Использование сведений, производных от профессиональной деятельности адвоката, в качестве доказательств обвинения в уголовном судопроизводстве: спорные вопросы теории и практики (А.Л. Осипов, журнал "Адвокат", N 4, апрель 2016 г.)

Использование сведений, производных от профессиональной деятельности адвоката, в качестве доказательств обвинения в уголовном судопроизводстве: спорные вопросы теории и практики

А.Л. Осипов,

старший преподаватель кафедры

уголовно-процессуального права

Московского государственного

юридического университета

имени О.Е. Кутафина (МГЮА),

кандидат юридических наук

Журнал "Адвокат", N 4, апрель 2016 г.

Сопоставление легальных дефиниций понятия "доказательства" по УПК РФ и понятия "адвокатская тайна" приводит к выводу о том, что за основу при их формулировании законодателем был взят информационный подход, согласно которому к указанным правовым категориям относятся прежде всего сведения об определенных фактах*(1). Эта общая грань рассматриваемых понятий позволяет нам сравнить их между собой на предмет определения условий и процедур, допускающих в порядке исключения возможность использования сведений, связанных с деятельностью адвоката, в качестве доказательств обвинения по уголовному делу. Актуальность данного вопроса определяется интенсивным развитием практики Конституционного Суда РФ (далее - КС РФ), связанной с определением содержательных аспектов понятия "адвокатская тайна", а также совершенствованием системы процессуальных гарантий защищенности права обвиняемого на получение конфиденциальной юридической помощи по уголовным делам. Драйвером развития практики КС РФ в указанном направлении является inter alia возрастающая активность органов предварительного расследования, связанная с проведением следственных действий в помещениях, используемых адвокатами для своей служебной деятельности и хранения материалов адвокатских производств. Актуальность затронутой темы определяется также практикой ЕСПЧ в отношении развития конвенционных стандартов допустимости использования в доказывании по уголовным делам сведений, производных от адвокатской деятельности.

Обобщение правовых позиций КС РФ и ЕСПЧ позволяет нам сформулировать два основных подхода указанных судебных инстанций к интерпретации законоположений, составляющих институт адвокатской тайны в уголовном процессе: содержательный и процессуальный. При этом содержательный аспект предполагает нормативное определение существа сведений, включаемых в понятие адвокатской тайны, и через это регламентацию пределов действия гарантий конфиденциальности информации, полученной или созданной адвокатом в связи с обращением к нему за оказанием юридической помощи. Процессуальный аспект затрагивает правовое регулирование процедуры фиксации и получения сведений, которые потенциально могут иметь конфиденциальный характер, исходя из характеристик их носителя и места обнаружения (офис или автомобиль адвоката, адвокатское производство и т.п.).

Выделенные нами аспекты правового регулирования и правового понимания института адвокатской тайны диалектически обусловливают развитие друг друга. Как будет показано ниже, усложнение подходов к определению содержательной идентичности материалов адвокатских производств и иных форм хранения конфиденциальной информации вызвало динамичное развитие системы процессуальных гарантий, направленных на предотвращение произвольного вмешательства государственных органов в сферу автономной и конфиденциальной деятельности адвокатов, создание системы защиты их профессиональных рисков на фоне формирования доказательственной базы обвинения по уголовному делу.

Содержательно-нормативный аспект проблемы

Согласно легальной дефиниции к адвокатской тайне относятся любые сведения, связанные с оказанием адвокатом юридической помощи своему доверителю*(2). При этом Кодекс профессиональной этики адвоката к сведениям, составляющим профессиональную адвокатскую тайну, относит, в частности, факт обращения к адвокату, включая имена и названия доверителей, все доказательства и документы, собранные адвокатом в ходе подготовки к делу, сведения, полученные адвокатом от доверителей, информацию о доверителе, ставшую известной адвокату в процессе оказания юридической помощи, содержание правовых советов, данных непосредственно доверителю или ему предназначенных, условия соглашения об оказании юридической помощи, включая денежные расчеты между адвокатом и доверителем (п. 5 ст. 6).

Из этого определения следует, что базовым критерием, использованным законодателем для фиксации пределов конфиденциальности собранной адвокатом информации, является ее относимость к вопросу об оказании юридической помощи*(3). Прямой связи с понятием предмета доказывания по уголовному делу это определение не имеет, поскольку является частью специального правового регулирования, направленного на создание гарантий доверительного общения между адвокатом и лицом, обращающимся к нему за любой юридической помощью. Далеко не любые сведения, полученные адвокатом в связи с оказанием правовой помощи, могут быть трансформированы в уголовно-процессуальные доказательства даже при условии наличия соответствующего волеизъявления со стороны адвоката и его доверителя, но лишь те, которые отвечают более узкому стандарту уголовно-процессуальной "относимости", т.е. если они способны устанавливать юридически значимые обстоятельства по конкретному уголовному делу. Например, сведения о факте обращения подозреваемого за помощью к определенному адвокату, а также переданные им документы, не имеющие никакого значения для конкретного уголовного дела, содержательно не соотносятся с понятием доказательств, закрепленным в части 1 ст. 74 УПК РФ.

К содержательному критерию разграничения сведений, составляющих адвокатскую тайну, от иных сведений тесно примыкает критерий места хранения соответствующих предметов и документов. Речь идет о жилых и служебных помещениях, используемых для адвокатской деятельности, а также о материалах адвокатского производства, в отношении которых законом установлена фактическая презумпция относимости находящихся в них предметов и документов к адвокатской тайне. Законом предусмотрено единственное исключение из-под действия данной фактической презумпции, под которое подпадают случаи обнаружения в указанных помещениях и материалах орудий преступления и предметов, оборот которых запрещен или ограничен (ч. 3 ст. 8 Закона об адвокатуре). Данные предметы при условии их относимости к обстоятельствам конкретного уголовного дела и законности процедуры получения могут быть трансформированы управомоченными на то субъектами в уголовно-процессуальные доказательства путем производства процессуальных действий, указанных в УПК РФ. В остальных случаях своеобразно проявляет себя правило асимметрии допустимости доказательств, согласно которому материалы, полученные следователем из адвокатского производства, могут быть использованы лишь как доказательства защиты с согласия адвоката и его доверителя (обвиняемого). Предметы и документы, обнаруженные за пределами адвокатского производства, но в пределах жилого или служебного помещения, используемого для адвокатской деятельности, могут быть использованы в качестве доказательств обвинения по уголовному делу лишь при условии, что они содержательно не связаны с обращением к адвокату за оказанием законной юридической помощи. Данное положение получило развитие в практике КС РФ, который из объема понятия "адвокатская тайна" исключил сведения, дающие основание подозревать адвоката в совершении преступления.

Для обособления этой категории сведений КС РФ ввел оценочное понятие "собственно адвокатской деятельности"*(4). Вытекающие только из нее сведения защищены конфиденциальностью и иммунитетом против трансформации в уголовно-процессуальные доказательства обвинения. С другой стороны, разрешение вопроса о том, относятся те или иные сведения, хранящиеся у адвоката, к его "собственно профессиональной деятельности" или они сопряжены с возможной причастностью адвоката к преступлению, КС РФ в некоторых случаях (например, при осмотре места происшествия) оставил на исключительное усмотрение органов предварительного расследования. Осуществляя конституционно-правовое толкование положений пункта 3 ст. 8 Закона об адвокатуре, КС РФ в определении от 22 апреля 2014 г. N 732-О в некоторой степени нивелировал значение превентивного судебного контроля как гарантии объективного и независимого определения степени допустимого вмешательства следственных органов в автономную деятельность адвоката. Если указанная статья закона говорит о необходимости получения судебной санкции как об условии sine qua non производства любых следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий в отношении адвоката, то КС РФ требует санкции суда лишь при производстве таких процессуальных и оперативно-розыскных действий, которые вторгаются в сферу "собственно адвокатской деятельности". В каждом конкретном случае разрешение вопроса о правовой природе деятельности адвоката, следовательно, и о правовом режиме осуществления в отношении него процессуальных действий a priori отнесено КС РФ к сфере усмотрения следственных органов*(5). Иными словами, достаточно обоснованного подозрения адвоката в совершении преступления, для того чтобы управомоченные должностные лица получили право производить отдельные оперативно-розыскные мероприятия и следственные действия в отношения адвоката в обход процедур оперативного судебного контроля. Препятствий для последующей легализации полученных данных в качестве доказательств при условии их соответствия стандартам уголовно-процессуального доказывания не имеется. Разумеется, пределы действия указанных правовых позиций КС РФ должны толковаться в системном единстве с его подходами, сформулированными в более раннем определении от 8 ноября 2005 г. N 439-О. Однако семантически данное решение КС РФ 2005 г. было построено на постулировании обязательности судебного санкционирования только тех действий публичных органов уголовного преследования, которые должны производиться в жилых и служебных помещениях, используемых для адвокатской деятельности. Поэтому процедура, предполагающая получение судебного решения, не действует в случаях, когда адвокат находится в ином помещении, не являющемся его официальным служебным местом*(6).

Несформулированность позиций КС РФ в более общем ключе (в отношении самой личности адвоката, иных помещений, где он может находиться) сделало возможным дальнейшую эволюцию этих позиций в направлении ограничительного толкования положений пункта 3 ст. 8 Закона об адвокатуре спустя девять лет.

Введение КС РФ в 2014 г. концепта "собственно адвокатской деятельности" в ткань свои правовых позиций относительно критериев определения допустимости вмешательства следственных органов в профессиональную деятельность адвокатов, на наш взгляд, ослабило гарантии защиты адвокатской тайны*(7).

Дальнейшая практика КС РФ стала развиваться по пути еще более узкого толкования рамок понятия "адвокатская тайна", расширяя сферу изъятий из нее за счет сведений, которые могут свидетельствовать о злоупотреблениях правом на защиту и предполагаемой криминальной деятельности третьих лиц. В постановлении от 17 декабря 2015 г. N 33-П КС РФ пришел к выводу, что вмешательство органов государственной власти во взаимоотношения подозреваемого, обвиняемого с избранным им адвокатом (защитником), в том числе путем доступа к материалам, включающим сведения о характере и содержании этих взаимоотношений, может иметь место лишь в исключительных случаях - при наличии обоснованных подозрений в злоупотреблении правом со стороны адвоката и в злонамеренном его использовании со стороны лица, которому оказывается юридическая помощь. При этом ознакомление представителей государственной власти с такими материалами в полном объеме без обоснования предшествующих злоупотреблений правом при оказании юридической помощи является избыточным и произвольным посягательством на права защиты. В том же решении имеются ссылки на "собственно профессиональную деятельность адвоката" как сферу его гарантированной автономии и "преступления, связанные со злоупотреблением правом на защиту со стороны адвоката, доверителя и (или) третьих лиц", как необходимое основание и условие для трансформации материалов адвокатского производства в доказательства обвинения.

Процессуальный аспект проблемы

Приведенное выше ограничительное толкование содержательных характеристик адвокатской тайны вызвало необходимость развития процессуальных гарантий против произвольного вмешательства государственных органов в конфиденциальные отношения адвоката и его доверителя. Прежде всего, необходимо отметить экстраполяцию КС РФ гарантий предварительного судебного контроля на любые следственные действия, связанные с поиском и изъятием материалов адвокатских производств и иных материалов в жилых и служебных помещениях, используемых для адвокатской деятельности. Само по себе данное положение, не вызывающее никаких возражений, ставит ряд вопросов. Будут ли распространены данные процессуальные гарантии на случаи производства следственных действий в отношении адвоката за пределами его жилого или служебного помещения, например, в случае необходимости освидетельствования адвоката, осмотра его автомобиля или места происшествия? Необходимо иметь в виду, что согласно закону изъятие каких-либо предметов и документов не является основной целью данных следственных действий, а местом их производства может быть кабинет следователя, общественное заведение и т.д. Следуя правовым позициям КС РФ из определения от 22 апреля 2014 г. N 732-О, ни предварительной, ни последующей судебной санкции в данных случаях требоваться не будет, а сведения, полученные таким путем, могут быть использованы в качестве доказательств обвинения.

Далее можно поставить вопрос: исходя из каких критериев суд, санкционирующий производство обыска, будет устанавливать признаки криминального злоупотребления правом на юридическую помощь? Фактически суду предлагается высказаться об обоснованности подозрения адвоката и (или) его доверителя, а равно третьего лица в совершении преступления. Может ли данный вопрос быть положительно решен судом до возбуждения уголовного дела по факту предполагаемых злоупотреблений? Не приведет ли подобная постановка вопроса к практике необоснованного возбуждения уголовных дел в отношении адвокатов с единственной целью - обеспечить конституционно-правовые основания для изъятия материалов адвокатского производства? Согласно правовой позиции КС РФ признаки криминального злоупотребления правом, оправдывающие выемку отдельных материалов адвокатского производства, могут усматриваться и в действиях третьих лиц. Каковы гарантии, что в качестве таких лиц не будут в отдельных случаях выступать провокаторы со стороны правоохранительных органов?

Еще одним вопросом, не нашедшим однозначного разрешения в практике КС РФ, является соблюдение конституционных и конвенционных гарантий в отношении сведений, составляющих адвокатскую тайну, когда производство следственных действий не терпит отлагательства. Отсутствие соответствующих положений в части 5 ст. 165 УПК РФ, а также особое мнение судьи Конституционного Суда РФ К.В. Арановского к постановлению от 17 декабря 2015 г. N 33-П наводят на мысль, что в отношении следственных действий, проводимых в жилых и служебных помещениях адвокатов, возможен лишь предварительный судебный контроль. Но как быть в случаях, когда местом совершения преступления становится помещение адвокатского образования? Применительно к этому и другим случаям, связанным с возможными нарушениями конституционно-правового режима производства следственных действий в помещениях адвокатов, единственным эффективным средством правовой защиты остается институт ретроспективного судебного контроля, предусмотренный статьей 125 УПК РФ. Однако этот инструмент судебного контроля имеет ряд особенностей, ослабляющих его эффективность. Во-первых, закон предусматривает пятисуточный срок для назначения судебного заседания по жалобе заявителя. Этого срока может вполне хватить для того, чтобы трансформировать результаты обыска в адвокатском образовании в доказательства по уголовному делу и вынести на основании данных доказательств ряд правоприменительных решений, сопряженных с ограничением конституционных прав обвиняемого или адвоката-защитника, а также с причинением иного вреда их процессуальным интересам. Кроме того, пределы полномочий суда согласно статье 125 УПК РФ ограничиваются констатацией незаконного характера действий, бездействия и решений органов уголовного преследования и требованием их устранения. Самостоятельно устранить допущенные нарушения, исключить недопустимые доказательства, возвратить адвокату неправомерно изъятые материалы суд не вправе. На наш взгляд, подобное положение дел вызывает необходимость, во-первых, изменения положений статьи 125 УПК РФ путем закрепления за судом права устранять допущенные органами расследования нарушения, а, во-вторых, дополнения части 5 ст. 165 УПК РФ положением о том, что осмотр места происшествия в помещениях, используемых для адвокатской деятельности, может проводиться без судебного решения только в случаях, не терпящих отлагательства, с последующим уведомлением в течение 24 часов прокурора и судьи, с правом последнего признать полученные в результате незаконного следственного действия доказательства недопустимыми. Расширение сферы применения части 5 ст. 165 УПК РФ за счет включения в нее случаев производства осмотра места происшествия в соответствующих помещениях мы полагаем соразмерным публично-правовым целям расследования преступлений при условии эффективной реализации механизма судебного контроля в отношении законности действий следователя в течение суток.

В научной среде неэффективность механизмов оперативного судебного контроля в сфере обеспечения адвокатской тайны обусловливает появление предложений о введении уголовной ответственности за незаконное вмешательство в деятельность адвоката*(8), а также более радикальных в институциональном аспекте предложений о введении в досудебное производство процессуальной фигуры следственного судьи*(9). Специфика настоящей статьи не позволяет нам глубоко вдаваться в существо указанных предложений при общей положительной их оценке. Отметим лишь, что наличие предварительного и ретроспективного контроля со стороны следственного судьи в отношении оснований, процедуры и результата производства следственных действий в отношении адвокатов, c точки зрения ЕСПЧ, эффективно минимизирует риски злоупотреблений со стороны органов уголовного преследования*(10).

Следующим шагом в развитии процессуальных гарантий института адвокатской тайны стало правило о необходимости возможно большей конкретизации предмета обыска (выемки), проводимого в помещениях, используемых адвокатами. Данная правовая позиция КС РФ полностью следует прецедентной практике ЕСПЧ, не раз признававшего российские власти ответственными за нарушение статьи 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - ЕКПЧ) в связи с чрезвычайно широкими и стереотипными формулировками судебных решений о производстве обыска в жилых и служебных помещениях адвокатов*(11).

Степень конкретизации предмета поиска остается на усмотрение правоприменителя, однако КС РФ предписал: в соответствующем судебном решении должно быть указание на отыскиваемый предмет или документ. Правила производства обыска (или иного следственного действия) в подобной ситуации дополнились правилами о недопустимости изъятия, оглашения, фото-, видеофиксации материалов адвокатского производства, не указанных в решении суда, кроме предметов, оборотоспособность которых ограничена.

Вместе с тем даже при условии включения указанной правовой позиции КС РФ в уголовно-процессуальный закон положения последнего нельзя будет в полной мере признать соответствующими релевантным международным стандартам по следующим причинам. Разработанный ЕСПЧ стандарт законности проведения обыска в помещениях, используемых адвокатом для проживания или осуществления своей профессиональной деятельности, помимо определенности предмета поиска, предусматривает необходимость учета тяжести преступления, в связи с которым проводятся следственные действия, а также обеспечения присутствия в месте производства обыска независимого наблюдателя, имеющего юридическую квалификацию, которая позволяет распознавать привилегированные материалы*(12). Ни законодательно, ни на уровне решений КС РФ данные правовые позиции ЕСПЧ не учтены. Ни институт понятых, ни сформулированная КС РФ концепция "злоупотребления правом, носящего преступный характер" в силу очевидных причин не соответствуют отмеченным стандартам ЕСПЧ.

Вполне оправданным с точки зрения принципа соразмерности правоограничений было бы введение законодательного запрета на производство следственных действий в отношении адвоката по уголовным делам о преступлениях небольшой тяжести. Сама по себе формулировка "злоупотребление правом, носящего преступный характер" требует либо законодательного уточнения, либо разъяснения на уровне правовых позиций Пленума Верховного Суда РФ, иначе сфера дискреции правоприменителя остается слишком широкой, а предсказуемость применения положений закона об охране адвокатской тайны существенно снижается. Отсутствие в законе и на уровне правовых позиций КС РФ четких ориентиров, определяющих соразмерность вмешательства следственных органов в сферу личной автономии и профессиональной тайны адвоката, снижает и эффективность судебного контроля в отношении законности оснований такого вмешательства.

Возвращаясь к проблеме "третьих лиц", подозрение которых в причастности к преступным формам злоупотребления правом на защиту, по мысли КС РФ, может быть признано достаточным основанием для санкционирования обыска в адвокатском образовании, нужно отметить следующее. В постановлении ЕСПЧ по делу "Юдицкая и другие против России" от 12 февраля 2015 г. в качестве одного из упреков национальным властям было указано на то, что подозрения о совершении преступления одним адвокатом (третьим лицом) были использованы в качестве основания для производства обыска в помещениях, занимаемых другими адвокатами. Проведение обыска без достаточного обоснования наличия связи между действиями третьего лица и адвокатами, в отношении которых проводятся следственные действия, по мнению ЕСПЧ, не отвечает стандарту "законности" правоограничений и их "необходимости в демократическом обществе".

Проведенное исследование позволяет нам сделать несколько выводов.

1. Осуществленное КС РФ сужение нормативного содержания понятия "адвокатская тайна" путем введения оценочной категории "злоупотребление правом на защиту" создает повышенные риски несоразмерного законным целям вмешательства следственных органов в конфиденциальные взаимоотношения адвоката и его доверителя.

2. Соответствующее международным стандартам положение о необходимости конкретизации в судебных решениях предмета обыска (выемки) само по себе не способно компенсировать указанные выше риски при игнорировании целостной системы правовых гарантий, разработанных ЕСПЧ, предусматривающих учет степени тяжести преступления, в связи с которым проводятся следственные действия, а также участия в них квалифицированного независимого наблюдателя, которым может быть представитель адвокатской палаты или адвокатского образования.

3. За рамками конституционных гарантий защиты профессиональных рисков остаются интересы адвокатов при производстве в отношении них ряда следственных действий и оперативно-розыскных мероприятия за пределами помещений, используемых ими для профессиональной деятельности.

4. Институт ретроспективного судебного контроля, предусмотренный статьей 125 УПК РФ, не является достаточно эффективным средством правовой защиты в отношении законности следственных действий, проводимых в отношении адвокатов, особенно когда производство таких действий не терпит отлагательства.

Полагаем, решению указанных проблем будет способствовать внесение изменений в УПК РФ, закрепляющих особенности производства следственных действий в отношении адвоката (конкретизация предмета поиска при принятии решений о производстве следственных действий, учет степени тяжести преступлений, в связи с которыми производятся следственные действия, участие в них квалифицированного независимого наблюдателя от органов адвокатской палаты). Необходимо распространить гарантии предварительного судебного контроля на все допустимые следственные действия в отношении адвоката, совершенствовать положения части 5 ст. 165 УПК РФ за счет распространения ее регулирования на производство осмотра места происшествия - помещения, используемого адвокатом, в случаях, не терпящих отлагательства; расширить предмет и пределы судебного контроля в рамках статьи 125 УПК РФ за счет включения в него вопросов относимости изъятых предметов к адвокатской тайне и предоставления суду права отменять незаконные решения следователя и применять иные меры по устранению нарушений органов публичного уголовного преследования.

Библиография

Адвокатская тайна: сб. материалов / сост. Н.М. Кипнис. - М.: Американская ассоциация юристов, 2011.

Гриненко А.В. Адвокатская тайна и эффективность защиты по уголовным делам // Адвокатская практика. 2015. N 5.

Диков Г.В. Участие адвоката в судебном процессе: подходы Европейского суда / Адвокатская палата г. Москвы. - М.: Развитие правовых систем, 2014.

Ковтун Н.Н. Институт специализированных следственных судей: к дискуссии о векторах законодательной воли // Российский журнал правовых исследований. 2015. N 2.

Пилипенко Г.Л. Адвокатская тайна: теория и практика. - М.: Информ-Право, 2009.

Пилипенко Ю.С. Адвокатская тайна: законодательный, этический, правоприменительный аспекты. - М.: Информ-Право, 2009.

Рагулин А.В. О совершенствовании законодательства в направлении охраны профессиональных прав адвокатов // Ученые труды Российской Академии адвокатуры и нотариата. 2009. N 4.

Стандарты справедливого правосудия (международные и национальные практики) / колл. авторов / под ред. Т.Г. Морщаковой. - М.: Мысль, 2012.

Стецовский Ю.И. Принцип профессиональной тайны адвоката // Адвокат. 2008. N 3.

------------------------------------------------------------------------

*(1) В научной доктрине и на уровне рекомендательных актов адвокатского сообщества предпринимаются попытки совершенствования дефиниции адвокатской тайны. См., например, Рекомендации по обеспечению адвокатской тайны и гарантий независимости адвоката при осуществлении адвокатами профессиональной деятельности, утв. решением Совета ФПА России от 30 ноября 2009 г. Адвокатская тайна: Сб. материалов / сост. Н.М. Кипнис. - М.: Американская ассоциация юристов, 2011; Пилипенко Г.Л. Адвокатская тайна: теория и практика. - М.: Информ-Право, 2009. С. 50.

*(2) См. пункт 1 ст. 8 Федерального закона от 31 мая 2002 г. N 63-ФЗ "Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации".

*(3) Упрощенность и прагматическая ориентированность легальной дефиниции адвокатской тайны неоднократно отмечалась в научных исследованиях. См, например: Пилипенко Ю.С. Адвокатская тайна: законодательный, этический, правоприменительный аспекты. - М.: Информ-Право, 2009. С. 110.

*(4) См. определение Конституционного Суда РФ от 22 апреля 2014 г. N 732-О.

*(5) Данный вывод справедлив в отношении всех следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий, кроме допроса адвоката, обыска (выемки) в жилых и служебных помещениях, используемых им для своей профессиональной деятельности, а также действий и мероприятий, которые по общему правилу требуют предварительного судебного решения (например, контроля и записи переговоров).

*(6) Гриненко А.В. Адвокатская тайна и эффективность защиты по уголовным делам // Адвокатская практика. 2015. N 5. С. 15-19.

*(7) О необходимости экстраполяции гарантий предварительного судебного контроля в отношении всех без исключения следственных действий, предполагающих возможность получения тех или иных профессиональных данных адвокатов, см., например: Стецовский Ю.И. Принцип профессиональной тайны адвоката // Адвокат. 2008. N 3. С. 3-7.

*(8) Рагулин А.В. О совершенствовании законодательства в направлении охраны профессиональных прав адвокатов // Ученые труды Российской Академии адвокатуры и нотариата. 2009. N 4. С. 14-19.

*(9) Ковтун Н.Н. Институт специализированных следственных судей: к дискуссии о векторах законодательной воли // Российский журнал правовых исследований. 2015. N 2. С. 174-182.

*(10) В сравнительно-правовом контексте заметим: именно наличие эффективного ретроспективного судебного контроля в отношении результатов обыска в адвокатском образовании со стороны следственного судьи было одним из решающих доводов в пользу вывода ЕСПЧ о соблюдении стандартов ЕКПЧ в деле "Официальный сайт ЕСПЧ: http://hudoc.echr.coe.int/eng#.

*(11) См. постановления ЕСПЧ по делу "Алексанян против России" от 22 декабря 2008 г.; "Смирнов против России" от 7 июня 2007 г., "Колесниченко против России" от 9 апреля 2009 г., "Юдицкая и другие против России" от 12 февраля 2015 г. // Официальный сайт ЕСПЧ: URL. (дата обращения 13.03.2016).

*(12) Стандарты справедливого правосудия (международные и национальные практики) / колл. авторов / под ред. Т.Г. Морщаковой. - М.: Мысль, 2012. С. 456-473; Диков Г.В. Участие адвоката в судебном процессе: подходы Европейского суда / Адвокатская палата г. Москвы. - М.: Развитие правовых систем, 2014. С. 187-209.