Постановление Европейского Суда по правам человека от 29 марта 2016 г. Дело "Кочеров и Сергеева (Kocherov and Sergeyeva) против Российской Федерации" (Жалоба N 16899/13) (Третья секция)

Европейский Суд по правам человека
(Третья секция)

Дело "Кочеров и Сергеева (Kocherov and Sergeyeva)
против Российской Федерации"
(Жалоба N 16899/13)

Постановление Суда

Страсбург, 29 марта 2016 г.

По делу "Кочеров и Сергеева против Российской Федерации" Европейский Суд по правам человека (Третья Секция), рассматривая дело Палатой в составе:

Луиса Лопеса Герры, Председателя Палаты,

Георга Николау,

Хелен Келлер,

Дмитрия Дедова,

Бранко Лубарды,

Пере Пастора Вилановы,

Алены Полачковой, судей,

а также при участии Стивена Филлипса, Секретаря Секции Суда,

заседая за закрытыми дверями 1 марта 2016 г.,

вынес в указанный день следующее Постановление:

Процедура

1. Дело было инициировано жалобой N 16899/13, поданной против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) двумя гражданами Российской Федерации: Виталием Михайловичем Кочеровым и Анной Витальевной Сергеевной (далее - заявитель и заявительница соответственно, вместе - заявители), - 17 января 2013 г.

2. Интересы заявителей представлял Д. Бартенев, адвокат, практикующий в г. Санкт-Петербурге. Власти Российской Федерации были представлены Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека Г.О. Матюшкиным.

3. Заявители, в частности, утверждали, что их право на уважение семейной жизни было нарушено в части ограничения родительских прав заявителя в отношении заявительницы и что ограничение было дискриминационным, поскольку было применено по причине умственной отсталости заявителя. Они ссылались на статьи 8 и 14 Конвенции.

4. 9 апреля 2013 г. Европейский Суд также решил применить правило 41 Регламента Суда и рассмотреть жалобу в приоритетном порядке. 19 декабря 2013 г. Европейский Суд коммуницировал жалобу властям Российской Федерации.

5. 26 марта 2014 г. четырем неправительственным организациям: Международному союзу инвалидов, Европейскому форуму инвалидов, Международной инклюзии и Инклюзии Европе - вступить в разбирательство в качестве третьих лиц (пункт 2 статьи 36 Конвенции и пункт 3 правила 44 Регламента Суда).

Факты

I. Обстоятельства дела

6. Заявители родились в 1966 и 2007 годах соответственно и проживают в г. Санкт-Петербурге. Заявитель - отец заявительницы.

A. Предварительная информация

7. Заявитель имел легкую степень умственной отсталости. С 1983 года по январь 2012 года он жил в Санкт-Петербургском психоневрологическом интернате N 1 (далее - интернат).

8. В 2007 году заявитель женился на Н.С., проживавшей в том же интернате, которая была признана недееспособной по причине ее умственной отсталости.

9. 30 мая 2007 г. Н.С. родила заявительницу. В то время заявитель не был признан отцом ребенка. Через неделю заявительница была госпитализирована из-за инфекции, полученной при родах.

10. 12 июля 2007 г. заявительница была помещена в Санкт-Петербургский дом ребенка N 3 (далее - дом ребенка) как ребенок, оставшийся без родительского попечения.

11. 7 августа 2007 г. заявитель получил новое свидетельство о рождении заявительницы и был зарегистрирован в качестве ее отца. Впоследствии он дал согласие на ее пребывание в доме ребенка до тех пор, пока он сможет осуществлять за ней уход. Во время нахождения там заявительницы заявитель поддерживал с ней постоянные контакты. Он регулярно посещал ее, проводил с ней время, гулял с ней и покупал ей книги, игрушки и одежду.

12. Решением от 31 марта 2008 г. Дзержинский районный суд г. Санкт-Петербурга отказал в восстановлении дееспособности Н.С., ссылаясь, в частности, на заключение психиатрической экспертизы. Суд, inter alia* (* Inter alia (лат.) - в числе прочего, в частности (примеч. переводчика).), указал, что в поведении Н.С. имелись противоречивые, агрессивные и эмоционально неадекватные тенденции.

13. 24 сентября 2008 г. брак между заявителем и Н.С. был признан недействительным по требованию прокурора в связи с недееспособностью Н.С.

14. По требованию заявителя, действовавшего от своего имени и от имени заявительницы, 6 июня 2011 г. Смольнинский районный суд г. Санкт-Петербурга обязал городской совет г. Санкт-Петербурга* (* Так в тексте. Возможно, имеется в виду Администрация г. Санкт-Петербурга (примеч. редактора).) предоставить заявителям жилье по договору социального найма. В ноябре 2011 года им была предоставлена квартира в г. Санкт-Петербурге.

15. В феврале 2012 года по результатам медицинской экспертизы заявитель был выписан из интерната и переехал в свою квартиру. С тех пор он в ней проживает.

B. Разбирательство об ограничении родительских прав заявителя

1. Разбирательство в суде первой инстанции

16. В ноябре 2011 года заявитель уведомил дом ребенка о намерении взять заявительницу под свою опеку после выписки из интерната и переезда в свою квартиру.

17. В неустановленную дату дом ребенка обратился во Фрунзенский районный суд г. Санкт-Петербурга (далее - районный суд) с требованием об ограничении родительских прав заявителя в отношении заявительницы. Дом ребенка указал, что "заявитель еще не забирал девочку из дома ребенка для ее воспитания в семье, но планировал воспитывать девочку самостоятельно". По мнению дома ребенка, было нежелательно передавать девочку под опеку родителей, поскольку ее мать являлась недееспособной и потому представляла угрозу для жизни и здоровья девочки, а ее отец не мог полностью осуществлять родительские обязанности по причине его умственной отсталости. Кроме того, дом ребенка указывал со ссылкой на информацию, представленную его персоналом (см. § 18 настоящего Постановления), что в то время передача заявительницы в семью ее родителей причинила бы ей стресс.

(a) Письменные доказательства

18. В разбирательстве в районном суде дом ребенка предоставил недатированные отчеты своего персонала. В них указывалось, что заявительница испытывает трудности в общении со своими родителями и что она ощущает страх, беспокойство и эмоциональный стресс в их присутствии.

19. Заявитель ссылался на нижеследующие письменные доказательства.

20. В справке, датированной 24 декабря 2009 г., дом ребенка указывал, что заявительница находится на их попечении и что заявитель и Н.С. регулярно посещают ее.

21. В справке, датированной 26 мая 2011 г., муниципальный орган опеки и попечительства подтвердил, что заявительница временно проживает в доме ребенка по просьбе заявителя до предоставления ему социального жилья и что он посещал ее там.

22. В заключении экспертов от 10 октября 2011 г. подтверждались результаты медицинской психиатрической экспертизы заявителя, которая проводилась с целью определения того, мог ли он быть выписан из интерната и воспитывать ребенка. В заключении он описывался как сосредоточенный, общительный человек со сниженными умственными способностями. Согласно заключению заявитель был представительным человеком, охотно вступал в разговор и мог читать, писать и считать. Он умел готовить и поддерживал свою комнату в интернате в чистоте и порядке. В заключении также упоминалось, что он говорил о своей дочери с нежностью и любовью, с гордостью демонстрировал ее достижения, показывал одежду и игрушки, купленные для нее, и часто посещал ее. Он собирался забрать ее домой, как только получит социальное жилье. В заключении также указывалось, что во время проживания в интернате заявитель там работал и откладывал деньги в течение нескольких лет, таким образом, он был способен поддерживать свою дочь в финансовом отношении. В заключении отмечалось, что он может быть выписан из интерната и что его состояние здоровья позволяет ему осуществлять свои родительские права в полном объеме.

23. Заключение органа опеки и попечительства, датированное 8 февраля 2012 г., описывало условия жизни в квартире заявителя как подходящие для его дочери. В нем, в частности, говорилось, что квартира была недавно отремонтирована, была чистой и светлой, имела всю необходимую мебель и бытовую технику и что имелось спальное место для ребенка с чистым постельным бельем. В квартире были игрушки и книги, приспособленные для ее возраста, и одежда по сезону. Также имелся отдельный стол, подходящий для ребенка.

24. В письме интерната в районный суд, датированном 14 февраля 2012 г., вновь подтверждалось, что заявитель регулярно посещал заявительницу в доме ребенка, покупал для нее одежду, обсуждал с администрацией интерната меры, которые он мог принять, чтобы обеспечить девочке хорошее воспитание, финансовую поддержку, медицинскую помощь и образование. Заключая договор социального найма на предоставленную ему квартиру, заявитель выяснил, какие документы ему потребуются для определения девочки в детский сад, собрал эти документы и занял очередь для ожидания места в детском саду. В письме также указывалось, что медицинское обследование не выявило противопоказаний для воспитания заявительницы: заявитель был хорошо организованным и надежным человеком, который имел реалистичные планы на жизнь и ответственное отношение к работе и обязанностям. Его психиатрическое состояние было стабильным, он не проявлял признаков агрессии и не нуждался в медицинской помощи.

(b) Устные объяснения и свидетельские показания

25. На слушании в районном суде представитель заявителя оспорил требование дома ребенка как безосновательное и дискриминационное, основанное на том факте, что заявитель был умственно отсталым человеком. Он утверждал, со ссылкой на приложенные доказательства (см. §§ 20-24 настоящего Постановления), что заявитель был полностью способен осуществлять свои родительские права и заботиться о своей дочери. Представитель подчеркивал, что заявитель был недавно выписан из интерната и проживал в отдельной квартире, где условия были адекватными и подходящими для проживания заявительницы. Таким образом, адвокат заявителя настаивал на том, что заявительница должна быть передана под его опеку. Он утверждал, что передача должна осуществляться постепенно, чтобы позволить девочке привыкнуть к переменам в ее жизни, тогда как компетентные органы социальной защиты могли бы помочь заявителю в осуществлении его родительских прав и контролировать семью и, в частности, жизнь и воспитание заявительницы.

26. Представители дома ребенка (его директор и врач, ответственный за лечение заявительницы) поддержали требование, утверждая, что было бы преждевременно передавать девочку под опеку заявителя. Они, в частности, отмечали, что заявитель был умственно отсталым человеком и прожил всю жизнь в закрытом специализированном учреждении; поэтому он был неспособен обеспечивать надлежащий гигиенический уход за девочкой или ее адекватное развитие, тогда как было невозможно доверять любой такой уход матери заявительницы, поскольку она была недееспособной. Представители дома ребенка также указывали, что попытки заявителя общаться с заявительницей ясно показывали, что между ними не было контакта. Они добавили, что, когда заявительнице впервые сообщили, что она может быть передана под опеку ее отца, она испытала стресс и боялась приближаться к нему, позднее, когда она поняла, что останется в доме ребенка, ее страх прошел. Они также указали, что страх заявительницы перед родителями прошел и она перестала бояться жить со своей семьей.

27. Представитель муниципального органа опеки и попечительства и прокурор поддержали заявление дома ребенка, утверждая, что с учетом диагноза заявителя и того факта, что его супруга Н.С. являлась недееспособной, было бы небезопасно передавать заявительницу под его опеку и что оба родителя с психическими расстройствами неспособны обеспечить гармоничное развитие девочки.

28. Районный суд также заслушал показания O., работника интерната, которая пояснила, что, находясь там, заявитель самостоятельно проживал в отдельной комнате, которую содержал в порядке. Он покупал пищу и сам готовил себе еду, мог без надзора принимать назначенные лекарства, если получал ясные инструкции. Он работал в интернате неполный день, помогая ухаживать за его пациентами, мог устанавливать хорошие контакты с пациентами и их родственниками. Ему было разрешено свободно покидать интернат, и он работал неполный день вне его, и какое-то время он и Н.С. жили вместе у ее родственников, а затем он вернулся в интернат. О. выразила уверенность в том, что заявитель мог исполнять родительские обязанности в полном объеме и заботиться о заявительнице.

(c) Решение от 20 марта 2012 г.

29. 20 марта 2012 г. районный суд рассмотрел требование дома ребенка. Он, в частности, отметил, что заявитель и Н.С. регулярно посещали заявительницу в доме ребенка и пытались общаться с ней в присутствии социальных работников и что заявитель оформил свидетельство об обязательном медицинском страховании на ее имя. Районный суд также сослался на заключение от 8 февраля 2012 г. по поводу условий жизни заявителя и отметил, что тот сделал ремонт в выделенной ему квартире, оборудовал комнату для дочери и зарегистрировал заявительницу по данному адресу.

30. Районный суд далее отметил, что в случае отклонения заявления дома ребенка об ограничении родительских прав заявителя он имел бы право забрать дочь под свою опеку. Однако районный суд решил, что в то время это было бы "нежелательно", поскольку не отвечало наилучшим интересам ребенка. Он отметил со ссылкой на доклады персонала дома ребенка (см. § 18 настоящего Постановления) и сходные заявления представителей дома ребенка на слушании (см. § 26 настоящего Постановления) о том, что в настоящее время девочка ощущала беспокойство в присутствии родителей и испытывала трудности в общении с ними. Таким образом, суд заключил, что "для ребенка было бы стрессом поместить ее в семью родителей, с которыми она никогда не жила и не имела возможности к ним привыкнуть".

31. Районный суд также отметил, что с детства заявитель проживал в специализированных государственных учреждениях для лиц с инвалидностью в связи с психическим расстройством и не имел навыков и опыта в воспитании детей и уходе за ними. С учетом того факта, что только в 2012 году он покинул учреждение и начал жить самостоятельно, районный суд счел, что намерение заявителя воспитывать свою дочь самостоятельно было преждевременно.

32. Районный суд также отметил, что биологическая мать девочки имела свободный доступ в квартиру заявителя, и указал, что в настоящее время она была недееспособной. Затем он подчеркнул, что "не имелось достаточных и достоверных данных о том, что для ребенка было бы безопасно оставаться с ее родителями, включая ее недееспособную мать".

33. Районный суд также сослался на умственную отсталость заявителя и отметил, что "в настоящее время отсутствовали достоверные данные, свидетельствующие о том, что для девочки было безопасно жить с ним". В этой связи он указал, что медицинский диагноз заявителя и категория инвалидности делали его неспособным требовать усыновления ребенка.

34. Наконец, районный суд отметил, что месячный доход заявителя составлял 15 000 рублей, в то время как прожиточный минимум был 6 910 рублей 90 копеек для взрослого и 5 461 рубль 39 копеек для ребенка в месяц. Поскольку заявитель должен был оплачивать коммунальные услуги и периодически покупать лекарства, часть которых являлась дорогостоящими, суд решил, что в то время заявитель не мог обеспечить адекватную финансовую поддержку для своей дочери.

35. Районный суд далее сослался на статью 73 Семейного кодекса Российской Федерации и удовлетворил требование дома ребенка. Он временно ограничил родительские права заявителя в отношении заявительницы. Районный суд добавил, что в силу статьи 76 того же кодекса заявитель мог ходатайствовать перед судом об отмене ограничения его родительских прав, если отпадут причины ограничения.

2. Разбирательство в суде апелляционной инстанции

36. Заявитель обжаловал решение от 20 марта 2012 г. в Санкт-Петербургский городской суд (далее - городской суд).

37. Что касается первого довода районного суда (см. § 30 настоящего Постановления), заявитель указал, что в любом случае для ребенка, прожившего четыре года в доме ребенка, было бы стрессом начать жить в любом другом месте, например, с приемной семьей. Что касается ссылки дома ребенка на беспокойство девочки в присутствии ее родителей, заявитель утверждал, что сообщения об этом персонала (см. § 18 настоящего Постановления) устарели и не могли служить основанием для вывода суда, поскольку на слушании в суде первой инстанции представители дома ребенка подтвердили, что заявительница больше не боялась своих родителей или передачи под опеку заявителя (см. § 26 настоящего Постановления).

38. Заявитель также указывал, что насколько районный суд ссылался на тот факт, что он проживал в интернате длительное время, на прошлое или нынешнее проживание в специализированном учреждении, то такое основание для ограничения родительских прав отсутствует в Семейном кодексе Российской Федерации. Кроме того, законодательство не требует от биологических родителей доказывать свою способность воспитывать детей или иметь навыки домоводства для осуществления родительских прав.

39. Заявитель также настаивал со ссылкой на соответствующий довод районного суда, что факт недееспособности матери девочки не имел значения для дела. Недееспособность была формальным статусом и не означала, что лицо представляет опасность для других. В любом случае психическое здоровье матери ребенка не могло служить основанием для ограничения его собственных родительских прав в отношении его дочери. Заявитель также утверждал, что во время нахождения заявительницы в доме ребенка ее матери разрешалось посещать ее.

40. Заявитель далее указывал, что у районного суда отсутствовали данные о том, что он представлял какую-либо угрозу для своей дочери. Напротив, соответствующее медицинское заключение экспертов интерната, которые наблюдали заявителя много лет, свидетельствовало, что его психическое состояние не умаляло его способности исполнять родительские обязанности (см. § 22 настоящего Постановления).

41. Наконец, заявитель утверждал, что районный суд ошибочно оценил его доход, который в действительности превышал прожиточный минимум в г. Санкт-Петербурге. Со ссылкой на Постановление Европейского Суда по делу "Савины против Украины" (Saviny v. Ukraine) (от 18 декабря 2008 г., жалоба N 39948/06) и соответствующие положения Конвенции ООН о правах инвалидов он также отмечал, что его доход не мог являться решающим фактором при принятии решения об ограничении его родительских прав.

42. В своих устных объяснениях в городском суде заявитель отмечал, что в случае отклонения требования дома ребенка передача заявительницы под его опеку могла быть постепенной для целей ее психологического приспособления к новой жизни в семье.

43. 17 июля 2012 г. городской суд, рассмотрев жалобу, оставил решение от 20 марта 2012 г. без изменения. Он воспроизвел мотивировку и выводы районного суда, указав, что они были правильными и точно отражали фактические обстоятельства дела. Суд апелляционной инстанции решил, что заявитель "не представил убедительных доказательств, доказывающих отсутствие реальной угрозы для жизни, здоровья и надлежащего воспитания заявительницы" в случае ее передачи под опеку отца. Он также отметил, что заявитель не был лишен права требовать отмены ограничения его родительских прав в будущем в случае изменения соответствующих обстоятельств.

44. 31 января 2013 г. судья Санкт-Петербургского городского суда возвратил без рассмотрения кассационную жалобу заявителя на судебные решения от 20 марта и 17 июля 2012 г., поскольку он не приложил надлежащим образом заверенную копию решения от 20 марта 2012 г. Больше заявитель не пытался возбудить кассационное производство.

C. Дальнейшие события

45. После того, как настоящая жалоба была коммуницирована властям государства-ответчика, они предоставили информацию о дальнейших событиях по делу.

46. В частности, решением от 20 сентября 2012 г. Зеленогорский районный суд г. Санкт-Петербурга восстановил со ссылкой на заключение психиатрической экспертизы дееспособность Н.С. Решение вступило в силу 25 октября 2012 г.

47. 15 ноября 2012 г. заявитель повторно женился на Н.С.

48. Приказом от 9 января 2013 г. дом ребенка ввел правила приема посетителей. Как утверждали власти Российской Федерации, на основании этого приказа заявитель регулярно и неограниченно посещал там заявительницу.

49. В неустановленную дату заявитель возбудил гражданское разбирательство против дома ребенка в районном суде г. Санкт-Петербурга с требованием об отмене ограничения его родительских прав в отношении заявительницы. Он, в частности, утверждал, что одно из оснований установления этого ограничения заключалось в беспокойстве и страхе, которые испытывала заявительница в его присутствии, и ее нежелании жить с ним. Он подчеркнул, что в настоящее время заявительница не боялась своих родителей и что у нее появилась привязанность к нему, она считала его отцом и была готова жить с ним. Он также подчеркивал, что с февраля 2012 года он жил самостоятельно и вел хозяйство, работал и имел стабильный доход. Он также указал, что дееспособность матери заявительницы, Н.С., недавно была восстановлена. Следовательно, по мнению заявителя, отсутствовали основания для ограничения его родительских прав в отношении заявительницы, которые препятствовали ее отъезду из дома ребенка.

50. Представитель дома ребенка подтвердил в суде, что заявитель регулярно навещал заявительницу, что между ними сформировались тесные эмоциональные связи и девочка скучала без отца. В связи с этим он придерживался мнения о том, что интересам заявительницы отвечало бы ограничение родительских прав заявителя и передача ее под его опеку. Представители двух районных органов опеки и попечительства и прокурор поддержали требование заявителя.

51. 8 апреля 2013 г. районный суд вынес решение. Он принял во внимание доводы сторон и отметил, что, как сообщил представитель дома ребенка, между заявителями сформировались тесные эмоциональные связи, что в настоящее время девочка ощущала себя комфортно и спокойно в присутствии отца и она скучала, когда он покидал дом ребенка. Он также отметил, что с февраля 2012 года заявитель проживал самостоятельно в отдельной квартире, где также была зарегистрирована заявительница. Суд отметил, что условия в квартире были хорошими и пригодными для проживания заявительницы. Суд также учел тот факт, что заявитель был трудоустроен и имел положительные характеристики с места работы и с места жительства.

52. Районный суд также принял во внимание, что заявитель имел стабильный месячный доход примерно в размере 19 000 рублей. Прожиточный минимум составлял 7 352 рубля для работающего взрослого и 5 802 рубля 50 копеек для ребенка, и суд нашел, что заявитель был способен обеспечить заявительнице адекватную финансовую поддержку. Суд также отметил, что дееспособность Н.С., которая свободно посещала квартиру заявителя, была к тому времени восстановлена и что заявитель предоставил медицинское заключение, датированное 5 марта 2013 г., которое подтверждало, что он был полностью способен заботиться о своем ребенке.

53. Исходя из изложенного районный суд заключил, что ограничение родительских прав заявителя более не было оправданным, поскольку причины, на которые он ссылался в своем предыдущем решении от 12 марта 2012 г., более не существовали. Со ссылкой на статью 76 Семейного кодекса Российской Федерации суд удовлетворил требование заявителя и распорядился об отмене ограничения его родительских прав в отношении заявительницы и передаче ее под его опеку. Решение не было обжаловано и вступило в силу 17 мая 2013 г.

54. 20 мая 2013 г. заявитель забрал заявительницу из дома ребенка в свою квартиру, где она с тех пор проживает.

II. Соответствующее законодательство Российской Федерации

55. 9 декабря 2010 г. соответствующие положения Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации относительно пересмотра решений судов первой инстанции были изменены Федеральным законом N 353-ФЗ, вступившим в силу с 1 января 2012 г. Статья 376 Гражданского процессуального кодекса предусматривает, что решения, вынесенные судами общей юрисдикции, могут быть обжалованы в кассационном порядке в течение шести месяцев с момента их вступления в силу.

56. Семейный кодекс Российской Федерации 1995 года в соответствующих частях предусматривает следующее:

"_Статья 73. Ограничение родительских прав

1. Суд может с учетом интересов ребенка принять решение об отобрании ребенка у родителей (одного из них) без лишения их родительских прав (ограничении родительских прав).

2. Ограничение родительских прав допускается, если оставление ребенка с родителями (одним из них) опасно для ребенка по обстоятельствам, от родителей (одного из них) не зависящим (психическое расстройство или иное хроническое заболевание, стечение тяжелых обстоятельств и другие).

Ограничение родительских прав допускается также в случаях, если оставление ребенка с родителями (одним из них) вследствие их поведения является опасным для ребенка, но не установлены достаточные основания для лишения родителей (одного из них) родительских прав. Если родители (один из них) не изменят своего поведения, орган опеки и попечительства по истечении шести месяцев после вынесения судом решения об ограничении родительских прав обязан предъявить иск о лишении родительских прав. В интересах ребенка орган опеки и попечительства вправе предъявить иск о лишении родителей (одного из них) родительских прав до истечения этого срока...

Статья 74. Последствия ограничения родительских прав

1. Родители, родительские права которых ограничены судом, утрачивают право на личное воспитание ребенка, а также право на льготы и государственные пособия, установленные для граждан, имеющих детей.

2. Ограничение родительских прав не освобождает родителей от обязанности по содержанию ребенка.

3. Ребенок, в отношении которого родители (один из них) ограничены в родительских правах, сохраняет право собственности на жилое помещение или право пользования жилым помещением, а также сохраняет имущественные права, основанные на факте родства с родителями и другими родственниками, в том числе право на получение наследства.

4. В случае ограничения родительских прав обоих родителей ребенок передается на попечение органа опеки и попечительства.

Статья 75. Контакты ребенка с родителями, родительские права которых ограничены судом

Родителям, родительские права которых ограничены судом, могут быть разрешены контакты с ребенком, если это не оказывает на ребенка вредного влияния. Контакты родителей с ребенком допускаются с согласия органа опеки и попечительства либо с согласия опекуна (попечителя), приемных родителей ребенка или администрации организации, в которой находится ребенок.

Статья 76. Отмена ограничения родительских прав

1. Если основания, в силу которых родители (один из них) были ограничены в родительских правах, отпали, суд по иску родителей (одного из них) может вынести решение о возвращении ребенка родителям (одному из них) и об отмене ограничений, предусмотренных статьей 74 настоящего кодекса.

2. Суд с учетом мнения ребенка вправе отказать в удовлетворении иска, если возвращение ребенка родителям (одному из них) противоречит его интересам_".

III. Соответствующие международные документы

A. Конвенция о правах инвалидов, принятая Генеральной Ассамблеей ООН 13 декабря 2006 г. (Резолюция A/RES/61/106)

57. Конвенция вступила в силу 3 мая 2008 г. Она была ратифицирована Российской Федерацией 25 сентября 2012 г. В соответствующих частях данная Конвенция устанавливает следующее:

"_Статья 5. Равенство и недискриминация

1. Государства-участники признают, что все лица равны перед законом и по нему и имеют право на равную защиту закона и равное пользование им без всякой дискриминации.

2. Государства-участники запрещают любую дискриминацию по признаку инвалидности и гарантируют инвалидам равную и эффективную правовую защиту от дискриминации на любой почве.

3. Для поощрения равенства и устранения дискриминации государства-участники предпринимают все надлежащие шаги к обеспечению разумного приспособления.

4. Конкретные меры, необходимые для ускорения или достижения фактического равенства инвалидов, не считаются дискриминацией по смыслу настоящей Конвенции_

Статья 23. Уважение дома и семьи

1. Государства-участники принимают эффективные и надлежащие меры для устранения дискриминации в отношении инвалидов во всех вопросах, касающихся брака, семьи, отцовства, материнства и личных отношений, наравне с другими, стремясь при этом обеспечить, чтобы:

a) признавалось право всех инвалидов, достигших брачного возраста, вступать в брак и создавать семью на основе свободного и полного согласия брачующихся;

b) признавались права инвалидов на свободное и ответственное принятие решений о количестве детей и интервалах между их рождением и на доступ к соответствующей возрасту информации и к просвещению в вопросах репродуктивного поведения и планирования семьи, а также предоставлялись средства, позволяющие им осуществлять эти права.

2. Государства-участники обеспечивают права и обязанности инвалидов в отношении опекунства, попечительства, опеки, усыновления детей или аналогичных институтов, когда данные понятия присутствуют в национальном законодательстве; во всех случаях первостепенное значение имеют высшие интересы ребенка. Государства-участники оказывают инвалидам надлежащую помощь в выполнении ими своих обязанностей по воспитанию детей_

4. Государства-участники обеспечивают, чтобы ребенок не разлучался со своими родителями против их воли, за исключением случаев, когда поднадзорные суду компетентные органы в соответствии с применимыми законами и процедурами определяют, что такое разлучение необходимо в высших интересах ребенка. Ни при каких обстоятельствах ребенок не может быть разлучен с родителями по причине инвалидности либо самого ребенка, либо одного или обоих родителей...".

B. Конвенция о правах ребенка, принятая Генеральной Ассамблеей ООН 20 ноября 1989 г. (Резолюция 44/25)

58. В соответствующих частях данная Конвенция предусматривает следующее:

"_Статья 3

1. Во всех действиях в отношении детей, независимо от того, предпринимаются они государственными или частными учреждениями, занимающимися вопросами социального обеспечения, судами, административными или законодательными органами, первоочередное внимание уделяется наилучшему обеспечению интересов ребенка...

Статья 9

1. Государства-участники обеспечивают, чтобы ребенок не разлучался со своими родителями вопреки их желанию, за исключением случаев, когда компетентные органы, согласно судебному решению, определяют в соответствии с применимым законом и процедурами, что такое разлучение необходимо в наилучших интересах ребенка.

2. В ходе любого разбирательства в соответствии с пунктом 1 настоящей статьи всем заинтересованным сторонам предоставляется возможность участвовать в разбирательстве и излагать свои точки зрения...".

Право

59. Европейский Суд рассмотрит предварительные вопросы по делу до рассмотрения жалоб заявителей по поводу предположительно неоправданного и дискриминационного ограничения родительских прав заявителя относительно заявительницы.

I. Объяснения властей Российской Федерации по вопросу о приемлемости жалобы

A. Соблюдение правила шестимесячного срока

60. Власти Российской Федерации утверждали, что настоящая жалоба подана за пределами шестимесячного срока, предусмотренного пунктом 1 статьи 35 Конвенции. Они указали, что окончательное решение по делу заявителей было вынесено Санкт-Петербургским городским судом 17 июля 2012 г. и что с этой даты начал течь срок. Подав жалобу 17 января 2013 г., заявители пропустили срок на один день.

61. Заявители не согласились с властями Российской Федерации. Они считали, что в соответствии с последовательной прецедентной практикой Европейского Суда шестимесячный срок начал течь с даты, следующей за датой публичного объявления окончательного решения или уведомления об этом заявителя или его представителя. Поскольку окончательное решение было оглашено Санкт-Петербургским городским судом 17 июля 2012 г., срок на подачу жалобы начал течь 18 июля 2012 г. и истек 17 января 2013 г., в дату, когда настоящая жалоба была направлена. Заявители настаивали на том, что ими было соблюдено правило шестимесячного срока.

62. Европейский Суд отмечает, что для целей исчисления шестимесячного срока обе стороны ссылались на определение Санкт-Петербургского городского суда от 17 июля 2012 г. как на "окончательное" в значении пункта 1 статьи 35 Конвенции. Однако они не пришли к согласию относительно точной даты, в которую данный срок начал течь. Европейский Суд в этой связи напоминает, что дата оглашения окончательного внутригосударственного решения не засчитывается в шестимесячный срок, упомянутый в пункте 1 статьи 35 Конвенции. Срок начинает течь в день, следующий за датой, когда окончательное решение оглашено устно публично или когда заявитель или его представитель были уведомлены о нем, и истекает через шесть календарных месяцев независимо от фактической длительности этих календарных месяцев (см. среди прочих примеров Постановление Европейского Суда по делу "Нелсон против Соединенного Королевства" (Nelson v. United Kingdom) от 1 апреля 2008 г., жалоба N 74961/01, §§ 12-13, Решение Европейского Суда по делу "Отто против Германии" (Otto v. Germany) от 10 ноября 2009 г., жалоба N 21425/06, и Постановление Европейского Суда по делу "Байсултанов против Австрии" (Bajsultanov v. Austria) от 12 июня 2012 г., жалоба N 54131/10, §§ 53-54). Следовательно, Европейский Суд принимает довод заявителей о том, что шестимесячный срок в настоящем деле начал течь 18 июля 2012 г. и истек 17 января 2013 г., в дату, когда была направлена настоящая жалоба.

63. Европейский Суд признает, что жалоба была подана в Европейский Суд в течение шести месяцев. Соответственно, возражение властей Российской Федерации подлежит отклонению.

B. Исчерпание внутригосударственных средств правовой защиты

64. В дополнительном меморандуме власти Российской Федерации подчеркивали, что Федеральный закон от 9 декабря 2010 г. внес изменения в Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации и установил трехуровневую юрисдикцию для рассмотрения гражданского дела. В частности, была введена новая апелляционная процедура в отношении решений судов первой инстанции, не вступивших в силу. Кроме того, процедура пересмотра вступивших в силу решений была разделена на кассационную и надзорную. Власти Российской Федерации настаивали на том, что две процедуры были эффективны в значении пункта 1 статьи 35 Конвенции, поэтому заявители должны были использовать их до обращения в Европейский Суд. Они также подчеркивали, что кассационная жалоба заявителя на решение от 20 марта 2012 г., оставленного без изменения 17 июля 2012 г., была возвращена без рассмотрения 31 января 2013 г., поскольку не отвечала формальным требованиям. Власти Российской Федерации также считали, что, не использовав кассационную процедуру, заявитель не исчерпал все имеющиеся эффективные внутригосударственные средства правовой защиты, имевшиеся в его распоряжении.

65. Европейский Суд напоминает, что правило исчерпания внутригосударственных средств правовой защиты, упомянутое в пункте 1 статьи 35 Конвенции, обязывает лиц, желающих возбудить дело против государства, предварительно использовать средства правовой защиты, предусмотренные их национальной правовой системой, тем самым предоставляя государствам возможность урегулировать вопросы в рамках своих правовых систем до того, как им будет предложено отвечать за свои действия в международном органе. Для соблюдения правила при обычных обстоятельствах заявитель должен прибегнуть к средствам правовой защиты, которые доступны и достаточны для обеспечения возмещения в отношении предполагаемых нарушений (см. среди прочих примеров Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Сельмуни против Франции" (Selmouni v. France), жалоба N 25803/94, § 74, ECHR 1999-V).

66. В отношении Российской Федерации Европейский Суд последовательно указывал, что последним судебным средством правовой защиты, требующее исчерпания до подачи жалобы в Европейский Суд, являлась жалоба в региональный суд и что заявители не обязаны требовать пересмотра своих дел вышестоящими судами в порядке надзора, который представлял экстраординарное средство правовой защиты (см. Решение Европейского Суда по делу "Тумилович против Российской Федерации" (Tumilovich v. Russia) от 22 июня 1999 г., жалоба N 47033/99, Решение Европейского Суда по делу "Денисов против Российской Федерации" (Denisov v. Russia) от 6 мая 2004 г., жалоба N 33408/03, и Решение Европейского Суда по делу "Мартынец против Российской Федерации" (Martynets v. Russia) от 5 ноября 2009 г., жалоба N 29612/09). Лишь недавно после законодательных изменений, внесенных в российский гражданский процесс с 1 января 2012 г., Европейский Суд указал, что новая кассационная процедура не отличается от ранее существовавшей неопределенностью и что любое лицо, которое намерено подать жалобу в отношении нарушения своих конвенционных прав, должно вначале использовать средства правовой защиты, предлагаемые новой кассационной процедурой, включая вторую кассационную жалобу в Верховный Суд Российской Федерации (см. Решение Европейского Суда по делу "Абрамян и другие против Российской Федерации" (Abramyan and Others v. Russia) от 12 мая 2015 г., жалобы NN 38951/13 и 59611/13* (* Точнее: Решение по делу "Роберт Михайлович Абрамян против Российской Федерации и Сергей Владимирович Якубовский и Алексей Владимирович Якубовский против Российской Федерации" (Robert Mikhaylovich Abramyan and Sergey Vladimirovich Yakubovskiy and Aleksey Vladimirovich Yakubovskiy v. Russia). См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2015. N 12 (примеч. редактора).), §§ 76-96). Напротив, Европейский Суд подтвердил свой постоянный подход к надзорной процедуре, которую не считает эффективным средством правовой защиты, требующим исчерпания (там же, § 102).

67. Однако Европейский Суд отмечает, что вопрос о том, были ли исчерпаны внутренние средства правовой защиты, обычно разрешается со ссылкой на дату подачи жалобы в Европейский Суд (см. Постановление Европейского Суда по делу "Шаля против Российской Федерации" (Shalya v. Russia) от 13 ноября 2014 г., жалоба N 27335/13, § 16* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2015. N 2 (примеч. редактора).), и Постановление Европейского Суда по делу "Бауман против Франции" (Baumann v. France), жалоба N 33592/96, § 47, ECHR 2001-V (извлечения)). В делах, в которых эффективность данного средства правовой защиты признается в прецедентной практике Европейского Суда после подачи жалобы, Европейский Суд находил непропорциональным требовать от заявителей обращаться к этому средству по истечении длительного срока после подачи их жалоб в Европейский Суд, особенно после того, как срок использования этого средства истек (см. Постановление Европейского Суда по делу "Риджич и другие против Сербии" (Ridic and Others v. Serbia) от 1 июля 2014 г., жалобы NN 53736/08, 53737/08, 14271/11, 17124/11, 24452/11 и 36515/11, § 72, и Постановление Европейского Суда по делу "Пикич против Хорватии" (Pikic v. Croatia) от 18 января 2005 г., жалоба N 16552/02, §§ 29-33, и противоположный пример в Решении Европейского Суда по делу "Ноголица против Хорватии" (Nogolica v. Croatia), жалоба N 77784/01, ECHR 2002-VIII, в котором заявитель мог воспользоваться новым средством правовой защиты).

68. В настоящем деле заявители подали свою жалобу в Европейский Суд 17 января 2013 г., то есть до того, как Европейский Суд признал реформированную двухуровневую кассационную процедуру эффективным средством правовой защиты. Кроме того, власти Российской Федерации никогда не утверждали, что во время рассматриваемых событий существовала соответствующая внутригосударственная прецедентная практика, позволявшая заявителям осознать, что новое средство правовой защиты отвечает требованиям пункта 1 статьи 35 Конвенции, и предвидеть новое требование об исчерпании средств правовой защиты вместо следования подходу, применявшемуся Европейским Судом до недавнего времени (см. § 66 настоящего Постановления). При таких обстоятельствах Европейский Суд полагает, что заявителям не могло быть вменено в обязанность использование этой процедуры до подачи жалобы в Европейский Суд. Кроме того, он отмечает, что заявители более не могли воспользоваться данным средством правовой защиты, поскольку истек срок для его использования (см. § 55 настоящего Постановления).

69. Соответственно, Европейский Суд отклоняет возражение властей Российской Федерации о неисчерпании внутригосударственных средств правовой защиты.

C. Заключение

70. Европейский Суд отмечает, что настоящая жалоба не является явно необоснованной в значении подпункта "a" пункта 3 статьи 35 Конвенции. Он также отмечает, что она не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой для рассмотрения по существу.

II. Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции

71. Заявители жаловались на то, что ограничение родительских прав заявителя в отношении заявительницы сделало невозможным их совместное проживание в качестве семьи и таким образом нарушило их право на уважение семейной жизни. Они ссылались на статью 8 Конвенции, которая устанавливает следующее:

"Статья 8 Конвенции

1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни...

2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".

A. Доводы сторон

1. Заявители

72. Заявители настаивали на своей жалобе. Они утверждали, что ограничение родительских прав заявителя в отношении заявительницы повлекло их длительное разделение и невозможность проживания в качестве семьи в своем доме и нахождение заявительницы под публичной опекой составляли неоправданное вмешательство в их право на уважение семейной жизни.

73. Заявители, в частности, утверждали, что данное вмешательство не было законным, поскольку внутригосударственные суды не установили, что заявитель представлял какую-либо угрозу для заявительницы, что являлось предпосылкой для ограничения родительских прав в соответствии с пунктом 2 статьи 73 Семейного кодекса Российской Федерации. Заявители отмечали, что внутригосударственные суды установили, что было бы "нежелательно" передавать опеку над девочкой ее отцу, что не являлось законным основанием для ограничения в соответствии с указанной статьей кодекса.

74. Заявители также утверждали, что оспариваемое вмешательство не было соразмерным, поскольку российские суды не указали "относимых и достаточных" мотивов для своих решений. Конкретно они указывали, что суды страны необоснованно ссылались на умственную отсталость заявителя и Н.С. как на причину ограничения родительских прав заявителя. В частности, умственная отсталость и недееспособность как таковые не влекли какой-либо опасности и не могли являться основанием для ограничения родительских прав. Кроме того, недееспособность матери ребенка не могла считаться законным основанием для ограничения родительских прав отца.

75. Заявители далее утверждали, что внутригосударственные суды убедительно не установили неспособность заявителя обеспечивать необходимый уход за заявительницей. Насколько суды страны и власти Российской Федерации ссылались на тревогу и страх заявительницы перед родителями, заявители отмечали, что в момент рассмотрения заявления об ограничении родительских прав заявителя в 2012 году это соображение уже не было актуальным. Они ссылались в этой связи на объяснение представителя дома ребенка, данное в суде, о том, что в то время "страх девочки перед родителями прошел" (см. § 26 настоящего Постановления). Заявители полагали, что в любом случае это составило бы неизбежный стресс для заявительницы, которой в то время было только пять лет, начать жить в другом месте, в приемной семье или с отцом. Заявитель предполагал во время разбирательства в суде первой инстанции, что стресс может быть смягчен организацией "постепенной передачи" ребенка с определенными мерами психологической поддержки для родителей и ребенка. В то же время власти не рассматривали такие альтернативные меры и предпочли оставить заявительницу под публичной опекой.

76. Наконец, заявители признали, что ограничение, возложенное на родительские права заявителя, не влечет устранение заявительницы из ее семьи, поскольку в то время она в любом случае находилась под публичной опекой. Тем не менее они утверждали, что по причине этих ограничений заявительница должна была провести еще один год под опекой, что с учетом ее юного возраста было для нее значительным сроком. Заявители ссылались на обязательство государства в соответствии со статьей 8 Конвенции стремиться к воссоединению детей под опекой с их родителями в ситуациях, когда причины для помещения ребенка под публичную опеку отпали. Заявители жаловались на то, что власти не приняли таких мер в их деле.

2. Власти Российской Федерации

77. Власти Российской Федерации признали, что имело место вмешательство в право заявителей на уважение их семейной жизни в значении пункта 1 статьи 8 Конвенции в результате ограничения родительских прав заявителя в отношении заявительницы. Вместе с тем они настаивали, что данное вмешательство было законным, преследовало законную цель защиты здоровья и прав несовершеннолетней, заявительницы, и что оно оно было необходимо в демократическом обществе в значении пункта 2 статьи 8 Конвенции.

78. Власти Российской Федерации, в частности, утверждали, что в разбирательстве об ограничении родительских прав заявителя стороны, включая заявителя и его представителя, имели все возможности по представлению всех доказательств и доводов, которые они считали необходимыми. Внутригосударственные суды надлежащим образом учли все относимые факторы и тщательно сопоставили интересы заявителя и заявительницы. Решение об ограничении родительских прав заявителя было обоснованным и принятым в наилучшим интересах заявительницы.

79. Власти Российской Федерации подчеркнули, что внутригосударственные суды установили со ссылкой на устные объяснения персонала дома ребенка, что в то время девочка ощущала беспокойство в присутствии ее родителей, имела сложности в общении с ними и боялась мысли о проживании вместе с отцом. Они оспорили довод заявителей о том, что представители дома ребенка подтвердили на слушании в суде первой инстанции, что заявительница больше не боялась своих родителей (см. § 75 настоящего Постановления), утверждая, что это было неправдой, неточностью и не соответствовало реальности.

80. Власти Российской Федерации также считали, что суды имели разумные сомнения относительно того, что заявитель, который никогда не жил самостоятельно и был лишь недавно выписан из специализированного учреждения, где провел почти 29 лет и всегда пользовался поддержкой персонала, мог бы обеспечить заявительнице необходимую безопасность и уход. Действительно, во время данного разбирательства представитель заявителя выдвигал противоречащие доводы, по мнению властей Российской Федерации, настаивая на том, что, с одной стороны, заявитель вполне мог жить самостоятельно и заботиться о заявительнице, и, с другой стороны, что он нуждается в помощи компетентных органов социальной защиты (см. § 25 настоящего Постановления). Суды Российской Федерации также приняли во внимание финансовую ситуацию заявителя, которая едва ли позволяла ему обеспечивать адекватную поддержку для себя и своей дочери.

81. Власти Российской Федерации также утверждали, что суды страны оправданно ссылались на тот факт, что мать заявительницы Н.С., которая имела свободный доступ к квартире заявителя, была лишена дееспособности. Недееспособность означала, что она не могла понимать значение своих действий или контролировать их, нести за них ответственность, что могло поставить заявительницу под угрозу. Власти Российской Федерации ссылались на заключение психиатрической экспертизы, которая была проведена в контексте гражданского разбирательства в 2008 году, когда заявление Н.С. о восстановлении ее дееспособности было отклонено, и в нем говорилось, что в ее поведении имелись агрессивные, конфликтные, эмоционально неадекватные тенденции (см. § 12 настоящего Постановления).

82. Власти Российской Федерации далее отмечали, что любые менее ограничительные альтернативы, такие, например, как передача заявительницы под опеку заявителя под плотным контролем и наблюдением со стороны государственных органов социальной защиты, объективно не могли гарантировать безопасность и адекватные жизненные условия для девочки. Кроме того, они подчеркивали, что ограничение родительских прав заявителя имело временный характер, что внутригосударственные суды ясно указали в решениях от 20 марта и 17 июля 2012 г., и оно могло быть снято, как только стало бы очевидно, что заявитель полностью адаптировался к независимой жизни и установил отношения со своей дочерью. По сути заявитель успешно воспользовался правом требовать восстановления своих родительских прав, и его требование об этом было удовлетворено судами страны в 2013 году, когда они установили, что относимые обстоятельства изменились, и данное ограничение уже не требовалось, и вернули заявительницу отцу. Кроме того, пока действовало обжалуемое ограничение, заявитель имел неограниченный доступ к заявительнице (см. § 48 настоящего Постановления), что позволило ему сформировать тесные эмоциональные связи с ней.

83. В целом власти Российской Федерации считали, что оспариваемая мера была пропорциональной преследуемой цели и потому соответствовала пункту 2 статьи 8 Конвенции.

3. Объяснения третьих сторон

84. Третьи стороны: Международный союз инвалидов, Европейский форум инвалидов, Международная инклюзия и Инклюзия Европа, - представили ряд общих объяснений по поводу новейших международных стандартов по правам человека лиц с инвалидностью и праву детей расти в семье.

85. Они, в частности, подчеркнули, что Конвенция ООН о правах инвалидов и документы Совета Европы, такие как рекомендация Комитета министров и план действий, стимулируют государства к внимательному рассмотрению нужд родителей и детей с инвалидностью и предоставлению им мер поддержки, чтобы позволить первым приобретать необходимую компетенцию для исполнения своих обязанностей по отношению к детям, а последним расти в семьях, чтобы быть включенными в общество, жизнь и деятельность детей. Третьи стороны также указали, что в делах "Куцнер против Германии" (Kutzner v. Germany) (жалоба N 46544/99, ECHR 2002-I) и "Савины против Украины" (Saviny v. Ukraine) (упоминавшемся выше) Европейский Суд подтвердил позитивное обязательство государств поддерживать семейные связи между родителями и детьми в качестве компонента права на уважение семейной жизни, предусмотренное статьей 8 Конвенции, и на обеспечение повышенной защиты уязвимым лицам.

86. Третьи стороны также утверждали, что национальное законодательство, политика и практика относительно права на уважение семейной жизни лиц с инвалидностью развиваются во всем мире с растущим признанием использования и осуществления родительских прав этими людьми на равной основе с другими лицами, а также обязанности государств обеспечить предоставление мер поддержки родителям при необходимости. По мнению третьих сторон, растущее количество государств рассматривает этот важный вопрос и обращается к инвалидам для консультаций и включения их в процессы правовых реформ, установления и устранения недостатков в законе и практике.

87. Они заключили, что решения об изъятии детей у родителей-инвалидов или воспрепятствовании в их воссоединении представляли серьезное вмешательство в право на уважение семейной жизни таких детей и их родителей. Пределы усмотрения государств в этой сфере узки и в отсутствие уважительных и неотложных причин для такого вмешательства оно составит нарушение прав родителей и детей на уважение семейной жизни в соответствии со статьей 8 Конвенции и дискриминацию по признаку инвалидности в нарушение статьи 14 Конвенции. Кроме того, отделение детей от родителей с инвалидностью и их помещение под опеку также составляли дискриминацию через их связь с родителями-инвалидами.

B. Мнение Европейского Суда

88. Европейский Суд прежде всего отмечает, что существование связей между заявителями, составлявшими "семейную жизнь" в значении пункта 1 статьи 8 Конвенции, никогда не отрицали внутригосударственные суды или власти Российской Федерации в Европейском Суде. Европейский Суд напоминает, что взаимное использование права родителя и ребенка на общение друг с другом составляет фундаментальный элемент семейной жизни и что национальные меры, препятствующие такому использованию составляют вмешательство в право, защищенное статьей 8 Конвенции (см. среди прочих примеров Постановление Европейского Суда по делу "Йохансен против Норвегии" (Johansen v. Norway) от 7 августа 1996 г., § 52, Reports of Judgments and Decisions 1996-III). Такое вмешательство является нарушением этой статьи Конвенции, если оно не "соответствует закону", не преследует цель или цели, являющиеся законными согласно пункту 2 статьи 8 Конвенции, и не является "необходимым в демократическом обществе".

89. В настоящем деле стороны не оспаривали того, что ограничение родительских прав заявителя в отношении заявительницы являлось вмешательством в право заявителей на уважение семейной жизни. Европейский Суд придерживается аналогичной позиции.

1. "Предусмотрено законом"

90. Европейский Суд отмечает, что данная мера была основана на статье 73 Семейного кодекса Российской Федерации и, таким образом, была "предусмотрена законом". Насколько заявители оспаривали законность вмешательства, утверждая, что внутригосударственные суды убедительно не доказали, что заявитель представлял угрозу для заявительницы, тогда как в соответствии с тем же кодексом это являлось предпосылкой для ограничения родительских прав, Европейский Суд находит, что эти доводы относятся к пропорциональности рассматриваемого ограничения. Следовательно, он рассмотрит эти доводы в соответствующей части анализа.

2. "Законная цель"

91. Европейский Суд также отмечает, что вмешательство преследовало законную цель охраны "здоровья или нравственности" и защиты "прав и свобод" ребенка, заявительницы, и, следовательно, преследовало цели, являющиеся законными с точки зрения пункта 2 статьи 8 Конвенции. Остается исследовать вопрос о том, можно ли рассматривать отказ в родительском контакте как "необходимый в демократическом обществе".

3. "Необходимость в демократическом обществе"

(a) Общие принципы

92. Европейский Суд должен рассмотреть в свете дела в целом, были ли мотивы, приведенные в оправдание этой меры, относимыми и достаточными для целей пункта 2 статьи 8 Конвенции. Он также учтет обязательство, которое в принципе имеет государство по обеспечению сохранения связей между родителями и их детьми (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Куцнер против Германии", § 65).

93. Несомненно, рассмотрение того, что отвечает интересам ребенка, имеет решающее значение в каждом деле подобного рода. Кроме того, следует иметь в виду, что внутригосударственные власти имеют преимущество прямого контакта с заинтересованными лицами. Отсюда следует, что задача Европейского Суда заключается не в подмене собой национальных органов в исполнении их обязанностей относительно опеки и контактов с детьми, а в проверке в свете Конвенции решений, принятых этими органами при осуществлении их дискреционных полномочий (см. Постановление Европейского Суда по делу "Хокканен против Финляндии" (Hokkanen v. Finland) от 23 сентября 1994 г., § 66, Series A, N 55-A, p. 299, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Куцнер против Германии", § 66).

94. Пределы усмотрения, признаваемые за компетентными властями страны, изменяются в зависимости от характера спорных вопросов и значимости затронутых интересов. Так, Европейский Суд признает, что власти пользуются свободой усмотрения при разрешении вопросов, связанных с опекой. Однако требуется более строгий контроль в отношении любых дополнительных ограничений, таких как ограничения, вводимые этими органами для родительских прав на контакты с детьми, и в отношении любых правовых гарантий, направленных на обеспечение эффективной защиты права родителей и детей на уважение их семейной жизни. Подобные дополнительные ограничения сопряжены с опасностью того, что семейные отношения между малолетним ребенком и одним или обоими родителями будут эффективно сокращены (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Сахин против Германии" (Sahin v. Germany), жалоба N 30943/96, § 65, ECHR 2003-VIII, Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Эльсхольц против Германии" (Elsholz v. Germany), жалоба N 25735/94, § 49, ECHR 2000-VIII, и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Куцнер против Германии", § 67).

95. Статья 8 Конвенции обязывает внутригосударственные власти устанавливать справедливое равновесие между интересами ребенка и родителей, причем в процессе установления равновесия особое внимание должно уделяться интересам ребенка, которые в зависимости от их природы и важности могут пользоваться приоритетом по отношению к интересам родителей. В частности, родителю не может предоставляться на основании статьи 8 Конвенции право на принятие мер, которые способны навредить здоровью и развитию ребенка (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Эльсхольц против Германии), § 50, Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Т.Р. и К.М. против Соединенного Королевства" (T.P. and K.M. v. United Kingdom), жалоба N 28945/95, § 71, ECHR 2001-V, Постановление Европейского Суда по делу "Игнакколо-Зениде против Румынии" (Ignaccolo-Zenide v. Romania), жалоба N 31679/96* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2016. N 1 (примеч. редактора).), § 94, ECHR 2000-I, и Постановление Европейского Суда по делу "Нуутинен против Финляндии" (Nuutinen v. Finland), жалоба N 32842/96, § 128, ECHR 2000-VIII).

(b) Применение вышеизложенных принципов в настоящем деле

96. В настоящем деле Европейский Суд отмечает, что ввиду своего диагноза заявитель проживал в интернате с 1983 по 2012 год, то есть 29 лет. В этот период, в 2007 году, он и Н.С., другая жительница интерната, родили дочь, заявительницу, которая была передана под опеку через неделю после рождения и оставалась в этом положении несколько дней с согласия заявителя (см. §§ 7-11 настоящего Постановления). Следовательно, очевидно, что ограничение родительских прав заявителя в отношении заявительницы введенное судами страны в разбирательстве, которое имело место в 2012 году, не повлекло разделение заявителей, поскольку к этому времени они никогда не жили вместе в качестве семьи.

97. Кроме того, ограничение родительских прав заявителя в отношении заявительницы не имело влияния на его права посещения. Из материалов дела следует, что до или после судебных решений об ограничении его родительских прав заявитель имел неограниченный доступ к заявительнице в доме ребенка (см. §§ 11 и 48 настоящего Постановления). Более того, как подчеркивали суды страны, оспариваемое ограничение имело временный характер и могло быть отменено по мере возможности. Оно действовало чуть более года, с 20 марта 2012 г., когда Фрунзенский районный суд ввел его, до 8 апреля 2013 г., когда тот же суд отменил его (см. § 53 настоящего Постановления).

98. В то же время заявитель дал понять, что намерен забрать заявительницу домой сразу после выписки из интерната, то есть в феврале 2012 года (см. §§ 11 и 16 настоящего Постановления), и за счет ограничений его родительских прав в отношении заявительницы власти воспрепятствовали их немедленному воссоединению. Европейский Суд напоминает в этом отношении, что, если установлено существование семейной связи с ребенком, государство должно содействовать развитию этой связи (см. Постановление Европейского Суда по делу "Киган против Ирландии" (Keegan v. Ireland) от 26 мая 1994 г., § 50, Series A, N 290, и Постановление Европейского Суда по делу "Крон и другие против Нидерландов" (Kroon and Others v. Netherlands) от 27 октября 1994 г., § 32, Series A, N 297-C). Таким образом, статья 8 Конвенции возлагает на каждое государство обязательство воссоединить биологического родителя с его ребенком (см. Постановление Большой Палаты по делу "K. and T. против Финляндии" (K. and T. v. Finland), жалоба N 25702/94, § 178, ECHR 2001-VII, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Йохансен против Норвегии", § 78, и Постановление Европейского Суда по делу "Олсон против Швеции (N 1)" (Olsson v. Sweden) (N 1) от 24 марта 1988 г., § 81, Series A, N 130), и все меры осуществления временной публичной опеки должны согласоваться с конечной целью (см. Постановление Европейского Суда по делу "E.P. против Италии" (E.P. v. Italy) от 16 ноября 1999 г., жалоба N 31127/96, § 64, и Постановление Европейского Суда по делу "Йованович против Швеции" (Jovanovic v. Sweden) от 22 октября 2015 г., жалоба N 10592/12, § 77). Кроме того, как подчеркивали третьи стороны в § 85 настоящего Постановления, те же принципы установлены в соответствующих международных документах (см. §§ 57 и 58 настоящего Постановления).

99. Европейский Суд отмечает, что в своих решениях от 20 марта и 17 июля 2012 г. суды Российской Федерации нашли, что в то время заявитель не мог заботиться о заявительнице, поэтому она должна была оставаться под публичной опекой. Эти решения были основаны на ряде доводов. В частности, внутригосударственные власти отметили, что заявительница проявляет признаки беспокойства в присутствии своих родителей и испытывает трудности в общении с ними. Они заключили, что "для ребенка было бы стрессом поместить его в семью родителей, с которыми она никогда не жила и не имела возможности к ним привыкнуть" (см. § 30 настоящего Постановления). Они также сослались на тот факт, что к тому времени истек всего один месяц после того, как заявитель покинул специализированное учреждение, где он находился всю жизнь, в связи с чем, по мнению районного суда, он "не имел навыков и опыта в воспитании детей и уходе за ними" (см. § 31 настоящего Постановления). Остальные мотивы, приведенные судами страны, включали психиатрический диагноз заявителя, тот факт, что мать заявительницы, Н.С., была недееспособной и могла свободно посещать квартиру заявителя, и финансовые средства заявителя, недостаточные для поддержки заявительницы (см. §§ 32-34 настоящего Постановления).

100. Европейский Суд готов признать, что вышеупомянутые соображения имели значение для конфликтующих интересов в настоящем деле. С другой стороны, он сомневается, что они были основаны на достаточных доказательствах (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Савины против Украины", § 56). Ниже он рассмотрит все доводы, изложенные судами Российской Федерации.

(i) Трудности общения между заявителями

101. Установив существование трудностей в общении между заявителями, суды страны ссылались на доклады персонала дома ребенка и объяснения его представителей на слушании в районном суде (см. §§ 18 и 26 настоящего Постановления). Однако Европейский Суд отмечает, что в своем решении суд первой инстанции не указал даты составления отчетов или период, который они описывали. В своей апелляционной жалобе представитель заявителя оспорил отчеты как недатированные и потому не имеющие значения для оценки текущих отношений между заявителями (см. § 37 настоящего Постановления), но суд апелляционной инстанции оставил данный довод без ответа.

102. Кроме того, как подчеркивали заявители в разбирательстве дела районным судом, представители дома ребенка по сути поясняли, что в то время страх заявительницы перед своими родителями прошел и она перестала бояться жить со своей семьей (см. § 26 настоящего Постановления). Представляется, что это объяснение осталось незамеченным и неоцененным судом первой или апелляционной инстанции, хотя заявитель прямо выдвинул этот довод в своей апелляционной жалобе (см. § 37 настоящего Постановления). Поскольку власти Российской Федерации утверждали, что толкование данного высказывания заявителями было неверным (см. § 79 настоящего Постановления), Европейский Суд не может принять указанный довод, поскольку именно внутригосударственные суды должны были разрешать любую возможную двусмысленность рассмотрением этого вопроса во время разбирательства, чего они не сделали.

103. Он также отмечает, что заявитель предоставил ряд справок, подтверждающих, что он регулярно посещал заявительницу в доме ребенка в 2009-2012 годах и общался с ней (см. §§ 20-22 и 24 настоящего Постановления). Однако из судебных решений от 20 марта или 17 июля 2012 г. не следует, что эти доказательства рассматривались судами страны, что делало спорным вывод о том, что заявительница "не имела возможности привыкнуть" к заявителю. В этой связи Европейский Суд отмечает, что, столкнувшись с явно противоречивыми доказательствами, суды Российской Федерации могли назначить независимую комплексную психологическую экспертизу заявительницы с целью установления ее психологического и эмоционального состояния и отношения к заявителю, но они не сделали этого.

104. С учетом вышеизложенного Европейский Суд не уверен в том, что внутригосударственные суды убедительно доказали, что перевод заявительницы под опеку заявителя был бы для нее таким стрессом, что это делало необходимым ее оставление под публичной опекой еще на год. По мнению Европейского Суда, они избрали формальный подход, просто поддержав позицию представителя дома ребенка, которую разделяли муниципальный орган опеки и попечительства и прокурор (см. §§ 26-27 настоящего Постановления), и молчаливо игнорируя все доказательства и доводы о противном, выдвинутые заявителем.

(ii) Отсутствие у первого заявителя навыков в воспитании детей

105. Кроме того, районный суд решил, что "с учетом его диагноза" заявитель провел всю жизнь в специализированном учреждении с тем последствием, что он "не имел опыта в воспитании детей и уходе за ними". Суд также добавил, что лишь в феврале 2012 года заявитель был выписан из специализированного учреждения и "при таких обстоятельствах его намерение воспитывать свою дочь самостоятельно [было] преждевременно".

106. Во-первых, Европейский Суд согласен с заявителями в том, что отсутствие навыков и опыта в воспитании детей по каким бы то ни было причинам едва ли могло считаться законным основанием для ограничения родительских прав или содержания ребенка под публичной опекой. Кроме того, насколько власти Российской Федерации полагали, что суды страны действительно ссылались на тот факт, что, будучи только что выписанным из специализированного учреждения, где он провел почти 29 лет, заявитель не был приспособлен к независимой жизни, и поэтому немедленная передача заявительницы под его опеку могла быть опасной для нее, Европейский Суд отмечает, что данная линия мотивировки не следовала из решений внутригосударственных властей, чьи соответствующие выводы были ограничены теми, которые были изложены в предыдущем параграфе.

107. Даже если Европейский Суд был готов принять толкование властями Российской Федерации решений судов страны, он отмечает, что заявитель предоставил ряд документов, включая заключение психиатрической экспертизы, датированное 10 октября 2011 г., и справки из интерната. Эти документы, как и представитель интерната и О. в разбирательстве дела в районном суде, подтвердили, что во время нахождения в интернате заявитель проживал в отдельной комнате, которую содержал в порядке. Он сам готовил себе еду, вел хозяйство, в целом был независимым и способным позаботиться о себе (см. §§ 22, 24 и 28 настоящего Постановления). Кроме того, он не был замкнут в интернате и мог покидать его. Он работал неполный день в интернате и имел весьма положительные характеристики. Заявитель также работал неполный рабочий день в городе. Доказательства, представленные заявителем во внутригосударственные суды, также свидетельствовали, что, когда ему выделили квартиру, он сделал необходимый ремонт, зарегистрировал там заявительницу, оформил для нее обязательное медицинское страхование и собрал все необходимые документы для ее постановки в очередь в детский сад (см. § 24 настоящего Постановления).

108. Достоверность вышеупомянутых доказательств или показаний О. никогда не оспаривалась в российских судах и не ставилась ими под сомнение. В то же время не представляется, что они предпринимали значимые попытки проанализировать эмоциональную и психическую зрелость заявителя и его способность заботиться о своей дочери в свете всех полученных доказательств и с учетом всех выявленных элементов. Как отмечалось выше, внутригосударственные суды ограничили свои выводы в этом отношении ссылкой на весьма длительное нахождение заявителя в специализированном учреждении. По мнению Европейского Суда, один этот факт не мог рассматриваться как достаточное основание для оправдания решения судов страны об ограничении его родительских прав в отношении заявительницы и продлении ее пребывания под опекой.

(iii) Умственная отсталость заявителя

109. Европейский Суд далее обращается к выводу судов Российской Федерации о том, что "отсутствовали достоверные данные о том, что проживание девочки с [заявителем] было бы безопасным для нее с учетом его диагноза".

110. Европейский Суд отмечает в этой связи, что заявитель представил в суды страны заключение от 10 октября 2011 г. о результатах психиатрической экспертизы группы экспертов, которые подробно описали его психическое состояние, его способность заботиться о себе и воспитывать ребенка и так далее (см. § 22 настоящего Постановления). В заключении недвусмысленно указывалось, что состояние здоровья заявителя позволяло ему осуществлять свои родительские права в полном объеме. Подлинность или точность заключения или содержащихся в нем экспертных выводов никогда не ставились под сомнение противной стороной или судами. Последние фактически оставили без внимания это доказательство и не указали в соответствующих решениях, считают ли они их достоверными или нет. Противная сторона не предоставила данных, оспаривающих выводы заключения или доказывающих, что диагноз заявителя подвергал заявительницу угрозе в случае ее передачи под его опеку.

111. При таких обстоятельствах Европейский Суд не усматривает основы для вышеупомянутого вывода внутригосударственных судов и особенно, какие доказательства, по мнению судов, заявитель должен был представить для подтверждения того, что его психическое состояние не представляло угрозы для безопасности заявительницы.

112. Исходя из изложенного Европейский Суд находит, что ссылка судов Российской Федерации на диагноз заявителя не являлась "достаточным" основанием для оправдания ограничения его родительских прав.

(iv) Недееспособность Н.С.

113. Внутригосударственные суды также ссылались на те факты, что мать заявительницы была лишена дееспособности ввиду ее психического заболевания и что она имела бы свободный доступ к заявительнице в случае передачи под опеку заявителя, что, по их мнению создало бы угрозу для заявительницы.

114. Европейский Суд отмечает, что, как было установлено судами Российской Федерации, Н.С. имела свободный доступ в квартиру заявителя и в результате могла иметь неограниченный доступ к заявительнице, если последняя жила бы там. Европейский Суд признает, что при таких обстоятельствах вопрос о том, представляла ли Н.С. угрозу для заявительницы, имел прямое значение для установления справедливого равновесия между ее интересами и интересами ее отца.

115. Однако Европейский Суд отмечает, что внутригосударственные суды основали свои опасения по поводу заявительницы исключительно на ссылках на тот факт, что Н.С. была недееспособной. Европейский Суд не убежден в том, что утрата лицом дееспособности сама по себе делает его опасным для других. По его мнению, суды страны должны убедительно доказать, что поведение Н.С. ставило или могло поставить заявительницу под угрозу в той степени, которая делала ее передачу под опеку отца невозможной. В то же время российские суды не использовали медицинские документы или иные письменные или устные показания, чтобы доказать, что от Н.С. исходила такая опасность.

116. Европейский Суд учитывает довод властей Российской Федерации о том, что тот факт, что Н.С. могла представлять опасность для заявительницы, подтверждался медицинским заключением, составленным в 2008 году в ходе разбирательства по поводу дееспособности Н.С., которое указывало, что в ее поведении имели место агрессивные, конфликтные и эмоционально неадекватные тенденции (см. §§ 12 и 81 настоящего Постановления). Даже если бы Европейский Суд признал, что заключение медицинской психиатрической экспертизы, проведенной за четыре года до рассматриваемого разбирательства, могло считаться достаточным основанием для вывода внутригосударственных судов о том, что Н.С. представляла опасность для заявительницы, он отмечает, что в любом случае суды никогда не ссылались на это заключение в обоснование своего вывода. С учетом вышеизложенного Европейский Суд отклоняет довод властей Российской Федерации как необоснованный.

117. При таких обстоятельствах Европейский Суд не убежден, что ссылка внутригосударственных судов на правовой статус Н.С. являлась достаточным основанием для ограничения родительских прав заявителя.

(v) Финансовая ситуация заявителя

118. Наконец, внутригосударственные суды оценили финансовые средства заявителя как недостаточные для поддержания достаточного уровня жизни заявительницы (см. § 34 настоящего Постановления).

119. Европейский Суд не может строить предположения о том, был ли месячный доход заявителя выше, чем прожиточный минимум, и потому достаточным для обеспечения адекватного уровня жизни для заявительницы. Он находит, что в любом случае финансовые трудности заявителя сами по себе не могут считаться достаточным основанием для отказа ему в опеке в отношении заявительницы при отсутствии любых других уважительных причин.

(vi) Вывод

120. В свете вышеизложенного Европейский Суд полагает, что мотивы, приведенные судами Российской Федерации для ограничения родительских прав заявителя в отношении заявительницы, чтобы воспрепятствовать ее передаче под опеку, были недостаточны для оправдания этого вмешательства. Таким образом, несмотря на пределы усмотрения внутригосударственных органов вмешательство не было пропорциональным преследуемой законной цели.

121. Соответственно, в этом отношении имело место нарушение статьи 8 Конвенции.

III. Предполагаемое нарушение статьи 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции

122. Заявитель жаловался на то, что ограничение его родительских прав было дискриминационным, поскольку оно было применено из-за наличия у него умственной отсталости и было мотивировано исключительно предрассудком властей в отношении лиц с инвалидностью в связи с психическим расстройством. Заявитель утверждал, что в сопоставимой ситуации, если бы биологический отец, не имеющий умственной отсталости, требовал бы осуществления родительских прав по отношению к своему ребенку, доводы, выдвинутые внутригосударственными органами, не имели бы значения. Заявитель ссылался на статью 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции. Статья 14 Конвенции гласит следующее:

"Статья 14 Конвенции

Пользование правами и свободами, признанными в_ Конвенции, должно быть обеспечено без какой бы то ни было дискриминации по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения, рождения или по любым иным признакам".

123. Власти Российской Федерации настаивали на том, что заявитель не подвергался дискриминации, поскольку решение о временном ограничении его родительских прав не было основано только на состоянии его здоровья, внутригосударственные суды приняли во внимание и тщательно оценили ряд относимых факторов и вынесли решение в наилучших интересах заявительницы.

124. Европейский Суд напоминает, что, если рассматривался вопрос о нарушении материально-правового положения статьи Конвенции как таковой и во взаимосвязи со статьей 14 Конвенции и установлено самостоятельное нарушение материально-правовой статьи, Европейскому Суду обычно необязательно рассматривать дело также с точки зрения статьи 14 Конвенции, но иное положение складывается, если наличие очевидного неравенства обращения при использовании данного права составляет основной аспект по делу (см. Постановление Европейского Суда по делу "Даджен против Соединенного Королевства" (Dudgeon v. United Kingdom) от 22 октября 1981 г., Series A, N 45, § 67). В настоящем деле Европейский Суд отмечает, что по существу заявитель жаловался на то, что ограничение его родительских прав в отношении заявительницы было введено по причине его умственной отсталости. Европейский Суд отмечает в этом отношении, что в §§ 101-119 настоящего Постановления он подробно проанализировал мотивы, включая психическое здоровье заявителя, выдвинутые судами страны для ограничения его родительских прав. Он счел данные мотивы недостаточными для оправдания этого ограничения с тем результатом, что вмешательство в право заявителей на уважение семейной жизни было признано непропорциональным в нарушение статьи 8 Конвенции. С учетом своего анализа в контексте данной статьи и установленного нарушения Европейский Суд не считает необходимым определять, подвергали ли решения внутригосударственных судов заявителя дискриминации в нарушение статьи 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции (см. аналогичное заключение в Постановлении Европейского Суда по делу "Шнейдер против Германии" (Schneider v. Germany) от 15 сентября 2011 г., жалоба N 17080/07, § 108, или Постановлении Европейского Суда по делу "A.K. и L. против Хорватии" (A.K. and L. v. Croatia) от 8 января 2013 г., жалоба N 37956/11, § 94).

IV. Применение статьи 41 Конвенции

125. Статья 41 Конвенции гласит:

"Если Европейский Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Европейский Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".

A. Ущерб

126. Заявители требовали 12 000 евро, из которых 8 000 евро следовало присудить заявителю, а 4 000 евро - заявительнице, в качестве компенсации морального вреда, который был им причинен в связи с предполагаемыми нарушениями их прав в соответствии с Конвенцией.

127. Власти Российской Федерации считали эти требования чрезмерными и необоснованными.

128. Европейский Суд установил нарушение статьи 8 Конвенции в настоящем деле. Он полагает, что заявители должны были испытывать тоску и страдание вследствие всех этих обстоятельств, которые не могут быть компенсированы простым установлением факта нарушения Конвенции. Оценивая указанные обстоятельства на справедливой основе, Европейский Суд присуждает заявителю 5 000 евро, а заявительнице 2 500 евро в качестве компенсации морального вреда, а также любой налог, подлежащий начислению на указанные выше суммы.

B. Судебные расходы и издержки

129. Заявители также требовали 8 043 евро в качестве компенсации судебных расходов и издержек, понесенных во внутригосударственных судах и Европейском Суде.

130. Власти Российской Федерации утверждали, что количество адвокатов и их гонорары являлись чрезмерными и что в любом случае не доказано, что заявители заблаговременно заключили соглашения об оказании юридической помощи или что все эти гонорары были действительно выплачены.

131. В соответствии с прецедентной практикой Европейского Суда заявитель имеет право на возмещение расходов и издержек только в той части, в которой они были действительно понесены, являлись необходимыми и разумными по размеру. В настоящем деле, принимая во внимание предоставленные ему документы и вышеуказанные критерии, Европейский Суд считает разумным присудить заявителям совместно 8 000 евро в качестве возмещения издержек по всем основаниям, а также любой налог, который может быть начислен заявителям на указанную сумму.

C. Процентная ставка при просрочке платежей

132. Европейский Суд полагает, что процентная ставка при просрочке платежей должна определяться исходя из предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процента.

На основании изложенного Суд:

1) объявил единогласно жалобу приемлемой для рассмотрения по существу;

2) постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции;

3) постановил, что отсутствует необходимость в рассмотрении жалобы на основании статьи 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции;

4) постановил единогласно, что:

(a) государство-ответчик обязано в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить заявителям следующие суммы, подлежащие переводу в валюту государства-ответчика по курсу, который будет установлен на день выплаты:

(i) 5 000 евро (пять тысяч евро) заявителю и 2 500 евро (две тысячи пятьсот евро) заявительнице, а также любой налог, подлежащий начислению на указанные суммы, в качестве компенсации морального вреда;

(ii) 8 000 евро (восемь тысяч евро) заявителям совместно в качестве компенсации судебных расходов и издержек, а также любой налог, обязанность уплаты которого может быть возложена на заявителей в связи с указанной суммой;

(b) с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процента;

5) отклонил единогласно оставшуюся часть требований заявителей о справедливой компенсации.

Совершено на английском языке, уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 29 марта 2016 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.

Стивен Филлипс Секретарь Секции Суда

Луис Лопес Герра Председатель Палаты Суда

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Суда к Постановлению прилагается особое мнение судьи Хеллен Келлер.

Несовпадающее особое мнение судьи Хеллен Келлер

1. В дополнение к своим требованиям в соответствии со статьей 8 Конвенции заявитель ссылался на нарушение статьи 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции в связи с тем, что ограничение его родительских прав было дискриминационным. Это ограничение было применено по причине наличия у него умственной отсталости и, как он утверждал, было в основном мотивировано предрассудком властей против лиц с инвалидностью в связи с психическим расстройством (см. § 122 настоящего Постановления). Хотя я согласна с выводом большинства судей о нарушении статьи 8 Конвенции в отношении обоих заявителей, я, к сожалению, не могу разделить вывод большинства о том, что не является необходимым отдельно рассматривать вопрос о наличии нарушения статьи 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции в отношении заявителя. В отличие от большинства судей я считаю, что порог, требуемый для оценки того, подвергся ли заявитель дискриминации при использовании его прав и свобод, предусмотренных в Конвенции, достигнут по причинам, изложенным ниже.

2. В параграфе 124 Постановления большинство судей напомнило прецедентную практику Европейского Суда о том, что, если имеется ссылка на материально-правовую статью Конвенции, как таковую или совместно со статьей 14 Конвенции, и установлено самостоятельное нарушение материально-правовой статьи, для Европейского Суда не является необходимым рассматривать дело также с точки зрения статьи 14 Конвенции, если основным аспектом дела не является явное неравенство в обращении при использовании данного права (см. Постановление Европейского Суда по делу "Даджен против Соединенного Королевства" (Dudgeon v. United Kingdom) от 22 октября 1981 г., § 67, Series A, N 45, Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Шассанью и другие против Франции" (Chassagnou and Others v. France), жалобы NN 25088/94, 28331/95 и 28443/95, § 89, ECHR 1999-III, Постановление Европейского Суда по делу "Тимишев против Российской Федерации" (Timishev v. Russia), жалобы NN 55762/00 и 55974/00* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2006. N 8 (примеч. редактора).), § 53, ECHR 2005-XII, и Постановление Европейского Суда по делу "A.K. и L. против Хорватии" (A.K. and L. v. Croatia) от 8 января 2013 г., жалоба N 37956/11, § 92). В настоящем деле с учетом подробного анализа в соответствии со статьей 8 Конвенции и установления нарушения этого положения большинство судей применило эту прецедентную практику с целью установить, что не было необходимым определять, были ли дискриминационными решения судов страны.

3. По моему мнению, и вопреки мнению большинства судей, заявитель выдвинул доказуемое утверждение о том, что ограничение его родительских прав в отношении заявительницы было введено и оставлено в силе по причине наличия у него умственной отсталости* (* Текст курсивом выделен автором особого мнения (примеч. редактора).), что, таким образом, выглядит как фундаментальный аспект дела. Причины этого различны, но они в основном касаются стереотипного взгляда на заявителя как на родителя-инвалида с психическим расстройством, выраженного внутригосударственными инстанциями. Национальная сcылка на умственную отсталость заявителя, оправдывающую ограничение его родительских прав, является решающим фактором в настоящем деле и представляет систематическую тему в мотивировке государственных органов.

I. Стереотипная линия мотивировки как основной аспект

4. Ссылка на инвалидность Кочерова как на оправдание ограничения его родительских прав следует из объяснений представителей дома ребенка, которые утверждали, что он не мог исполнять свои родительские обязанности вследствие его умственной отсталости, представив районному суду лишь недатированные заключения собственного персонала в поддержку своих заявлений (см. §§ 17 и 18 настоящего Постановления). Представители дома ребенка поддержали эти требования и дополнительно указали, в частности, что заявитель не смог бы обеспечить заявительнице надлежащий гигиенический уход вследствие своей умственной отсталости и его нахождения в течение всей жизни в закрытом специализированном учреждении (см. § 26 настоящего Постановления). Кроме того, представитель муниципального органа опеки и попечительства и прокурор поддержали требование дома ребенка и прямо указали на диагноз заявителя наряду с состоянием его жены как на основную причину для отказа в передаче заявительницы под опеку ее отца, поскольку два родителя с инвалидностью не могли бы обеспечить заявительнице гармоничное развитие (см. § 27 настоящего Постановления).

5. Районный суд основал свое решение на вышеупомянутых данных. Он постановил, что помещение заявительницы под опеку психически больного человека не отвечало бы наилучшим интересам ребенка (см. § 30 настоящего Постановления), и приписал заявителю отсутствие навыков и опыта в воспитании ребенка в связи с тем, что он проживал в специализированном государственном учреждении для лиц с инвалидностью в связи с психическими расстройствами с детства (см. § 31 настоящего Постановления). Кроме того, районный суд вновь прямо сослался на умственную отсталость заявителя, указав, по-видимому, не учитывая письменные доказательства обратного (см. §§ 20-24 настоящего Постановления), что он не представил достоверные доказательства того, что проживание с ним заявительницы было бы безопасно (см. § 33 настоящего Постановления). Районный суд также отметил, что с учетом своего диагноза и категории инвалидности заявитель не мог обращаться за усыновлением ребенка (см. там же). При этом районный суд основал свое решение на недатированных заключениях, представленных персоналом дома ребенка, не приняв позднейшие данных, исходящих от тех же представителей, которые подтвердили, что заявительница больше не боялась своего отца (см. § 37 настоящего Постановления).

6. Сходную аргументацию использовала и вторая внутригосударственная инстанция. Суд апелляционной инстанции оставил без изменения решение районного суда и повторил ту же мотивировку и заключения, указав, что заявитель не предоставил убедительных доказательств отсутствия реального риска для жизни, здоровья и адекватного воспитания заявительницы (см. § 43 настоящего Постановления).

7. В целом внутригосударственная аргументация показывает, что власти основали свои заключения на обобщенных представлениях о родителях-инвалидах, а не на фактической способности заявителя ухаживать за своим ребенком или не на конкретных фактах дела. Мотивировка национальных органов, таким образом, ясно указывает на присутствие стереотипного представления о родительской несостоятельности психически больных инвалидов, а также на тенденцию игнорировать данные в пользу заявителя.

8. Довод о том, что заявитель подвергся явной дискриминации вследствие его умственной отсталости, дополнительно обоснован двумя пунктами. Во-первых, Семейный кодекс Российской Федерации не предусматривает, что длительное нахождение в специализированном учреждении для психически больных инвалидов образует основание для ограничения родительских прав. Во-вторых, российское законодательство обычно не требует от биологических родителей представлять доказательства их способности воспитывать детей или навыков вести хозяйство (см. § 38 настоящего Постановления).

9. Основываясь на вышеупомянутых обстоятельствах, я не могу не считать решения судов страны пристрастными. По моему мнению, очевидно, что стереотипная линия мотивировки, применяемая внутригосударственными органами, основана на предположении о том, что инвалид по определению мало или вовсе не способен надлежащим образом заботиться о ребенке. Такой эссенциалистский взгляд на родительскую непригодность лиц с инвалидностью упрощает и гомогенизирует опыт и способности членов этой группы. Неадекватность подобного стереотипного подхода особенно остра с учетом уязвимости лиц с психической инвалидностью как группы, которая столкнулась со значительной дискриминацией в прошлом (см. Постановление Европейского Суда по делу "Алайош Кишш против Венгрии" (Alajos Kiss v. Hungary) от 20 мая 2010 г., жалоба N 38832/06* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2015. N 5 (примеч. редактора).), § 42).

II. Непропорциональные реакции внутригосударственных властей

10. Кроме того, мое несогласие относится к непропорциональности ограничительных мер, примененных внутригосударственными органами в настоящем деле. Что касается Конвенции ООН о правах инвалидов, Европейский Суд признает данный инструмент международного права, который снискал почти всеобщую ратификацию, как установивший стандарт относительно необходимости защищать лиц с инвалидностью от дискриминационного обращения (см. Постановление Европейского Суда по делу "Глор против Швейцарии" (Glor v. Switzerland) от 30 апреля 2009 г., жалоба N 13444/04, § 53). Что касается родительских прав, государства CRPD* (* Судья имеет в виду Конвенцию о правах инвалидов (примеч. переводчика).) указали в ее статье 23 (см. § 57 настоящего Постановления), что государства-участники оказывают инвалидам надлежащую помощь в выполнении ими своих обязанностей по воспитанию детей. Кроме того, пункт 4 статьи 23 прямо подтверждает, что ни при каких обстоятельствах ребенок не может быть разлучен с родителями по причине инвалидности либо самого ребенка, либо одного или обоих родителей. Письменные и устные показания, представленные заявителем (см. §§ 20-24 и 25 настоящего Постановления), убедительно свидетельствуют, что отсутствовало объективное указание на халатность, злоупотребление или непосредственную опасность для ребенка. Напротив, заявитель проявил свою озабоченность благополучием ребенка и свою склонность к сотрудничеству с внутригосударственными органами в своем предложении о постепенной передаче заявительницы под его опеку, чтобы избежать причинения ей ненужного стресса (см. § 25). Однако внутригосударственные органы не пытались применить менее строгие меры относительно ограничения родительских прав заявителя в их мотивировке и, по-видимому, не пытались оказать ему "надлежащую помощь", требуемую CRPD.

III. Общий смысл статьи 14 Конвенции

11. Согласно прецедентной практике Европейского Суда статья 14 Конвенции не имеет автономного значения, но может применяться только во взаимосвязи с другой конвенционной гарантией. Однако тот факт, что материально-правовая норма, примененная в настоящем деле, статья 8 Конвенции, подробно проанализирована, и установлено ее нарушение, не означает, что дискриминационный характер действия государства был достаточно рассмотрен Европейским Судом. Иными словами, объем и существо статьи 14 Конвенции вовсе не поглощаются автоматически материальным правом, с которым она должна применяться. Такое автоматическое поглощение лишит статью 14 Конвенции сферы применения и сделает ее Золушкой Конвенции* (* O'Connell Rory.Cinderella Comes to the Ball: Article 14 and the Right to Non-Discrimination in the ECHR, (2009) 29 (2) // Legal Studies: The Journal of the Society of Legal Scholars. Р. 211-229, 212.).

12. Традиционная линия мотивировки Европейского Суда по поводу вспомогательной природы статьи 14 Конвенции, как она истолкована в настоящем деле, имеет существенное влияние на значение статьи 14 Конвенции* (* Данный подход является одной из причин довольно ограниченной прецедентной практики Европейского Суда по вопросам дискриминации; см.: Gerards Janneke. The Discrimination Grounds Article 14 of the European Convention on Human Rights', (2013) 13 (1) // Human Rights Law Review. Р. 99-124, 100; Harris David John, O'Boyle Michael, Bates Edward and Buckley Carla. Harris, O'Boyle and Warbrick: Law of the European Convention on Human Rights (Oxford: Oxford University Press 2014). P. 784.) и может заметно ограничить сферу ее действия на практике. Так, заявитель, требующий определенного вывода Европейского Суда по вопросу дискриминации, должен принять трудное решение до подачи своей жалобы. Чтобы добиться отдельного рассмотрения статьи 14 Конвенции, заявитель должен обязательно ссылаться только на статью 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции, вместо того чтобы ссылаться на саму статью 8 Конвенции. По моему мнению, подобная ограничительная практика не соответствует конвенционному праву. Помимо сомнений, выраженных выше, следует иметь в виду, что это также имеет практическое значение, когда Европейский Суд устанавливает нарушение одного или двух конвенционных прав: сумма, присуждаемая в соответствии со статьей 41 Конвенции, в последнем случае обычно выше.

IV. Заключение

13. Я заключаю, что Европейский Суд должен был рассмотреть вопрос о нарушении статьи 14 Конвенции, на которое ссылается заявитель. Существует много данных, свидетельствующих о нарушении статьи 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции в отношении утверждения заявителя о том, что ограничение его родительских прав в отношении заявительницы было применено и сохранено по причине его умственной отсталости. Отсюда следует, что неравенство данного обращения составляет основной аспект дела (см. для сравнения выше, § 3) и требует рассмотрения Европейским Судом в соответствии со статьей 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции.