Международные судебные органы в евразийской интеграции (проблемы теории международного права) (Л.П. Ануфриева, журнал "Актуальные проблемы российского права", N 10, октябрь 2015 г.)

Международные судебные органы в евразийской интеграции (проблемы теории международного права)

Л.П. Ануфриева,

доктор юридических наук, профессор кафедры

международного права Московского

государственного юридического университета

имени О.Е. Кутафина (МГЮА),

почетный работник высшего профессионального

образования Российской Федерации

Журнал "Актуальные проблемы российского права", N 10, октябрь 2015 г., с. 193-201.

Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта N 15-03-00836.

На протяжении многих лет в предшествующие периоды осуществления всестороннего межгосударственного сотрудничества вопросы экономической интеграции с той или иной степенью интенсивности обсуждались международно-правовой доктриной как в зарубежной, так и в отечественной литературе. Разнообразие позиций в ходе дискуссий в конечном итоге привели к весьма позитивным результатам - значительному обогащению науки международного права за счет анализа новых сфер и форм международного взаимодействия государств. В то же время, приступая к освещению проблем, касающихся места международных судебных учреждений в региональных интеграционных процессах, в том числе и в рамках евразийской интеграции, и их роли, которую они призваны в них играть, сразу важно сделать одно общее замечание: в современных публикациях нередко выдвигаются констатации или предлагаются понятия, которые не всегда обладают фундированной основой и, значит, безупречностью в юридическом плане. В частности, ныне делаются активные попытки не только распространить термин "интеграционное право", но и внедрить понятие "интеграционное правосудие". Более того, квалифицируя последний как "феномен современной международной жизни", авторы волей-неволей подают его в качестве будто бы a priori бесспорной неотъемлемой части настоящей действительности: "Интеграционные процессы, охватившие разные регионы планеты после Второй мировой войны, вызвали к жизни феномен интеграционного правосудия. Интеграционное правосудие связано с созданием и деятельностью интеграционных объединений государств в экономической и других сферах жизни".

Тот факт, что интеграционные процессы в мире объективно требуют также и создания специальных судебных, арбитражных или иных учреждений, действующих в рамках соответствующих объединений, сам по себе не вызывает сомнений. Однако утверждение о том, что интеграция порождает якобы отдельный вид "правосудия" - "интеграционное правосудие", - пожалуй, не выдерживает критики. С этим, равно как и с апологетикой понятия "интеграционное право" в противовес, скажем, более приемлемой категории "право интеграционных сообществ/объединений/образований" либо "права международной экономической интеграции", вряд ли можно согласиться. Дело в том, что выражение "интеграционное правосудие", несомненно, несет в себе квалификационный оттенок - указание на отличительное свойство данной системы правосудия. Между тем принципиально правосудие как таковое отличается прежде всего по критерию его природы, т.е. принадлежности к соответствующей правовой системе, в недрах и рамках которой оно возникает, функционирует и развивается, - либо системе международного, либо внутригосударственного (национального) права. Таким образом, с точки зрения его дифференциации следует вести речь о "международном правосудии" и о системах "национального правосудия". Возможно ли причислить так называемое "интеграционное правосудие" к национальному? - Конечно, нет! Следовательно, оно должно быть отнесено к "международному правосудию", имея в виду, что как само сотрудничество государств в рамках интеграции не может быть реализовано без посредства международного права, так и организация и отправление правосудия в этом случае базируются на международно-правовых механизмах. В итоге необходимо заключить, что словосочетание "интеграционное правосудие" вводит в заблуждение, внушая мысль, будто имеется якобы какая-то "третья" разновидность правосудия, чего на самом деле не существует. Категорическое несогласие вызывает, в свою очередь, и концепция "моделей" так называемого "интеграционного правосудия", куда включается арбитраж, а иногда и средства политического урегулирования, что свидетельствует об игнорировании существа самого понятия "правосудие".

Равным образом сомнителен и тезис об интеграционном праве, который, в свою очередь, не в состоянии точно отразить явление: в форме противопоставления международному и внутригосударственному праву данное понятие должно неминуемо привести к выводу о том, что это - якобы третья система права. Включение же одноименной отрасли - "интеграционное право" - в международное право, как представляется, еще менее может заслужить поддержку в силу противоречия объективной реальности. В первом случае контраргументом служит факт, что в мире существуют лишь две системы права: международное и внутригосударственное. Применительно же ко второму варианту допущения следует подчеркнуть, что для отраслеобразования в международном праве характерно наличие общего регулируемого объекта - специфических международных (междувластных) отношений и главенствующих норм - специальных (отраслевых) принципов. Между тем так называемое "интеграционное право" лишено собственного материального базиса - таких общественных отношений, которые обладали бы единством характеристик во всех интеграционных образованиях и регулировались бы одними и теми же принципами. В реальности все наоборот: каждое интеграционное объединение учреждено и действует на основе созданных только им правил поведения, заключенных в его договорах, подчиняется актам органов, принятых только этим объединением, и развивается в соответствии лишь с теми целями, задачами и принципами, которые сформулированы государствами - членами данного образования, и т.п. Так, в одних объединениях провозглашаются принципы сближения и выравнивания уровней экономического развития участвующих в интеграции государств (Совет экономической взаимопомощи в прошлом); в других в качестве основополагающих действуют принципы субсидиарности и пропорциональности (ЕС); в третьих - в ранге ведущих закрепляются принципы уважения особенностей политического устройства государств-членов, обеспечения взаимовыгодного сотрудничества, равноправия и учета национальных интересов сторон (ЕАЭС). Таким образом, возможности для предметно-отраслевой идентификации явления и понятия "интеграционное право" в международном праве явно отсутствуют, вследствие чего этот термин нередко используется там, где интеграционного сотрудничества и интеграционных процессов в собственном смысле слова нет. Типичной ситуацией в этом плане является отнесение к международным объединениям якобы интеграционного типа Всемирной торговой организации, Совета Европы, Организации американских государств (ОАГ).

Подчеркнем еще раз: отрасль международного права неизбежно должна характеризоваться наличием стержневых для нее принципов и норм, регулирующих соответствующие специфические общественные отношения. При этом правовое регулирование международных отношений в рамках интеграционных объединений невозможно без участия и использования фундаментальной основы международного права - общепризнанных принципов и норм. Полагаем, что в подобных обстоятельствах целесообразнее и точнее говорить "о праве международной экономической интеграции" (институте правового регулирования международной экономической интеграции) либо о "праве интеграционных объединений/образований" как неотъемлемой части системы международного права, не определяя пока ее место в структуре последнего (но, скорее всего, как составляющей международного экономического права). Столь же недвусмысленно стоит возразить насаждению и иных всевозможных терминологических "новообразований", имеющих в своем составе прилагательное "интеграционный", как некий аксиоматичный квалифицирующий признак. В большинстве случаев аттрибутив "интеграционный" указывает на сферу действия того или иного явления, предмета, фактора или понятия: "в пределах интеграции" - и имеет явно ограничивающе-пространственное значение или определение "характера". Ни в первом, ни тем более во втором смыслах - для целей установления свойств (характера) правосудия - словосочетание "интеграционное правосудие" не выглядит как приемлемое (ведь вряд ли можно ставить вопрос о наличии космического, воздушного, рыболовного или морского правосудия, по аналогии с сельским либо городским правосудием во внутригосударственном праве!). Однако сказанное не должно восприниматься в качестве отрицания специфики интеграционных отношений как таковых, которая, разумеется, присутствует в любом случае, когда государства вступают на путь, обусловливающий более высокую ступень взаимодействия (прежде всего политико-экономического) друг с другом, которое сопровождает интеграционное сотрудничество. Оправданно использование прилагательного "интеграционный" для обозначения особых черт каких-либо явлений, присущих имманентно или обусловленных, производных от процессов интеграции, т.е. в целях указания на ограниченность применения в пространстве или по кругу участников либо на их характер (например: "интеграционная структура", "интеграционные органы", "интеграционные связи или отношения", "интеграционное сотрудничество", "интеграционные соглашения" и т.п.). Соединение же его с существительным "правосудие" делает словосочетание по меньшей мере двусмысленным.

Как уже отмечалось выше, вопросы интеграции с той или иной интенсивностью в доктрине международного права обсуждались как отечественными, так и зарубежными авторами задолго до нынешнего этапа ее развития. При этом вполне объяснимо, почему в предшествующий период международными судебными учреждениями занимались преимущественно западные ученые, и лишь сегодня некоторые из перечисленных моментов приковывают к себе внимание российских исследователей. В этот ряд входит и проблема воздействия международных судебных органов и их практики на развертывание и поступательное развитие международной экономической интеграции и прежде всего, разумеется, евразийской интеграции.

В то же время понятно, что не только новые, но и ранее существовавшие проблемы интеграции сегодня очевидно заявляют о себе как о предмете, к которому необходимо возвращаться вновь и вновь, поскольку в несколько изменившихся реалиях соответствующие явления способны приобрести совершенно иную конфигурацию или необходимость рассмотрения в другом ракурсе. Международные органы правосудия, существующие в рамках интеграции, изучались большей частью с традиционным уклоном в их "встроенность" в западноевропейскую интеграцию и конкретно с углублением в материалы практики Суда ЕЭС. Применительно к интеграционным процессам в Западной Европе ключевое значение имело дело "Van Gend en Loos" (решение от 5 февраля 1963 г.), дело "Costa v. ENEL" (решение от 15 июля 1964 г.), которыми был оформлен фундамент для зарождения и последующего развития концепции "права сообществ". В упомянутых и последующих актах (в особенности в решении 1991 г. по объединенному делу C-6/90 и C-9/90 "Франкович, Бонифаци и другие против Италии") проводилась идея автономности "права сообществ" как самостоятельного правопорядка, отделенного от международного права, что, собственно, и закладывается в основу концепции его существования в качестве якобы "третьей" системы права. В частности, в решении 1964 г. Суд ЕЭС констатировал: "В противовес обычным международным соглашениям договор о ЕЭС создает собственный правопорядок". И сегодня, спустя 50 лет, конструкция "собственного правопорядка" поддерживается всеми имеющимися у Союза юридическими средствами, включая нормативные источники, их применение и толкование. Так, ст. 344 Лиссабонского договора - Договора о функционировании Европейского Союза (ДФЕС), а ранее ст. 292 Договора о ЕС устанавливает исключительную юрисдикцию Суда ЕС в спорах между государствами - членами Союза по вопросам "права ЕС". Следуя этим положениям, Суд ЕС в 2006 г. в деле "MOX Plant" указал, что только он имеет исключительную юрисдикцию по вопросам применения и толкования права ЕС, включая те нормы международного права, которые стали частью правопорядка ЕС. Данное дело свидетельствует о титанических усилиях Суда обеспечить соблюдение этого требования даже тогда, когда соответствующие международные договоры предусматривают, помимо судебных, и иные механизмы разрешения споров. С другой стороны, в этом, как, впрочем, и в других делах, Суду так и не удалось дистанцироваться от правовой основы интеграционного объединения, существующей объективно как части международно-правовой реальности. Невзирая на это, не только западноевропейская теория, но и российские специалисты, следуя в русле судебной практики и доктрины ЕС, выступают в пользу "третьей системы" - "права ЕС", при том, что, конечно, существуют и противоположные мнения.

Как бы там ни было, несмотря на объявление критики наднационализма "огульной" и будто бы решенности в отечественной литературе вопросов о наднациональности Евразийского Союза и его Суда, эта проблема остается злободневной, важной и по-прежнему требующей строгого научного анализа. Вообще объективности ради стоит отметить, что позиционирование самого интеграционного объединения, его органов и судебного учреждения (и не только Суда ЕС) в качестве "наднациональных" является в современных условиях типичным подходом к их квалификации с точки зрения юридической природы, по степени обоснованности и приемам аргументации иногда граничащим с одиозностью. Иначе характеризовать высказывания, встречающиеся в сегодняшних публикациях, затруднительно: "В силу того, что такого рода процессы (интеграционные. - Прим. Л.А) происходят на основании соглашений, без использования вооруженных сил, неизбежны передача каждым из его участников части своих полномочий создаваемому надгосударственному органу и согласие с включением в свою правовую систему законодательства нового образования". Имели место утверждения, направленные на отказ от "классической" международно-правовой концепции применительно к основам объединения, и в отношении Евразийского экономического союза.

В попытках доказать применимость "наднациональных" конструкций к евразийской интеграции используется все, вплоть до перенесения на международно-правовую почву внутригосударственных моделей. Одним из примеров подобного рода является приспособление для "нужд наднационализма" теории "разделения властей": "Учитывая, что система наднациональной власти также характеризуется основополагающими элементами принципа разделения властей, необходимо подчеркнуть особую роль Суда ЕврАзЭС как органа, призванного устанавливать равновесие между властными органами наднационального объединения с целью опосредованной защиты прав субъектов экономической деятельности". Сомнения в обоснованности этого суждения усиливаются в свете осознания того, что органы в международном объединении не являются на самом деле "властью" (как это обусловлено обычным смыслом слова, практикуемого во внутригосударственной сфере), да и "разделение властей" с учетом этого в сфере межгосударственных отношений выглядит не буквально. Еще более обнажают ошибочность приведенных в цитируемых фрагментах высказываний ссылки на конституционно-правовые исследования: "Известно, что генетической особенностью судебной власти является ее способность и возможность "оказывать влияние на решения и действия других властей, уравновешивать их". Именно эта способность вести поиск баланса интересов, уравновешивать ценности, лежащие в основе интеграции, и будет определять, на наш взгляд, эффективную деятельность Суда ЕАЭС". В приложении к международно-правовой области контрпродуктивность такого подхода кажется очевидной, поскольку "генетические особенности" судебной власти в государстве и судебных учреждений в международном праве коренным образом разнятся. Таким образом, механическое перенесение на международно-правовую почву (интеграции в том числе) каких-либо внутригосударственных моделей вряд ли допустимо.

Наряду с этим и по сей день не устранен вопрос: распространяется ли на интеграционные объединения международное право, не возникает ли по мере укрепления связей внутри образования некоей третьей - не могущей быть отнесенной ни к международному, ни к внутригосударственному праву - системы права, т.е. "права интеграции", либо "интеграционного права"? При этом не праздной выглядит и дилемма: существуют или нет действительные основания для выделения, например, "права интеграции", или "права интеграционных образований/объединений", в соответствующую категорию, способную претендовать на обособленность в рамках международного права? Если раньше, в советский период, не единодушно, но довольно устойчиво использовались понятия "право социалистической экономической интеграции", "право западноевропейской интеграции", то ныне особняком стоит явление, как указывалось, "право Европейского Союза", а в ряде случаев и "европейское интеграционное право". Если отбросить последнее как понятийную категорию, то куда все же отнести совокупность правовых предписаний, касающихся иных (большей частью субрегиональных) экономических образований?

Действительно, интеграционные образования, "творящие" для своего функционирования соответствующие нормы, располагают определенным потенциалом для сегрегирования. Но насколько обусловлено качество таких норм выступать "третьей" средой? Конечный вывод на этот счет прогнозируем: вряд ли кто будет оспаривать хотя бы тот факт, что правовой фундамент интеграционных образований, в том числе и европейских сообществ, составляют международные договоры, следовательно, отрицание присутствия международно-правовых характеристик в анализируемом явлении по меньшей мере неоправданно. Вдобавок к этому подчеркнем, что и достижение провозглашенных при создании интеграционного объединения целей, в том числе сближение и унификация права как одного из значимых критериев объединительного процесса пролегает также в целом в русле международного права. Можно ли, не рискуя серьезно исказить объективную природу актов, принимаемых органами интеграционных сообществ (заметим, в силу положений учредительных актов!), и уж тем более международных соглашений, заключаемых во исполнение данных решений, оторвать последние от международного права и его источников?

Оправданность отрицания "разрыва" "права интеграционных объединений" с международным правом демонстрируют функционирование интеграционных объединений, образованных в течение последних десятилетий, в том числе на постсоветском пространстве, и их правовые основы. Достаточно указать на важнейшую составляющую формирования "права ЕврАзЭС", а ныне "права Евразийского экономического союза", которая обеспечивается посредством реализации функции судебных институтов по толкованию учредительных договоров сообществ в их сочетании с другими международными соглашениями, единообразному применению норм, заключенных в них, в соответствии с установленными в уставных актах целями всеми органами интеграционного сообщества, включая и суд.

Новым импульсом для активизации обсуждения различных идей и путей формирования "права интеграционных сообществ", обращения в этих целях к опыту и "праву ЕС" послужило появление объединений, возникших на евразийском пространстве - Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС), Таможенного союза и, наконец, в нынешних условиях - Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Особенное внимание привлечено в главным рычагам интеграции, к которым все с большей настойчивостью стали относить судебные органы, включенные в формат интеграционных связей государств-участников. Если раньше этот вопрос, как указывалось, анализировался на материале Европейских экономических сообществ, а на настоящем этапе - Европейского Союза, что закономерно объяснялось причинами объективного порядка, то ныне (и это тоже фактор объективной реальности) акценты явно сместились в сторону другого предмета - сотрудничества стран евразийского пространства. В частности, В.Н. Лихачев пишет: "Обращает на себя внимание обязательное присутствие в интеграционном комплексе судебных структур. Это объясняется и логикой междувластного, межсуверенного взаимодействия субъектов-государств, и практическим смыслом создания самой организации, которая тоже становится международным актором sui generis. Судебная (арбитражная, третейская) составляющая, таким образом, органичный институт евразийской экономической интеграции. Это - сегодня. В дальнейшем, что очевидно, он сохранит свои функциональные ориентиры и действия в более широком масштабе, переключившись на другие, помимо экономического профиля, группы социальных отношений. С этой точки зрения надо признать прагматичной идею наличия у Евразийского союза в будущем собственного (автономного) судебного учреждения. К такому выводу, по крайней мере, подталкивает история важнейшего и достаточно эффективного интеграционного проекта XX-XXI вв. под названием "Европейский Союз'". Правда, оптимизм в отношении перспектив нового международного судебного учреждения суда разделяется не всеми.

Характеризуя сущность международного суда как института интеграционного объединения, специалисты по западноевропейской интеграции подчеркивают, что "организация, компетенция и порядок функционирования Суда... в значительной степени подчинены одной задаче - поставить во главу угла практической деятельности данного органа цели и ценности... интеграции". Думается, эта констатация приемлема и в отношении международных судебных учреждений, созданных евразийской интеграцией.

Поскольку практика Суда ЕАЭС пока ничтожна, что не позволяет выявить, насколько успешно решаются вышеуказанные задачи, целесообразно обратиться хотя бы к нормативной основе последнего как интеграционного органа. В еще большей мере, думается, оправданно внимание к результатам деятельности его предшественника - Суда ЕврАзЭС, несмотря на весьма короткий срок существования последнего в качестве судебного института Таможенного союза и ЕврАзЭС. Даже в условиях наличия сравнительно резкой (и по большей части справедливой) критики в адрес его деятельности, имеющейся в российских публикациях, не стоит игнорировать очевидный факт, что Суд состоялся. Это произошло во многом благодаря стремлению осуществить полномочия, предусмотренные ст. 8 Договора об учреждении Евразийского экономического сообщества (в ред. Протокола от 6 октября 2007 г. о внесении изменений в Договор об учреждении Евразийского экономического сообщества от 10 октября 2000 г.), по расширению его компетенции в связи с образованием Таможенного союза, реализации единообразного применения договаривающимися сторонами соглашения о создании ЕврАзЭС и других действующих в рамках Сообщества договоров и принимаемых органами ЕврАзЭС решений. Кроме того, Суд наряду с другими институтами выступает органом, который обеспечивает "преемственность с ранее созданными органами управления интеграцией" и действует для выполнения целей и задач Договора в рамках ЕврАзЭС. В этом плане демонстрируется, как видно, усвоение вышеупомянутого опыта Суда ЕЭС. Вместе с тем, однако, стоит признать и другое: определение важнейшей из рассматриваемых категорий - "права ЕврАзЭС", - которое было дано в Регламенте Суда ЕврАзЭС, утвержденном решением Суда N 21 от 12 июля 2012 г. как "общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры, решения органов ЕврАзЭС и Таможенного союза, судебные акты Суда", имеет широкое содержание, но сконструировано весьма формалистично.

Компетенция Суда Евразийского экономического союза определена главой IV Статута Суда Евразийского экономического союза (приложение N 2 к Договору о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 года). Суд рассматривает споры, возникающие по вопросам реализации Договора, международных договоров в рамках Союза и (или) решений органов Союза, во-первых, по заявлению государства-члена и, во-вторых, по заявлению хозяйствующего субъекта.

При сравнении компетенций Суда ЕврАзЭС и Суда ЕАЭС на основании приведенного становится ясно, что Суд ЕАЭС не наделен правом принимать к рассмотрению вопросы преюдициального характера. Между тем именно они в наибольшей степени вмещали в себя расхождения во мнениях судейского корпуса в рамках деятельности Суда ЕврАзЭС и отражали понимание в конечном счете соответствующей платформы, на которой базировался судебный орган. Это обстоятельство становится крайне любопытным на фоне высокого уровня оценок практикующих юристов-международников того значения преюдициальных запросов, которое придавалось не только деятельности Суда ЕврАзЭС: "...Именно преюдициальные заключения должны сыграть решающую роль, - пишет судья в прошлом Суда ЕврАзЭС, а ныне Суда ЕАЭС, - в евразийской интеграции в сфере права, т.е. в части создания единообразной практики применения норм права ЕАЭС национальными судами, на которые и ляжет основная тяжесть судебного толкования и применения этих норм. Отсюда интерес представляет сам подход Суда ЕврАзЭС к преюдициальным заключениям, который уже нашел свое отражение в решении Большой коллегии от 19.07.2013. В целом вынесение преюдициальных заключений соответствует практике международных судов, прежде всего Суда Евросоюза, для которого такие заключения стали системообразующим элементом в построении эффективного правопорядка". Таким образом, в преюдициальных заключениях Суда усматривалось наличие по меньшей мере двух элементов воздействия на право, обеспечивающее интеграционное развитие: во-первых, создание единообразной практики применения норм права ЕАЭС национальными судами, а, во-вторых, непосредственное содействие самим Судом формированию "права сообщества". В свете действующих норм ЕАЭС, как было указано ранее, получается, что в сегодняшних условиях этому нет места.

Есть и еще один момент, свойственный юридической характеристике Суда ЕАЭС, который не укладывается в русло предшествующей практики международных судебных учреждений евразийской интеграции. Так, Договор о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 г. сузил формат "права Союза", исключив из перечня его элементов "судебные акты Суда". Известно, что согласно ст. 6 в "право Союза" входят: Договор о Евразийском экономическим союзе; международные договоры в рамках Союза; международные договоры Союза с третьей стороной; решения и распоряжения Высшего Евразийского экономического совета, Евразийского межправительственного совета и Евразийской экономической комиссии, принятые в рамках их полномочий, предусмотренных Договором от 29 мая 2014 г. и международными договорами в рамках Союза.

Суд Союза осуществляет разъяснение положений международного договора Союза с третьей стороной, если это предусмотрено таким международным договором. Государства-члены могут отнести к компетенции Суда Союза иные споры, разрешение которых Судом Союза прямо предусмотрено Договором, международными договорами в рамках Союза, международными договорами Союза с третьей стороной или иными международными договорами между государствами-членами. Вопрос о наличии компетенции Суда Союза в отношении рассмотрения спора разрешается Судом Союза. Суд Союза при определении того, обладает ли он компетенцией рассматривать спор, руководствуется Договором, международными договорами в рамках Союза и (или) международными договорами Союза с третьей стороной. Столь подробное (и буквальное) прочтение нормативного материала, касающегося компетенции Суда ЕАЭС и содержания "права Союза", не случайно.

Исходя из изложенного, возникает резонный вопрос: если акты Суда исключены из перечня составляющих право ЕАЭС, какова его роль в дальнейшем развитии правового фундамента интеграционного образования (и презюмируется ли она вообще)? Выходит, что ни результаты толкования Судом международных договоров или актов органов Союза, ни правовые позиции, вырабатываемые им в процессе правоприменительной деятельности, не могут приобрести юридическое значение для практики интеграции. В этом плане тот взгляд на функции Суда ЕАЭС, в том числе выделение "правоохранительной" функции (наряду с "правозащитной" и "нормоустановительной"), который выражен в недавних публикациях на эту тему (здесь мы намеренно не касаемся разбора далеко небесспорных терминов и существа формулируемых тезисов), должен быть соответственно скорректирован и соотнесен с отсутствием в "праве Союза" актов Суда, ибо становится неясным, какое "право" охраняется или защищается (а точнее, какому праву "обеспечивается соблюдение")? Логика подсказывает, что это должно быть "право Союза", но надлежащий вклад в него Суда в юридически опосредствуемой форме (т.е. в виде судебных актов), как это вытекает из норм учредительного международного договора, не предусмотрен. Каково будет дальнейшее движение - покажет время. На данный момент пока трудно предвосхитить будущее. Однако непреложно, что над созданием "права ЕАЭС" государствам необходимо методично работать, понимая его сущность, цели и желаемые параметры. При этом следование данному пути отнюдь не обязательно требует "наднациональности" в организации интеграционного сотрудничества.

Библиография:

1. Бахин С.В. Право интеграционных образований: вопросы конкуренции систем права // Международные отношения и право: взгляд в XXI век: материалы конференции в честь профессора Л.Н. Галенской / под ред. С.В. Бахина. - СПб.: ИД C.-Петерб. ун-та; Университетский издательский консорциум "Юридическая книга", 2009.

2. Губарева А.В. Замещение положений иностранного законодательства и прямое/косвенное заимствование правоположений надгосударственных организаций как приемы правового регулирования внешнеэкономического права // Международное публичное и частное право. - 2014. - N 2. - С. 3-6.

3. Интеграционное правосудие: сущность и перспективы: монография / П.А. Калиниченко, С.Ю. Кашкин, Я.С. Кожеуров [и др.]; отв. ред. С.Ю. Кашкин. - М.: Норма, Инфра-М, 2014. - 112 с.

4. Исполинов А.С. Первые решения суда ЕврАзЭС: теоретические и практические вопросы юрисдикции // Российское правосудие. - 2013. - N 5.

5. Исполинов А.С. Навязанный монолог: первое преюдициальное заключение суда ЕврАзЭС // Евразийский юридический журнал. - 2013. - N 8.

6. Капустин А.Я. Европейский союз: интеграция и право. - М., 2000.

7. Лихачев В.Н. Суды евразийской интеграции и международное право // Юридический мир. - 2012. - N 9.

8. Международное право = Volkerrecht / Вольфганг Граф Витцтум, М. Боте, Р. Дольцер [и др.]; пер. с нем. Т. Бекназара, А. Насыровой, Н. Спица; науч. ред. Т.Ф. Яковлева; пред., сост. В. Бергманн. - М.: Инфотропик Медиа, 2011. - Кн. 2. - 992 с. - (Германская юридическая литература: современный подход).

9. Мещерякова О.М. Интеграционные процессы в XXI веке и развитие концепции суверенитета // Вопросы правоведения. - 2013. - N 2. - С. 400-405.

10. Нешатаева Т.Н. К вопросу о создании Евразийского союза: интеграция и наднационализм // Международное правосудие. - 2014. - N 2. - С. 57-70.

11. Нешатаева Т.Н. Евразийский Суд: назад в будущее // Закон. - 2012. - N 9. - С. 152-161.

12. Основы интеграционного права / под ред. С.Ю. Кашкина. - М.: Проспект, 2014.

13. Толстых В.Л. Недавние решения суда ЕврАзЭС: попытка доктринального анализа // Евразийский юридический журнал. - 2013. - N 8. - С. 37-42.

14. Четвериков А.О. Гарантии независимости органов правосудия интеграционных объединений современных государств: сравнительно-правовой аспект // Актуальные проблемы российского права. - 2015. - N 5. - С. 161-166.

15. Шинкарецкая Г.Г. Суд Евразийского экономического сообщества и Таможенного союза // Международное правосудие. - 2012. - N 1. - С. 98-106.

16. Энтин М.Л. Международные судебные учреждения: роль международных арбитражных и судебных органов в разрешении межгосударственных споров. - М., 1984.