствующих субъектов, применив к спорным правоотношениям положение статьи 235 Гражданского кодекса РФ. Таким образом, иск прокурора об обращении в доход государства имущества, будучи направленным на защиту публичных интересов, тем не менее имеет своим предметом конкретные имущественные права, в силу чего рассмотрение такого иска должно подчиняться всем правилам гражданского законодательства об исках имущественного характера. Как нам представляется, достаточно обратить внимание на именование статьи 235 Гражданского кодекса Российской Федерации, в которой находятся рассматриваемый подпункт 8 пункта 2 "Основания прекращения права собственности". Данная статья включена в главу 15 "Прекращение права собственности", а та, в свою очередь, в раздел 2 Гражданского кодекса Российской Федерации "Право собственности и другие вечные права". Отсюда очевидный ответ - данное требование носит однозначно имущественный характер.

В свою очередь, определение течения исковой давности с того момента, когда о нарушении стало известно прокурору, или с момента прокурорской проверки приведет к правовой неопределенности, к произвольному установлению начала течения исковой давности и к устранению исковой давности вообще, поскольку сроки проведения прокурорских проверок ничем не регламентированы, при этом проверка, предъявление исков возможны разными структурными подразделениями прокуратуры РФ, в частности, вышестоящим прокурором через несколько лет после проверки, проведенной нижестоящим прокурором, территориальными специализированными подразделениями прокуратуры, а также после смены прокурора по истечению срока полномочий прокурора и т.д.

Как следует из запроса судей Краснодарского краевого суда, деятельность ответчиков фактически носила открытый характер. Препятствий для выявления и изобличения этой деятельности не усматривается, а, следовательно, проблемы для защиты публичных интересов фактически не связаны с применением норм исковой давности или с их неопределённостью.

Кроме того, положения подпункта 8 пункта 2 статьи 235 Гражданского кодекса Российской Федерации не предполагают обращения в доход государства любого произвольно выбранного имущества. Данная норма относится к имуществу, в отношении которого соответствующим должностным лицом в соответствии с законодательством о противодействии коррупции не были представлены сведения о приобретении его на законные доходы. То есть, подпункт 8 пункта 2 статьи 235 Гражданского кодекса Российской Федерации применяется не обособленно, а в совокупности с иными нормами законодательства о противодействии коррупции, то есть, в установленной законом системе контроля за доходами и расходами государственных и муниципальных служащих и должностных лиц, предусмотренной Федеральным законом N 230-ФЗ.

При этом наличие сроков исковой давности в данном случае следует рассматривать не как средство для освобождения от ответственности лиц, совершивших правонарушения, в том числе коррупционного характера, а в качестве стимула для правоохранительных органов своевременно проводить необходимые проверки и вовремя выявлять коррупционные правонарушения, поскольку именно длительное бездействие соответствующих органов, позволяющее коррупционерам вести многолетнюю деятельность, представляет наибольшую угрозу публичным интересам общества и государства.

В заключение считаю необходимым сказать, что изложенное совсем не препятствует законодателю по-иному урегулировать механизм гражданско-правовой ответственности лиц, совершивших коррупционные правонарушения, и установить специальные сроки исковой давности, а возможно, придать им обратную силу. Спасибо за внимание.

Пчелинцева Л.М.  ⁹: Уважаемый Валерий Дмитриевич, уважаемые судьи Конституционного Суда, уважаемые участники судебного разбирательства в Конституционном Суде.

Ситуация, которую мы сегодня здесь рассматриваем, напоминает историю, связанную с привлечением работников - государственных служащих, сотрудников органов внутренних дел - к дисциплинарной ответственности за коррупционные правонарушения. Был период времени, когда в законодательстве, которое было направлено на противодействие коррупции, такие сроки не были установлены. Сотрудники, уволенные за коррупционное правонарушение работники, оспаривали своё увольнение и говорили о том, что нарушены сроки привлечения их к дисциплинарной ответственности. Судебные инстанции, рассматривая споры, применяли общий срок привлечения лица работников к дисциплиной ответственности, потому что других сроков не было. И вопрос был решен законодателем.

Это, конечно, вызывало вопросы, потому что не согласовывалось с функциями государства по противодействию коррупции, недопустимости нахождения на государственной службе, в частности, работников, служащих государственных, которые не соблюдали антикоррупционное законодательство. И вот в период 2018-2019 года в законодательство, в Трудовой кодекс, в Закон о службе в органах внутренних дел, о государственной гражданской службе Российской Федерации были внесены соответствующие изменения, где был установлен специальный срок ответственности дисциплинарной за коррупционные правонарушения. Он составляет три года, не считая времени уголовного преследования, и, соответственно, судебная практика стала единообразной. Норма понятная, конкретная, и споров по поводу того, с какого момента исчислять этот срок, специальный срок, сейчас, в общем-то, нет.

Андрей Николаевич, представитель Верховного Суда, выступая, говорил о том, что Верховный Суд, применяя сроки исковой давности, конечно же, понимает сложную правовую природу антикоррупционных исков прокурора. Это иск не только имущественной направленности, но этот иск направлен на защиту публичных интересов. Но поскольку иных сроков - специальных сроков - нет, то Верховный Суд ориентирует судебную практику на применение сроков исковой давности, предусмотренных Гражданским кодексом.

И, соответственно, если законодатель решит этот срок назвать иначе, нежели чем срок исковой давности, а давностный срок, то это будет способствовать единообразию судебной практики и отсутствию по этому поводу споров. А что касается момента, с которого следует исчислять эти сроки, то судебная практика и Верховный Суд сформулировали достаточно четкие ориентиры по этому поводу. Предлагается всегда исходить из фактических обстоятельств конкретного дела. Спасибо.

Бочкарев С.А.  ¹⁰: Уважаемый председатель, уважаемые судьи Конституционного Суда, благодарю вас за предоставленную возможность выступить перед вами и изложить позицию Генеральной прокуратуры по предмету судебного разбирательства. В самом начале своего выступления хотел бы обратить ваше внимание на то, что органы прокуратуры имеют самое непосредственное отношение к тому гражданскому делу, по которому в ваше производство поступил запрос Краснодарского краевого суда. Помимо этого, хотел бы обратить ваше внимание на то, что прокуроры имеют непосредственное отношение к тем гражданским делам, которые описаны в соответствующем запросе и привели к формированию разных на практике подходов и, как следствие, к правовой неопределённости, которая в настоящее время обсуждается. Я обратил ваше внимание на эти обстоятельства, чтобы продемонстрировать, что прокурор принимает участие в этих делах не только в силу закона, но и в силу этого обстоятельства находится в гуще, так скажем, событий. Генпрокуратура имеет возможность анализировать, обобщать, наблюдать за соответствующей практикой, имеет возможность выявлять специфику, трудности, сложности соответствующих дел, и я намерен в той мере, в которой это возможно, в данном судебном заседании наполнить это заседание той жизненной практикой, которая позволит, надеюсь, позволит всем участвующим в судебном процессе сориентироваться в тех вопросах, которые вынесены на рассмотрение Конституционного Суда.

В этом смысле, уважаемый Председатель, хотел бы обратить ваше внимание, что мой доклад будет несколько отличаться от предыдущих докладчиков, поскольку я исхожу из того, что мы решаем здесь жизненную проблему, и апелляция к жизненным ситуациям в рамках моего доклада неизбежна. Именно жизненные ситуации, с которыми Генпрокуратура и ее сотрудники сталкиваются, могут прояснить природу той правовой позиции, которую в конечном итоге Генпрокуратура выработала и намерена в настоящее время довести до Конституционного Суда.

Далее, переходя к существу своего выступления, намерен дать следующее пояснение.

Первое. Безусловно, мы признаем то обстоятельство, что в ходе судебной практики при рассмотрении антикоррупционных дел, исков прокурора выработалось два подхода. Один подход исходит из того, что соответствующие сроки давности применимы к рассматриваемой категории дел, но, хотел бы обратить внимание, практика сложилась таким образом, что, несмотря на применимость этого института к этой категории дел, суды всегда исходили из того, что его формальное применение и автоматическое применение к рассматриваемой категории дел недопустимо. Недопустимо в силу того, что они в каждом случае выявляют факты недобросовестного поведения гражданского служащего, либо в целом публичного лица, за которым осуществляется контроль и надзор, в части его имущественного положения. Недобросовестное положение публичных лиц, как правило, очень вариативное и, как правило, оно сводится к утаиванию тех злоупотреблений, которые осуществляет должностное лицо на своем месте, утаиванию и сокрытию имущественных благ, которые он получает из непредусмотренных законных источников. И в конечном итоге, уважаемый Суд, противостоит проверочным, контрольным надзорным мероприятиям.

В этой связи имеются случаи, когда суды отказывали в применении сроков давности, при этом ссылались на постановление Конституционного Суда 2005 года N 9-П. Я обращу внимание всех участвующих, что ещё в далёком 2005 году Конституционный Суд исследовал вопрос применительно к институту давности и в те давние времена выработал позицию о недопустимости использования этого института в недобросовестных целях. Конституционный Суд фактически и юридически лишил лицо возможности апеллировать и защищаться институтом давности в тех случаях, когда лицо преследует цель злоупотребить своим правом, нанести ущерб законным интересам, либо публичным, либо частным интересам.

Я хотел бы отметить, что тогда, когда суды принимали соответствующие решения, они проверялись на уровне Верховного Суда и принимались в качестве таковых. То есть, ничто не мешало, никакая правовая неопределенность не довлела над Верховным Судом, соответствующие решения вынесены как на уровне судей Верховного Суда, так и на уровне заместителей Председателя Верховного Суда. Соответствующие позиции были приняты и поддержаны заместителями Председателя Суда Нечаевым, Глазовым, Подносовой и признаны правомерными.

Второй подход, уважаемый Суд, связан с недопустимостью применения института давности гражданско-правового к публично-правовым правоотношениям по противодействию коррупции. В данном случае суды, уважаемые судьи, ссылались на пленум Верховного Суда, в нормативном плане ссылались на разъяснение Верховного Суда, который отмечал, что институт давности применяется только в защиту субъективного интереса конкретного гражданина. В данном случае суды подчеркивали, что прокурор защищает не субъективное право и не право конкретного гражданина, а представляет и защищает интересы всего общества, тех ценностей, которые являются государствообразующими. Помимо этого, уважаемый Суд, суды ссылались и на положение Гражданского кодекса, которое однозначно и недвусмысленно указывает, в частности, статья 3, на то, что нормы Гражданского кодекса не применяются к правоотношениям, в которых реализуются административные функции, либо функции подчинения одной стороны другой стороне.

В этой связи и один и другой подход (да, кстати, хотел обратить внимание, что и этот подход нашел поддержку на уровне Верховного Суда, свыше 30 судебных решений вынесено судьями Верховного Суда, в том числе глубокоуважаемыми и присутствующими здесь, высказывающими, к сожалению, противоположную сейчас точку зрения, а также руководством Верховного Суда, в том числе заместителями Серковым, Глазовым, Петровой). И опять же в данном вопросе никаких недостаточностей в нормативном регулировании Верховный Суд не усматривал.

Еще в рамках этого же подхода суды, уважаемый Суд, обращали внимание на те ценности, которые защищает прокурор тогда, когда обращается в суд с соответствующими исковыми требованиями. Безусловно, они принимали во внимание определение Конституции, и на то, что всякий антикоррупционный акт посягает и выступает против правовой демократии, против правопорядка в целом, против справедливости, социальной солидарности и других ценностей, которые Конституцией Российской Федерации отнесены к числу, безусловно, фундаментальных и нематериальных. Это позволило, я считаю, вполне обоснованно, судам общей юрисдикции использовать это основание и отказывать в очередной раз в применении соответствующего института, института исковой давности, к антикоррупционным искам прокурора.

Да, уважаемый Конституционный Суд, соответствующая противоречивость в подходах имеет место быть. Да, Верховный Суд, уважаемый Конституционный Суд, имел возможность эти разночтения своевременно диагностировать, своевременно унифицировать и обеспечить единообразие практики. Но, к сожалению, этого не произошло, и сегодня возникла объективная необходимость в конституционно-правовом толковании соответствующего института. При этом Генпрокуратура, хотел бы отметить, примечала соответствующие разночтения, но считала, уважаемый Конституционный Суд, их не столь принципиальными, поскольку в своей основе они не подрывают основы правопорядка и не препятствовали достижению той цели, которая провозглашена антикоррупционным законодательством, как на уровне национального законодательства, так и на уровне международного права. И одним и другим ключевым принципом антикоррупционного законодательства признан принцип, во-первых, неотвратимости ответственности за коррупционное проведение и, второй ключевой принцип - это изъятие незаконного обогащения: коррупционер не должен дальше продолжать обычную жизнедеятельность и наслаждаться результатами коррупционного обогащения, и в этом смысле, уважаемый Суд, Генеральная прокуратура не видела непреодолимых препятствий для реализации своих исковых инициатив. Вместе с тем на пути к сегодняшнему дню произошли изменения, уважаемый Конституционный Суд. Верховный Суд, о чем здесь мы уже слышали соответствующий доклад, изменил свою позицию.

Я сразу могу отметить, что это неожиданный оборот, поворот событий для Генеральной прокуратуры и, если позволите, чуть отмечу, шире, - для всей правоприменительной практики, поскольку продолжительное время, исчисляемое десятилетиями, суды общей юрисдикции, прежде всего Верховный Суд под председательством Лебедева Вячеслава Михайловича, никогда не проявляли к коррупции какое-либо снисхождение. Как мне представляется, сегодня мы рассматриваем по инициативе, неожиданно, еще раз подчеркну, инициативе Верховного Суда, вопрос о выработке, ни много ни мало, снисхождения как к самому поведению коррупционному, так и к соответствующему незаконному обогащению. При этом хотел бы отметить, что соответствующее изменение в позиции произошло предельно кардинально и на прямо противоположную позицию. Речь идет о тех судебных решениях, которые упомянул Верховный Суд в случае с бывшим депутатом Государственной Думы Гайсиным, а также с депутатом муниципального уровня Эксузяном. Очевидно, считаю, что невооружённым глазом очевидно, что Верховный Суд принципиально изменил своё отношение к коррупции.

Что значит позиция Верховного Суда и аналогичная позиция других представителей, занимающих аналогичную точку зрения? Они не уточнили, уважаемый Суд, свою позицию, не скорректировали, не дополнили, а именно кардинально и принципиально поменяли отношение, поскольку правоприменительная практика до сих пор никогда не допускала возврата имущества коррупционерам по столь формальному основанию, как истечение срока давности.

Более того, я бы обратил внимание Конституционного Суда, что Верховный Суд придаёт соответствующим судебным актам практикообразующее значение. Верховный Суд приступил к требованию от нижестоящих судов полной реализации своей позиции, вновь возникшей и неожиданной в том числе для судебной системы, и в прямом смысле требует возврата соответствующего имущества по конкретным делам.

Встает вопрос, в чью пользу изменена позиция, от кого столь высокая инстанция отвернулась, кому повернулась. Попытаюсь, уважаемый, и что она, самое главное, значит, что произошло в нашей жизни, что сподвигнуло Верховный Суд пересмотреть свой взгляд. Ведь что имеет место быть? Имеет место быть превращение из сугубо отрицательного, извините за это слово, отвратительного явления - коррупции, его превращение во вполне обыденное явление. Законодатель свою волю однозначно и недвусмысленно сформулировал, что данное явление, что соответствующее проявление является недопустимым, и мы должны проявлять к нему нетерпимость. Из того, что мы сегодня услышали, нам и законодательная отчасти ветвь власти, и судебная ветвь власть предлагает: "Нет, нет, что вы, это вполне терпимо".

Зорькин В.Д. ¹: Уважаемый Сергей Александрович, пожалуйста, я прошу вас, сосредоточьтесь на правовой позиции по поводу конституционности-неконституционности вот этих норм, которые оспариваются. И давайте не будем вторгаться в оценку того, защищает кто-либо, на ваш взгляд, коррупцию или не защищает, потому что сейчас мы не оцениваем ни Верховный Суд, ни прокуратуру, а пришли для того, чтобы рассмотреть, потому что Конституционному Суду предстоит, как вы понимаете, нелёгкое решение, судя по тому, противоположные позиции высказываются. Прошу вас.

Бочкарев С.А.  ¹⁰: Благодарю за замечание, Валерий Дмитриевич. Что касается нормативно-правовой составляющей, то именно к ней я сейчас собирался перейти. В конечном итоге предлагается рассматривать коррупцию как обыденный гражданско-правовой деликт. Но Гражданский кодекс... противоречит это его основным принципам, которые не допускают в своих основных началах проявления какой-либо недобросовестности в гражданском обороте. А здесь озвучивается или вырабатывается подход о том, что это вполне терпимое явление, явление, которое предлагается спустя три года признать допустимым, соответствующее имущество впустить в оборот и использовать его, да ещё и кем? все тем же коррупционером. То есть фактически имеет место быть отождествление положения коррупционера, с одной стороны, и с другой стороны, положения законопослушного гражданина, участника гражданского оборота. Считаю, что как с точки зрения гражданского законодательства, уважаемый Суд, так и с точки зрения Конституции такое уравнивание и возвеличивание коррупционного подведения до законопослушного является несостоятельным.

Более того, это прямо противоречит воле законодателя. Ведь законодатель не случайно поместил соответствующую норму в статью 235, которая именуется как "прекращение права собственности". То есть законодатель определился по отношению к коррупционеру. Он с одной стороны, как правильно отметил Верховный Суд, выдворяет из государственной службы публичное должностное лицо, а с другой стороны, этот дополнительный правовой механизм прекращает всякую связь между коррупционером и тем незаконным обогащением, которое у него возникло. Из тех мнений, которые я услышал, к своему удивлению, в этом зале судебного заседания, я услышал, что, нет, предлагается не прерывать связь между коррупционером и тем имуществом. Предлагается 3-10 лет подождать и реабилитировать де-факто как самого коррупционера, так и то имущество, которым он обладал. Считаю, что это не соответствует как воле законодателя, уважаемый Суд, так и требованиям Конституции Российской Федерации, поскольку такая мера фактически будет показывать, что мы поощряем поведение коррупционера. А за что поощряем? Получается, опять же, исходя из фактических обстоятельств, за его изворотливость, за его изощренность, потому что он сумел спрятать так хорошо имущество, что в течение и срока, и в исковую давность это имущество не было вскрыто. А раз не было вскрыто, значит мы его и оставим, тем самым поощрим соответствующим образом.

Более того, хотел бы, что касается правовой позиции, отметить, что предлагаемая позиция не соответствует конституционно-правовому толкованию. Правоприменителю существенным образом Конституционный Суд в 2016 году помог определиться с конечными целями нормативного регулирования в сфере противодействия коррупции. Нормативное регулирование, отметил Конституционный Суд в свое время, должно вселять публичному должностному лицу понимание того, что его поведение -коррупционное - является бесперспективным и бессмысленным. В этих двух принципиально значимых категориях есть ответ на вопрос. Именно на вопрос времени: быть этому времени у коррупционера или не быть этому времени? Что я слышу сегодня? Я слышу, а давайте пренебрежем этими двумя категориями. Их не было, или если они есть, то они, наверное, для некоторых участников этого судебного заседания являются непринципиальными, незначимыми. Генеральная прокуратура такую позицию не разделяет.

Более того, уважаемый Конституционный Суд, считаем, что соответствующая позиция не отвечает самому правосудию, её целям и задачам, высшая цель которых состоит в обеспечении справедливости. Что касается справедливости, в качестве примера справедливости и где эта справедливость, хотел бы привести пример с бывшим главой Клинского района Московской области. Он с 1994 по 2018 год находился на соответствующей должности. Из муниципальной собственности в свою собственность, личную и своих родственников, изъял 2100 объектов недвижимости. Сама по себе цифра, можно сказать, уже в совокупности с той практикой носит относительный характер. Много это или мало. Конечно, воображение рядового человека это поражает. И прежде всего граждан соответствующего района. Но я бы хотел обратить ваше внимание не только на количество, а сколько на качество соответствующих объектов, которые были изъяты. Это, уважаемые коллеги, для понимания вопроса справедливости. Он изъял в свою собственность девять муниципальных котельных, две поликлиники, два детских сада, здание кинотеатра, общественные бани, здание банка, теплицы, овощехранилища, трансформаторные подстанции, лодочную городскую станцию, автомобильные дороги, железнодорожные подъездные пути, газопроводы, электро- и теплосети. Я прошу прощения, уважаемые судьи, за то, что я всё-таки нарушаю регламент в определённой мере, и уже получил первое замечание, но для понимания сути происходящего. Вот в чем справедливость, если сейчас Постриганю [фамилия бывшего главы Клинского района] вернуть эти объекты недвижимости? Которые никогда в его собственности не находились. Ни одной копейки он в государственную казну в счет оплаты этой собственности не положил. Все изъято незаконным образом, что установлено уже судом, и подтверждена законность соответствующих судебных актов на уровне Верховного Суда. Нам же предлагается реабилитировать и всю общественную инфраструктуру вернуть такого рода дельцам. В конечном итоге, я бы хотел обратить внимание, вот в частности на этот случай, почему Генпрокуратура на него обратила внимание? Да потому что власть субъекта Федерации обратилась и констатировала, что она впредь в этом регионе не может осуществлять свою публичную функцию. Она не может построить детский садик, не может построить школу. Почему? Потому что вся земельная собственность находится в собственности у Постриганя и подконтрольных ему лиц. Постригань уже ушел из власти. Он лишился административной власти, уважаемые судьи Конституционного Суда, но он сохраняет полную материальную власть, власть с денег над этим регионом. Впредь любая публичная власть должна обращаться к нему, чтобы он продал или передал соответствующий земельный участок для выполнения властью публичной функции. Это не единичный случай, это, к сожалению, повсеместная практика на территории Российской Федерации. Я не буду упоминать и в подробности вас вовлекать таких дел, как в отношении Шестуна, это руководитель другого региона, тоже Московской области, руководитель Махачкалы, мэр Амиров, где именно аналогичная ситуация. Вся инфраструктура общественно полезная, критическая, стратегического характера изъята и коммерциализирована. В конечном итоге, уважаемый Суд, они уходили, как я уже отметил, с должностей, но власть над регионами они оставляли за собой. В этом специфика коррупции.

И еще о той специфике, которая вытекает, уважаемые судьи, из выработанного подхода о применении сроков давности. Целая череда парадоксов возникает. Если мы признаем, что сроки давности применяются, что это означает в жизни? В жизни это означает то, что прокурор с участием правоохранительных органов осуществил комплекс мер, пришел к выводу, что да, коррупционер, допустил соответствующие нарушения, обогатился, суд должен по той логике, которая здесь была озвучена, признать его коррупционером, но при этом вернуть ему все имущество. Либо более радикальный подход, но радикальный он не в силу того, что я это слово здесь произнес, а в силу того, что предлагается погрузить этот институт в общую массу гражданского законодательства. А предлагается что? Предлагается прекращать. Только иск поступил, первым вопросом, который суд рассматривает, - сроки давности, прошли или не прошли. Если прошли, то, как в Пленуме Верховного Суда написано, обстоятельства совершенного не выясняются.

От нас глава государства требует выяснять обстоятельства, причины коррупционного поведения, а формируется практика, когда предлагается даже не трогать эту категорию дел, не погружаться и не рассматривать её, не квалифицировать действия соответствующих должностных лиц и не оценивать происхождение их имущества. Предлагается сразу, что срок давности, согласно Пленуму, согласно разрешению гражданского процессуального законодательства, прекращается производство, в иске отказывается. В этом я вижу, уважаемые судьи, ограничение в доступе государства к правосудию. Я представляю общество, государство, и я не имею возможности обратиться к судам общей юрисдикции, получается, и добиться оценки соответствующей действия должностного лица, поскольку вводятся соответствующие формальные критерии, которые препятствуют доступу к правосудию.

Следующий парадокс, уважаемый Конституционный Суд, сроки. Если мы с вами теоретически допустим, что эти сроки действуют, хотел бы спросить, а кто эти сроки будет контролировать? их начало, их истечение, их восстановление. Ведь как в гражданском законодательстве и в гражданском обороте? Две стороны по сделке. Одна контролирует другую, одна знает другую. Но в случае с коррупцией у коррупционера нет второй стороны. У коррупционера, если есть вторая сторона, то это, как правило, он сам. Либо подконтрольные ему лица. Имущество передается и распределяется между номинальными, формальными, не имеющими никакого отношения к реальности и к соответствующему гражданскому обороту лица. Встает вопрос, кто будет контролировать чиновников. Он, соответствующий чиновник, мы с вами хорошо об этом знаем, выполняет свою функцию перед обществом на доверии. А поэтому ему не представляется другая сторона.

Зорькин В.Д. ¹: Уважаемый Сергей Александрович, я прошу меня простить. Конечно, мы можем слушать очень долго и формально я не могу сказать: "Закончите". Но я вас попросил бы сосредоточиться на том, что мы сейчас рассматриваем и в меньшей степени, как у вас это, наоборот, получается, примерами говорить. Это не означает, что я хочу (чтобы не сложилось впечатление), чтобы в зале не прозвучали это очень тревожное, с достаточным пафосом вами сказаное всё о коррупции. Но я хочу вас предупредить, что у нас сейчас без 11.50, и у нас после этого будет перерыв. И после перерыва вы уже не будете возможности выступать, иметь. Пожалуйста, уложитесь в эти 10 минут, потому что отзыв прокуратуры есть с учетом этого.

Бочкарев С.А.  ¹⁰ Очень коротко, ключевая мысль. Уважаемые коллеги, 230-ФЗ, в котором о доходе, о контроле за должностными лицами. Хотел бы обратить ваше внимание, как раз исходя из той практики, которой располагает Генпрокуратура и здесь частично озвучена, он не предназначен для выяснения всей той совокупности обстоятельств, которые мы с правоохранительным блоком выясняем годами. В случае с делом Покровских рассмотрение, проверка всех обстоятельств происходили два года. 230-ФЗ - закон для работодателя и его подчиненного, должностного лица. Проверку имущественного положения работника - должностного лица проводит работодатель, не выходя из кабинета. Он выполняет две функции. Одну из банковского учреждения получает справку и другую из налоговой инспекции. Всё, что он делает, он сличает. Два обстоятельства. Вот декларация должностного лица и вот сведения из этих двух учреждений. Он из кабинета не выходит, не проверяет. 230-ФЗ - не закон для выяснения происхождения коррупционного имущества, его выявления и сбора доказательств, которые необходимы для выяснения всей той совокупности обстоятельств, которые мы имеем в виду. Здесь вскрываются два ключевых свойства. Это латентность, уважаемые коллеги, и активное противодействие должностных лиц, которые препятствуют введению каких-либо в принципе сроков исковой давности.

Перед вами стоит прокурор, уважаемые коллеги, который тоже подвергается давлению со стороны коррупционера. Как только вы введете тот или иной срок, это будет говорить о том, что меня будут, как и других моих коллег из правоохранительного блока, будут держать под натиском и сдерживать мою работу в соответствующий срок. Позиция принципиальная Генеральной прокуратуры, что соответствующий срок не должен применяться.

Дальше, что касается нормативного аспекта очередного, статью 235 Гражданского кодекса предлагают применять в совокупности с Законом N 230-ФЗ. Это не вытекает из нормативного регулирования. Если посмотрим ст. 235, она отсылает ко всему нормативному массиву в сфере противодействия коррупции, а не только к Закону 230-ФЗ.

И что будет означать это на практике, если мы замкнем один закон на другой закон? Это значит, что я как прокурор имею сведения о злоупотреблении властью, но я не имею права на реализацию. Я должен дождаться момента, когда соответствующее должностное лицо задекларирует или не задекларирует соответствующее. Я потом должен ждать, когда работодатель должен выявить или не выявить это имущество и в конечном итоге направит прокурору или не направит соответствующие сведения. Только тогда я могу действовать. Это предложение здесь озвучено - если мы применяем ст. 235 ГК РФ совместно с 230-ФЗ. Недопустимая возможность.

Дальше. Срок давности как стимул для правоохранительных органов. Точнее прямой запрет, как в Гражданском кодексе. Над следователем, прокурором не может довлеть Гражданский кодекс. Это публичная сфера взаимоосуществления функции. Я, как прокурор, должен руководствоваться Уголовно-процессуальным кодексом. Все сроки предусмотрены там, и никакой Гражданский кодекс, предназначенный для коммерческой деятельности, не может надо мной довлеть. Я что, должен быстрее возбуждать уголовные дела в отношении должностных лиц? Чтобы что? Чтобы сроки не истекли? Да нет, я должен руководствоваться наличием поводов и достаточным основанием. Дальше один вопрос. Тут звучало про стабильность гражданского оборота. А коррупционеры не вносят стабильность в гражданский оборот, уважаемые коллеги. Если обыкновенный предприниматель, добросовестный, руководствуется своим страхом и риском, то у должностного лица, у коррупционера нету своего страха и риска. Точнее, в принципе нет. Он успешным уже до прихода гражданский оборот стал. Он обогатился и всё, что ему нужно от гражданского оборота, это исключительно легализовать своё имущество и не более того. Дальше, что касается действия закона во времени. Предлагается отчёт ввести от 230-го закона. Вот когда там что-то выявят, тогда и применять соответствующие санкции. А что значит это? Это значит, что до сих пор, во-первых, это не соответствует воле законодателя. Когда законодатель принимал закон о противодействии коррупции, он прямо отметил, что основу противодействия коррупции составляет Конституция. То есть законодатель ведет летоисчисление от Конституции. Ведь там предусмотрены основные требования к должностным лицам как по линии исполнительной, судебной, так и законодательной власти. Потом принимались соответствующие федеральные конституционные законы, тоже содержащие в себе антикоррупционные нормы. И что? Сегодня нам говорят о том, что это действие не имеет никакого значения. Вот с тех пор. Конституция, но нормы декларативны, нет специального закона. Я не считаю и думаю, что Конституционный Суд не может одобрить столь пренебрежительное отношение к Конституции и её нормам.

Следующий, завершающий момент, уважаемый суд. Я бы хотел сказать, что сегодня решаются вопросы не только и не столько о том, что на одной чаше весов государство, а на другой коррупционер. Да нет. И мы тут: дать коррупционеру право на легализацию его имущества или нет?

На одной чаше весов стоит государство с его коррупционером, а на другой чаше весов гражданин с обществом. Точнее, общество с порядочным гражданином. И сегодня решаются вопросы, если мы посмотрим в корень проблемы, не столько про этого чиновника, сколько про государство. Дадим мы государству возможность реабилитироваться перед обществом или не дадим? Ведь посмотрите, сколько прорех государство совершило. Сначала оно допустило к власти недобросовестного, не желающего работать на закон и общество чиновника. Лицо, которое стало чиновником. Дальше государство провинилась перед обществом тогда, когда наделила его такой властью, что он ее начал монетизировать. Следующий шаг, когда государство провинилось перед обществом, это тогда, когда своевременно не выявило и не пресекло действия. А тогда, когда оно добралось до виновного коррупционера, нам предлагается формально закрыть этот вопрос и лишить государства фактически, реабилитироваться перед гражданином, перед государством, перед обществом в целом. Вот корень вопроса.

И в завершение, уважаемые коллеги, хотел бы отметить о том, что глава государства в своем выступлении в этом году отметил, что власть в России неоднократно и громко заявляла о необходимости борьбы с коррупцией. Делала достаточно жесткие шаги, но прямо, нужно сказать, большого эффекта они, к сожалению, не дали. На фоне этих слов я бы хотел отметить, что сегодня в этом зале вершится суд не столько над нормой закона, как все привыкли думать. Суд вершится над нами, заблудившимися правоприменителями, которые нуждаются, уважаемый Конституционный Суд, в конституционном отрезвлении. Спасибо большое.

Таманцева А.В.  ¹¹: Уважаемые председательствующие, уважаемые судьи, уважаемые участники заседания. Институт исковой давности играет важную роль в гражданских правоотношениях. Он имеет своей целью создать определенность и устойчивость правовых связей. Применение судом по заявлению стороны в споре исковой давности защищает участников гражданского оборота от необоснованных притязаний и одновременно побуждает их своевременно заботиться об осуществлении и защите своих прав. Как неоднократно указывал Конституционный Суд, целью установления сроков исковой давности является как обеспечение эффективности реализации публичных функций, так и сохранение необходимой стабильности соответствующих правоотношений. В основе установления сроков исковой давности лежит положение о том, что никто не может быть поставлен под угрозу возможного обременения на неопределенный либо слишком длительный срок. По нашему мнению, нормы Гражданского кодекса об исковой давности распространяются на всех участников гражданских правоотношений, включая публично-правовые образования, которыми применяются нормы, определяющие участие юридических лиц в отношениях, регулируемых гражданским законодательством. При обращении в суд органов государственной власти, в том числе в случае участия в деле прокурора, начало течения срока исковой давности определяется исходя из того, когда о нарушении своего права и о том, кто является надлежащим ответчиком по иску, узнало, либо должно было узнать лицо, в интересах которого подано такое заявление. Таким образом, на требования государственного органа распространяются все материальные и процессуальные положения Гражданского кодекса. Также следует учитывать, что в силу статьи 8 Конституции в России равным образом защищаются все формы собственности, включая государственную.

Понятие "нематериальные блага" определено в статье 150 Гражданского кодекса, и содержание данного понятия связано с защитой личных неимущественных прав частных лиц, таких как жизнь, здоровье, честь, достоинство, деловая репутация. Как представляется, защита общества от коррупции является публичным интересом и важным общественным благом, но не нематериальным благом конкретного лица, охраняемым Гражданским кодексом. Следовательно, неприменение исковой давности по коррупционным правонарушениям также не может быть обосновано со ссылкой на защиту прокурором нематериальных благ, на которые в силу статьи 208 Гражданского кодекса исковая давность не распространяется. При этом требования прокурора носят, несмотря на их особую публично-правовую природу, имущественный характер, и в связи с этим представляется, что нет оснований для безусловного отказа от применения к ним норм об исковой давности.

Вместе с тем следует учитывать, что в исключительных случаях суды могут отказать в применении срока исковой давности, если возражение ответчика о его пропуске признано злоупотреблением правом. Согласно ч. 3 ст. 17 Конституции, осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц. Право суда отказать стороне спора в защите по причине злоупотребления правом направлено на реализацию данной нормы и не может рассматриваться как нарушение каких-либо конституционных прав и свобод. Конституционный Суд также указывал, что действующие положения антикоррупционного законодательства позволяют обеспечить баланс публичных интересов борьбы с коррупцией и частных интересов собственника, приобретшего имущество на доходы, не связанные с коррупционной деятельностью, и не предполагают лишения лица, в отношении которого рассматривается вопрос об обращении принадлежащего ему имущества в доход государства, права предоставлять в суде любые допустимые доказательства и подтверждение законного происхождения затораченных на его приобретение средств.

Таким образом, по нашему мнению, оспариваемые нормы с учетом принципа равенства не противоречат Конституции, вместе с тем, с учетом того, что сегодня в рамках рассмотрения этого дела уже прозвучали диаметрально противоположные точки зрения на правовую природу антикоррупционных исков и вопрос применимости исковой давности к ним, представляется, что Конституционный Суд мог бы дать конституционно-правовое толкование данных норм. Благодарю за внимание.

Сотрудник аппарата Суда (зачитывает отзыв Уполномоченного по правам человека): Из запроса и приобщенных копий судебных постановлений следует, что в сложившейся судебной практике сформированы взаимоисключающие подходы по вопросу понимания, толкования и применения гражданско- правового института исковой давности к антикоррупционным искам прокуроров. При юридически схожих обстоятельствах вопрос о распространении института давности на дела этой категории разрешается судами по-разному, что влечёт неодинаковые правовые последствия.

По мнению Краснодарского краевого суда, неопределённость в вопросе о применении исковой давности к антикоррупционным искам не позволяет использовать положение статей 195 и 196, ч. 1 ст. 197, п. 1 и абз. 2 п. 2 ст. 200 и абз. 2 ст. 208 ГК РФ без выявления их конституционно-правового смысла. В данном случае речь идет о возможности распространения общих положений гражданского законодательства (Глава 12 Гражданского кодекса "Исковая давность") на публично-правовые отношения, в защиту которых выступает прокурор. В этой связи необходимо иметь в виду следующее обстоятельство. По своему назначению, сроки исковой давности вносят определённость в гражданский оборот, устанавливая сроки защиты нарушенного права, обеспечивая тем самым меру и объём правовой защищённости интересов правообладателя (Определение Верховного Суда Российской Федерации от 25 июня 2024 года N 45-КГ24-6-К7). Конституционный Суд Российской Федерации неоднократно подчёркивал, что целью установления сроков исковой давности является как обеспечение эффективности реализации публичных функций, так и сохранение необходимой стабильности соответствующих правовых отношений. (Постановления от 20 июля 1999 года N 12-П, от 17 апреля 2001 года N 7-П, от 24 июня 2009 года N 11-П, Определение от 3 ноября 2006 N445-О).

Вопрос о применении сроков исковой давности к антикоррупционным искам лежит в плоскости более масштабной проблемы, связанной с разграничением правовых норм на частно-правовые и публично-правовые. Бесспорным признаком, лежащим в основе указанной классификации, является характер частно-правовых норм, сущность которых определяется как юридическое равенство сторон, в отличие от публичного права, основанного на отношениях власти и подчинения субъектов правоотношений.

Это не означает, что в действующем законодательстве нормы частного и публичного права не пересекаются. Зачастую в правоотношениях разной отраслевой направленности имеются элементы, которые можно отнести к частному праву, а другие к публичному. Эта идея нашла отражение в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации 29 сентября 2021 года о том, что в случае необходимости защиты общих интересов в той или иной сфере, законодатель вправе использовать в регулировании сочетание частно- и публично-правых элементов, которое наиболее эффективным образом будет обеспечивать взаимодействие частных и публичных интересов в данной сфере, располагая при этом широкой свободой усмотрения о выборе правовых средств. Он вместе с тем связан конституционно-правыми пределами использования публично-правых начал, отчерченными статьями 7, 8, 17, 19 и 51 Конституции Российской Федерации (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 16 июля 2018 года N 32-П). Статья 235 Гражданского кодекса Российской Федерации "Основание прекращения права собственности" содержит как частно-правовые (подпункт 1 пункта 2), так и публично-правовые нормы (подпункт 8 пункта 2). Таким образом, публично-правовая норма об обращении по решению суда в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлено в соответствии с законодательством Российской Федерации о противодействии коррупции доказательство его приобретения на законные доходы, структурирована в частно-правовую норму.

Можно сказать, что подпункт 8 пункта 2 статьи 235 Гражданского кодекса представляет собой концентрацию положений межотраслевой направленности гражданского законодательства и законодательства о противодействии коррупции. Так, на межотраслевой характер института ответственности физических лиц за коррупционные правонарушения указывает статья 13 Федерального закона от 25 декабря 2008 года N 273-ФЗ "О противодействии коррупции", в соответствии с которой граждане Российской Федерации, иностранные граждане и лица без гражданства за совершение коррупционных правонарушений несут уголовную, административную, гражданско-правовую и дисциплинарную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации. Статья 10 Гражданского кодекса обязывает суд использовать подпункт 8 пункта 2 статьи 235 Гражданского кодекса для недопущения дальнейшего осуществления ответчиками гражданских прав с незаконно приобретенным имуществом под видом добросовестных участников гражданских правоотношений и получение от этого благ (Апелляционное определение судебной коллегии по гражданским делам Приморского краевого суда по делу 33-6794-2020 от 1 октября 2020 года). В этой связи следует отметить, что наличие доказанной в соответствующем порядке коррупционной составляющей в деянии посягает на интересы общества и государства, не позволяя должным образом реализовывать публично-правовые функции, а также обеспечивать стабильность гражданского оборота. В контексте обращения в доход государства имущества, приобретенного государственным служащим, Конституционный Суд подчеркнул, что это особая мера государственного принуждения, применяемая в случае нарушения лицами, выполняющими публичные функции, антикоррупционного законодательства, которое заключается в безвозмездном изъятии такого имущества у собственника по решению суда в связи с совершением государственным гражданским служащим неправомерного деяния коррупционной направленности (Определение Конституционного Суда от 6 июня 2017 года N 1163-О).

Необходимо также учитывать, что институт исковой давности по своей юридической природе является гражданско-правовым, поскольку в статье 195 Гражданского кодекса речь идет о сроке защиты нарушенного гражданского права, а в соответствии с пунктом 3 статьи 2 Гражданского кодекса к публичным правоотношениям нормы гражданского права могут применяться только по специальному указанию федерального закона. Всё это логично соотносится с принципом противодействия коррупции, заключающемся в неотвратимости ответственности за совершение коррупционных правонарушений, чему также не должен препятствовать общегражданский срок исковой давности.

Варварин А.В.  ¹²: Уважаемый Валерий Дмитриевич, уважаемый Суд, уважаемые участники заседания. Согласно рассматриваемому запросу, заявитель исходит из того, что норма законодательства, позволяющая обращать в доход государства имущество за нарушение любых установленных антикоррупционных запретов и ограничений, в частности, за занятие предпринимательской деятельностью лично или через доверенных лиц и за участие в управлении коммерческой организацией. Вместе с тем, на наш взгляд, подпункт 8 пункта 2 статьи 235 ГК не устанавливает самостоятельной ответственности за нарушение антикоррупционных запретов и ограничений. Указанная норма вступила в силу с 1 января 2013 года в развитие Федерального закона "О контроле за соответствием расходов лиц, занимающих государственные должности, и иных лиц с их доходом". Данный закон предусматривает ответственность только за несоответствие расходов лиц, замещающих государственные должности, их доходам. При этом ответственность в виде обращения в доход государства имущества за нарушение иных антикоррупционных запретов и ограничений ни Законом о противодействии коррупции, ни другими нормативно правовыми актами не установлена. Применение статьи 235 к вопросу изъятия имущества у собственника в связи с нарушением любых антикоррупционных запретов и ограничений, на наш взгляд, не основано на законе, в связи с чем в этих случаях ставить вопрос о применении срока исковой давности в указанных правоотношениях не вполне корректно.

Мы слышим аргументы органов прокуратуры о том, что в таком истолковании существующих правовых механизмов недостаточно для противодействия коррупции, но на наш взгляд, это основание для того, чтобы ставить вопрос об изменении действующего законодательства, а не расширительно толковать статью 235 Гражданского кодекса РФ.

Если же исходить с того, что статья 235 Гражданского кодекса может служить основанием для привлечения к ответственности за нарушения любых антикоррупционных запретов и ограничений, то в этом случае, на наш взгляд, должны применяться соответствующие положения Гражданского кодекса. Гражданское законодательство устанавливает, что - в отсутствие прямого указания в законе об ином, - любые требования, рассматриваемые в рамках гражданского судопроизводства, подвержены течению исковой давности. Исключение из этого правила содержится в статье 208 ГК, в Законе о противодействии терроризму. Антикоррупционное законодательство каких-либо исключений на этот счёт не содержит, что подтверждается разъяснением Конституционного суда в Определении от 19.12.2019 N 3559-О.

В этом Определении сказано, в соответствии с оспариваемой статьёй 17 Федерального закона "О контроле за соответствием расходов", рассмотрение дела по заявлению прокурора об обращении в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого государственным служащим не представлено сведений, подтверждающих его приобретение на законные доходы, осуществляется в порядке гражданского судопроизводства. Поскольку каких-либо специальных сроков исковой давности указанный закон не содержит, к соответствующим правоотношениям применяются правила, а сроки исковой давности установлены Гражданским кодексом.

В обоснование и подтверждение данной позиции можно привести еще несколько аргументов.

Иск об обращении в доход государства не может рассматриваться как требование о защите личных, неимущественных прав и других нематериальных благ, на которые не распространяют сроки исковой давности. В рамках антикоррупционных исков указывается, что требования направлены на охрану общества и защиту конституционно значимых ценностей от злоупотребления и криминализации публичной власти, то есть тех ценностей, которые отнесены в Конституции к нематериальному. Однако представляется, что в данном случае имеет место подмена понятий, то есть смешение интересов государства как публичного института и как участника гражданских правоотношений. По этой логике любые имущественные иски в защиту интересов государства, например об истребовании имущества из чужого незаконного владения, можно рассматривать в качестве иска о защите нематериальных благ, поскольку такой иск представляется в интересах общества в целом.

На наш взгляд, иск об обращении в доход государства имущества предъявляется не только в публичных интересах государства, но и для обеспечения прав государства как участника гражданских отношений. Государство в данном случае выступает экономически заинтересованной стороной, поскольку правовым последствием удовлетворения иска является переход имущества от текущего собственника в пользу государства.

В отличие от иных видов юридической ответственности за коррупцию, гражданско-правовая ответственность основана на презумпции вины, то есть ответчик должен доказать законность получения доходов, на которые приобретено имущество, обращаемое в доход государства. Совершенно логично, что если лицо должно доказывать законность своих хозяйственных операций, то должны быть установлены временные рамки, в течение которых такие доказательства необходимо хранить и нести риск их утраты. Иначе возникает парадоксальная ситуация, когда за совершение коррупционного преступления, где есть презумпция невиновности, предусмотрены сроки давности, а при привлечении гражданской правовой ответственности за подозрения в коррупции, где действует презумпция вины, такие сроки не установлены.

По нашему мнению, отказ в обращении в доход государства имущества по мотиву пропуска срока исковой давности не может свидетельствовать о поощрении коррупции, равно как об этом не может свидетельствовать и отказ в привлечении к уголовной ответственности в связи с истечением срока исковой давности. Обеспечение бессмысленности коррупционного поведения достигается тем, что государство может предъявить гражданский иск об истребовании имущества в доход государства в пределах срока исковой давности, при этом начало течения трехлетнего срока исковой давности зависит от субъективной осведомленности государства о совершенном правонарушении.

В любом случае, установленные в Гражданском кодексе сроки исковой давности, на наш взгляд, должны применяться, когда требование об изъятии имущества предъявляется к третьим лицам, не подпадающим под антикоррупционные запреты и ограничения. На практике имеют место случаи, когда со ссылкой на ничтожность всех сделок с коррупционным имуществом предъявляются иски об изъятия имущества к лицам, которые являются добросовестными приобретателями данного имущества. В указанных делах органы прокуратуры ссылаются на то, что применение статьи 235 возможно в отношении третьих лиц, поскольку антикоррупционное законодательство не содержит указаний, у кого может быть изъято полученное в результате коррупции имущество.

Если же допустить, что в ситуации с применением меры, предусмотренной статьёй 235 ГК, речь идёт не о гражданско-правовых отношениях, о чём сегодня много говорилось, а об особой административной ответственности, то в этом случае, на наш взгляд, нужно руководствоваться общими принципами привлечения к ответственностям, вытекающим из Конституции. Закон о противодействии коррупции предусматривает, что за совершение коррупционного правонарушения граждане несут уголовную, административную, гражданско-правовую и дисциплинарную ответственность. Каждая из указанных форм ответственности за соответствующие деяния ограничена сроком давности. Так, срок давности привлечения к уголовной ответственности за коррупционные преступления не превышает 15 лет, давность привлечения к административной ответственности за коррупционные правонарушения составляет 6 лет. Неприменение сроков давности к требованиям об изъятии имущества за совершение коррупционного правонарушения представляется противоречащим общей логике правового регулирования.

В Постановлении от 24.06.2009 N11-П Конституционный Суд разъяснил, что в силу правовых позиций, сформулированных Конституционным Судом относительно института исковой давности, давности привлечения к налоговым санкциям, давности привлечения к административной и уголовной ответственности, целью соответствующих сроков давности является как обеспечение эффективности реализации публичных функций, стабильности правопорядка, рациональной организации деятельности правоприменителя, так и сохранение необходимой стабильности правовых отношений и гарантирования конституционных прав лица, совершивших деяния, поскольку никто не может быть поставлен под угрозу возможного применения на неопределенный или слишком длительный срок. Наличие срока, в течение которого для лица во взаимоотношениях с государством могут наступить неблагоприятные последствия, представляет собой необходимое условие применения этих последствий. На наш взгляд, из изложенного прямо следует, что любая форма ответственности, за исключением прямо оговоренных в законе случаев, должна быть ограничена сроком давности. Нормы гражданского и антикоррупционного законодательства, которые в истолковании, придаваемой правоприменительной практикой, позволяют привлекать к ответственности без ограничения сроком давности, на наш взгляд, не соответствуют Конституции РФ и тем подходам, которые содержатся в разъяснениях, данных ранее Конституционным Судом.

Для устранения указанных нарушений, на наш взгляд, необходимо обеспечить внесение изменений в Закон о противодействии коррупции, в иные нормативно-правые акты, четко урегулировав ответственность за несоблюдение антикоррупционных запретов и ограничений, в том числе исходя из принципа соразмерности характера нарушения, также установить четко круг субъектов такой ответственности и сроки давности привлечения к ответственности.

Используемый в настоящее время расширительный подход к вопросу изъятия собственности в доход государства без учёта срока исковой давности, на наш взгляд, негативно сказывается на стабильности гражданского оборота, снижает инвестиционную привлекательность экономики. Российский бизнес не должен находиться неограниченно длительный срок под угрозой получить иск об изъятии собственности, в том числе добросовестно приобретенной у бывшего государственного служащего, на основании событий, которые произошли много-много лет назад. Спасибо за внимание.

Михеева Л.Ю.  ¹³: Уважаемый Суд, уважаемый Председатель Конституционного Суда, уважаемые участники, благодарю за честь, оказанную Исследовательскому центру частного права. Разрешите не оглашать все наше многостраничное заключение целиком, сосредоточиться только на самых важных положениях, транслируя единодушное мнение, плод коллективных размышлений и обсуждений, которые провели несколько десятков цивилистов, работающих в стенах Исследовательского центра и всю свою жизнь, посвятивших Гражданскому кодексу и частному праву.

И наше первое утверждение состоит в том, что коррупция, безусловно, есть зло, с которым надлежит неустанно и без снисхождения бороться. Однако способы борьбы с этим злом должны быть годными и продуманными, чего не наблюдается применительно к правовому инструменту, используемому в рассматриваемом случае.

В запросе Краснодарского краевого суда эта юрисдикционная мера названа "изъятием коррупционного имущества". Несмотря на то, что законодательство напрямую не относит институт такого изъятия к уголовно-правой конфискации, представляется, что они совпадают по объему воздействия на нарушителя, но при этом так называемое "изъятие коррупционного имущества" не встроено в систему публично-правовых санкций, применяемых к нарушителям общественных интересов. Намеренно ли, случайно ли это было сделано при принятии Закона о контроле за соответствием расходов, но это изъятие имущества не упомянуто отдельно в Уголовном кодексе России, не квалифицировано оно с достаточной степенью определенности и как вид административного наказания, хотя именно такой определенности заслуживает наш правопорядок, проделавший за последние более чем три десятка лет огромный путь и ставший без преувеличения одним из самых развитых правопорядков.

Нельзя не видеть фактического сходства между ситуациями, когда, например, чиновник отвечает перед уголовным законом за превышение должностных полномочий из корыстной заинтересованности, и очевидно, что в уголовном процессе доказана эта корысть и представлены доказательства получения материальных благ. И второй ситуации, когда такой же человек приобретает имущество за счёт своего мздоимства или взяточничества, что, как видно из Закона о контроле за соответствием расходов, ввиду презумпции его вины, предполагается, а в ряде дел, указанных в материалах, вменяется. Принципы, на которых покоится наш правопорядок, требуют от законодателя обеспечить равные условия привлечения к ответственности таких лиц и, разумеется, равные возможности для их защиты от возможной судебной ошибки. И общественные интересы, и частный интерес обвиняемого в коррупции лица одинаково требуют во всех подобных случаях уголовного разбирательства, сопутствующей ему давности преследования и иных элементов, обеспечивающих правовую определенность, которая рано или поздно приведет либо к заслуженному приговору, возможно к конфискации, судимости, поражающей правоспособность, либо к заслуженному оправданию. Общество, налогоплательщики также чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы все третьи лица, соучаствовавшие во всех деяниях, указанных в запросе Краснодарского суда, тоже подверглись преследованию и справедливому разбирательству и имели возможность защищаться.

Более того, очевидно, что все общество, все граждане в не меньшей степени заинтересованы в том, чтобы работа контролирующих органов строилась на регулярной основе, не была спорадической, и прошу простить за использование лексики, не совсем свойственной профессионалам, но мои коллеги при обсуждении этой проблемы задавали риторический вопрос: "Где были два или три десятка лет те должностные лица, на глазах которых, собственно, совершались многие из перечисляемых сегодня нарушений?".

Мы в своем заключении отмечаем существенные недостатки рассматриваемого института так называемого изъятия коррупционного имущества. И вне зависимости от проблемы давности, как представляется, эти недостатки должны быть законодателем как можно скорее устранены. Само по себе изъятие в данном случае не может иметь в качестве единственной опоры сделанное вскользь упоминание о нем в статье 235 Гражданского кодекса. Кроме того, одним из таких недостатков является то, что лица, непосредственно потерпевшие от деяний коррупционера, например, лица, которые в результате вымогательства коррупционера передали ему свое имущество и на этом основании могли бы быть освобождены от уголовной ответственности за дачу взятки, не смогут вернуть свое имущество по реституции, так как оно будет изъято и передано государству. Можно предположить, что такие лица попытались бы защитить свои права и интересы путем обращения с требованием к государству, но это родит целый ряд сложнейших вопросов, в том числе и вопрос о том, является ли эта передача производным основанием или первоначальным основанием возникновения права собственности, каковы сроки давности по требованиям тех лиц, которые не обращались в суд с реституционными исками. А теперь, после того, как по требованию представителей властей имущество, переданно в доход, в казну государства -обратились?

Центральный вопрос, который сегодня здесь обсуждается, как видится, сводится к тому, является ли так называемое изъятие коррупционного имущества способом защиты субъективных гражданских прав.

Прежде всего, наличие в Гражданском кодексе подпункта 8 пункта 2 статьи 235 само по себе не означает, что данный институт относится к сфере частного права. Такое упоминание, как и упоминание о конфискации, всего лишь называет основание для перехода права собственности к государству, не предопределяя - частно-правовую или публично-правовую - природу основания перехода права. Мы заключаем, что требования об обращении имущества в доход Российской Федерации в данном случае относятся к числу публично-правовых, в связи с чем сама исковая форма для его реализации в рамках гражданского процесса не может быть признана годной. В отличие от стран общего права, где по причинам историческим такая форма защиты публичного интереса возможна, у нас для этого ни в позитивном праве, ни в доктрине предпосылок нет.

А далее вопрос о применении или не применении исковой давности требует выполнения определенного известного всем алгоритма. Для начала нужно определить то субъективное гражданское право, которое нарушено или оспаривается. Этого требует пункт 1 статьи 11 Гражданского кодекса и статья 195 ГК. Далее должен быть идентифицирован обладатель этого права, а само право должно быть квалифицировано, определена должна быть его природа с тем, чтобы подобрать для его защиты в соответствии со статьей 12 Гражданского кодекса один из подходящих способов.

Исковая давность - это давность защиты, в то время как давность в уголовном или административном праве - это давность преследования. Закон о контроле за соответствием расходов не предусматривает давности преследования. Это - беда, и это приводит к тому, что в настоящее время суды нередко используют при рассмотрении данной категории дел нормы Гражданского кодекса о сроке исковой давности, что является вынужденным рефлексом правопорядка, но вовсе не предопределено природой применяемой меры.

Очевидно, что применение антикоррупционного законодательства посредством изъятия имущества у коррупционера не может рассматриваться как нечто вроде коллективного иска, поименно перечисленных в нем 144 миллионов россиян, каждый из которых в разной степени пострадал от деяний определенного коррупционера и хочет получить индивидуальное удовлетворение подходящим лично для него способом. В рамках этой категории дел даже не предполагается выявление конкретных потерпевших.

И, наконец, не выдерживает критики тезис о том, что требования о передаче имущества коррупционера в доход государства нацелены исключительно на защиту личных неимущественных прав или нематериальных благ. Статья 208 Гражданского кодекса, как и весь инструментарий частного права, подлежит применению в случаях посягательства на субъективные права определенного частного лица. Ну нет такого субъекта гражданских правоотношений, как общество в целом. Пусть о нем и упоминалось сегодня в этом зале. В силу известных правил, которые текстуально воплощены в том числе в описании принципов гражданского законодательства (пункт 2 статьи 1), в описании предмета Гражданского кодекса (пункт 1 статьи 2), субъективные права частных лиц осуществляются посредством их частной автономии. Каждое такое лицо действует исключительно своей волей и в своем интересе. Никто не может вместо обладателя гражданского права принять как решение о защите этого права, так и решение о выборе способа такой защиты, если только речь не идет о представителе, которому предоставлено соответствующее полномочие. Насколько мы можем судить, никто из определенных граждан, конкретных, не наделил Российскую Федерацию в лице того или иного органа полномочием по защите нематериального блага от посягательства конкретного коррупционера. Если бы такое поручение и было дано, оно бы означало необходимость обращения в суд не от имени Российской Федерации, а от имени гражданина с одним из исков, упомянутых в статье 12 Гражданского кодекса, - а кстати говоря, применительно к защите нематериальных благ, - с одним из исков, упомянутых в пункте 2 статьи 150 Гражданского кодекса. И вот дело здесь не только в том, что такой иск должен быть упомянут именно в этих статьях, хотя, собственно, и в этом тоже дело, ибо для защиты каждого блага в гражданском праве существуют подходящие именно этому благу способы. Скорее, дело в том, что предметом рассмотрения суда будет вполне определенная относительная правовая связь, относительное правоотношение между конкретным потерпевшим и конкретным коррупционером.

Не хочу, чтобы наша позиция была воспринята таким образом, будто политические права и свободы граждан не могут быть защищены средствами гражданского права. Отнюдь. В действительности и законодатель в пункте 2 статьи 2 Гражданского кодекса, и отечественная доктрина такую защиту средствами гражданского права приветствуют. Но еще раз, защищаться или нет, а также какой способ выбрать, - это решает сам гражданин, чье право нарушено. Можно помыслить себе какую-то ситуацию, когда граждане сообща пожелали собраться в публичном месте для обсуждения каких-то вопросов, но орган местного самоуправления без законных оснований им отказал. Я не знаю, возникнет ли у них какое-то желание обратиться к Гражданскому кодексу, к гражданско-правовому инструментарию для защиты, но очевидно, что предъявление прокурором требования от имени этих граждан, но без их поручения, раз они сами не считают себя пострадавшими, просто немыслимо.

Уже говорилось сегодня о том, что рассматриваемое изъятие имущества и передача его в казну есть требования имущественные. Его реализация влечёт за собой уменьшение имущественной массы частного лица и увеличение объёма имущества, находящегося в публичной собственности, - и ничего более. С точки зрения гражданского права - ничего более. На этом фоне, конечно же, утверждение о защите нематериальных благ посредством такой квазиконфискации некоторым образом выглядит как лукавство, если позволите.

Разрешите также короткую ссылку на букву и дух международного акта. Конвенция ООН против коррупции, ратифицированная Россией в 2006 году и не денонсированная до этого дня, не вводила конфискацию без суда и следствия, а во всех своих положениях эта Конвенция упоминает о коррупции как о преступлении, в английской версии этого текста использован термин "a crime". Более того, статья 29 Конвенции, посвященная давности, она ведь лишь упоминает о желательности удлинения сроков давности преследования коррупционеров, уклоняющихся от правосудия, но эта статья не обязывает страну-участницу давность вовсе устранить. Пункт 9 статьи 31 Конвенции, посвященный собственно конфискации, при этом требует, чтобы ее толкование ни в коей мере не приводило к умалению прав добросовестных третьих лиц.

Таким образом, коррупция выглядит скорее как вид преступной деятельности.

De legе ferenda распространение норм гражданского права об исковой давности к изъятию имущества у коррупционера невозможно. Мы бы не хотели, чтобы в перспективе эти институты - по природе своей несовместимые - были совмещены. Рассматриваемый институт изъятия имущества коррупционера должен быть обеспечен давностью преследования нарушителя, а не давностью защиты субъективного права определенного индивидуума. Сегодня мы наблюдаем "техническое", вынужденное применение в практике судов правил о гражданско-правовой давности по такой категории дел. И оно выглядит сейчас, скорее, как единственно возможный способ достижения правовой определенности и обеспечения справедливости. Однако, этот сугубо технический прием, допустим, вероятно, и впредь, и исключительно до внесения корректив в сами законы, описывающие публично-правовой институт изъятия имущества у государственных служащих. Лестно, конечно, что гражданско-правовую исковую давность называют общеправовым институтом, но, во-первых, надо признать, что к этому нет предпосылок ни в позитивном праве, ни в доктрине. А во-вторых, с практической точки зрения, это вообще тоже дает не вполне желаемый эффект, ведь речь будет идти о трех годах, в то время как давность преследования могла бы быть совершенно иной.

Рассматриваемый сегодня вопрос, как нам представляется, имеет важное значение не только с точки зрения упоминавшегося здесь гражданского оборота, его развития, но и с точки зрения, собственно, судьбы отечественного правопорядка.

Во-первых, невозможность применения давности преследования в делах, которые завершаются конфискацией или квазиконфискацией, препятствовало бы приобретению такого имущества по давности. Между тем, мы уже имеем в своих руках такой инструмент вовлечения имущества в оборот, как приобретательная давность, успешно применяем его, и более того, запланированная в соответствии с указом Президента России реформа вещного права подразумевает, как, впрочем, и проект Гражданского уложения, созданный на рубеже XIX-XX веков, подразумевает возможность применения приобретательной давности даже при недобросовестном завладении имуществом, но при условии открытого владения в течение максимально длительных сроков.

Во-вторых, в настоящее время, как видится, мы наблюдаем некоторое манипулирование основаниями и мотивами для проведения конфискации, квазиконфискации. И вот это стимулирует применение таких методов и в целом ряде других случаев, не упоминавшихся сегодня, когда истинной целью является обращение имущества в доход государства, изъятие его у определенного частного лица, и при этом это маскируется под реституционные, виндикационные, конфискационные и иные требования, подчас адресуемые не правонарушителю, а добросовестным приобретателям этого имущества. Подобная практика, если она будет тиражироваться на местах, как говорится, различными органами местного самоправления и другими государственными органами, в самом недалеком будущем она способна стать и инструментом сведения личных счетов, и инструментом шантажа и иных самых неблаговидных проявлений.

И наконец, в-третьих, разрастание практики отобрания имущества у частных лиц за пределами давности уголовного или административного преследования, за пределами гражданско-правовой давности дестабилизирует не только гражданский оборот, но и социальный климат, который весьма чутко реагирует на явление, называемое юристами словом "произвол". И, разумеется, мы считаем крайне важным сберечь правовое государство, а не будить дремлющую культуру произвола. Правопорядок не должен давать ни малейшего повода для этого.

В завершение своего выступления разрешите повторить наш первый тезис. Коррупция есть один из самых тяжелых пороков, преследующих российское общество из самой глубины веков. Наш правопорядок должен приложить все усилия к борьбе с ним, однако он должен при этом остаться системой, в которой жизнь основана на одинаковых для всех правилах, где проверки проводятся регулярно, где ответственность неотвратима, где каждому гарантирована защита.

Оспариваемые положения Гражданского кодекса России сами по себе Конституции не противоречат. Институт изъятия имущества, в отношении которого не представлены доказательства законности его приобретения, подлежит скорейшей переработке и дополнению давностью. Сделано это должно быть в нормах, имеющих иную отраслевую принадлежность. Благодарю за внимание.

Синицын С.А.  ¹⁴: Спасибо большое, уважаемый Председатель, уважаемые судьи, уважаемые участники разбирательства, уважаемые присутствующие. Институтом законодательства было подготовлено мотивированное заключение по вопросам сегодняшнего разбирательства. С вашего разрешения я не буду его зачитывать или пересказывать, коснусь или остановлюсь на наиболее важных моментах, которые имеют непосредственное значение для сегодняшнего разбирательства и касаются, затрагивают вопросы права, подлежащего применению.

Начать мне хотелось бы с того, что в российском законодательстве институт исковой давности был сформулирован, закреплен исключительно и только как гражданско-правовой, ни в коем случае не межотраслевой. Именно в этом смысле институт исковой давности выполнял функции внесения правовой определённости в гражданско-правовой быт. Речь идет о том, что, с одной стороны, правообладатель, естественным образом, должен быть ограничен в реализации своих правовых возможностей, они никогда не могут быть вечны. Особенно в той сфере, когда правообладатель прибегает к судебной защите при, в общем-то, посягательстве, оспаривании своего права. Именно введение ограниченных сроков исковой давности направлено на стабилизацию только гражданских правоотношений - в отношении определенности оборота и всех третьих лиц - его участников, потому что они вправе на законные ожидания и предполагать, что притязания правообладателя не вечны во времени. Ну и стимулирует это, конечно, самого правообладателя для того, чтобы он в сроки, осуществлял, в обозримые, правомочия, которые ему дарованы самим субъективным правом, ну и не допускал в ситуации злоупотребления соответствующим правом.

Сложилась в российском законодательстве парадоксальная ситуация, потому что были внесены изменения в ст. 235 Гражданского кодекса, я имею в виду подпункт 8, но в данном случае нарушено было системное единство. То есть, например, положения подпункта 8 ст. 235 ГК не были скоординированы с назначением и функционированием исковой давности. Получилось, что статья 235 формулирует особое основание прекращения права собственности при заявлении соответствующих требований компетентными органами в обращении взысканий в доход Российской Федерации соответствующего имущества. Но в данном случае можно констатировать, что статья 235 Гражданского кодекса РФ, ее подпункт 8, если точнее, не находится в нормативном единстве с положениями Гражданского кодекса об исковой давности. Можно сказать даже больше. В гражданском законодательстве не сложилось именно гражданско-правового механизма реализации подпункта 8 статьи 235 Гражданского кодекса. То, что соответствующие требования рассматриваются по правилам гражданского судопроизводства, совершенно не делает эти требования частными, совершенно не преобразуется здесь тот публичный интерес, который выражается в соответствующей норме и притязаниях. Ну, и по существу, вот такая сложная ситуация складывается с системными связями внутри российского законодательства. И, конечно же, нужно сказать, что сложившийся именно концепт понимания исковой давности, - он не скоординирован с обеспечением необходимого баланса частных и публичных интересов, с ценностями частного и публичного интереса.

Действительно, как я уже сказал, именно в гражданских правоотношениях институт исковой давности предназначен для внесения в них определённости. Это, безусловно, правовая ценность, это ориентир, это стабильность гражданского оборота. Но есть ведь и другие ценности, например, законность гражданского оборота, и, соответственно, всех титулов, признаваемых правопорядком у соответствующих субъектов гражданского права. Вот это вот - исковая давность в ее сегодняшнем варианте приложения к гражданскому законодательству, - боюсь, что не обеспечивает. И в этих непростых условиях, конечно, оказалась правоприменительная практика, когда приходилось применять этот подпункт 8 ст. 235 ГК в разных условиях, совершенно в несравнимых составах и обстоятельствах. Именно этим вызваны, во-первых, гибкие подходы правоприменительной практики, а во-вторых, может быть, её и даже неоднородность.

Но, тем не менее, проблему именно с внутренними системными связями между институтами гражданского права, в частности ст. 235 (подпунктом 8) и исковой давностью, игнорировать невозможно. И законодателю к этому вопросу предстоит вернуться, безусловно. И хотелось бы отметить, что вот по своей природе и назначению сроки исковой давности, предусмотренные гражданским законодательством, автоматически не действуют и не могут распространяться на реализацию своей публичной компетенции органов государственной власти и должных лиц, в том числе при определении санкций за правонарушение, которые не являются delicta privata. Вот еще раз хотелось бы обратиться к статье 235 Гражданского кодекса, подпункту 8. Что она нам дает? В данном случае ведь статья в целом называется "Прекращение права собственности". И подпункт 8 называет обращение соответствующего взыскания на имущество, которое приобретено, находится в противоречии с нормами антикоррупционного законодательства. Но ведь в данном случае именно гражданско-правовой формы и последствия реализации этого требования нет, это не частный иск. Это публичный деликт и публичное правонарушение, потому что это сфера нарушения законодательства о коррупции, защищающего общественный порядок и правопорядок, ну и саму государственную власть. Следовательно, к частному праву это не имеет, в общем, прямого отношения.

Ну, соответственно, тут два варианта. Или развивать соответствующее законодательство о противодействии коррупции, предусматривая там особые именно механизмы розыска, поиска, изобличения соответствующих правонарушений, или идти по пути расширения оснований, на которые не будут распространяться сроки исковой давности, предусмотренные уже в действующем российском законодательстве. Вот эти направления возможны и перспективны, но сегодня хорошо бы вот задуматься о следующем моменте, о моменте определенности, которую - это единогласно признают и ученые, и практические работники, и позиции судебной практики, - что вот исковая давность вносит определённость в отношения. Ну, мне хотелось бы подчеркнуть: всё-таки в гражданские правоотношения. Второй момент, что, опять же, здесь необходимо соотнесение именно ценностей частного и публичного права и обеспечение баланса интересов. Ведь не всякая определённость существующих гражданско-правовых состояний, когда можно проследить принадлежность конкретного имущества частному лицу, может быть достойна защиты, потому что в основе соответствующего приобретения лежит, во-первых, нарушение законодательства, во-вторых, противоправное поведение. Исковая давность для другого предназначена изначально. Ну и вот эти системные вопросы и проблемы предстоит российскому законодательству решить.

При толковании и понимании 235 статьи Гражданского кодекса, ну я все останавливаюсь на подпункте 8, я хотел отметить, что российским гражданским законодательством даже при модернизации поименованной мною статьи, не институционализирована и никаким образом не введена в гражданское законодательство модель гражданской конфискации. Конфискация - это всегда санкция. Санкция, именно следующая из публичного правонарушения. И, собственно, в данном случае гражданское законодательство только определяет последствия применения этой санкции в виде принудительного безусловного прекращения собственности. И больше ничего.

Опять же, хотелось бы обратить внимание на статус субъектов. Для гражданского права эта задача первоочередная. Вот при обращении соответствующего требования, пусть в рамках гражданского судопроизводства, de lege lata, de lege ferenda, так, конечно, быть не должно! Вот соответствующий представитель правоохранительных органов - он же не находится в плоскости гражданско-правовых отношений, в которых действует и распространяет свое влияние исковая давность. Он реализует публичный интерес. Он нацелен на достижение тех последствий, которые статья 235 не регулирует, а фиксирует - прекращение права собственности, потому что в имущественных отношениях даже после применения публичных санкций должна быть правовая определённость.

Далее мне хотелось бы отметить, что сама концепция исковой давности, предусмотренная Гражданским кодексом, она, конечно, не абсолютна. Весьма широкие возможности есть у законодателей по расширению оснований, на которые она не распространяется, специальные требования исчисления соответствующих сроков. Всё это образует достаточно большой задел, перспективный для работы законодателя. Примеры тому есть и в зарубежных правопорядках, да и российский правопорядок, его правовая система не делает применение исковой давности безусловным даже в сложившемся положении правовом. В данном случае я частично уже обозначил те вопросы, которые стоят сегодня перед законодателем в плане конкретизации, и вывод, который можно сделать на основании сказанного, что вопрос об условиях применения института давности к искам об обращении имущества в доход государства в связи с коррупционными правонарушениями, которые ни в коем случае не являются гражданско-правовыми деликтами, и вообще в плоскости гражданских отношений не находятся, а также длительность соответствующих сроков давности находится полностью в компетенции законодательства, регулирующего соответствующую политику государства. Вот, наверное, на этом мне бы хотелось бы остановиться.

Александров А.И.  ¹⁵: Уважаемый Председатель, уважаемые судьи Конституционного Суда. Мне, прежде всего, хотелось бы поприветствовать вас после долгого перерыва моей работы в этом зале с вами. И то дело, которое сегодня лежит на столе Конституционного Суда, безусловно, привлекает особое внимание общественности, юристов и имеет огромное значение. Совершенно очевидно, что такое явление, как преступность, особенно коррупция, за последние 30 лет приобрело особо опасное явление в нашей стране, когда мы в какой-то степени отказались от такого идеологического внимания к воспитанию у людей правосознания, правового просвещения, когда деньги стали системой идеалов для очень многих людей. И когда люди, действительно, придя во власть, стали использовать свое положение во власти не столько для того, чтобы сделать людей счастливыми и работать на свою страну, на государство, демократическое, правовое, а для того, чтобы незаконно в свою собственность обращать народное имущество, те практически достижения, к которым приходят люди в своем производственном процессе и так далее. И совершенно очевидно, что, рассматривая сейчас этот вопрос, не хочется совершить ошибку. Нас наши учителя учили, что, соблюдая принцип "не навреди", думай о том, чтобы не выплеснуть из ванны вместе с грязной водой ребёнка. Очевидно, для нас всех это чрезвычайно важно. Но оставив ребёнка в этой грязной воде, мы рискуем его потерять, и он задохнётся там. Поэтому где та золотая середина, чтобы ребёнка спасти прежде всего? И спасти его в той грязной воде, в которой он в той или иной ситуации оказался. Поэтому дело это, которое сейчас рассматривается судом, имеет, безусловно, не только правовое, но более чем общественное значение. И касается, конечно, не частных интересов, а более чем публичных.

Непосредственно по сути обсуждаемой проблемы. Для выработки обоснованного подхода к вопросу о возможности применения исковой давности к антикоррупционным искам, следует в первую очередь задаться вопросом об отраслевой принадлежности институтов изъятия коррупционного имущества и исковой давности. Говоря об этой принадлежности института обращения в доход государства коррупционного имущества, следует обратить внимание на следующие обстоятельства. При присоединении России к Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции, федеральный законодатель воздержался от ратификации положений статьи 20 Конвенции, призывающей государство признать умышленное незаконное обогащение публичного должностного лица уголовно наказуемым деянием. Отказ от криминализации такого рода деяний чиновников принято обосновывать фундаментальным конституционным принципом презумпции невиновности, не позволяющим возлагать на обвиняемого в уголовном процессе доказывание своей невиновности. По этой причине российским законодателям был избран иной механизм применения международных антикоррупционных стандартов, согласно которому изъятие коррупционных доходов осуществляется в исковом порядке. Положение федерального закона о контроле за соответствием расходов чиновников предусмотрена специальная процедура антикоррупционного контроля, в ходе которой проверяющие органы, выявившие несоответствие расходов чиновника его доходом, направляют материалы проверки в органы прокуратуры, которые в гражданско-процессальном порядке направляют в суд заявление об обращении в доход государства имущества, приобретенного на незаконные доходы.

Было бы ошибочным считать, что само по себе избрание российским законодателям не уголовно-процессуального, а именно гражданско-процессуального порядка обращения в доход государства коррупционного имущества, а также дополнение именно Гражданского кодекса положениями о принудительном прекращении права собственности на коррупционное имущество может напрямую свидетельствовать о частно-правовой природе института изъятия государством коррупционного имущества.

Напротив, очевидно, что обращение в доход государства коррупционного имущества является особой мерой государственного принуждения, направленной не на защиту частных интересов, а на охрану общества в целом и на его защиту от злоупотреблений и криминализации публичной власти. Само нормативное регулирование в указанной сфере основано на принятии императивных запретов противоправного коррупционного поведения, что не присуще частно-правовым отношениям, имеющим диспозитивный характер. Процедура подготовки и обращения в суд и рассмотрения таких дел отличается от иных исков о возмещении вреда. На это обстоятельство ранее обращал внимание Конституционный Суд, указывая на то, что обращение имущества в доход государства в таких делах осуществляется не только по правилам гражданского судопроизводства, но и по особым правилам антикоррупционного законодательства.

Таким образом, нельзя не признать, что противодействие коррупционным проявлениям, пусть и облеченное в исковую форму, защищает общественный интерес и относится к сфере публичного права. Исковой порядок применения мер ответственности за коррупционное правонарушение есть лишь инструмент реализации и защиты публичного интереса.

Переходя к институту исковой давности и вопросу о возможности исключения антикоррупционных исков из-под действия давности, следует обратить внимание на следующее. Исковая давность относится к частно-правовым институтам. Главными задачами этого института традиционно выступает стимулирование участников гражданских правоотношений к своевременной защите своих нарушенных прав в целях обеспечения стабильности гражданского оборота, создания определённости и устойчивости правовых связей. Высшими судебными инстанциями неоднократно отмечалось, что отсутствие разумных, временных ограничений для принудительной защиты нарушенных гражданских прав приводило бы к ущемлению охраняемых законом прав и интересов субъектов, которые не всегда могли бы заранее учесть необходимость собирания и сохранения значимых для рассмотрения дела сведений и фактов. В то же время известно, что и в прошлом, и в современных условиях, в разных правопорядках законодатели изымают некоторые типы требований из-под действия правил об исковой давности или конструируют для защиты определенных требований специальные сроки исковой давности. Например, в соответствии с статьей 208 Гражданского кодекса из-под действия исковой давности по общему правилу выведены, очевидно в силу самой своей природы, требования о защите личных имущественных прав и других нематериальных благ. По объективным причинам не рассматривается исковая давность и на определенные виды длящихся правонарушений. Как известно, бессрочно защищаются требования собственников или иных владельцев об устранении всяких нарушений прав, не связанных с лишением владения. В некоторых случаях выведение из-под действия исковой давности определенных требований обусловлено желанием избежать социальной напряженности, обеспечить доверие общества к важным социальным институтам. Видимо, по этим причинам из-под действия исковой давности выведены требования вкладчиков к банкам о выдаче вкладов. В российском законодательстве также имеются примеры конструирования весьма продолжительных - по сравнению с общим - сроков исковой давности в случаях, когда возмещению подлежит вред, причиненный особо значимым общественным интересам. Так, 20 лет составляет срок исковой давности по требованиям о возмещении вреда, причиненного окружающей среде. Как видим, выбор законодателем требований, которые не задавниваются или в отношении которых устанавливаются специальные сроки исковой давности, может быть обусловлен как самой природой этих прав, так и разнообразными политико-правовыми, в том числе социальными мотивами. Такого подхода традиционно придерживаются и высшие судебные инстанции.

Конституционный Суд в своих актах неоднократно указывал на то, что законодательная дискреция позволяет вводить, изменять и отменять сроки исковой давности в зависимости от цели правового регулирования и дифференцировать их при наличии к тому объективных и разумных оснований. Исходя из такого подхода законодателя и правоприменительной практики к вопросам применения исковой давности можно предположить, что публичный характер антикоррупционных требований, особая общественная значимость института противодействия коррупции могут предопределить возможность обоснования исключения антикоррупционных исков из - под действия исковой давности. В обосновании этого можно привести следующие аргументы. Неприменение исковой давности к антикоррупционным искам может быть обосновано самой их публичной природой - отсутствием необходимого для частного права равенства в положении субъектов этих правоотношений. В соответствии с положением пункта 3 статьи 2 Гражданского кодекса к отношениям, основанным на административном или ином властном подчинении одной стороны другой, гражданское законодательство не применяется. По данной категории дел прокурор, как истец, не имеет субъективного интереса, не защищает частное право, не преследует экономическую выгоду, не является выгодоприобретателем изымаемых активов. В указанном случае он преследует публичную цель по защите основ конституционного строя и правовой демократии от коррупционных проявлений, на которые они посягают, как отмечалось ранее Конституционным Судом.

Применение форм гражданского судопроизводства в данном случае не предопределяет природы рассматриваемых правоотношений. При рассмотрении дел данной категории исследуются обстоятельства происхождения выявленного у должностного лица капитала, наличие у него правомерных источников приобретения имущества, то есть устанавливаются элементы состава коррупционного правонарушения. В данном случае не ведется экономический спор равноправных участников хозяйственного оборота.

В Гражданском кодексе не содержатся антикоррупционные нормы, и он не относит их нарушение к гражданско-правовым деликтам. Гражданское законодательство не регулирует эту сферу отношений. Напротив, в пункте 8 статьи 235 Гражданского кодекса по существу содержится отсылающая к специальному законодательству норма. Применение указанного в приведенной норме Гражданского кодекса юридического последствия не является результатом нарушения ответчиками частно-правовых норм, которые устанавливают правила поведения хозяйствующих субъектов в гражданском обороте. Названное юридическое последствие может быть применено только после установления судом состава коррупционного правонарушения, то есть констатации факта отсутствия у должностного лица законного основания для возникновения прав на приобретение имущества, полученного в результате совершения коррупционного правонарушения и коррупционного поведения. В указанных отношениях нет равенства сторон, являющигося неотъемлемым атрибутом любого частноправового отношения.

Таким образом, признавая публично-правовой характер исследуемых отношений, можно говорить о неприменении к указанным отношениям гражданско-правовых норм, в том числе норм о давности.

Неприменение исковой давности к антикоррупционным искам может с определенной долей условности быть обусловлено и ссылкой на действующий в гражданском праве принцип добросовестности. Применение исковой давности по заявлению ответчика сродни использованию им щита, при помощи которой ответчик защищается от меча истца. Однако использовать всю полноту защитного инструментария могут лишь те участники гражданского оборота, кто действует добросовестно и не допускает злоупотреблений правом. Если и признавать - с большой долей условности - за участниками данных правоотношений статус участников именно частно-правовых отношений, то совершенно очевидно, что ответчики по таким делам обладают весьма определенной спецификой. Акты коррупции, в результате которых публичные лица и субъекты, управляемые и контролируемые ими, незаконно приобретают активы, в большинстве случаев мимикрируют под обычные гражданско-правовые акты корпоративной или сделочной природы, завладение массивными имущественными активами в ходе коррупционной деятельности обставляется атрибутами обычного хозяйственного оборота. Однако в реальности приобретение коррупционных активов является ничем иным, как извлечением преимуществ из своего незаконного или недобросовестного поведения, что прямо запрещено пунктом 4 статьи 1 Гражданского кодекса. Действующим правовым регулированием - пунктами 1 и 2 статьи 10 Гражданского кодекса - установлено, что основным последствием злоупотребления правом является, в частности, отказ судом лицу в защите принадлежащего ему права. Не допускается использование законных средств гражданской правовой защиты для отстаивания противоправных интересов, к которым относится, в том числе, сохранение лицом имущества, приобретенного в результате коррупционного правонарушения.

Таким образом, представляется оправданным применение статьи 10 Гражданского кодекса как основания для отказа в применении срока исковой давности по искам прокуратуры, то есть в качестве санкции за злоупотребление правом недобросовестными публичными лицами. Применение этого подхода к искам прокуратуры в сфере борьбы с коррупцией может быть обосновано в силу наличия у коррупционеров противоправного и не охраняемого законом интереса, так как действующее нормативное регулирование антикоррупционной сферы предполагает, что имущество, полученное в ходе совершения коррупционных деяний, не может быть введено на законном основании в гражданский оборот.

Следует признать, что исследуемый сегодня Конституционным Судом важный и насущный вопрос является частым случаем, отголоском системной проблемы законодательства и правоприменения. Очевидно, что сам подход законодателя к противодействию коррупционной деятельности нуждается в серьезном изучении и тщательном анализе. Полагаем, что именно максимально быстрое изъятие незаконно полученного имущества способно воспрепятствовать вовлечению этих активов в гражданский оборот и свести к минимуму ситуации, когда его изъятие может нарушать права третьих лиц. Именно оперативное применение санкции за совершение коррупционных правонарушений способно выступить превенцией последующих нарушений и возродить доверие гражданам государству и его институтам.

Из всего сказанного очевидно, что дело, лежащее на столе суда, не просто важное, но и интересное. Скажу еще раз, что законодательство о борьбе с коррупцией, безусловно, нуждается и в анализе, и в совершенствовании. Так что и в дальнейшем придется этой проблемой заниматься и ученым, и практикам, и политикам. А сегодня позиция Института государства и права при Российской Академии наук состоит в следующем. Отказ от сроков давности в гражданском процессе по антикоррупционным искам прокурора будет являться важным шагом в реализации антикоррупционной политики российского государства. Спасибо.

Савельев С.Л.  ¹⁶: Уважаемый Председатель, уважаемые судьи Конституционного Суда, уважаемые участники процесса, я благодарю вас за возможность выступить здесь сегодня по настоящему спору. Я хочу раскрыть конфликт интересов.

Я не являюсь участником спора, который рассматривается в краевом суде в Краснодаре. Я не представляю ни одну из сторон, более того, я не представляю ни одну из сторон по любому другому делу по антикоррупционному обогащению, по искам Генеральной прокуратуры, и не имел никогда отношения.

При этом я принимал участие в делах - тоже по искам Генеральной прокуратуры, - по так называемой незаконной деприватизации. Это другая категория дел, она тоже, наверное, имеет значение для настоящего спора, но тем не менее поэтому я считаю, что я независим, могу выступать, и понимаю свою задачу и ответственность. Моя задача - быть полезным и ценным Конституционному Суду. Моя задача - помочь Конституционному Суду разобраться в этом вопросе.

Я направил в Конституционный Суд своё видение по настоящему вопросу, также по вопросу по делам о деприватизации по искам Генеральной прокуратуры. Также я приобщил к своему видению мнение о заключении четырёх известных цивилистов. Это Артём Карапетов, Роман Бевзенко, Мария Ерохова и Андрей Егоров. Я с ними солидаризуюсь по этому вопросу и хочу представить эту позицию уважаемому Конституционному Суду.

Цивилисты и я высказались по вопросам о сроке исковой давности по требованиям об изъятии коррупционного обогащения и по требованиям в рамках дел о так называемой деприватизации. Наше общее мнение, отбегая вперед, скажу, что сроки текут по всем категориям дел, как по требованиям об изъятии коррупционного обогащения, так и по делам о деприватизации. Сроки исковой давности текут. Это - гражданские правоотношения.

Значит, первое, что хотелось отметить, что Конституционный Суд уже высказался по вопросу о сроке исковой давности по антикоррупционным требованиям. У нас есть дело от 2019 года по жалобе гражданки Семыниной [Определение Конституционного Суда РФ от 28.11.2019 N 3008-О], а также есть Постановление Конституционного Суда 27-П от 04.07.2022 в связи с жалобой гражданки Коровицкой. По данному делу, по данному Постановлению, которое уже рассмотрено Конституционным Судом, Суд Конституционный высказался, что сроки исковой давности применяются, сроки исковой давности текут. Это был аналогичный спор, поэтому я считаю, что уже позиция Конституционным Судом высказана. Для преодоления этой позиции нужны веские основания, какое-то изменение социально-экономических условий, но пока что мы не видим оснований для преодоления данной позиции.

Кроме того, уважаемый Суд, также у нас есть дело Потоцкого. Это дело N3-П 2016 года, где Конституционный Суд высказался о трех функциях срока исковой давности. И я полагаю, также к этому приходят авторы заключений, которые я приобщил, что они здесь выполняются и должны применяться.

Первое - это сложность доказывания. Значит, время идёт, люди умирают, свидетели умирают, документы амортизируются, архивы не хранятся, и крайне сложно ответчикам защищаться. Мы в наших делах (я участвую в этих делах, и у нас эта проблема имеется). Мы, защищаясь от иска Генеральной прокуратуры по деприватизации, мы затруднены в поиске доказательств. Мы бегаем по архивам, мы ищем людей, которые что-либо помнят, однако ни архивов, ни людей, ни документов мы найти не можем. Очень сложно защититься. Таким образом получается, что ответчики ставятся в неравное положение. Поэтому отсутствие срока просто недопустимо.

Следующий аргумент, уважаемый Суд, это из дела Потоцкого. Мы считаем, что борьба с коррупцией - крайне важная задача государства, и мы считаем, что эффективная борьба с коррупцией - это когда она здесь и сейчас, а не спустя 20 лет или 30 лет. Только рачительность органов государства в вопросе борьбы с коррупционерами будет показывать гражданам, что государство эффективно борется, а не когда мы спустя 20-30 лет находим какого-то коррупционера. У нас по Гражданскому кодексу достаточный срок для выявления этого правонарушения и предъявления исков в суд. У нас субъективный срок - это три года. Три года с момента как публичное образование узнало о нарушении. И объективный срок - 10 лет. Это более чем достаточный срок. Даже если предположить, что есть некий пробел в законодательстве и нет сроков по такого рода делам, то какой срок установит законодатель? У нас в КоАП РФ, если я не ошибаюсь, 6 лет. Здесь у нас 10 лет. Это срок более чем достаточный. Отсутствие срока, как я уже говорил, приводит к неравенству и, наоборот, к неэффективности государства в борьбе с коррупцией. Борьба нужна здесь и сейчас, и тогда общество будет уверено, что борьба реально ведется эффективно. Когда находят их сразу, а не спустя 20 лет.

Следующая функция из дела Потоцкого - это правая определенность и стабильность оборота. Уважаемый Суд, у бизнеса в России есть деньги, они хотят их инвестировать и вкладывать, но они должны быть уверены в прочности своего положения. Мы-юристы (мои коллеги из других практик) проводят так называемый предпродажный аудит, due diligence. И юристы им пишут, что здесь рисков нет, потому что сроки истекли. Сроки истекли, ваше положение устойчиво, покупайте, инвестируйте, не бойтесь. Если сроков не будет, инвестиционная привлекательность сильно снижается. Это становится неинтересно. А если у нас деньги не инвестируются в экономику, у нас не создаётся добавочный продукт, не растёт ВВП, и мы все с вами не богатеем. Поэтому это неверно, мы полагаем. Поэтому, уважаемый суд, все три функции из дела Потоцкого, они применимы по настоящему делу, мы полагаем.

Аргументы экспертов в пользу применения СИД к гражданской конфискации. Ну, во-первых, мы полагаем, что это гражданско-правовые, а не публичные требования. Почему?

- основание для прекращения права собственности находится в ГК,

- касается имущественных отношений права собственности,

- лицо, имущество которого изымается как коррупционное, не находится в отношениях власти и подчинения.

Поэтому мы полагаем, что это сугубо гражданско-правовые правоотношения. Следующее. Даже если предположить, что это гражданская конфискация, это публично-правовое требование, то что? Исковая давность все равно применяется.

Я напомню, что у нас это требование по закону рассматривается в рамках гражданского судопроизводства. У нас в АПК и в ГПК есть основания для отказа в иске, как исковая давность, ее истечение - по заявлению лица. У нас законодатель решил, что надо это требование поместить в ГК. И не просто так. Это очень удобно. Это удобно истцу. Это удобно истцу, потому что здесь бремя доказывания на ответчике. Ему не надо ничего доказывать. То есть, в отличие, если бы это было где-нибудь в Уголовном кодексе или где-нибудь еще в публичном праве, там были бы все гарантии из публичного права. Там была бы презумпция невиновности. А здесь у нас получается обход презумпции невиновности, но ответчику надо дать гарантии, ему надо дать возможность защищаться. Вот он защищается исковой давностью. Мы не можем лишить его возможности защищаться. Там - презумпция невиновности была бы, здесь -исковая давность. Лишить его этой возможности - это неравенство, что мы не можем допустить, уважаемый Суд.

Также, по-моему, помимо этого, у нас в ГК есть иск о сносе самовольной постройки. Он аналогичен этой ситуации. Там тоже нарушение неких публичных норм. Градостроительных, земельных, природоохранных. И тоже последствия - это иск, гражданская форма. Иск о сносе самовольной постройки. И этот иск, уважаемый Суд, он - задавнивается. По всем общим правилам. Это 44-й Пленум Верховного Суда. То есть тоже это публичная правая мера реализуется через механизм частного права. Не отличается ничем от изъятия коррупционного имущества.

Далее, уважаемый Суд, я хочу отметить, что срок привлечения к ответственности, срок преследования, про который мы говорили сегодня, он есть в Уголовном кодексе. То есть даже по тяжким преступлениям, самым тяжким преступлениям, убийствам, - против жизни и здоровья, - есть сроки, когда мы не можем привлекать лицо к ответственности. Почему же здесь не должно быть каких-либо сроков?

И касательно аргумента, что исковая давность позволяет уйти от ответственности коррупционерам. Уважаемый Суд, тут есть вопрос баланса. На одной чаше весов у нас наказание коррупционера, на другой чаше весов это принцип равенства, возможность защищаться, то есть представить какие-то доказательства в свое оправдание. Это стабильность оборота, о которой я говорил. И все это - аргументы по делу Потоцкого.

Также, уважаемый Суд, очень важный момент, это статья 208. У нас на сегодняшний день нет основания у суда не применить исковую давность. Нет никак. Потому что в любом случае, если исковая форма, значит, - исковая давность. Аргументы сегодня - это 208 ГК. 208 ГК, естественно, говорит, что это нематериальные блага. Это нематериальные блага, а значит, - исковая давность вообще не распространяется. Но этот аргумент не выдерживает никакой критики, потому что личные неимущественные права, личные нематериальные блага - это жизнь, здоровье, имя, честь, репутация, ну вот всё, что в ст. 150 ГК заложено. При этом у нас ИСТЕЦ в этих делах, - таких, как в делах по изъятию антикоррупционного обогащения, так же и в делах о деприватизации, - не защищает никакого конкретного гражданина и его нематериальные блага. То есть эти иски не предъявлены в защиту конкретного гражданина. А нематериальные блага, - они всегда у конкретных лиц. И только так.

Далее, уважаемый Суд, я хочу поговорить о том, что очень важно разделять вот эти антикоррупционные дела и так называемые деприватизационные. И почему их важно разделять? Потому что аргумент о том, что исковая давность не применяется по 208 ГК ("нематериальные блага"), он звучит у Генпрокуратуры как в исках антикоррупционных, так же и в деприватизационных, аналогично.

Мы представили в Конституционный Суд обзор практики, где указано, где видно наглядно, что суды отказывают в применении исковой давности на основании 208, как в антикоррупционных, так же и в деприватизационных.

Зорькин В.Д. ¹: Сергей Леонидович, я прошу прощения, сколько вам еще надо выступать?

Савельев С.Л.  ¹⁶ Мне нужно еще две минуты.

Зорькин В.Д. ¹: Коллеги, тогда я предлагаю нам не делать перерыв, поскольку у нас остался только Дмитрий Андреевич, заслушать тоже его. В разумных пределах.

Савельев С.Л.  ¹⁶ Например, дело Гайсина и дело Эксузяна, и дело Иголкина и Лесная сказка. Для примера. И там, и там, ст. 208 ГК, суд не применил исковую давность, посчитал, что она не применяется. Это неверно, я считаю.

Мы также представили в заключениях, я в своём письме, аргументацию о том, что дела о деприватизации, они, конечно, в чистом виде, это гражданско-правовые требования, там нет никакого элемента публичности вообще. И я читал заключение к настоящему заседанию. И я так понимаю, что по этому поводу спора нет нигде. Поэтому у нас очень важная просьба Конституционному Суду, чтобы если Конституционный Суд выносит свое Постановление, чтобы он не распространил позицию по настоящему делу на дела о деприватизации.

Ст. 208 ГК не применима ни к делам по антикоррупционному обогащению, ни к делам по деприватизации. Деприватизация - это чистое оспаривание сделки, институция, виндикация, это в чистом виде гражданско-правовое требование, оно всегда задавнивается. И это не материальное благо. Спасибо большое, я закончил выступление.

Мальбин Д.А.  ¹⁷: Здравствуйте, уважаемые представители Конституционного Суда, уважаемые судьи Конституционного Суда. Уважаемые участники процесса, уважаемые присутствующие, в первую очередь позвольте поблагодарить за приглашение, за возможность выступить по такому важному вопросу, высказать свое мнение.

Что касается существа поставленного вопроса, то мы бы сказали следующее. Оспариваемые заявителем нормы являются нормами гражданского права и составляют институт исковой давности. Такие нормы могут быть применимы только к отношениям, регулируемым гражданским законодательством. В этой связи принципиально важным является определение права и природы тех отношений, которые возникают в связи с осуществлением мер контроля в отношении лиц, замещающих определенные должности.

При этом, как мы знаем, предметом гражданского правового регулирования являются отношения в сфере хозяйственного оборота. Это правовое определение правового положения участников оборота, основания возникновения и осуществления вещных прав, наследования, договорных и иных обязательств, участие в корпоративных организациях. При этом такие отношения построены на началах равенства, автономии воли, осуществления прав своей волей и в своем интересе, недопустимости вмешательства кого-либо в частные дела. Если мы посмотрим на отношения, которые возникают в сфере контроля за расходами чиновников, то убедимся в том, что это отношения, которые построены принципиально на других началах. Это отношения, которые построены на принципе власти и подчинения, принципе субординации. Там, где одно лицо реализует свои властные и публичные полномочия по отношению к другому. Поэтому такие отношения не составляют предмет гражданского правового регулирования, и нормы гражданского права к ним применимы быть не могут.

Сегодня была упомянута норма, пункт 3 статьи 2 Гражданского кодекса, о том, что нормы Гражданского кодекса могут быть применимы к отношениям, основанным на властном подчинении. На сегодня такой нормы нет.

Более того, даже наличие такой нормы свидетельствовало бы о наличии дефекта правового регулирования, поскольку институт исковой давности принципиально неприменим для отношений в сфере контроля за расходами, поскольку срок исковой давности представляет собой срок для защиты нарушенного права.

В этой связи для применения срока исковой давности принципиально необходимым является установление субъекта гражданского права и конкретного субъективного права, которое нарушено, что в этих делах невозможно. Прокурор обращается к соответствующим искам в защиту публичных государственных интересов.

Теперь, что касается аргументов по поводу возможности применения исковой давности. Звучит аргумент о том, что само обращение и взыскание якобы регулируется нормами Гражданского кодекса. Это подпункт 8 пункта 2 ст. 235. С нашей точки зрения это не так, поскольку статья 235 лишь перечисляет те случаи, когда право собственности прекращается. Более того, если посмотрим на подпункт 8, то убедимся в том, что эта норма носит вообще отсылочный характер, отсылает к антикоррупционному законодательству. Между тем правовое регулирование осуществляется посредством наделения прав и обязанностей. Здесь этого механизма не происходит.

Что касается довода о том, что раз ГК есть, то это гражданско-правовая природа. Уважаемая Лидия Юрьевна уже сегодня упоминала институт конфискации, и конфискация также упомянута в статье 235, потом в 36. Тем не менее, я думаю, что ни у кого нет сомнения в том, что конфискация является публичной правовой мерой ответственности за совершение публичного правонарушения. Более того, даже сравнение нормативного материала кодекса показывает, что даже в ГК есть отдельная статья, посвящённая конфискации, в то время как по вопросам обращения взыскания, обращения имущества в доходы Российской Федерации отдельной статьи нет. То есть говорить о нормативном регулировании этого вопроса гражданским законодательством нельзя.

Что касается тезиса о том, что прокурор предъявляет иск и это предопределяет необходимость применения исковой давности, то здесь следует сказать следующее. Когда принимался Закон N 230-ФЗ "О контроле за расходами", то единственным процессуальным кодексом, который мог быть применим для разрешения таких споров, являлся Гражданский процессуальный кодекс. Он и на сегодня является одним из наиболее универсальных и применимых.

Второе. Гражданская процессуальная форма является универсальной формой разрешения различных дел. Поэтому ее применение не означает, что этот спор имеет гражданско- правовую природу. Здесь также стоит сказать, что вообще процессуальные кодексы определяют лишь порядок разрешения дела. Порядок разрешения дела не может определять существо материальных правоотношений. Поэтому этот довод следует исключить.

Также звучит довод о том, что обращение в доход Российской Федерации является мерой гражданско-правовой ответственности. Эта идея проистекает из Закона о противодействии коррупции, который определяет, что за совершение коррупционного правонарушения возможна, в том числе, мера гражданско-правовой ответственности. Тем не менее, данная мера не отвечает признакам гражданско-правовой ответственности, поскольку гражданско-правовая ответственность наступает постольку, поскольку совершено гражданское правонарушение. А это опять возвращает нас к вопросу о том, что должно быть нарушено субъективное гражданское право. Второе. Особенность мер гражданско- правовой ответственности состоит в том, что они выступают не только лишь мерой ответственности, но и мерой защиты нарушенных прав. В данном случае мы не сможем найти то нарушенное право, которое мы защищаем посредством применения мер юридической ответственности. Третье принципиально важное отличие мер гражданско-правовой ответственности от иных видов юридической ответственности состоит в том, что мера гражданско- правовой ответственности состоит в возникновении дополнительной обязанности у правонарушителя. В отличие от иных видов ответственности, ответственность по гражданскому праву наступает независимо от решения какого-либо органа или лица. Если мы возьмем для примера, например, привлечение к административной ответственности, к дисциплинарной ответственности, к уголовной, там везде существует решение уполномоченного органа, вследствие которого лицо - правонарушитель претерпевает определенные негативные последствия своего противоправного поведения.

Но и в целом мы можем сказать, что вообще не все то, что влечет гражданско-правовые последствия, составляет гражданско-правовую природу института. Ведь в качестве примера можно привести не только конфискацию, но и, допустим, заключение под стражу. Это же тоже ограничение гражданской свободы, тем не менее отношение тоже не является гражданско-правовыми. Назначение административного наказания в виде штрафа тоже имущественный характер носит, но это не отношение гражданско-правового характера.

Тем не менее, неприменимость норм об исковой давности не означает, что срока нет и его не должно быть, поскольку сам по себе институт срока в праве играет значительную роль. Во-первых, определение временных пределов совершения какого-то действия стимулирует лицо к совершению, соответственно, искомого действия. И тем самым законодатель добивается тех целей, для которых существует этот институт. Само истечение срока позволяет вносить ясность и определенность сложившихся правоотношений, когда по истечении определенного периода времени воздействие на правоотношения, пересмотр прав и обязанностей оказывается невозможным. В этом смысле Закон 230-ФЗ о контроле за расходами не содержит такой нормы. Как Лидия Юрьевна говорила, не содержится срока давности преследования. А этот срок должен быть установлен, поскольку, как уже говорилось уважаемыми коллегами, никто не может быть под угрозой безвременного применения мер юридической ответственности.

В этой связи нам кажется, что нормы Гражданского кодекса, упомянутые, не могут быть поставлены под сомнение с точки зрения конституционности, поскольку они вообще не применимы к таким нормам. Тем не менее, срок должен быть, и он должен быть определен в антикоррупционном законодательстве. И здесь, с нашей точки зрения, большая работа законодателя состоит в том, чтобы определить временные пределы этого срока, порядок его исчисления, имея в виду, что, - как Сергей Александрович говорил, - преступность коррупционная носит латентный характер. Поэтому здесь законодателю следует влиять с учетом особенностей этих отношений. Возможно, это могут быть субъективные критерии - момента обнаружения коррупционного правонарушения. Могут быть использованы объективные критерии, допустим, как в уголовном праве, с момента совершения. Могут быть использованы комбинированные подходы, субъективные и объективные. Но нет никаких сомнений в том, что какой-то срок применения мер воздействия должен быть.