Конституционный вопрос в России в 60-х - начале 80-х годов XIX века (к 130-летию гибели императора Александра II). Статья двенадцатая (В.А. Томсинов, "Законодательство", N 2, февраль 2012 г.)

Конституционный вопрос в России в 60-х - начале 80-х годов XIX века (к 130-летию гибели императора Александра II). Статья двенадцатая*(1)

Отказавшись от введения в действие проекта М.Т. Лорис-Меликова, предполагавшего привлечение к законосовещательной деятельности общественных представителей, Александр III тем самым выступил против каких-либо попыток преобразования самодержавно-монархического правления в конституционно-монархическое. В манифесте, опубликованном 29 апреля 1881 г., император твердо заявил о том, что верит "в силу и истину самодержавной власти" и считает своим призванием "утверждать и охранять" ее "для блага народного от всяких на нее поползновений".

Издание этого манифеста, получившего название "Манифест о незыблемости самодержавия", стало первым значительным шагом в политической карьере Александра III. Мотивы, заставившие его величество совершить такой поступок, были весьма серьезны: в основе их лежала целая система идеологических воззрений и представлений о характере русского общества и сущности государственности власти в России. Анализ указанных мотивов позволяет понять тот глубинный смысл, который конституционный вопрос приобрел в российской политической жизни начала 80-х годов XIX в.

Как было показано в предыдущих статьях данного цикла, на издание Манифеста о незыблемости самодержавия молодого государя подвиг К.П. Победоносцев, который составил текст этого документа и приложил немало усилий для того, чтобы он вышел в свет. Когда-то Константин Петрович учил великого князя Александра Александровича, в то время еще наследника престола, основам юриспруденции; после того как цесаревич стал императором, Победоносцев сделался его наставникам в сложнейшей из всех наук - науке управления государством. Об этом свидетельствуют письма обер-прокурора Святейшего Синода Александру III, особенно написанные в начале 1880-х годов: изложенные в них советы о том, какие государственные решения принять, на каких людей опереться, и по содержанию, и по стилю более всего напоминают не рекомендации советника недавно взошедшему на престол императору, а наставления учителя ученику.

Именно Победоносцев сформировал ту систему идеологических ценностей, которая стала определять политическое мировоззрение Александра III и побудила его принять решение отказаться от каких-либо попыток реформы государственного строя России и объявить об этом в Манифесте о незыблемости самодержавия.

Доминантой указанной идеологической системы была идея о пагубности политических и юридических учреждений, оторванных от исторических устоев общества и не соответствующих быту и сознанию народа, в соответствии с которой Победоносцев считал неприемлемыми для России институты западной демократии - парламент, так называемую свободную печать, суд присяжных и т.п. В программной по своему содержанию статье "Великая ложь нашего времени" он писал: "Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложных началах, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений.

Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции - и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжает еще держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя ложь ее с каждым днем изобличается все явственнее перед целым миром. В чем состоит теория парламентаризма? Предполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть изъявляет непосредственно свою волю и проводит ее в действие. Это идеальное представление. Прямое осуществление его невозможно... Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководятся собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемым с тактикою противной партии. Министры в действительности самовластны; и скорее они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа, - и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают - раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители. Ошибки, злоупотребления, произвольные действия - ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьезной ответственности министра?"*(2).

Подобные факты Победоносцев считал скорее правилом, чем исключением. Поэтому парламент определялся им как "учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей". На фронтоне здания парламентаризма красуется надпись: "Все для общественного блага", но это, как отмечал Победоносцев, не что иное, как самая лживая формула: в действительности "парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я"*(3).

Вред парламентаризма проявляется всего явственнее, полагал Победоносцев, "там, где население государственной территории не имеет цельного состава, но заключает в себе разнородные национальности". Он обращал внимание на то, что "начало национальности" стало "движущей и раздражающею силою в ходе событий именно с того времени, как пришло в соприкосновение с новейшими формами демократии". При этом, по его предположению, в этой силе таится "источник великой и сложной борьбы, которая предстоит еще в истории человечества и неведомо к какому приведет исходу". Разрушительное воздействие национальных движений на имперское государство при наличии в нем парламента Победоносцев усматривал в неизбежно появляющемся в этих условиях в каждом отдельном племени разноплеменного государства чувстве "нетерпимости к государственному учреждению, соединяющему его в общий строй с другими племенами", и желании "иметь свое самостоятельное управление со своею, нередко мнимою, культурой". "И это происходит, - отмечал он, - не с теми только племенами, которые имели свою историю и, в прошедшем своем, отдельную политическую жизнь и культуру, - но и с теми, которые никогда не жили особою политическою жизнью". По мнению Победоносцева, "неограниченная монархия успевала устранять или примирять все подобные требования и порывы, - и не одною только силой, но и уравнением прав и отношений под одною властью! Но демократия не может с ними справиться, и инстинкты национализма служат для нее разъедающим элементом: каждое племя из своей местности высылает представителей - не государственной и народной идеи, но представителей племенных инстинктов, племенного раздражения*(4), племенной ненависти - к господствующему племени и к другим племенам, и к связующему все части государства учреждению"*(5).

О том, что в полиэтническом обществе парламент может стать инструментом подавления одним этносом других этносов, Победоносцев писал и в письме к Александру III от 11 марта 1883 г. Рассказывая о ситуации, сложившейся в Австро-Венгрии, Константин Петрович обращал внимание государя на плачевное положение в нем русских людей: "Теперь вся парламентская сила - в руках у мадьяр и у поляков. Мадьяры - полные хозяева у себя и давят без пощады и без совести всякую иную народность, а система выборов так хитро ими же и поляками устроена, что никакая другая славянская народность не может иметь в палате сильного голоса. Поляки устроились так, что в польских провинциях, даже там, где, как в Галиции, народ весь чисто русский, вся администрация и всякая власть в руках у поляков"*(6).

Забота об общественном благе, под знаменем которой вершится политика в условиях парламентского правления, является на самом деле, подчеркивал Победоносцев, всего лишь "прикрытием вовсе чуждых ему побуждений и инстинктов". Люди обманывают себя, думая, что парламентское правление служит обеспечением свободы. "Вместо неограниченной власти монарха мы получаем неограниченную власть парламента, с тою разницей, что в лице монарха можно представить себе единство разумной воли, а в парламенте нет его, ибо здесь все зависит от случайности, так как воля парламента определяется большинством; но как скоро при большинстве, составляемом под влиянием игры в партию, есть меньшинство, воля большинства не есть уже воля целого парламента: тем еще менее можно признать ее волею народа, здоровая масса коего не принимает никакого участия в игре партий и даже уклоняется от нее"*(7).

Князь В.П. Мещерский, друживший с Победоносцевым с 1860-х годов, объяснял выступление обер-прокурора Святейшего Синода против проекта привлечения общественных представителей к законосовещательной деятельности его консервативными взглядами и желанием спасти авторитет царской власти: после покушения на Александра II любые меры либерализации государственного строя могли быть расценены обществом в качестве уступки нового императора террористам. "Победоносцев, - писал князь, - представлял весьма интересное сочетание сильного светом и логикой критического ума с беспомощностью этого большого ума в области ответов на вопросы: что делать, что предпринять в пути. Он неопровержимо ясно и верно доказывал и говорил: "вы заблудились, сбились с пути", но никогда не мог сказать, как же выйти на настоящий путь. Он метко критиковал мероприятия, и покойный император Александр III часто пользовался во благо его критикой, но ни разу в продолжение его царствования Победоносцев не указал императору на какую-то нужную государственную меру. Велика была заслуга его критического ума в первые дни царствования Александра III, когда нужно было воспрепятствовать осуществлению либеральной программы покойного графа Лорис-Меликова не потому, что эта программа была по существу и принципиально неприемлемой, но потому, что он основательно своим большим умом сознавал, что нельзя начинать царствование после 1 марта с либеральных реформ, так как они могли быть истолкованы в ущерб авторитету и нравственной силе царевой власти, как действие, вынужденное злодеянием первого марта. Заслуга эта была историческая по своей важности, но в то же время ни разу в течение тринадцати лет царствования Александра III не только Победоносцев не подал ему совета коснуться государственного строя, не в смысле пошло либеральной рутины, но в смысле ослабления бюрократического гнета и приближения народа к престолу, но всегда являлся неумолимым критиком всякой мысли, к этой цели направленной, от кого бы она ни исходила"*(8).

В действительности негативное отношение К.П. Победоносцева к проекту М.Т. Лорис-Меликова имело более глубокую подоплеку. Оно проистекало не из консервативных взглядов обер-прокурора Святейшего Синода, не из боязни каких-либо перемен в государственном строе Российской империи, но из отчетливого понимания того, что российское государство имело более персоналистский, нежели институциональный характер и опиралось в значительной мере не на институты, а на людей. Такое понимание особенностей российской государственности приводило Победоносцева к мысли о том, что любые проекты преобразования государственного строя сами по себе ничтожны, бессмысленны, что никакие отдельные меры не приведут к улучшению государственного управления, если на высших должностях не будет достойных людей, способных эффективно действовать в интересах своего народа. "Народ ищет наверху у власти, - отмечал он, - защиты от неправды и насилий, - и стремится там найти нравственный авторитет в лице лучших людей, представителей правды, разума и нравственности. Благо народу, когда есть у него такие люди - в числе его правителей, судей, духовных пастырей и учителей возрастающего поколения. Горе народу, когда в верхних властных слоях общества не находит он нравственного примера и руководства: тогда и народ поникает духом и развращается"*(9).

Какими же качествами должны обладать, с точки зрения Победоносцева, люди, занимающие государственные должности? "В социальном и экономическом быте прежнего времени, - писал он, отвечая на этот вопрос, - история показывает нам - благородное сословие людей, из рода в род призванных быть не только носителями власти, но и попечителями о нуждах народных и хранителями добрых преданий и обычаев. Если суждено такому сословию возродиться в нашем веке, - вот в чем должны состоять основы бытия его и сущность его призвания:

- служить государству лицом своим и достоянием;

- быть в слове и деле хранителем народных добрых преданий и обычаев;

- быть ходатаем и попечителем народа в его нуждах и защитником от обиды и насилий;

- советом и примером поддерживать добрые нравы в семье и обществе;

- не увлекаться господствующею в обществе страстью к приобретению и обогащению и чуждаться предприятий, обычных для удовлетворения этой страсти"*(10).

Упрекать Победоносцева в том, что он за все время правления Александра III не предложил его величеству ни одной "нужной государственной меры", мог лишь человек, представлявший государство исключительно в качестве совокупности властных институтов и органов. Между тем Победоносцев усматривал в государстве не только политическое, но и духовное образование. Причем именно духовное содержание он считал определяющим сущность государства.

К такой мысли его приводило наблюдение за тем, как функционируют государственные органы в современной ему России, как проходит подготовка и реализация государственных реформ. Он видел, что плодотворный результат из всех этих движений получался лишь тогда, когда они направлялись умными и энергичными людьми.

Эту закономерность Победоносцев старался раскрыть своему венценосному ученику. В письме к цесаревичу Александру Александровичу от 12 октября 1876 г. Константин Петрович писал о реформах Александра II: "Слишком долго, надо сказать, все сидели сложа руки и воображали, что все само собой делается, лишь бы было создано положение, приняты новые начала и определены штаты. Нет, нигде, а особливо у нас, в России, ничто само собою не делается, без правящей руки, без надзирающего глазу, без хозяина. Таково было всегда мое убеждение, что первая наша потребность - хозяйство и добрые хозяева: а об этом у нас менее заботились. Вся забота направлена была к преобразованиям на новых началах, к изданию новых регламентов, и положений, и организаций. Все уверяли друг друга и старались уверить высшую власть, что все пойдет отлично, лишь бы принято было такое-то правило, издано такое-то положение, - и все под этим предлогом избавляли себя от заботы смотреть, надзирать и править. Так, мало-помалу, разучались ставить и выбирать людей для дела, и дело попало всюду в руки людей ленивых, неспособных: лишь бы они казались настроенными в духе тех или других любимых начал, уставов и положений. Из всего этого вышло множество пустых слов и рассуждений, но очень мало толку"*(11).

Критикуя правительство, Победоносцев указывал, что главный его недостаток коренится не в плохом устройстве государственных учреждений, но в отсутствии в правительстве духа, способного придать его деятельности осмысленность и последовательность. Внушая эту истину цесаревичу Александру Александровичу, Победоносцев писал ему 8 апреля 1878 г.: "Правительства нет, как оно должно быть, с твердой волей, с явным понятием о том, чего оно хочет, с решимостью защищать основные начала управления, с готовностью действовать всюду, где нужно. Люди дряблые, с расколотой надвое мыслью, с раздвоенной волей, с жалким представлением о том, что все идет само собой, ленивые, равнодушные ко всему, кроме своего спокойствия и интереса. Средины нет. Или такое правительство должно проснуться и встать, или оно погибнет. А что погибнет вместе с ним, о том и подумать страшно"*(12).

Подобные истины о правительственных чиновниках Победоносцев раскрывал будущему императору Александру III и в письме, датированном 17 мая 1879 г.: "К несчастию моему, я вижу вблизи и слышу всех этих людей, которые ныне держат в руках своих судьбы государства. Не могу выразить, какую жалость и горькую печаль они возбуждают: никого не видно, кто знал бы, чего хочет, кто желал бы горячею душой, кто решился бы действовать твердою волей, кто видел бы правду, кто говорил бы правду твердым словом. Все какие-то скопцы, а не люди, - самые лучшие из них колеблются, трусят, раздвоены в своей мысли, и оттого говорят только, но не действуют, и все врозь друг с другом, и нет единой решительной воли, которая связала бы их вместе и направила... Они все живут так, как будто величие их власти им принадлежит, а дело их идет само по себе. И горько слышать пустые и громкие их речи, когда знаешь жалкие дела их. Они думают, что сделали свое дело, когда выслушали доклад своих подчиненных, которые привыкли настраивать их как угодно, и потом понести выше свой собственный доклад в том же роде. Если б они понимали, что значит быть государственным человеком, они никогда не приняли бы на себя страшного звания: везде оно страшно, а особенно у нас, в России. Ведь это значит - не утешаться своим величием, не веселиться удобством, а приносить себя в жертву тому делу, которому служишь, отдать себя работе, которая сожигает человека, отдавать каждый час свой и с утра до ночи быть в живом общении с живыми людьми, а не с бумагами только. У нас, в России, все только людьми можно сделать, и всякое дело надобно держать, не опуская ни на минуту: как только опустишь его в той мысли, что оно идет само собою, так дело разоряется, и люди расходятся и опускаются. И вот так-то у нас теперь опущено и запущено все - от края до края. До того дошло, что во все места правления проникли злодеи и изменники, облеченные тоже властью; да и все раздвоились в мысли о том, что составляет существо доброй совести, правды и закона"*(13).

Ключевую фразу приведенного письма, выражающую суть воззрений К.П. Победоносцева на государство, составляют слова: "У нас, в России, все только людьми можно сделать". Они и объясняют во многом, почему он являлся, как это отмечал князь В.П. Мещерский, "неумолимым критиком всякой мысли", направленной к реформе государственного строя. Главную свою надежду относительно улучшения жизни в России Константин Петрович возлагал не на систему государственных институтов и органов, а на людей, их наполняющих*(14).

И первым из таких людей, способных возвысить Россию, поставить ее на уровень самых развитых в экономическом и культурном отношении государств, он считал своего ученика - императора Александра III. Отстаивая самым решительным образом полноту и непоколебимость его верховной власти, ограждая ее от ущемления представительными государственными учреждениями и конституцией, Победоносцев тем самым заботился о том, чтобы его венценосный ученик сохранил за собой право прямого и непосредственного воздействия на ход любых государственных дел. Он старался исключить любую возможность ограничения свободы государственной деятельности российского императора на благо русского народа.

При этом Константин Петрович делал все возможное, чтобы собрать вокруг Александра III когорту талантливых, волевых, твердых в убеждениях и горячо принимающих к сердцу русские интересы людей. Причем в данном своем стремлении он часто шел наперекор мнению государя, прилагая огромные усилия для того, чтобы убедить его величество в своей правоте.

Один из таких случаев был связан с именем русского патриота выдающего военачальника М.Д. Скобелева (1843-1882). В критические для Александра III первые два месяца его царствования, когда группа влиятельных сановников во главе с министром внутренних дел М.Т. Лорис-Меликовым предпринимала попытки навязать ему реформу государственного строя, Михаил Дмитриевич открыто выступил в их поддержку. Александр III не мог простить такой позиции генералу. Кроме того, Скобелев не скрывал отрицательного отношения к молодому императору, и сообщения о его высказываниях наверняка дошли до ушей его величества. Зная о сложных взаимоотношениях генерала Скобелева с государем, Константин Петрович тем не менее предпринял попытку примирить их друг с другом. Описывая 4 мая 1881 г. Александру III ситуацию, сложившуюся в чиновничестве после издания 29 апреля высочайшего манифеста о незыблемости государственного порядка, Победоносцев добавил следующие строки: "Еще у меня на душе мысль, которую осмелюсь высказать. По газетам вижу, что Скобелев должен быть на днях. Я знаю, что он не нравился Вашему Величеству; лично я не знаком с ним, но мне кажется, что на него многое наговорили Вам напрасно. Между тем Скобелев - сила в армии и в народе и, по всем отзывам, - человек очень способный и одушевляющий людей. Мне думается, что преданное содействие и служение этого человека может еще во многих случаях понадобиться Вашему Величеству"*(15). Данная попытка сблизить Александра III и Скобелева не увенчалась успехом. Но Победоносцев проявил настойчивость и обратился к государю с большим посланием, специально посвященным талантливому русскому генералу, в котором писал: "Смею повторить слова, что Вашему Величеству необходимо привлечь к себе Скобелева сердечно. Время таково, что требует крайней осторожности в приемах. Бог знает, каких событий мы можем еще быть свидетелями и когда мы дождемся спокойствия и уверенности. Не надобно обманывать себя: судьба назначила Вашему Величеству проходить бурное, очень бурное время, и самые опасности и затруднения еще впереди. Теперь время критическое для Вас лично: теперь или никогда, - привлечете Вы к себе и на свою сторону лучшие силы России, людей, способных не только говорить, но самое главное - способных действовать в решительные минуты. Люди до того измельчали, характеры до того выветрились, фраза до того овладела всеми, что уверяю честью, глядишь около себя и не знаешь, на ком остановиться. Тем драгоценнее теперь человек, который показал, что имеет волю и разум, и умеет действовать: ах, этих людей так немного! Обстоятельства слагаются, к несчастью нашему, так, как не бывало еще в России, - предвижу скорбную возможность такого состояния, в котором одни будут за Вас, другие против Вас. Тогда, если на стороне Вашего Величества будут люди, хотя и преданные, но неспособные и нерешительные, а на той стороне будут деятели, - тогда может быть горе великое и для Вас, и для России. Необходимо действовать так, чтобы подобная случайность оказалась невозможной"*(16).

Таким образом, К.П. Победоносцев отвергал всякие попытки ограничения самодержавной власти представительными учреждениями и конституцией не потому, что был консерватором и противником всяких реформ, а оттого, что полагал лучшим для России правление просвещенного государя, опирающегося на когорту умных, талантливых государственных деятелей, наделенных "твердой волей, но и с твердым, ясным, непоколебимым сознанием русских интересов, без предрассудков космополитизма и без своекорыстных инстинктов". По его мнению, именно самодержавно-монархический строй создавал для деятельности таких людей на благо Отечества наилучшие возможности.

Список литературы

1. Мещерский В.П. Мои воспоминания. М., 2003.

2. Московский сборник. Издание К.П. Победоносцева, пятое, дополненное. М., 1901.

3. Письма Победоносцева к Александру III: В 2 т. М., 1925-1926.

В.А. Томсинов,

доктор юридических наук, профессор юридического факультета

МГУ им. М.В. Ломоносова

"Законодательство", N 2, февраль 2012 г.

------------------------------------------------------------------------

*(1) Заключительная статья цикла. Предыдущие статьи см.: Законодательство. 2011. N 3-12; 2012. N 1.

*(2) Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени // Московский сборник. Издание К.П. Победоносцева, пятое, дополненное. М., 1901 (далее - Московский сборник...). С. 38-40.

*(3) Там же. С. 41.

*(4) В оригинале написано "разражения".

*(5) Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. С. 53-54.

*(6) Письмо К.П. Победоносцева к Александру III от 11 марта 1883 г. // Письма Победоносцева к Александру III. С приложением писем к в. кн. Сергею Александровичу и Николаю II. М., 1926. Т. 2. С. 10.

*(7) Победоносцев К.П. Суд присяжных // Московский сборник... С. 65-66.

*(8) Мещерский В.П. Мои воспоминания. М., 2003. С. 783-784. Подобную оценку Победоносцеву давал и хорошо знавший его С.Ю. Витте. В своих мемуарах он утверждал, что Константин Петрович "был человек высокодаровитый, высококультурный и в полном смысле слова человек ученый". Вместе с тем Сергей Юльевич сообщал, что, будучи недурным человеком, Победоносцев был "наполнен критикой, критикой разумной и талантливой, но страдал полным отсутствием положительного жизненного творчества; он ко всему относился критически, а сам ничего создать не мог" (Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1: Рассказы в стенографической записи. Кн. 1. СПб., 2003. С. 250).

*(9) Победоносцев К.П. Власть и начальство // Московский сборник... С. 315.

*(10) Там же. С. 315-316.

*(11) Письмо К.П. Победоносцева к цесаревичу Александру Александровичу от 12 октября 1879 года // Письма К.П. Победоносцева к Александру III. Т. 1. М., 1925. С. 52-53.

*(12) Письмо К.П. Победоносцева к цесаревичу Александру Александровичу от 8 апреля 1878 года // Там же. С. 117.

*(13) Письмо К.П. Победоносцева к цесаревичу Александру Александровичу от 17 мая 1879 года // Там же. С. 207-208.

*(14) Неверие в учреждения, институты, органы Победоносцев выражал и позднее. В марте 1903 г. он писал П.А. Тверскому, поселившемуся в американском городе Лос-Анджелес: "Вы, выехав из России, стоите на той же точке, на какой тогда были, веруя в благодетельное значение каких-то реформ в смысле новой свободы. Но вера в "учреждения", оторванные от жизни и от народа, ничего не принесла нам, кроме лжи и стеснения истинной свободы, ибо мы стали так опутаны учреждениями, что деваться некуда. И те, кои проводили их, пустив их в народ, успокаивались, воображая, что учреждения сами себя двинут и оживят что-то. Но у нас без руководства ничто само собой не оживает. Славянская раса не то, что англо-саксонская, скандинавская и даже немецкая: там дух партикуляризма и крепкого индивидуального развития; у нас - обязанность. И так вышло, что мы наряжены все в какое-то чужое платье, сшитое родным портным Ваською, и не можем в нем двигаться" (Тверской П.А. Из деловой переписки с К.П. Победоносцевым. 1900-1904 гг. // Вестник Европы. 1907. Кн. 12. С. 665).

*(15) Письмо К.П. Победоносцева к Александру III от 4 мая 1881 года // Письма К.П. Победоносцева к Александру III. Т. 1. С. 338.

*(16) Тайный правитель России: К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866-1895. Статьи. Очерки. Воспоминания. М., 2001. С. 136.