Определение Конституционного Суда РФ от 27 сентября 2018 г. N 2318-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан С.Д. и С.Т. на нарушение их конституционных прав пунктом 4 статьи 51, пунктом 3 статьи 52 Семейного кодекса Российской Федерации, пунктом 5 статьи 16 Федерального закона "Об актах гражданского состояния", частью 9 статьи 55 Федерального закона "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации"

Конституционный Суд Российской Федерации в составе Председателя В.Д. Зорькина, судей К.В. Арановского, А.И. Бойцова, Г.А. Гаджиева, Ю.М. Данилова, Л.М. Жарковой, С.Д. Князева, А.Н. Кокотова, Л.О. Красавчиковой, С.П. Маврина, Н.В. Мельникова, О.С. Хохряковой, В.Г. Ярославцева,

рассмотрев по требованию граждан С.Д. и С.Т. вопрос о возможности принятия их жалобы к рассмотрению в заседании Конституционного Суда Российской Федерации, установил:

1. Решением суда общей юрисдикции были частично удовлетворены требования к гражданам С.Д. и С.Т. об установлении отцовства и материнства в отношении детей, рожденных ответчицей и являющейся их суррогатной матерью, об изменений сведений о родителях детей в книге записей рождений и о компенсации морального вреда. Определением суда апелляционной инстанции, оставленным без изменения судами вышестоящих инстанций, указанное решение было отменено в части взыскания с ответчиков компенсации морального вреда, в остальной части - оставлено без изменения.

В своей жалобе в Конституционный Суд Российской Федерации С.Д. и С.Т. оспаривают конституционность следующих законоположений:

пункта 4 статьи 51 Семейного кодекса Российской Федерации, согласно которому лица, состоящие в браке и давшие свое согласие в письменной форме на применение метода искусственного оплодотворения или на имплантацию эмбриона, в случае рождения у них ребенка в результате применения этих методов записываются его родителями в книге записей рождений; лица, состоящие в браке между собой и давшие свое согласие в письменной форме на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, могут быть записаны родителями ребенка только с согласия женщины, родившей ребенка (суррогатной матери);

пункта 3 статьи 52 Семейного кодекса Российской Федерации, в соответствии с которым супруг, давший в порядке, установленном законом, согласие в письменной форме на применение метода искусственного оплодотворения или на имплантацию эмбриона, не вправе при оспаривании отцовства ссылаться на эти обстоятельства; супруги, давшие согласие на имплантацию эмбриона другой женщине, а также суррогатная мать (часть вторая пункта 4 статьи 51 данного Кодекса) не вправе при оспаривании материнства и отцовства после совершения записи родителей в книге записей рождений ссылаться на эти обстоятельства;

пункта 5 статьи 16 Федерального закона от 15 ноября 1997 года N 143-ФЗ "Об актах гражданского состояния", согласно которому при государственной регистрации рождения ребенка по заявлению супругов, давших согласие на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, одновременно с документом, подтверждающим факт рождения ребенка, должен быть представлен документ, выданный медицинской организацией и подтверждающий факт получения согласия женщины, родившей ребенка (суррогатной матери), на запись указанных супругов родителями ребенка;

части 9 статьи 55 Федерального закона от 21 ноября 2011 года N 323-ФЗ "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации", в соответствии с которой суррогатное материнство представляет собой вынашивание и рождение ребенка (в том числе преждевременные роды) по договору, заключаемому между суррогатной матерью (женщиной, вынашивающей плод после переноса донорского эмбриона) и потенциальными родителями, чьи половые клетки использовались для оплодотворения, либо одинокой женщиной, для которых вынашивание и рождение ребенка невозможно по медицинским показаниям.

По мнению заявителей, оспариваемые законоположения, как допускающие их расширительное толкование при решении вопроса о принадлежащем суррогатной матери безусловном праве на дачу генетическим родителям согласия на запись их в книге записей рождений в качестве родителей рожденного ею ребенка, противоречат статьям 7, 38 (части 1 и 2), 17 (часть 1), 21 (часть 1), 55 (часть 3) и 72 (пункт "ж" части 1) Конституции Российской Федерации.

2. Конституционный Суд Российской Федерации, изучив представленные материалы, не находит оснований для принятия данной жалобы к рассмотрению.

Рассматриваемые в системной связи положения пункта 4 статьи 51 Семейного кодекса Российской Федерации, пункта 3 статьи 52 Семейного кодекса Российской Федерации, пункта 5 статьи 16 Федерального закона "Об актах гражданского состояния", части 9 статьи 55 Федерального закона "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации", устанавливающие порядок государственной регистрации рождения ребенка, рожденного суррогатной матерью, и относящие к условиям для записи в книге записей рождений в качестве родителей такого ребенка супругов, давших согласие на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания (генетические родители), наличие согласия суррогатной матери на совершение такой записи, означают имеющуюся у нее возможность в записи акта о рождении ребенка записать себя матерью ребенка, что фиксируется и в свидетельстве о его рождении (статьи 14, 17 и 23 Федерального закона "Об актах гражданского состояния"), обусловливая тем самым для женщины, родившей ребенка, права и обязанности матери. При этом, как следует из правовой позиции Конституционного Суда Российской Федерации, выраженной в Определении от 15 мая 2012 года N 880-О, указанная модель правового регулирования не является единственно возможной с точки зрения надлежащей защиты таких гарантируемых статьей 38 (часть 1) Конституции Российской Федерации ценностей, как семья, материнство и детство.

Оспариваемые законоположения, подлежащие применению с учетом разъяснения, содержащегося в пункте 31 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 16 мая 2017 года N 16 "О применении судами законодательства при рассмотрении дел, связанных с установлением происхождения детей", позволяют судам в случае, если суррогатная мать отказалась дать согласие на запись родителями генетических родителей рожденного ею ребенка, учитывая все фактические обстоятельства конкретного дела, в том числе связанные с тем, заключался ли договор о суррогатном материнстве и каковы условия этого договора, являются ли истцы генетическими родителями ребенка, по каким причинам суррогатная мать не дала согласия на запись истцов в качестве родителей ребенка, и руководствуясь положениями статьи 3 Конвенции о правах ребенка, разрешить спор в интересах ребенка.

Как следует из представленных материалов, суды, исследуя фактические обстоятельства дела, пришли к выводу, что С.Т., отказываясь дать согласие на регистрацию истцов - генетических родителей в качестве родителей рожденных ею детей, злоупотребила своими правами, действуя при этом не только в нарушение условий договора о суррогатном материнстве, заключенного между сторонами, но и в ущерб интересам как детей, генетическими родителями которых являются истцы, так и детей, рожденных ею ранее в браке с С.Д.

С учетом изложенного оспариваемые законоположения сами по себе не могут рассматриваться как нарушающие конституционные права заявителей, указанные в жалобе.

Исходя из изложенного и руководствуясь частью второй статьи 40, пунктом 2 статьи 43, частью первой статьи 79, статьями 96 и 97 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", Конституционный Суд Российской Федерации определил:

1. Отказать в принятии к рассмотрению жалобы граждан С.Д. и С.Т., поскольку она не отвечает требованиям Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", в соответствии с которыми жалоба в Конституционный Суд Российской Федерации признается допустимой.

2. Определение Конституционного Суда Российской Федерации по данной жалобе окончательно и обжалованию не подлежит.

Председатель Конституционного Суда Российской Федерации

В.Д. Зорькин

Мнение
судьи Конституционного Суда Российской Федерации А.Н. Кокотова

Конституционный Суд Российской Федерации в Определении от 27 сентября 2018 года N 2318-О отказал в принятии к рассмотрению жалобы граждан С.Т. и С.Д. на нарушение их конституционных прав пунктом 4 статьи 51, пунктом 3 статьи 52 Семейного кодекса Российской Федерации, пунктом 5 статьи 16 Федерального закона "Об актах гражданского состояния", частью 9 статьи 55 Федерального закона "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации". Не разделяя данную позицию, выражаю нижеследующее мнение (статья 76 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации").

1. Суррогатное материнство представляет собой вспомогательную репродуктивную технологию, заключающуюся в том, что в зачатии и рождении ребенка участвуют генетические родители и суррогатная мать - женщина, согласившаяся безвозмездно или за плату выносить и родить ребенка от генетических родителей. Поэтому у ребенка, рожденного в результате применения данной технологии, две матери: генетическая и суррогатная. Причем суррогатная мать - это не просто женщина, родившая ребенка, искусственно зачатого с использованием гамет генетических родителей, а именно мать, которая родила не только чужого, но и своего ребенка.

То, что суррогатная мать в течение девяти месяцев вынашивает ребенка, предоставляя ему ресурсы своего организма, определяя иммунную и гормональную систему ребенка, имея с ним кровную и даже духовную связь, не менее значимо, чем генетическая связь ребенка с потенциальными родителями. С одной стороны, гены ребенка полностью или в усеченной форме совпадают с генами потенциальных родителей, но, с другой стороны, биологический материал, на основании которого формируется организм ребенка, предоставляет суррогатная мать. В силу этого, независимо от воли и сознания суррогатной матери, в ней просыпается инстинкт материнства; между нею и ребенком устанавливается глубокая биологическая и эмоционально-духовная связь.

Современная медицина предоставляет все больше доказательств того, что внутриутробный период жизни человека оказывает определяющее влияние на его последующее развитие. Беременность с ее заботами, ограничениями и радостями, а также роды и стресс, связанные с появлением ребенка на свет, создают уникальные связи между биологической матерью и ребенком¹. Что же касается заказчиков услуг суррогатной матери, то после получения ребенка им еще предстоит проникнуться к нему безотчетными родительскими чувствами.

Появление на свет ребенка, имеющего двух матерей, порождает серьезные морально-этические и правовые проблемы, связанные с обеспечением прав такого ребенка и его родителей. Все-таки отношения родителей и детей глубоко интимны, с чем явно не согласуется наличие у ребенка двух матерей. Поэтому в значительном числе стран суррогатное материнство запрещено (по крайней мере, коммерческое суррогатное материнство).

Неслучайно Специальный комитет экспертов Совета Европы по развитию биомедицинских наук (предшественник ныне действующего Постоянного комитета по биоэтике) сформулировал в 1989 году ряд положений, касающихся суррогатного материнства (принцип 15): 1) ни один врач или учреждение не должны использовать искусственные методы деторождения для зачатия ребенка с целью его вынашивания суррогатной матерью; 2) договоры или соглашения между суррогатной матерью и тем лицом или супружеской парой, для которых она вынашивает ребенка, не подлежат исполнению в судебном порядке; 3) посредническая деятельность в пользу лиц, заинтересованных в суррогатном материнстве, а также связанная с этим рекламная деятельность запрещены; 4) однако в исключительных случаях, предусмотренных внутренним законодательством, с должным учетом пункта 2 настоящего принципа государства могут разрешить врачу или учреждению произвести искусственное оплодотворение суррогатной матери с использованием вспомогательных репродуктивных технологий при условии, что суррогатная мать: a) не получает от данной операции материальной выгоды; b) имеет право после родов оставить ребенка себе. Изложенная позиция имеет рекомендательно-ориентирующее значение, но определяет отношение к суррогатному материнству многих европейских государств.

В странах, допускающих суррогатное материнство (признающих последствия его применения), законодатели прибегают к снятию порождаемой этим институтом неопределенности семейных отношений за счет нормативного признания родителями рожденного суррогатной матерью ребенка то ли генетических родителей, то ли суррогатной матери, то ли позволяя суррогатной матери в короткий срок после рождения ребенка оформить себя его матерью. Перечисленные варианты, каждый из которых имеет природные основания и в них равен другим вариантам, призваны максимально быстро преодолеть потенциально конфликтную ситуацию с наличием у ребенка двух матерей (двух отцов) и исключить затяжные судебные споры о родительских правах на него.

Очевидно, что все названные варианты (каждый по своему) нацелены на первостепенное обеспечение прав и законных интересов рожденных суррогатными матерями детей. Выбор одного из них или какого-либо иного варианта, способного в условиях конкретной страны обеспечить конституционно приемлемый баланс прав и законных интересов генетических родителей, суррогатной матери при приоритете прав и законных интересов детей, относится к компетенции уполномоченных органов соответствующих стран.

2. Российская Федерация допускает суррогатное материнство, в том числе коммерческое (часть 9 статьи 55 Федерального закона "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации"). При этом российское законодательство реализует гестационную модель суррогатного материнства, исходящую из приоритетного значения при оформлении родительских прав факта беременности женщины, родившей ребенка в результате имплантации ей эмбриона, полученного от генетических родителей.

В соответствии с пунктом 4 статьи 51 Семейного кодекса Российской Федерации лица, состоящие в браке между собой и давшие свое согласие в письменной форме на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, могут быть записаны родителями ребенка только с согласия женщины, родившей ребенка (суррогатной матери). Это положение уточняет пункт 5 статьи 16 Федерального закона "Об актах гражданского состояния", предусматривая, что при государственной регистрации рождения ребенка по заявлению супругов, давших согласие на имплантацию эмбриона другой женщине в целях его вынашивания, одновременно с документом, подтверждающим факт рождения ребенка, должен быть представлен документ, выданный медицинской организацией и подтверждающий факт получения согласия женщины, родившей ребенка (суррогатной матери), на запись указанных супругов родителями ребенка.

Приведенные положения, как указал Конституционный Суд Российской Федерации (Определение от 15 мая 2012 года N 880-О), означают имеющуюся у суррогатной матери возможность в записи акта о рождении ребенка записать себя матерью ребенка, что фиксируется и в свидетельстве о его рождении (статьи 14, 17 и 23 Федерального закона "Об актах гражданского состояния"), обусловливая тем самым для женщины, родившей ребенка, права и обязанности матери (статья 47 Семейного кодекса Российской Федерации).

Законодательно допускаемый отказ суррогатной матери от принятого на себя ранее обязательства передать рожденного ею ребенка генетическим родителям вносит в договор о заместительном вынашивании беременности суррогатной матерью (договор о суррогатном материнстве) элемент существенного риска. Однако названный риск относится к природе данного договора, и стороны последнего имеют возможность учесть порождающие риск обстоятельства при вступлении в договорные отношения. Кроме того, в указанный договор могут включаться правила, минимизирующие этот риск. На его уменьшение направлены положения о том, что в случае решения суррогатной матери оставить ребенка себе причитающаяся ей компенсация не выплачивается, а также о ее обязанности возместить все расходы, понесенные в рамках договора генетическими родителями. Очевидно, что такие положения не способны удержать суррогатную мать, вступающую в названные отношения с целью получения денежной выгоды, от оставления ребенка себе только в самых крайних для нее случаях (неконтролируемое чувство материнства и др.).

Для прекращения споров о родительских правах в отношении рожденного суррогатной матерью ребенка законодательно предусмотрено, что супруги, давшие согласие на имплантацию эмбриона другой женщине, а также суррогатная мать не вправе при оспаривании материнства и отцовства после совершения записи родителей в книге записей рождений ссылаться на эти обстоятельства (пункт 3 статьи 52 Семейного кодекса Российской Федерации). Данное правило хотя и не лишает генетических родителей или суррогатную мать права оспаривать ранее произведенную запись о матери (отце) рожденного суррогатной матерью ребенка, однако не предоставляет им реального основания для такого оспаривания. Указанное правило вкупе с требованием о том, что заявление о рождении ребенка должно быть сделано не позднее чем через месяц со дня рождения ребенка (пункт 6 статьи 16 Федерального закона "Об актах гражданского состояния"), призвано обеспечить скорейший выход из ситуации "двух матерей (двух отцов)" у рожденного суррогатной матерью ребенка. Названные процессуальные правила направлены на пресечение имеющих тягу к бесконечности споров заинтересованных лиц о том, что важнее при определении материнства (отцовства): гены или вынашивание и рождение ребенка. Важнее в данном случае любая запись о фактических родителях в книге записей рождений, если она произведена в установленном законом порядке.

3. Вместе с тем генетические родители - это не просто доноры, давшие свой генетический материал для искусственного оплодотворения, а фактические родители. Поэтому поскольку в России для случаев рождения ребенка суррогатной матерью не установлено ее заведомое материнство, как например в Испании и Португалии, то генетические родители должны иметь возможность оспаривать запись в книге записей рождений о суррогатной матери как матери рожденного ею ребенка, требуя исключения данных сведений с внесением в эту книгу записи о себе как о родителях ребенка.

То есть положение пункта 3 статьи 52 Семейного кодекса Российской Федерации в этой части требует ограничительного истолкования. Однако в данном случае нарушение прав генетических родителей должно связываться не просто с теми или иными нарушениями, имевшими место при выполнении программы суррогатного материнства или производстве записи о родителях ребенка в книге записей рождений, а со злоупотреблением суррогатной матерью своими правами (статья 10 ГК Российской Федерации, статья 56 Семейного кодекса Российской Федерации). Для большей объективности и с целью предотвращения необоснованных споров генетических родителей и суррогатной матери о принадлежности ребенка обращение в суд в интересах генетических родителей в указанном случае стоило бы закрепить исключительно за органами прокуратуры.

Необходимо отметить, что Верховный Суд Российской Федерации идет еще дальше в толковании пункта 3 статьи 52 Семейного кодекса Российской Федерации. Он указывает, что судам следует иметь в виду, что в случае если суррогатная мать отказалась дать согласие на запись родителями потенциальных родителей, то данное обстоятельство не может служить безусловным основанием для отказа в удовлетворении иска этих лиц о признании их родителями ребенка и передаче им ребенка на воспитание; в целях правильного рассмотрения дела суду, в частности, следует проверить, заключался ли договор о суррогатном материнстве и каковы условия этого договора, являются ли истцы генетическими родителями ребенка, по каким причинам суррогатная мать не дала согласия на запись истцов в качестве родителей ребенка, и с учетом установленных по делу обстоятельств, а также положений статьи Конвенции о правах ребенка разрешить спор в интересах ребенка (пункт 31 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 16 мая 2017 года N 16).

Изложенная позиция Верховного Суда Российской Федерации в силу ее общего характера может привести к тому, что суды, рассматривая иски генетических родителей об установлении материнства (отцовства), будут разрешать эти споры в пользу генетических родителей исходя не столько из установленного факта злоупотребления суррогатной матерью своими правами, влекущего существенное нарушение прав ребенка, а из наличия у них лучших по сравнению с суррогатной матерью материально-бытовых, иных условий для развития и воспитания детей. То есть будут разрешать эти дела по некоторой аналогии с тем, как решаются дела о месте проживания несовершеннолетнего ребенка, родители которого проживают раздельно. При таком развитии судебной практики у суррогатных матерей нет шанса сохранить ребенка себе - их участие в программах возмездного суррогатного материнства чаще всего определяется необходимостью поправить свое материальное положение. Но явное "отставание" в материально-бытовых условиях суррогатных матерей от генетических родителей не означает, что бедные не способны воспитывать детей надлежащим образом.

Развитие судебной практики в указанном направлении будет означать фактическую замену в стране гестационного суррогатного материнства подходом, максимально приближенным к модели, основанной на признании родителями рожденного суррогатной матерью ребенка генетических родителей (Беларусь, Казахстан, Украина). Судебные решения по делу заявителей показывают, что суды пытаются подвести под этот крен определенные доктринально-интерпретационные основания. Так, в решении по данному делу суда первой инстанции заявлена позиция, согласно которой часть 9 статьи 55 Федерального закона "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации" под родителями понимает тех, кто предоставил половые клетки, и родителями они становятся в тот момент, когда их ребенок родился. Указанная норма, как говорится в этом решении, опровергает презумпцию, закрепленную в Семейном кодексе Российской Федерации. Имеется в виду "опровержение" правил о возможности суррогатной матери оставить ребенка себе².

Если названная линия в судебной практике окончательно сложится и не получит оценки как неконституционная, то тогда уместно будет ставить вопрос о целесообразности сохранения в стране нынешней гестационной модели суррогатного материнства, фактически приближенной к модели с признанием приоритета генетических родителей. Спрашивается, зачем ввергать генетических родителей и суррогатную мать в тяжелейшие для них споры по поводу принадлежности ребенка, закрепляя право суррогатной матери оставить ребенка себе, если после того, как она это сделает, суд решит передать ребенка генетическим родителям только потому, что они способны создать для него лучшие условия? Не честнее ли прямо установить в законодательстве заведомый приоритет родительских прав генетических родителей? Тем более что определение основных черт института суррогатного материнства относится к компетенции федерального законодателя, а не судов.

В любом случае, если бы Конституционный Суд Российской Федерации принял жалобу заявителей к рассмотрению, ему следовало проверить не только правила о согласии суррогатной матери на запись родителями рожденного ею ребенка генетических родителей, но и модель суррогатного материнства в целом, в ее нормативном выражении и судебной интерпретации. Это позволяли фактические обстоятельства дела заявителей, а также то, что в их деле судами, наряду с положениями Семейного кодекса Российской Федерации и Федерального закона "Об актах гражданского состояния", был применен Федеральный закон "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации". И все эти акты были оспорены заявителями. Дело в том, что в настоящее время именно законодательство о здоровье граждан дает охватное описание модели суррогатного материнства.

В рамках такой конституционно-судебной проверки необходимо было оценить конституционность отсутствия в стране дифференциации порядка и правовых последствий осуществления возмездного и безвозмездного суррогатного материнства. Не является ли нынешняя гестационная модель конституционной только для случаев безвозмездного суррогатного материнства, а коммерческое суррогатное материнство требует большей, чем сегодня, защиты прав генетических родителей? Может быть, наметившийся сегодня в судебной практике крен в сторону большей защиты прав и интересов генетических родителей вполне справедлив в рамках коммерческих программ суррогатного материнства?

4. Возможность генетических родителей ссылаться на этот свой статус при оспаривании материнства (отцовства) в отношении рожденного суррогатной матерью ребенка по мотиву злоупотребления суррогатной матерью своими правами, о чем речь шла выше, требует наличия в законодательстве и судебной практике выверенных, пусть отчасти и оценочных, критериев, позволявших бы вполне определенно судить о недобросовестном поведении суррогатной матери как основании для передачи ребенка от нее генетическим родителям.

В настоящее время такие критерии, на мой взгляд, отсутствуют, по крайней мере об этом свидетельствуют судебные решения по делу заявителей. Хотя именно установление факта злоупотребления суррогатной матерью своими правами и было положено судами в основу исключения сведений о ней как о матери рожденного ею ребенка из книги записей рождений и передачи ребенка генетическим родителям.

Не подвергая сомнению вывод судов о наличии в действиях суррогатной матери признаков недобросовестного поведения, полагаю необходимым обратить внимание на некоторые из доводов, на которых этот вывод основан.

Так, в судебных решениях говорится, что по договору между ООО "С." и гражданкой С.Т. о заместительном вынашивании беременности суррогатной матерью после рождения ребенка исполнитель обязан передать ребенка заказчику (генетическим родителям) по первому требованию заказчика и не позднее трех дней после родов подписать нотариально заверенное согласие на запись в свидетельстве о рождении ребенка его генетических родителей; следовательно, при подписании указанного договора суррогатная мать приняла на себя обязательства по его исполнению в соответствии с условиями договора, в котором основным обязательством является дача согласия на запись в свидетельстве о рождении ребенка его генетических родителей. А суд первой инстанции при этом дополнительно указал, что отношения по вынашиванию ребенка не для себя регулирует не только закон, но и договор, что заставляет суд учитывать существующий в российском праве принцип свободы договора и нормативно закрепленный приоритет договора над законом.

Возникает вопрос, вправе ли суррогатная мать в заключаемом ею договоре отказаться от закрепленного за нею законом права давать согласие генетическим родителям на запись их родителями рожденного ею ребенка и от права решать вопрос об оставлении этого ребенка себе как его матери? Представляется, что такой отказ может быть оценен как ничтожный (статья 22 ГК Российской Федерации). Кстати, включение в договоры о суррогатном материнстве подобных ограничений закрепленных законом прав суррогатной матери свидетельствует о том, что гестационная модель суррогатного материнства в нашей стране на подзаконном уровне уже заменена моделью с приоритетом прав генетических родителей. Тем более это удобно и для коммерческих посредников, сводящих суррогатных матерей и генетических родителей.

Представляется, что недопустимо обоснование вывода о злоупотреблении суррогатной матерью своими правами фактом несоблюдения ею вышеприведенного договорного условия. Данный пример заставляет обратить внимание на то, что в настоящее время российское законодательство пробельно в части закрепления соответствующих конституционным требованиям основ договорной практики в сфере суррогатного материнства. Это при том, что эти договоры обладают сложной межотраслевой природой. Названные основы требуют урегулирования законом. Это могут быть законы о суррогатном материнстве, о репродуктивных правах граждан. Это может быть схема комплексного пакетного регулирования института суррогатного материнства в ряде действующих законов (ГК Российской Федерации, Семейный кодекс Российской Федерации, Федеральный закон "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации"). Допустимы и иные варианты. Отсутствие же такого регулирования вызывает сомнение в своей конституционности; при этом жалоба заявителей давала Конституционному Суду Российской Федерации повод разобраться в данной проблеме.

Необходимость детального регулирования договорной практики в сфере суррогатного материнства на уровне закона предопределяется еще и тем, что здесь важно обеспечить прозрачность складывающихся отношений и особый механизм контроля, с тем чтобы исключить использование указанных договоров для прикрытия торговли детьми. С подобным проявлением в деятельности российской организации, специализирующейся в сфере суррогатного материнства, столкнулся Европейский Суд по правам человека при рассмотрении упомянутого выше дела "Парадизо и Кампанелли против Италии (жалоба N 25358/12)". По мнению Комитета по правам ребенка ООН, суррогатное материнство без надлежащего регулирования представляет собой продажу ребенка (пункт 24 Заключительных замечаний по второму периодическому докладу США, представленному в соответствии со статьей 12 Факультативного протокола к Конвенции о правах ребенка, касающегося торговли детьми, детской проституции и детской порнографии).

Далее в судебных решениях в качестве обстоятельств, подтверждающих злоупотребление суррогатной матерью своими правами, названы ее требования увеличения суммы причитающейся ей денежной выплаты в связи с рождением двойни, ее фактический выход из программы суррогатного материнства, рождение детей не в том роддоме, который был для этого предназначен. Можно, конечно, негативно оценивать эти действия С.Т. с морально-этической точки зрения. Ее контрагенты по договору имели право отказать ей в удовлетворении названных требований. Но рассматривать эти требования как свидетельство злоупотребления суррогатной матерью своими правами затруднительно. Тем более речь идет о женщине, которая заказчикам не обои в квартире поклеила, а девять месяцев пребывала в стрессовом состоянии, отягощенном риском ущерба здоровью, при этом выносила и родила двух здоровых детей.

Надо понимать, что когда она подписывала договор, то доплата в 150 000 рублей за многоплодную беременность, в нем оговоренная, воспринималась ею иначе, чем после длительного срока беременности в условиях серьезных ограничений и рождения двойни. К тому же такое поведение суррогатной мамы определялось и действиями организации - посредника, постаравшегося, судя по материалам дела, максимально развести ее и генетических родителей, с тем чтобы их общение осуществлялось заочно через посредника. Вряд ли это было разумно. У суррогатной матери имелись и иные претензии к посреднику в части исполнения договорных обязательств.

Указанные действия суррогатной матери, с учетом всех этих привходящих обстоятельств, являются ее попыткой добиться пересмотра условий заключенного ранее договора, т.е. одним из способов защиты своих прав. Ее требования могут быть не удовлетворены судом, но надо постараться, чтобы увидеть в них злоупотребление правом. Кстати, возвращаясь к теме правового регулирования договоров о суррогатном материнстве, приведенные выше привходящие обстоятельства позволяют остро почувствовать, что такие договоры не могут выстраиваться по простому подобию гражданско-правовых договоров возмездного оказания услуг.

В судебных решениях по делу заявителей указано, что суррогатная мать предприняла ряд действий, с тем чтобы получить льготы в сфере жилищных отношений. Оставление ею рожденных в рамках программы суррогатного материнства детей себе направлено на решение этой задачи. Ну а если бы она родила их не в рамках названной программы, то это тоже свидетельствовало бы о реализации ею далеко идущих коварных планов по улучшению жилищных условий для своей семьи? Важно ведь другое: как она относится к этим детям, заботится ли она о них в пределах имеющегося семейного достатка, окружены ли они ее любовью? Здесь также затруднительно обнаружить признаки злоупотребления правом.

Наконец, еще один довод судов, который связан с материально-жилищными условиями жизни семьи С.Т. и С.Д., уже имевших двоих детей до рождения двойни. Судами, в частности, установлено, что эта семья проживает в комнате в коммунальной квартире, хотя имеет еще одну квартиру в другом населенном пункте. Этот аспект, видимо, может рассматриваться как свидетельство злоупотребления С.Т. своими правами, поскольку оставление ею себе двух рожденных по программе суррогатного материнства детей, скорее всего, создало тяжелые материально-бытовые условия как для этих детей, так и для двух старших детей. Однако оценка данных обстоятельств как свидетельствующих о злоупотреблении суррогатной матерью своими правами требовала, как видится, проверки условий проживания семьи на месте с участием представителей органов опеки и попечительства.

Можно сказать, что суд вправе был это сделать, но не обязан, поскольку в деле имелись необходимые данные о жилищных условиях семьи С.Т. и С.Д. и о доходах семьи. Однако, во-первых, о проверке названных условий просили С.Т. и С.Д., заявляя, что реальные условия их проживания отличаются от имевшихся в материалах дела сведений. Во-вторых, суд должен действовать предельно осторожно тогда, когда, как в деле заявителей, рожденные С.Т. дети более девяти месяцев прожили в ее семье. Изъятие в данном случае детей из семьи требовало обстоятельной проверки того, нарушает ли такое изъятие право заявителей и их детей на семейную жизнь, по смыслу статьи 38 Конституции Российской Федерации и статьи 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Однако суды данный вопрос оставили без рассмотрения.

Таким образом, и в части критериев определения поведения суррогатных матерей как свидетельствующего о злоупотреблении ими своими правами российское законодательство пробельно, что в деле заявителей существенным образом задело их конституционные права.

Из материалов дела следует, что с иском к заявительнице о взыскании с нее внушительной суммы за нарушение условий договора обратилась организация-посредник. Если суд, которому предстоит рассмотреть новое дело, будет исходить из уже имеющихся судебных решений по ее делу, рассмотрит его как типичный гражданско-правовой спор, взыщет с нее заявленную сумму, то страна в итоге явит миру сомнительное "достижение". Окажется, что в России суррогатная мать, родив в муках и крови двух детей, которые жили в ее семье после рождения значительный временной срок, не только лишена своих детей, но еще и осталась должна своим контрагентам. Неюридический подтекст тут таков - бедные, если они соглашаются рожать для состоятельных людей, должны делать, что им говорят, и "не взбрыкивать".

Подобное развитие событий поставит, с моей точки зрения, жесткий вопрос - нужно ли стране такое коммерческое суррогатное материнство вообще? Хотя та сумма, которую по договору должна была получить С.Т. за услуги суррогатной матери, если она является типичной, объективно является не доходом, а компенсацией затрат суррогатной матери, ущерба ее психике и здоровью. Поэтому то, что имеет сегодня в стране вид коммерческого суррогатного материнства, носит явно некоммерческий характер. Это, конечно, для суррогатных матерей, а не для заказчиков и посредников.

5. Изложенное, как представляется, свидетельствует, что Конституционному Суду Российской Федерации следовало принять жалобу граждан С.Т. и С.Д. к рассмотрению и проверить конституционность обжалуемых ими законоположений.

Если бы Конституционный Суд Российской Федерации сделал это и вынес решение в пользу заявителей, то вытекающая из указанного решения обязанность соответствующего суда пересмотреть по обращению заявителей ранее состоявшиеся по их делу судебные решения не означала бы необходимость для суда принять решение о возвращении изъятых детей заявителям. Суд обязан был бы всесторонне рассмотреть этот вопрос, но он вправе и оставить детей у генетических родителей, руководствуясь в первую очередь правами и интересами детей. Дети - не мячик, чтобы их несколько раз передавать из одной семьи в другую и обратно.

------------------------------

¹ См.: Совпадающее мнение судей Винсента А. де Гаэтано, Паулу Пинту де Альбукерке, Кшиштофа Войтычека и Дмитрия Дедова к постановлению Европейского Суда по правам человека от 24 января 2017 года по делу "Парадизо и Кампанелли против Италии (жалоба N 25358/12)".

² По сути, эта позиция суда общей юрисдикции исходит из неконституционности ряда норм Семейного кодекса Российской Федерации, - но тогда суд должен был приостановить производство по делу и обратиться с соответствующим запросом в Конституционный Суд Российской Федерации о проверке конституционности норм Семейного кодекса Российской Федерации, явно противоречащих, с точки зрения суда, приоритетному положению части 9 статьи 55 Федерального закона "Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации". Подозрение о наличии подобных межотраслевых перекосов - явный повод для их конституционно-судебной проверки. Однако суд этого не сделал, а вышестоящие судебные инстанции его доктринальный подход не опровергли.