Постановление Европейского Суда по правам человека от 17 мая 2010 г. Дело "Кононов (Kononov) против Латвии" (жалоба N 36376/04) (Большая Палата)

Европейский Суд по правам человека
(Большая Палата)

Дело "Кононов (Kononov)
против Латвии"
(Жалоба N 36376/04)

Постановление Суда

Страсбург, 17 мая 2010 г.

По делу "Кононов против Латвии" Европейский Суд по правам человека, заседая Большой Палатой в составе

Ж.П. Коста, Председателя,

Х. Розакиса,

Н. Братцы,

П. Лоренсена,

Ф. Тюлькенс,

Й. Касадеваля,

И. Кабрал Баррето,

Д. Шпильманна,

Р. Йегер,

С.-Э. Йебенса,

Д. Поповича,

П. Хирвеля,

Л. Бианку,

З. Калайджиевой,

М. Поалелунжь,

Н. Вучинича, судей,

Алана Вона Лоу, судьи ad hoc* (*Ad hoc (лат.) - для данного случая; согласно Регламенту Суда, судья ad hoc - лицо, не являющееся избранным судьей, предложенное Высокой Договаривающейся Стороной согласно пункту 2 статьи 27 Конвенции в качестве члена Большой Палаты или Палаты (прим. переводчика).),

а также при участии М. О'Бойла, заместителя Секретаря-канцлера,

заседая за закрытыми дверями 20 мая 2009 г. и 24 февраля 2010 г.,

вынес следующее Постановление в последнюю указанную дату:

Процедура

1. Дело было инициировано жалобой N 36376/04, поданной против Латвии в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) гражданином Российской Федерации Василием* (*Заявитель имеет отчество "Макарович" (прим. переводчика).) Кононовым (далее - заявитель) 27 августа 2004 г.

2. Интересы заявителя представлял М. Иоффе, адвокат, практикующий в г. Риге. Власти Латвии (далее - государство-ответчик) были представлены их представителем И. Рейне. Власти Российской Федерации воспользовались правом вступления в дело в качестве третьей стороны в соответствии с пунктом 1 статьи 36 Конвенции и были представлены Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека Г.О. Матюшкиным.

3. Заявитель утверждал, в частности, что его осуждение за военные преступления в связи с участием в военной операции 27 мая 1944 г. нарушило статью 7 Конвенции.

4. Жалоба была передана в бывшую Третью Секцию Европейского Суда (пункт 1 правила 52 Регламента Суда). 20 сентября 2007 г., после слушания по вопросу о приемлемости жалобы и по существу дела (пункт 3 правила 54 Регламента Суда), Палата этой Секции, в составе следующих судей: Боштьяна Цупанчича, Председателя, Корнелиу Бырсана, Элизабет Фура-Сандстрём, Альвины Гюлумян, Эгберта Мийера, Давида Тора Бъоргвинссона и Инеты Зимеле, а также Сантьяго Кесады, Секретаря Секции, признала жалобу частично приемлемой.

5. 24 июля 2008 г. данная Палата в вышеуказанном составе вынесла Постановление, которым установила четырьмя голосами "за" и тремя - "против"* (*Обозреватели обращали внимание, что в составе Палаты, первоначально рассматривавшей дело заявителя, за установление нарушения Конвенции голосовали судьи, избранные от стран антигитлеровской коалиции. В составе Большой Палаты сложилась менее наглядная ситуация - за отсутствие нарушения совместно с представителями Латвии, Германии, Финляндии, Португалии и т.п. голосовали выходцы из таких стран антигитлеровской коалиции, как Англия, Сербия, Черногория. Не согласились с позицией большинства только судьи, избранные от Франции, Болгарии и Молдавии (прим. переводчика).) нарушение статьи 7 Конвенции и присудила заявителю справедливую компенсацию.

6. Письмом от 24 октября 2008 г. государство-ответчик потребовало передачи дела в Большую Палату в соответствии со статьей 43 Конвенции. 6 января 2009 г. комитет Большой Палаты удовлетворил требование (правило 73 Регламента Суда).

7. Состав Большой Палаты определялся в соответствии с положениями пунктов 2 и 3 статьи 27 Конвенции и правила 24 Регламента Суда. Судья Инета Зимеле, избранная от Латвии, отказалась от участия в заседании Большой Палаты (правило 28 Регламента Суда), и государство-ответчик назначило Вона Лоу, профессора международного публичного права Оксфордского университета для участия в качестве судьи ad hoc (пункт 2 статьи 27 Конвенции и пункт 1 правила 29 Регламента Суда). Судья Боштьян Цупанчич, председатель бывшей Третьей Секции, также отказался от участия в заседании Большой Палаты, и его заменил судья Карел Юнгвирт* (*Ни тот, ни другой в составе суда не указан. В прессе публиковались доказательства того, что требование об отстранении судьи Цупанчича "в связи с особенной юридической, исторической и политической чувствительностью настоящего дела" было предъявлено латвийским министром иностранных дел, при этом представитель государства-ответчика просила не разглашать содержание этого требования другим участникам дела. Причины отстранения чешского судьи Юнгвирта, приписанного к V Секции, непонятны. Согласно Регламенту в случаях передачи дел в Большую Палату в состав последней не входят судьи, заседавшие в Палате, которая вынесла постановление, за исключением Председателя Палаты и судьи, избранного от государства, являющегося стороной в деле, или судьи, заседавшие в Палате или Палатах, которые рассматривали вопрос о приемлемости жалобы. По-видимому, место председателя Палаты, вынесшей постановление, которое по должности имел право занять судья Цупанчич, занял нынешний председатель III Секции Касадеваль, не участвовавший в рассмотрении этого дела Палатой (прим. переводчика).).

8. Письмом от 6 апреля 2009 г. Председатель Большой Палаты разрешил властям Литвы представить письменные объяснения по делу (подпункт "а" пункта 3 правила 44 Регламента Суда). Власти Российской Федерации также воспользовались правом вступления в дело в качестве третьей стороны (правило 44 Регламента Суда) при рассмотрении его Большой Палаты.

9. Заявитель и государство-ответчик представили меморандумы по существу жалобы, и от властей Российской Федерации и Литвы были получены замечания третьих сторон.

10. Слушание состоялось во Дворце прав человека в Страсбурге 20 мая 2009 г. (пункт 3 правила 59 Регламента Суда).

В Европейский Суд явились:

(a) от государства-ответчика И. Рейне, представитель, K. Инкуша, В. Шабас, консультанты,

(b) от заявителя M. Иоффе, консультант, M. Закарина* (*Вероятно, имеется в виду адвокат Марина Захарина (прим. переводчика).), И. Ларин, советники,

(c) от властей Российской Федерации Г. Матюшкин,

Уполномоченный Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека, Н. Михайлов, П. Смирнов, консультанты.

Европейский Суд заслушал речи Иоффе, Рейне, Шабаса и Матюшкина.

11. Председатель Большой Палаты приобщил к делу в день слушания дополнительные объяснения заявителя, на которые позднее были представлены ответы государства-ответчика и властей Российской Федерации.

Факты

I. Обстоятельства дела

12. Заявитель родился в 1923 году в Лудзинском районе Латвии. Он имел латышское гражданство до 2000 года, когда особым указом ему было предоставлено российское гражданство.

A. События, имевшие место до 27 мая 1944 г.

13. В августе 1940 г. Латвия вошла в состав Союза Советских Социалистических Республик (далее - СССР) под названием Латвийской Советской Социалистической Республики (далее - Латвийской ССР). 22 июня 1941 г. Германия напала на СССР. Наступление германских войск вынудило советские войска оставить Балтийский регион и эвакуироваться в Россию.

14. Заявитель, проживавший в то время близ границы, последовал за ними. К 5 июля 1941 г. вся территория Латвии была захвачена германскими войсками. После прибытия в СССР заявитель был призван в качестве солдата в Советскую Армию в 1942 году. Он был направлен в резервный полк Латышской дивизии. В 1942-1943 годах он прошел специальную диверсионную подготовку, обучившись организации диверсионных набегов в тылу врага и руководству ими. По завершении подготовки ему было присвоено звание сержанта. В июне 1943 г. он и примерно 20 солдат были сброшены на парашютах на территорию Белоруссии, находившейся в то время под германской оккупацией, близ латышской границы и, таким образом, места, где он родился. Заявитель примкнул к советской части спецназначения, состоявшей из членов "красных партизан" (советского подразделения, осуществлявшей партизанскую войну против германских войск). В марте 1944 г. два его непосредственных начальника назначили его командиром взвода, главными задачами которого, как утверждает заявитель, являлись диверсии на военных объектах, германских коммуникациях и линиях снабжения, аварии на железной дороге и ведение политической пропаганды среди местного населения. Он утверждал, что пустил под откос 16 воинских поездов и взорвал 42 германских военных объекта.

B. События 27 мая 1944 г. по версии национальных судов

15. В феврале 1944 г. германская Армия обнаружила и уничтожила группу красных партизан во главе с майором Чугуновым, которая пряталась в сарае Мейкула Крупника в деревне Малые Баты* (*Иногда в российской литературе используется латышизированная форма Мазие Бати. Однако русскоязычные издания Латвии называют деревню Малые Баты (прим. переводчика).). Германская военная администрация выдала некоторым мужчинам в Малых Батах по винтовке и по две гранаты. Заявитель и его подразделение подозревали селян в шпионаже в пользу немцев и в выдаче людей Чугунова врагу. Они решили применить против селян репрессалии* (*Ниже (§ 23 и другие) Большая Палата признавала, что действия заявителя объяснялись не его желанием применить против селян репрессалии, а приговором партизанского трибунала. Однако в дальнейшем она руководствовалась версией государства-ответчика о том, что в отношении селян было совершено военное преступление, регулируемое позднейшими нормами международного гуманитарного права (прим. переводчика).).

16. 27 мая 1944 г. заявитель и его подразделение, вооруженные и в форме вермахта, которую надели во избежание подозрений, вступили в деревню Малые Баты. Жители готовились к празднованию Пятидесятницы. Подразделение разбилось на ряд мелких групп, каждая из которых атаковала конкретный дом по распоряжению заявителя.

17. Несколько партизан ворвались в дом фермера Модеста Крупника, изъяли найденное там оружие и приказали ему выйти во двор. Когда он попросил их не убивать его в присутствии детей, они приказали ему бежать по направлению к лесу, после чего открыли огонь. Тяжелораненого Крупника оставили на краю леса, где он скончался на следующее утро.

18. Две другие группы красных партизан напали на дома двух других фермеров, Мейкула Крупника и Амброза Буля. Мейкул Крупник был захвачен в своей бане и сильно избит. Партизаны перенесли оружие, найденное в домах двух селян, в дом Мейкула Крупника. Там они выпустили несколько очередей в Амброза Буля, Мейкула Крупника и мать Крупника. Мейкул Крупник и его мать были серьезно ранены. Затем партизаны облили дом и все постройки фермы бензином и подожгли. Жена Крупника, находившаяся на девятом месяце беременности, сумела скрыться, но ее поймали партизаны и втолкнули через окно дома в огонь. На следующее утро уцелевшие селяне обнаружили обугленные останки четверых жертв. Тело Крупник было опознано по скелету младенца, находившемуся рядом с ней.

19. Четвертая группа партизан вломилась в дом Владислава Шкирманта, обнаружив его в постели с годовалым сыном. Обнаружив винтовку и две гранаты, спрятанные в буфете, они приказали Шкирманту выйти во двор. Затем они заперли дверь снаружи, чтобы его жена не смогла выйти, отвели его в дальний угол двора и застрелили. Пятая группа напала на дом Юлиана Шкирманта. Найдя и изъяв винтовку и две гранаты, партизаны отвели его в сарай, где убили. Шестая группа напала на дом Бернарда Шкирманта, изъяв найденное там оружие. Затем они убили Шкирманта, ранили его жену и подожгли все постройки фермы. Жена Шкирманта сгорела заживо со своим мертвым мужем.

20. Хотя обвинение также утверждало, что партизаны ограбили деревню (похитив одежду и продукты питания), коллегия Уголовного суда Верховного суда (далее - Уголовный суд) и сенат Верховного суда* (*Верховный суд этой страны состоит из сената и трех коллегий - Гражданского суда, Уголовного суда и Коммерческого суда (прим. переводчика).) сделали выводы относительно изъятия оружия, но не в отношении хищения иных предметов.

C. Версия событий заявителя

21. При рассмотрении дела Палатой заявитель оспаривал выводы национальных судов о фактах и утверждал следующее.

22. Он полагал, что все покойные селяне были коллаборационистами и предателями, которые выдали немцам взвод майора Чугунова (включавший женщин и маленького ребенка) в феврале 1944 г.: три женщины (мать и жена Мейкула Крупника и жена Бернарда Шкирманта) заверили взвод Чугунова в том, что вермахт в деревне отсутствует, однако Шкирмант направил Крупника предупредить германские войска. Прибывшие немецкие солдаты обстреляли сарай (в котором укрывался взвод Чугунова) зажигательными пулями, вызвав возгорание. Все члены группы Чугунова, пытавшиеся бежать, были застрелены. Мать Крупника забрала одежду погибших. Немецкие военные власти наградили заинтересованных селян дровами, сахаром, спиртом и денежной суммой. Мейкул Крупник и Бернард Шкирмант являлись шуцманами (представителями немецкой вспомогательной полиции).

23. Приблизительно за неделю до событий 27 мая 1944 г. заявитель и все люди его взвода были вызваны к командиру. Он уведомил их, что партизанский трибунал вынес приговор жителям Малых Бат, причастных к выдаче людей Чугунова, и что их взводу поручается исполнение приказа. Конкретно им поручалось "доставить шестерых шуцманов из Малых Бат, чтобы они предстали перед судом". Заявитель утверждал, что он отказался возглавить операцию (селяне знали его с детства, поэтому он опасался за безопасность своих родителей, проживавших в деревне неподалеку). В связи с этим командир дал поручение другому партизану, и именно этот партизан отдавал распоряжения во время операции в Малых Батах.

24. 27 мая 1944 г. заявитель отправился вместе с людьми своего взвода. Он не входил в деревню, а спрятался в кустах, откуда мог видеть дом Модеста Крупника. Вскоре после этого он услышал крики и выстрелы и увидел дым. Через четверть часа партизаны возвратились одни. Один из них был ранен в руку. Другой нес шесть винтовок, десять гранат и много патронов, захваченных в домах селян. Его люди позднее сообщили ему, что не смогли выполнить задание, поскольку селяне "убежали, отстреливаясь, и появились немцы". Он отрицал, что его подразделение ограбило Малые Баты. По возвращении на базу партизанам был объявлен строгий выговор за то, что они не доставили разыскиваемых лиц.

D. Последующие события

25. В июле 1944 г. Красная Армия вступила в Латвию, и 8 мая 1945 г. латвийская территория перешла под контроль войск СССР.

26. Заявитель оставался в Латвии по окончании войны. Он был награжден за военные заслуги орденом Ленина, высшей наградой СССР. В ноябре 1946 г. он вступил в Коммунистическую партию Советского Союза. В 1957 году окончил академию Министерства внутренних дел СССР. Впоследствии и до выхода на пенсию в 1988 году он занимал различные офицерские должности в советской милиции.

27. 4 мая 1990 г. Верховный совет Латвийской ССР принял "Декларацию о восстановлении Латвийской Республики", в которой вступление Латвии в состав СССР в 1940 году признавалось незаконным и недействительным и восстанавливалось действие положений Конституции 1922 года. В тот же день Верховный совет принял "Декларацию о присоединении Латвийской Республики к международным правовым документам по вопросам прав человека". Под "присоединением" понималось торжественное, одностороннее принятие ценностей, воплощенных в указанных документах: большинство конвенций, упомянутых в декларации, было впоследствии подписано и ратифицировано Латвией в установленном порядке.

28. После двух безуспешных государственных переворотов 21 августа 1991 г. Верховный совет принял конституционный закон о государственности Латвийской Республики, в котором провозглашалось полная независимость с немедленным вступлением в силу.

29. 22 августа 1996 г. латвийский парламент принял "Декларацию об оккупации Латвии". Аннексия латвийской территории в СССР в 1940 году характеризовалась как "военная оккупация" и "незаконное присоединение". Повторное включение территории в состав СССР по окончании Второй мировой войны рассматривалось как "восстановление оккупационного режима".

E. Осуждение заявителя

1. Первое предварительное следствие и судебное разбирательство

30. В июле 1998 г. Центр документации преступлений тоталитаризма, находящийся в Латвии, направил материалы расследования (событий 27 мая 1944 г.) в Генеральную прокуратуру Латвии. В августе 1998 г. заявителю были предъявлены обвинения в военных преступлениях. В октябре 1998 г. он был доставлен в Рижский центральный суд первой инстанции, который принял решение о его предварительном заключении. В декабре 1998 г. было подготовлено окончательное обвинительное заключение, и дело было направлено в Рижский окружной суд.

31. Разбирательство в Рижском окружном суде началось 21 января 2000 г. Заявитель не признал себя виновным. Он повторил свою версию событий 27 мая 1944 г., подчеркнув, что все жертвы нападения являлись вооруженными шуцманами. Он отрицал какую-либо личную причастность к событиям: что касается документов (включая газетные статьи), которые свидетельствовали об обратном, он пояснил, что сознательно допустил в то время искажение исторических фактов для своей личной славы и выгоды.

32. Окружной суд установил, что материалы дела содержат очевидные доказательства его вины, что заявитель совершил деяния в нарушение правил, установленных уставом Международного военного трибунала (далее - МВТ) в Нюрнберге, IV Гаагской конвенцией 1907 года и IV Женевской конвенцией 1949 года. Он был признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года, и ему было назначено наказание в виде шести лет лишения свободы. Заявитель и обвинение обжаловали приговор.

33. Решением от 25 апреля 2000 г. Уголовный суд отменил указанный приговор и возвратил дело в Генеральную прокуратуру для дополнительного расследования. Он пришел к выводу о том, что имелись пробелы в мотивировочной части приговора окружного суда, в частности, что окружной суд не разрешил существенные вопросы, в том числе являлись ли Малые Баты оккупированной территорией, могли ли заявитель и его жертвы считаться комбатантами и нон-комбатантами, соответственно, и могли ли селяне в силу факта их вооружения германской военной администрацией считаться "военнопленными" в случае их задержания. Кроме того, обвинению следовало проконсультироваться со специалистами по истории и международному уголовному праву. Он принял решение о немедленном освобождении заявителя.

34. Сенат Верховного суда отклонил жалобу обвинения на решение от 27 июня 2000 г., но исключил их него указание на необходимость консультации со специалистами, поскольку вопросы права должны решаться исключительно судами.

2. Второе предварительное следствие и судебное разбирательство

35. После нового расследования 17 мая 2001 г. заявителю вновь были предъявлены обвинения в соответствии со статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года.

36. Латгальский окружной суд рассмотрел дело и 3 октября 2003 г. вынес приговор, оправдав заявителя в военных преступлениях, но признал его виновным в бандитизме (вопреки статье 72 Уголовного кодекса 1961 года), наказывавшемся лишением свободы на срок от трех до 15 лет.

Проанализировав ситуацию, в которой оказалась Латвия вследствие событий 1940 года и германского вторжения, окружной суд заключил, что заявитель не может рассматриваться как представитель оккупационных сил. Напротив, он боролся за освобождение страны против оккупационных сил нацистской Германии. Поскольку Латвия была включена в состав СССР, поведение заявителя должно оцениваться с точки зрения советского законодательства. Кроме того, он не мог разумно предвидеть, что он когда-либо будет считаться представителем советских оккупационных сил. Что касается операции в Малых Батах, окружной суд признал, что селяне сотрудничали с германской военной администрацией и выдали группу красных партизан Чугунова вермахту и что нападение на деревню осуществлялось в соответствии с приговором военного трибунала, действовавшего в отряде красных партизан. Окружной суд также признал, что гибель шестерых мужчин из Малых Бат могла рассматриваться как необходимая и оправданная соображениями военного времени. Однако он установил, что такое оправдание не распространяется на убийство трех женщин или поджог деревенских построек, за которые несет ответственность заявитель как руководившее операцией должностное лицо. Следовательно, поскольку они вышли за пределы полномочий, вытекавших из приговора военного трибунала, заявитель и его люди совершили акт бандитизма, за который они полностью ответственны, однако по нему истек срок давности.

37. Обе стороны подали жалобу в Уголовный суд. Сославшись, в частности, на пункт 1 статьи 7 Конвенции, заявитель требовал полного оправдания, утверждая, что примененному против него закону придана обратная сила. Обвинение утверждало, что окружной суд допустил ряд серьезных ошибок факта и права: он пренебрег тем фактом, что включение Латвии в состав СССР противоречило латышской Конституции 1922 года и международному праву и потому являлось незаконным, и что Латвийская Республика продолжала существовать де-юре. Соответственно, поведение заявителя в 1944 году могло и должно было оцениваться с учетом латвийского и международного права, а не советского законодательства. Кроме того, обвинение критиковало оценку собранных по делу доказательств, данную окружным судом. По его мнению, суд руководствовался рядом утверждений заявителя, которые не только не подкреплялись никакими доказательствами, но противоречили им, особенно утверждениям заявителя о том, что селяне из Малых Бат были вооруженными коллаборационистами германской военной администрации, которые помогли вермахту уничтожить партизан Чугунова; что в отряде заявителя был создан партизанский трибунал; и что цель операции в Малых Батах заключалась не во внесудебной казни, но в задержании селян.

38. Решением от 30 апреля 2004 г. Уголовный суд удовлетворил жалобу обвинения, отменил приговор Латгальского окружного суда и признал заявителя виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года. Оценив доказательства, он отметил:

"...Таким образом, В. Кононов и партизаны из специальной группы, которой он командовал, похитили оружие, которое было выдано селянам для самозащиты, и убили девять гражданских лиц из деревни, сожгли шестерых из них - включая трех женщин, одна из которых находилась на позднем сроке беременности - заживо. Они также сожгли две фермы.

Напав на девять этих гражданских лиц из деревни Малые Баты, которые не принимали участия в борьбе, похитив их оружие и убив их, В. Кононов и партизаны, находившиеся под его командованием... совершили ужасающее нарушение законов и обычаев войны, предусмотренных:

- пунктом "b" первого параграфа статьи 23 Гаагской конвенции от [18] октября 1907 г. о законах и обычаях сухопутной войны, который является обязательным для всех цивилизованных народов и запрещает вероломное убийство или ранение представителей гражданского населения; статьей 25 [IV Гаагской конвенции 1907 года], которая запрещает нападения любыми средствами на незащищенные деревни, жилища или постройки, и первым параграфом статьи 46 [IV Гаагской конвенции 1907 года], который предусматривает, что семейная честь, права и жизнь лиц и частная собственность должны уважаться;

- подпунктом "а" пункта 1 статьи 3 Женевской конвенции от 12 августа 1949 г. о защите гражданского населения во время войны... который предусматривает, что лица, которые непосредственно не принимают участия в военных действиях, не должны подвергаться посягательству на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности, всяким видам убийства, увечьям, жестокому обращению, пыткам и истязаниям; подпунктом "d" [того же пункта], который предусматривает... что запрещаются осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом* (*Военные трибуналы действовали на основании положения, утвержденного Указом Президиума Верховного совета СССР от 22 июня 1941 г., то есть учреждались надлежащим образом (прим. переводчика).), при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизованными странами; статьей 32, которая запрещает убийства, пытки, телесные наказания, увечья и другие жестокости против покровительствуемых лиц; и статьей 33, которая предусматривает, что покровительствуемое лицо не может быть наказано за правонарушение, совершенное не им лично, запрещает коллективные наказания и всякие меры запугивания или террора, а также ограбление;

- пунктом 2 статьи 51 Дополнительного протокола к [вышеупомянутой] конвенции, касающегося защиты жертв международных вооруженных конфликтов, принятого 8 июня 1977 г... который предусматривает, что гражданское население как таковое, а также отдельные гражданские лица не должны являться объектом нападений, и запрещает акты насилия или угрозы насилием, имеющие основной целью терроризировать гражданское население; подпунктом "а" пункта 4 [той же статьи], который запрещает нападения неизбирательного характера, не направленные на конкретные военные объекты; пунктом 6 [той же статьи], который запрещает нападения на гражданское население или на отдельных гражданских лиц в порядке репрессалий; подпунктом "а" пункта 2 статьи 75... который запрещает насилие над жизнью, здоровьем и физическим или психическим состоянием лиц, в частности убийство, пытки всех видов, будь то физические или психические и увечья; и подпунктом "d" [того же пункта], который запрещает коллективные наказания.

Действуя с особой жестокостью и зверством и предав сожжению беременную селянку заживо... В. Кононов и его партизаны открыто нарушили законы и обычаи войны, предусмотренные пунктом 1 статьи 16 Женевской конвенции... который предусматривает, что беременные женщины должны пользоваться особым покровительством и защитой.

Точно так же, предав огню [жилые] дома и другие постройки, принадлежавшие селянам... Мейкулу Крупнику и Бернарду Шкирманту, В. Кононов и его партизаны нарушили положения статьи 53 этой Конвенции, которая воспрещает всякое уничтожение недвижимого имущества, которое не является абсолютно необходимым для военных операций, и статью 52 первого Дополнительного протокола... которая предусматривает, что гражданские объекты не должны являться объектом нападения или репрессалий...

С учетом вышеизложенного деяния, совершенные В. Кононовым и его людьми, должны квалифицироваться как военные преступления в значении подпункта "b" пункта 2 статьи 6 Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге, который предусматривает, что убийства, истязания гражданского населения оккупированной территории; ограбление частной собственности; бессмысленное разрушение деревень; разорение, не оправданное военной необходимостью, составляют нарушения законов или обычаев войны, то есть военные преступления.

Деяния, совершенные В. Кононовым и его партизанами, также должны квалифицироваться как "серьезные нарушения" в значении статьи 147... Женевской конвенции...

Соответственно... В. Кононов виновен в совершении преступления, предусмотренного статьей 68-3 Уголовного кодекса...

Материалы дела свидетельствуют о том, что после войны выжившие члены семей убитых [лиц] подверглись безжалостному преследованию и репрессиям. После восстановления латвийской независимости все убитые были реабилитированы. В их свидетельствах о реабилитации было указано, что они не совершили преступлений против мира [или] человечности, уголовных преступлений... или не принимали участия... в политических репрессиях... нацистского режима...

В. Кононов должен рассматриваться как субъект [положения, регулирующего] [указанное] военное преступление, в соответствии со статьей 43 первого Дополнительного протокола к Женевской конвенции... который предусматривает, что комбатантами, то есть лицами, имеющими право принимать непосредственное участие в военных действиях, являются лица, входящие в состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте.

Во время Второй мировой войны В. Кононов был лицом, входящим в состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, [а именно] СССР, и принимал активное участие в военных операциях, которые она организовала.

В. Кононов был направлен со специальной миссией в Латвию с ясным приказом сражаться за линией фронта [и] организовывать там взрывы.

Взвод, которым руководил В. Кононов, не может рассматриваться как группа добровольцев, поскольку он был организован вооруженными силами стороны, находящейся в конфликте (СССР) и находился под их руководством, что подтверждается материалами дела. В момент, когда было совершено преступление, в котором он обвиняется, В. Кононов также действовал как комбатант, возглавляя вооруженную группу, имевшую право принимать участие в военных операциях в качестве составной части вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте...

В. Кононов сражался на латвийской территории, оккупированной СССР, и ни факт двойной оккупации (Германия являлась второй оккупирующей державой), ни факт принадлежности СССР к антигитлеровской коалиции не влияют на его статус военных преступников...

Уголовный суд полагает, что все селяне, убитые в Малых Батах, должны рассматриваться как гражданское население в значении статьи 683 Уголовного кодекса... и положений международного права.

В соответствии со статьей 50 первого дополнительного протокола к Женевской конвенции... гражданским лицом является любое лицо, не принадлежащее ни к одной из категорий лиц, указанных в статье 43 этого Протокола и в пункте "а" статьи 4 Конвенции.

Свойства, описанные в вышеупомянутой статье, которые характерны для [определенных] категорий лиц и исключают их из определения гражданских лиц, неприменимы к убитым селянам.

Тот факт, что они получили оружие и боеприпасы, не делает их комбатантами и не свидетельствует об их намерении проводить какие-либо военные операции...

Установлено, что... партизанская группа Чугунова была уничтожена германским военным подразделением, что также подтверждается разведывательными сводками штаба...

Материалы дела не содержат доказательств, свидетельствующих о том, что в этой операции принимали участие селяне.

Тот факт, что Мейкул Крупник уведомил немцев о присутствии партизан в его сарае, не исключает его из категории гражданских лиц.

Крупник проживал на территории, оккупированной Германией, и нет сомнений в том, что присутствие партизан на его ферме в военное время представляло опасность для него и его семьи...

Тот факт, что селяне имели оружие в своих домах и [регулярно] несли охрану по ночам, не свидетельствует о том, что они принимали участие в военных операциях, но доказывает искренние опасения по поводу нападения.

Все граждане, в военное или мирное время, имеют право защищать себя и свои семьи, если их жизнь находится в опасности.

Материалы дела свидетельствуют, что красные партизаны, включая группу Чугунова, применяли насилие против гражданских лиц; тем самым внушая гражданскому населению опасения за его безопасность.

Потерпевший [K.] дал показания о том, что красные партизаны грабили дома и часто забирали продовольствие.

Уголовное поведение партизан отмечалось в докладах командиров [С.] и [Ч.], в которых указывалось, что красные партизаны грабили, убивали и совершали иные преступления против местного населения. У многих лиц создавалось впечатление, что в действительности они не участвуют в боевых действиях, но занимаются мародерством...

Материалы дела свидетельствуют, что из селян, убитых в Малых Батах в 1943 и 1944 годах, [только] Бернард Шкирмант и [его жена] являлись членами Латвийской национальной гвардии (айзсаргов)* (*Характер организации айзсаргов несколько раз изменялся в период ее существования с 1919 года. Первоначально она играла роль вспомогательных сил полиции и армии, затем была преобразована в общественную оборонную организацию (с 1923 года существовали также кружки женщин-айзсаргов, занимавшихся культурным и санитарным обслуживанием), однако приняла активное участие в правом перевороте Улманиса 1934 года, после чего приравнена к полиции (в 1940 году насчитывалось примерно 45 тысяч айзсаргов, не считая детской организации). После вступления Латвии в состав СССР эта организация была распущена, однако с началом Великой Отечественной войны многие бывшие айзсарги активно сотрудничали с немецкими оккупантами, но в личном качестве или как "отряды самообороны", так как организация не была восстановлена немцами. Таким образом, сам факт принадлежности Шкирмантов к айзсаргам, хотя и вызывал настороженное отношение советских властей, не мог быть основанием для смертного приговора. Если Шкирманты не подверглись высылке в 1940 году как активные контрреволюционеры, трудно представить, что они привлекли внимание партизанского трибунала только в связи с членством в распущенной за четыре года до этого организации (прим. переводчика).). Архивы не содержат информации, свидетельствующей о том, что другие потерпевшие участвовали в деятельности этой или иной организации...

Уголовный суд полагает, что факт причастности вышеупомянутых лиц к деятельности Латвийской национальной гвардии не позволяет относить их к комбатантам, поскольку не установлено их участие в военных операциях, организованных вооруженными силами стороны, находящейся в конфликте.

Установлено, что... в деревне Малые Баты отсутствовали германские военные подразделения, и что селяне не исполняли воинских обязанностей, но, [напротив], были фермерами.

Во время [указанных] событий они находились дома и готовились отмечать Пятидесятницу. Среди мертвых были не только мужчины (которые были вооружены), но также женщины, одна из которых находилась на поздней стадии беременности и, таким образом, имела право на особую... заботу в соответствии с Женевской конвенцией.

Относя убитых к гражданским лицам, Уголовный суд не имеет сомнений относительно их статуса; однако, даже если бы они были, первый Дополнительный протокол к Женевской конвенции указывает, что при наличии сомнений любое лицо должно считаться гражданским...

Поскольку Латвия не присоединилась к Гаагской конвенции 1907 года, положения этого документа не могут служить основанием для [установления] нарушения.

Военные преступления запрещены, и все страны обязаны осудить виновного в их совершении, поскольку такие преступления являются составной частью* (*Так в тексте. Вероятно, латышский орган хотел выразить, что нормы международного права осуждают такие действия (прим. переводчика).) международного права, независимо от того, являются ли стороны конфликта участниками международных договоров..."

39. Уголовный суд исключил два утверждения, не доказанных в соответствии с требуемым стандартом, а именно о предполагаемых убийствах и пытках, допущенных самим заявителем. С учетом признания виновным в тяжком преступлении и престарелого возраста, дряхлости и безвредности заявителя Уголовный суд приговорил его к лишению свободы на год и восемь месяцев, которые он, по-видимому, отбыл в период предварительного заключения.

40. Решением от 28 сентября 2004 г. сенат Верховного суда отклонил жалобу заявителя:

"...Установив, что В. Кононов являлся комбатантом и совершил указанное преступление на территории оккупированной СССР, Уголовный суд основал свои выводы на решениях высших представительных органов Латвийской Республики, на международных конвенциях и других доказательствах в их совокупности, которые были проверены и оценены в соответствии с уголовно-процессуальными нормами.

В Декларации Верховного совета... от 4 мая 1990 г. о восстановлении независимости Латвийской Республики признавалось, что ультиматум, предъявленный 16 июня 1940 г. правительству Латвийской Республики бывшим сталинским СССР, следует рассматривать как международное преступление, поскольку Латвия была оккупирована, и ее суверенитет в результате этого прекратился. [Однако] Латвийская Республика продолжала существовать как субъект международного права, поскольку была признана более чем 50 странами во всем мире...

Проанализировав существо решения, сенат... полагает, что, поскольку Уголовный суд признал, что на В. Кононова распространяется действие статьи 683 Уголовного кодекса, ...его действия правильно квалифицированы, так как в качестве участника военных действий и комбатанта на латвийской территории, оккупированной СССР, он нарушил законы и обычаи войны, поскольку планировал и руководил военной операцией, имевшей целью репрессалию против гражданских лиц, а именно мирных жителей деревни Малые Баты, девять из которых были убиты... [и] чье имущество было похищено [или] сожжено.

Как (справедливо) отметил апелляционный суд, ни тот факт, что латвийская территория подверглась двум последовательным оккупациям во Второй мировой войне со стороны двух государств (одним из которых была Германия; "двойная оккупация", по выражению апелляционного суда), ни тот факт, что СССР был членом антигитлеровской коалиции, не изменяют положения В. Кононова как лица, виновного в совершении военного преступления.

Что касается утверждения о том... что, признавая В. Кононова виновным в указанном военном преступлении, [апелляционный] суд нарушил положения статьи 6 Уголовного кодекса... о действии уголовного закона во времени, [сенат] полагает, что оно должно быть отклонено по следующим причинам.

Из решения следует, что апелляционный суд применил конвенции, а именно Женевскую конвенцию от 12 августа 1949 г... и [ее] Дополнительный протокол от 8 июня 1977 г... к военному преступлению, в котором обвинялся В. Кононов, независимо от срока их вступления в силу. [Это согласуется] с Конвенцией ООН от 26 ноября 1968 г. о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности* (*В разных источниках при переводе этого документа, как и в правозащитной литературе в целом могут использоваться термины "человечность" и "человечество" (прим. переводчика).). [Апелляционный суд указал], что Латвийская Республика, которая была оккупирована СССР, не могла принять решение [об этом] ранее. Ссылаясь на принцип неприменимости сроков давности, апелляционный суд учел обязательства, вытекающие из международных договоров, и постановил, что лица, виновные в совершении указанных преступлений, несут ответственность, независимо от даты их совершения.

Поскольку в решении нарушение законов и обычаев войны, в котором обвиняется В. Кононов, квалифицировалось как военное преступление в значении пункта "b" параграфа 2 статьи 6 Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге... и... в соответствии с вышеупомянутой Конвенцией ООН от 26 ноября 1968 г... на военные преступления... не распространяется срок давности... сенат находит, что его деяния правильно распространено действие статьи 683 Уголовного кодекса...

Не имеет основы довод о том, что... Декларация Верховного совета от 4 мая 1990 г. о восстановлении независимости Латвийской Республики и Декларация парламента от 22 августа 1996 г. об оккупации Латвии являлись чисто политическими заявлениями, которые суд не мог применять при постановлении приговора и которым не может быть придана обратная сила.

[Сенат] находит, что обе декларации составляют государственные конституционные акты неоспоримой юридической силы.

В своем решении, [вынесенном после] оценки доказательств, исследованных в судебном заседании, [апелляционный суд] установил, что в качестве комбатанта В. Кононов организовал, командовал и возглавил партизанскую военную операцию, направленную на совершение репрессалий путем убийства гражданского населения деревни Малые Баты и разграбления и разрушения ферм, принадлежавших селянам. Таким образом, апелляционный суд правомерно установил, что действия отдельных членов его группы... не могут рассматриваться как [простые эксцессы] со стороны указанных лиц.

В соответствии с принципами уголовного права, регулирующими ответственность организованных групп, члены [группы] являются соучастниками преступления, независимо от той роли, которую они играли в его совершении.

Этот принцип ответственности членов организованной группы признается в пункте 3 статьи 6 Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге, который предусматривает, что руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, участвовавшие в осуществлении общего плана, несут ответственность за все действия, совершенные любыми лицами в целях осуществления такого плана.

Соответственно, довод о том, что апелляционный суд использовал тест "объективной ответственности" для признания, в отсутствие доказательств, В. Кононова виновным в совершении действий, предпринятых членами специальной группы партизан, которой он руководил, без исследования его субъективного отношения к последствиям, является необоснованным..."

II. Применимое национальное законодательство и практика

A. Уголовный кодекс 1926 года

41. Указом от 6 ноября 1940 г. Верховный совет Латвийской ССР заменил действовавший латвийский Уголовный кодекс Уголовным кодексом 1926 года Советской России, который стал применяться в Латвии (далее - Уголовный кодекс 1926 года). Соответствующие положения этого Кодекса в период Второй мировой войны сводились к следующему:

"Статья 2

Действие настоящего Кодекса распространяется на всех граждан РСФСР [Российской Советской Федеративной Социалистической Республики], совершивших общественно опасные действия в пределах РСФСР, а равно и за пределами Союза ССР в случае задержания их на территории РСФСР.

Статья 3

Граждане иных союзных республик подлежат ответственности по законам РСФСР за совершенные ими преступления на территории РСФСР, а равно вне пределов Союза ССР, если они задержаны и преданы суду или следствию на территории РСФСР.

За совершенные на территории Союза преступления граждане федеративных социалистических республик* (*В тексте Кодекса "граждане союзных республик". Европейский Суд, вероятно, исходил из того, что все союзные республики являлись федеративными (прим. переводчика).) подлежат ответственности по законам места совершения преступления.

Статья 4

Иностранцы за преступления, совершенные на территории Союза ССР, подлежат ответственности по законам места совершения преступления".

42. Глава IX Уголовного кодекса 1926 года была озаглавлена "Преступления воинские" и включала следующие положения:

"Статья 193-1

Воинскими преступлениями признаются направленные против установленного порядка несения военной службы преступления, совершенные военнослужащими и военнообязанными запаса Рабоче-Крестьянской Красной Армии во время состояния тех или других в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии или Красного флота, если по характеру и смыслу эти действия не могут быть совершены гражданами, не служащими в армии или на флоте* (*В тексте данной статьи Кодекса в редакции 1935 года последнее придаточное положение отсутствует (прим. переводчика).)...

Статья 193-3* (*Европейский Суд пересказывает статью 193--2 УК РСФСР (прим. переводчика).)

Неисполнение военнослужащим отданного в порядке службы приказания карается применением мер социальной защиты в виде лишения свободы на срок не менее трех лет.

То же преступление, совершенное в боевой обстановке, карается высшей мерой уголовного наказания [то есть расстрелом]...

Статья 193-17* (*Статья 193-17 УК преследовала за "злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава" РККА. По-видимому, Европейский Суд пересказывает содержание двух статей УК - 193-27 (мародерство) и 193-28 (разбой, грабеж, противозаконное уничтожение имущества и насилие, а равно противозаконное отобрание имущества под предлогом военной необходимости, совершаемые по отношению к населению в районе военных действий) (прим. переводчика).)

Мародерство, то есть лишение гражданских лиц их имущества в боевой обстановке с угрозой оружием или под предлогом реквизиции для военных целей, и завладение личными вещами убитых или раненых для личной выгоды влечет за собой применение высшей меры социальной защиты с конфискацией имущества виновного.

При наличии смягчающих вину обстоятельств [наказание уменьшается] до не менее чем трех лет лишения свободы со строгой изоляцией".

Статья 193.18* (*Статья 193-18 преследовала "действия и распоряжения начальника, препятствующие использованию подчиненными ему военнослужащими (или их семьями) льгот и преимуществ, установленных для военнослужащих" (прим. переводчика).)

Незаконные акты насилия со стороны военнослужащих в военное время или в боевой обстановке влекут применение мер социальной защиты в виде лишения свободы не ниже трех лет лишения свободы со строгой изоляцией.

При наличии отягчающих вину обстоятельств применяется высшая мера уголовного наказания".

43. Статья 14 (и примечания к этой статье) Уголовного кодекса 1926 года предусматривали следующее:

"Уголовное преследование не может иметь места:

(a) когда со времени совершения преступления, за которое судом может быть назначено лишение свободы на срок свыше пяти лет и за которое законом предусмотрено минимальное наказание год лишения свободы, прошло десять лет* (*По-видимому, действия заявителя по самовольному приведению в исполнение приговора партизанского трибунала могли быть квалифицированы в соответствии с не указанной в настоящем разделе статьи 110 УК РСФСР, предусматривавшей "превышение власти или служебных полномочий, т.е. совершение действий, явно выходящих за пределы прав и полномочий, предоставленных законом совершившему их", поскольку они хотя и не совершались заявителем "систематически или из соображений корыстных, или иной личной заинтересованности", но "могли повлечь за собой тяжелые последствия". С учетом допущенного "насилия, применения оружия или мучительных и оскорбляющих личное достоинство потерпевшего действий" такое преступление наказывалось лишением свободы на срок не ниже двух лет (прим. переводчика).);

(б) когда со времени совершения преступления, за которое судом может быть назначено лишение свободы на срок не свыше пяти лет и за которое законом предусмотрено минимальное наказание шесть месяцев лишения свободы, прошло пять лет;

(в) когда со времени совершения любого другого преступления прошло три года.

Давность применяется, если в течение соответствующего срока не было никакого производства по данному делу, и если совершивший преступление во время течения соответствующего срока давности не совершит другое однородное или не менее тяжкое преступление.

Примечание 1. В случаях привлечения к уголовной ответственности за преступления контрреволюционное применение давности в каждом отдельном случае предоставляется усмотрению суда. Однако, если суд не найдет возможным применение давности, то при назначении им расстрела за данное преступление таковой обязательно заменяется объявлением врагом трудящихся, с лишением гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда или лишением свободы на срок не ниже двух лет.

Примечание 2. В отношении лиц, привлеченных к уголовной ответственности за активные действия и активную борьбу против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных или секретных должностях при царском строе или у контрреволюционных правительств в период [русской] гражданской войны, применение давности и вопрос о замене расстрела предоставляется по усмотрению суда.

Примечание 3. Устанавливаемые настоящей статьей давностные сроки не распространяются на действия, преследуемые, согласно настоящему Кодексу, в административном порядке. Наложение взысканий за эти действия может иметь место только в течение одного месяца со дня их совершения".

B. Уголовный кодекс 1961 года

44. 6 января 1961 г. Верховный совет Латвийской ССР заменил Кодекс 1926 года Уголовным кодексом 1961 года, который вступил в силу 1 апреля 1961 г. Соответствующие положения предусматривали следующее:

"Статья 72 [в редакции Закона от 15 января 1998 г.]

Организация вооруженных банд с целью нападения на предприятия, учреждения, организации либо на отдельных лиц, а равно участие в таких бандах и в совершаемых ими нападениях - наказывается лишением свободы на срок от трех до пятнадцати лет... или смертной казнью...

Статья 226

Воинскими преступлениями признаются предусмотренные настоящим Кодексом преступления против установленного порядка несения воинской службы, совершенные военнослужащими...

Статья 256 [отменена Законом от 10 сентября 1991 г.]

Разбой, противозаконное уничтожение имущества, насилие, а равно противозаконное отобрание имущества под предлогом военной необходимости, совершаемые по отношению к населению в районе военных действий, наказываются лишением свободы на срок от трех до десяти лет или смертной казнью".

45. Статья 45 Уголовного кодекса 1961 года предусматривала, что срок давности применяется к лицу, совершившему преступление, за которое по закону может быть назначена смертная казнь, не автоматически, а по усмотрению суда.

46. Уголовный кодекс 1961 года сохранял силу (с некоторыми изменениями) после того, как Латвия восстановила свою независимость.

47. Законом от 6 апреля 1993 г. Верховный совет дополнил особенную часть Уголовного кодекса 1961 года новой главой 1-a, содержавшей положения, криминализующие такие действия, как геноцид, преступления против человечности или мира, военные преступления и расовую дискриминацию.

48. Новая статья 68-3 затрагивала военные преступления и предусматривала следующее:

"Любое лицо, виновное в совершении военного преступления в соответствии с определением применимых конвенций, то есть нарушений законов и обычаев войны путем убийства, пытки, ограбления гражданского населения оккупированной территории или заложников или военнопленных, депортации таких лиц или их привлечения к принудительному труду или неоправданного разрушения городов и сооружений, наказывается пожизненным лишением свободы или лишением свободы на срок от трех до 15 лет".

49. Тем же законом в Уголовный кодекс 1961 года также была включена статья 6-1, допускающая придание обратной силы уголовному закону в отношении преступлений против человечности и военных преступлений:

"Лица, виновные в преступлениях против человечности, геноциде, преступлениях против мира или военных преступлениях, могут быть осуждены независимо от времени совершения преступлений".

50. Статья 45-1, введенная тем же законом в Уголовный кодекс 1961 года, не распространяла на такие преступления срок давности.

"Сроки давности привлечения к уголовной ответственности не применяются к лицам, виновным в преступлениях против человечности, геноциде, преступлениях против мира или военных преступлениях".

C. Уголовный кодекс 1998 года

51. Уголовный кодекс 1961 года был заменен Уголовным кодексом 1998 года с 1 апреля 1999 г. Нормы статей 6-1, 45-1 и 68-3 Уголовного кодекса 1961 года были воспроизведены в Уголовном кодексе 1998 года.

III. Применимые нормы международного права и практика

52. Законы войны содержатся не только в договорах, "но также в обычаях и практике государств, постепенно получивших всеобщее признание, и в общих принципах правосудия, применяемых юристами и в практике военных судов"* (*Процесс над главными военными преступниками, Нюрнберг, 14 ноября 1945 г. - 1 октября 1946 г. (Trial of the Major War Criminals, Nuremberg, 14 November 1945 - 1 October 1946).).

A. Женевское право (1864-1949 годов) об обращении с лицами и имуществом, находящимися под контролем противника

1. Конвенция об улучшении участи раненых в действующих армиях (Женевская конвенция 1864 года)

53. Первая Женевская конвенция (позднее замененная) предусматривала минимальные стандарты для "раненых или больных комбатантов", с тем чтобы они подлежали "сбору и уходу", "к какой стране они бы ни принадлежали".

2. Конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях ("Женевская конвенция 1906 года)

54. Эта Конвенция распространяла защиту и статус военнопленных на раненых и больных комбатантов, находящихся под контролем противника.

"Статья 1. Офицеры, солдаты и другие лица, официально принадлежащие к армиям, которые больны или ранены, пользуются уважением и заботой без различия гражданства со стороны воюющего государства, во власти которого они находятся.

Статья 2. Обладающие правом на заботу, которая предусмотрена предыдущей Статьей, больные и раненые армии, попавшие под власть другого воюющего государства, становятся военнопленными".

3. Конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях (Женевская конвенция 1929 года)

55. Конвенция (замененная I Женевской конвенцией 1949 года) учла опыт первой мировой войны. Она не содержала оговорки всеобщности* (*Смысл оговорки состоит в том, что применение норм, закрепленных в конкретной конвенции, будет обязательным для участников вооруженного конфликта в том случае, если все воюющие являются ее сторонами (прим. переводчика).):

"Статья 1. Офицеры и солдаты и другие лица, официально принадлежащие к вооруженным силам, которые больны или ранены, пользуются уважением и защитой при всех обстоятельствах; обращение с ними отличается гуманностью и заботой с медицинской точки зрения без различия гражданства со стороны воюющего государства, во власти которого они находятся...

Статья 2. За исключением обращения, предусмотренного предыдущей Статьей, раненые и больные армии, попавшие под власть другого воюющего государства, являются военнопленными..."

4. Конвенция об обращении с военнопленными (Конвенция o военнопленных 1929 года)

56. Эта Конвенция содержала обширный набор правил обращения с военнопленными. Первая мировая война выявила недостатки в соответствующих положениях Гаагской конвенции и Положения 1907 года (см. §§ 85-91 настоящего Постановления), которые заменялись этой Конвенцией. Она признавала, что право на статус военнопленных вытекает из наличия статуса законного комбатанта, в соответствии с гаагским положением 1907 года. Она предусматривала защиту военнопленных и гарантировала гуманное обращение с ними. Женщины подлежали особой защите.

"Статья 1. Настоящая Конвенция применяется без ущерба для положений части VII:

(1) ко всем лицам, указанным в статьях 1, 2 и 3 положения, приложенного к IV Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны от 18 октября 1907 г., которые захвачены неприятелем.

(2) ко всем лицам, принадлежащим к вооруженным силам воюющих сторон, захваченным неприятелем в ходе операций морской или воздушной войны, со всеми исключениями (оговорками), которые условия такого захвата делали неизбежными. Тем не менее эти исключения не затрагивают основные принципы настоящей Конвенции; они прекращают действовать с момента, когда захваченные лица доставлены в лагерь для военнопленных.

Статья 2. Военнопленные находятся под властью неприятельского правительства, но не лиц или подразделений, захвативших их. Они всегда подлежат гуманному обращению и защите, особенно от актов насилия, от оскорблений и от общественного любопытства. Репрессивные меры против них запрещены.

Статья 3. Военнопленные имеют право на уважение их личности и чести. Обращение с женщинами учитывает особенности их пола. Пленные сохраняют полную гражданскую правосубъектность.

Статья 46. Военные власти или суды удерживающей державы применяют к военнопленным только те наказания, которые предусмотрены за аналогичные действия для представителей ее вооруженных сил...

Статья 51. Попытка побега, даже если она не является первой, не рассматривается как отягчающее вину обстоятельство в случае если военнопленные преданы суду за преступления или правонарушения против лиц или имущества, совершенные при такой попытке.

После попытки побега или побега товарищи бежавшего лица, содействовавшие побегу, подлежат только дисциплинарным взысканиям".

5. Проект Международной конвенции о положении и защите гражданских лиц противника, находящихся на территории, принадлежащей или оккупированной воюющей стороной (Проект Токийской конвенции 1934 года)

57. Этот проект Конвенции был направлен на улучшение стандартов защиты гражданских лиц противника, проживающих на оккупированной территории и на территории военных действий. Он должен был обсуждаться на конференции в 1940 году, но этому помешала Вторая мировая война. Этот проект позднее оказал влияние на обсуждение IV Женевской конвенции 1949 года и представляет особый интерес негативным определением гражданских лиц (соответствующим Оксфордскому руководству 1880 года) и установленным различием между комбатантами и гражданскими лицами:

"Статья 1. Гражданские лица противника в значении настоящей Конвенции - это лица, удовлетворяющие следующим двум условиям:

(a) непринадлежности к сухопутным, морским или воздушным вооруженным силам воюющих сторон, как они определены в международном праве, и, в частности, статьями 1, 2 и 3 Положения, приложенного к IV Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны от 18 октября 1907 г.;

(b) наличия гражданства неприятельского государства на территории воюющей страны или на территории, оккупированной последней".

58. Статьи 9 и 10 требовали защиты "гражданских лиц противника" против насилия и запрещенных репрессалий против них.

6. Женевская конвенция об обращении с военнопленными (III Женевская конвенция 1949 года)

59. Эта Конвенция предусматривает в соответствующей части следующее:

"Статья 5. Настоящая Конвенция будет применяться к лицам, указанным в статье 4, с того момента, как они попадут во власть неприятеля, и вплоть до их окончательного освобождения и репатриации.

В случае, если в отношении лиц, принявших то или иное участие в военных действиях и попавших в руки противника, возникает сомнение в их принадлежности к одной из категорий, перечисленных в статье 4, такие лица будут пользоваться покровительством настоящей Конвенции до тех пор, пока их положение не будет определено компетентным судом".

7. Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны (IV Женевская конвенция 1949 года)*

(*Согласно статье 3, данная Конвенция содержит выгодные для государства-ответчика нормы о ее применении "в случае вооруженного конфликта, не носящего международного характера и возникающего на территории одной из Высоких Договаривающихся Сторон". Однако Женевские конвенции 1949 года не имеют обратной силы (прим. переводчика).)

60. Особая защита предоставляется беременным в соответствии со статьей 16:

"Раненые и больные, а также инвалиды и беременные женщины будут пользоваться особым покровительством и защитой. Насколько это позволят военные требования, каждая находящаяся в конфликте Сторона будет содействовать мероприятиям по розыску убитых и раненых, по оказанию помощи потерпевшим кораблекрушение и прочим лицам, подвергающимся серьезной опасности, а также по их ограждению от ограбления и дурного обращения".

61. Статья 32 предусматривает особую защиту от жестокого обращения с лицами, находящимися под контролем противника, статья 33 устанавливает запрет коллективных наказаний, ограбления и репрессалий против покровительствуемых лиц.

62. Статья 53 устанавливает запрет всякого уничтожения движимого или недвижимого имущества, являющегося собственностью частных лиц, которое не является абсолютно необходимым.

B. Законы и обычаи войны до Второй мировой войны

1. Инструкция для командования армий Соединенных Штатов Америки (США) при военных действиях (Кодекс Либера 1863 года)

63. Кодекс Либера рассматривается как первая попытка кодификации законов и обычаев войны. Хотя он применим только к американским вооруженным силам, он представляет собой краткий обзор существовавших в то время законов и обычаев войны, который оказал влияние на последующие кодификации.

64. Статьи 15 и 38 включают правило о том, что лишение жизни или уничтожение имущества допускается при наличии военной необходимости (см. также статью 16 того же Кодекса ниже):

"Статья 15. Военная необходимость допускает причинение вреда жизни и здоровью "вооруженного" противника и иных лиц, случайное причинение вреда которым "неизбежно" при вооруженных столкновениях войны; она позволяет захват любого вооруженного противника и любого противника, важного для неприятельского правительства или представляющего особую опасность для захватывающей стороны; она позволяет любое уничтожение имущества и нарушение путей и каналов движения, перемещения или коммуникаций и захват любого средства существования или жизни у врага; присвоение любого средства существования и безопасности армии в неприятельской стране и такой обман, который не включает нарушения добросовестности или позитивных гарантий в отношении договоров, заключенных в военное время, или существование которых предполагается современным правом войны. Лица, взявшиеся за оружие в публичной войне, не перестают быть моральными существами, ответственными друг перед другом и богом.

Статья 38. Частная собственность, которая не изымается в связи с преступлениями или правонарушениями владельца, может быть изъята только в силу военной необходимости для пользы или выгоды армии или Соединенных Штатов Америки".

65. Статья 16 содержит общий стандарт поведения в вооруженном конфликте и запрет предательства:

"Военная необходимость не признает жестокости - то есть причинения страданий ради страданий или в виде мести, а также причинения увечий или ран иначе как в борьбе, а также пытки для получения признаний. Она не допускает использования яда любым способом или излишнего разорения местности. Она допускает обман, но отрицает акты предательства; и в целом военная необходимость не включает любых враждебных действий, которые делают возвращение к миру излишне трудным".

66. Статьи 19 и 37 предусматривают меры особой защиты женщин в условиях вооруженного конфликта:

"Статья 19. Командиры, если это допустимо, уведомляют противника о намерении бомбардировать населенный пункт с тем, чтобы нон-комбатанты, и особенно женщины и дети, могли быть удалены.

Статья 37. Соединенные Штаты признают и защищают во враждебных странах, оккупированных ими, религию и мораль; исключительно частную собственность; личность жителей, особенно женщин: и неприкосновенность внутренних отношений. Нарушения этих правил строго преследуются".

67. Статья 22 содержит принцип различения комбатантов и гражданских лиц:

"Тем не менее благодаря прогрессу цивилизации за последние века так же неуклонно развивается, особенно в сухопутной войне, различение между частными лицами, принадлежащими к неприятельской стране, и самой неприятельской страной с ее вооруженными силами. Все больше признается принцип, согласно которому следует щадить личность невооруженного гражданина, его имущество и честь, насколько допускает военная необходимость".

68. Статья 44 содержит перечень правонарушений и суровых наказаний для виновных солдат:

"Излишнее насилие, совершенное против лиц в стране, подвергшейся вторжению, любое уничтожение имущества иначе как по приказу уполномоченного офицера, любой разбой, грабеж или присвоение, даже после занятия места основными силами, любое изнасилование, ранение, причинение увечий или убийство таких жителей запрещаются под страхом смертной казни или другого сурового наказания, которое может считаться адекватным с учетом тяжести правонарушения. Солдат, офицер или частное лицо при совершении такого насилия и неподчинении вышестоящему лицу, приказывающему воздержаться от таких действий, может быть законно убит на месте таким вышестоящим лицом".

69. Статья 47 отсылает к наказаниям, предусмотренным национальными уголовными кодексами:

"Преступления, наказываемые всеми уголовными кодексами, такие как поджог, убийство, причинение увечий, нападения, разбой на большой дороге, кража, незаконное проникновение в жилище, мошенничество, подделка и изнасилование, совершенные американским солдатом в неприятельской стране против ее жителей, не только наказываются как на родине, но во всех случаях, когда не причиняется смерть, применяется более суровое наказание".

70. Кодекс раскрывает два основных права комбатанта: статус военнопленных (статья 49) и защиту от преследования за определенные действия, которые являлись бы преступными для гражданского лица (статья 57):

"Статья 49. Военнопленный является противником, вооруженным или принадлежащим к неприятельской армии с целью активного содействия ей, который попал в руки захватившей стороны, во время сражения или по ранению, на поле боя или в госпитале, вследствие сдачи в плен или капитуляции.

Все солдаты, любого рода войск; все лица, вступившие в ополчение неприятельской страны; все принадлежащие к армии с целью содействия ее эффективности и непосредственного достижения цели войны, за исключением тех, кто указан в настоящем документе; все небоеспособные солдаты или офицеры на поле боя или в иных местах в случае их захвата; все противники, сложившие оружие и просившие о пощаде, являются военнопленными, и в качестве таковых на них распространяются все неудобства и все привилегии военнопленных.

Статья 57. В силу того что человек вооружен суверенным правительством и принял военную присягу, он является воюющим; его убийство, ранение или иные военные действия в его отношении не являются индивидуальными преступлениями или правонарушениями. Воюющий не вправе заявлять, что противники определенного класса, цвета или положения, надлежащим образом организованные в качестве солдат, не будут рассматриваться им как противники".

71. Понятие ополчения раскрыто в статье 51:

"Если население той части подвергшейся вторжению страны, которая еще не оккупирована противником, или всей страны при приближении неприятельской армии вступает в надлежащим образом санкционированное "ополчение" с целью сопротивления вторгшейся стороне, оно рассматривается как противник и, в случае захвата, как военнопленные".

72. Статья 59 устанавливает индивидуальную уголовную ответственность за нарушения законов и обычаев войны:

"Военнопленный несет ответственность за преступления, совершенные им против армии захватившей стороны или населения, совершенные до его захвата, и за которые он не был наказан собственными властями. Все военнопленные подлежат ответным мерам".

73. Статьи 63-65 устанавливают, что использование вражеской формы запрещено как акт предательства, устраняющий защиту законов и обычаев войны для лиц, причастных к такому поведению:

"Статья 63. Войска, сражающиеся в форме противника в отсутствие очевидного, заметного и единообразного знака их принадлежности, не могут рассчитывать на пощаду.

Статья 64. Если американские войска захватывают поезд с формой противника и командир находит желательным ее раздачу для использования своими людьми, должен быть принят некий заметный знак или символ для отличия американского солдата от противника.

Статья 65. Использование национального штандарта, флага или иной национальной эмблемы для целей введения противника в заблуждение в бою является актом предательства, в связи с которым утрачивается право на защиту законов войны".

74. Совместно со статьей 49 статья 71 раскрывает особый статус, позднее именовавшийся в международном праве "вышедшие из строя":

"Статья 71. Если кто-либо намеренно причиняет дополнительные ранения противнику, полностью утратившему боеспособность, или убивает такого противника, или приказывает или подстрекает солдат к таким действиям, подлежит казни по надлежащему приговору, принадлежит ли он к армии Соединенных Штатов Америки или является противником, захваченным после совершения таких действий".

75. Статьи 76 и 77 устанавливают обязанность гуманного и соразмерного обращения с военнопленными при попытке побега.

"Статья 76. Военнопленные получают по возможности обычное и здоровое питание, и с ними обращаются гуманно.

Статья 77. Военнопленный, который пытается бежать, может быть застрелен или иным образом убит в процессе бегства; но ни казнь, ни иное наказание не могут быть к нему применены только за попытку побега, которую закон войны не рассматривает как преступление. После неудачной попытки побега могут быть применены более строгие меры безопасности".

76. Статья 101 содержит запрет вероломного ранения (в то время рассматривавшегося как синоним предательского ранения):

"Хотя обман на войне признается справедливым и необходимым средством военных действий, который совместим с честной войной, обычный закон войны допускает даже смертную казнь за тайные или предательские попытки причинить вред врагу, поскольку они особенно опасны и от них трудно защищаться".

77. Статьи 88 и 104 содержат положения о наказании шпионов:

"Статья 88. Шпион - это лицо, которое тайно, в замаскированном виде или с созданием заведомо неправильного представления собирает информацию с целью передачи ее противнику. Шпион наказывается смертью в виде повешения за шею, независимо от того, удалось ли ему собрать информацию или передать ее противнику.

Статья 104. Успешный шпион или военный изменник, невредимым вернувшийся в свою армию и впоследствии захваченный в качестве противника, не подлежит наказанию за свои действия в качестве шпиона или военного изменника, но он может содержаться на более строгом режиме, как особо опасное лицо".

2. Декларация об отмене употребления в военное время взрывчатых пуль весом менее 400 граммов (Санкт-Петербургская декларация 1868 года)

78. Эта Декларация являлась первым формальным соглашением, запрещающим использование определенных видов оружия на войне. В преамбуле излагались три принципа законов и обычаев войны: единственной законной целью в военное время является ослабление вооруженных сил противника; существуют пределы средств, которые могут применяться против вражеских сил; и законы и обычаи войны не оправдывают насилия против вышедших из строя.

3. Проект Международной декларации о законах и обычаях войны (Проект Брюссельской декларации 1874 года)

79. Эта Декларация не была принята на Дипломатической конференции в Брюсселе в 1874 году, хотя это была еще одна влиятельная попытка кодификации. Соответствующие статьи Декларации предусматривали следующее:

"Кто признается комбатантами и нон-комбатантами воюющих сторон

Статья 9. Законы, права и обязанности войны применяются не только к армиям, но также к ополчению и добровольческим войскам при соблюдении следующих условий:

1) что они находятся под командованием лица, ответственного за своих подчиненных;

2) что они имеют постоянную отличительную эмблему, распознаваемую на расстоянии;

3) что они открыто носят оружие; и

4) что они осуществляют свои операции в соответствии с законами и обычаями войны. В странах, в которых ополчение составляет армию или ее часть, они включаются в понятие "армии"...

Статья 10. Население еще не оккупированной территории, которое с приближением противника добровольно берется за оружие для оказания сопротивления вторгшимся войскам, не имея времени для самоорганизации, в соответствии со статьей 9, рассматривается в качестве воюющей стороны, если оно уважает законы и обычаи войны.

Статья 12. Законы войны не признают за воюющими сторонами неограниченных полномочий по избранию средств причинения ущерба противнику.

Статья 13. Согласно этому принципу особо "воспрещается"...

(b) Предательское убийство лиц, принадлежащих к неприятельской нации или армии;

(c) Убийство противника, который, сложив оружие или не имея более средств для защиты, сдался на милость победителя...

(e) Применение оружия, снарядов или материалов, направленных на причинение необязательных страданий, таких как применение снарядов, запрещенных Санкт-Петербургской декларацией 1868 года;

(f) Ненадлежащее использование флагов перемирия, национального флага или знаков различия и формы неприятеля, а также отличительных значков Женевской конвенции;

(g) Любое уничтожение или изъятие имущества неприятеля, которое не обусловлено военной необходимостью..."

Статья 20. Шпион, застигнутый при осуществлении его деятельности, должен быть судим и подвергнут обращению в соответствии с действующим законодательством захватившей его армии.

Статья 23. Военнопленные являются законными и обезоруженными противниками. Они находятся во власти неприятельского правительства, но не лиц или войск, захвативших их. Они подлежат гуманному обращению. Любой акт неподчинения оправдывает принятие мер такой суровости, которая представляется необходимой. Все личные вещи, за исключением оружия, остаются их собственностью.

Статья 28. На военнопленных распространяются законы и правила, действующие в армии, во власти которой они находятся. Против военнопленных, пытающихся бежать, после предупреждения может быть применено оружие. В случае поимки военнопленный может быть подвергнут дисциплинарному наказанию или более строгому надзору.

Если после успешного побега он вновь захвачен в плен, он не подлежит наказанию за прежние действия".

4. Законы сухопутной войны 1880 года (Оксфордское руководство 1880 года)

80. Оксфордское руководство 1880 года, испытавшее влияние проекта Брюссельской декларации 1874 г. и разработанное Институтом международного права, имело целью содействие правительствам в формулировании национального законодательства о законах и обычаях войны. Соответствующие статьи предусматривали следующее:

"Статья 1. Состояние войны не допускает актов насилия, за исключением тех, что имеют место между вооруженными силами воюющих государств. Лица, не входящие в состав воюющих вооруженных сил, должны воздерживаться от таких действий. Это правило предполагает различие между лицами, составляющими "вооруженные силы" государства и иных его "подданных". Таким образом, необходимо определение термина "вооруженные силы".

Статья 2. Вооруженные силы государства включают:

1. Так называемая собственно армия, включая ополчение.

2. Национальные гвардии, ландштурм, фрайкоры и иные подразделения, удовлетворяющие следующим трем условиям:

(a) они находятся под командованием ответственного лица;

(b) они должны иметь форму или постоянную отличительную эмблему, распознаваемую на расстоянии, которые носят лица, входящие в их состав;

(c) они открыто носят оружие.

3. Экипажи военных кораблей и иных судов.

4. Население неоккупированной территории, которое с приближением противника добровольно и открыто берется за оружие для оказания сопротивления вторгшимся войскам, не имея времени для самоорганизации.

Статья 3. Любые воюющие вооруженные силы обязаны соблюдать законы войны.

Статья 4. Законы войны не признают за воюющими сторонами неограниченной свободы в избрании средств причинения ущерба противнику. Они должны воздерживаться от любой бесцельной суровости, а также от всех предательских, несправедливых или тиранических актов.

Статья 8. Воспрещено...

(b) осуществлять предательские покушения на жизнь противника; такие как, например, содержание наемных убийц или симуляция сдачи в плен;

(c) нападать на противника с сокрытием знаков различия вооруженных сил;

(d) ненадлежащим образом использовать национальный флаг, военные знаки или форму противника, флаг перемирия и иные защитные знаки, предусмотренные Женевской конвенцией.

Статья 9. Воспрещено...

(b) причинять вред или убивать противника, который сдался на милость победителя или небоеспособен, и заранее объявлять, что не будет пощады даже со стороны тех, кто не просит ее для себя...

Статья 20...

(e) Кто может стать военнопленным.

Статья 21. Лица, входящие в состав воюющих вооруженных сил, если они попали в руки противника, должны рассматриваться как военнопленные, в соответствии со статьей 61 и последующими..."

81. Раздел, содержащий статьи 23-26, озаглавлен "Шпионы" и рассматривает обращение с ними:

"Статья 23. Лица, захваченные в качестве шпионов, не могут требовать обращения с ними как с военнопленными. Но:

Статья 24. Не могут рассматриваться как шпионы лица, которые, относясь к вооруженным силам любой воюющей стороны, проникли, не переодеваясь, в зону операций противника, а также доставляющие официальные донесения, выполняющие свою миссию открыто, и аэронавты (статья 21).

С целью избежания злоупотреблений, с которыми слишком часто связаны обвинения в шпионаже, необходимо твердо указать, что:

Статья 25. Лицо, обвиняемое в шпионаже, не может быть наказано до вынесения приговора судебным органом.

Кроме того, признается, что:

Статья 26. Шпион, которому удалось покинуть территорию, оккупированную противником, не несет ответственности за его предыдущие действия, если он впоследствии попадет в руки противника".

82. Статья 32(b), в частности, запрещает уничтожение публичной или частной собственности, если это уничтожение "не обусловлено императивной военной необходимостью".

83. Глава III содержит правила захвата военнопленных. Она раскрывает правовую основу их задержания (это не наказание и не месть), предусматривает, что с ними следует обращаться гуманно (статья 63) и что оружие может применяться, только если военнопленный пытается бежать (статья 68).

84. Часть III руководства предусматривает наказания за нарушения содержащихся в нем правил, и в случае, если предполагаемые нарушители не могут быть задержаны, руководство намечает ограниченные обстоятельства для законных репрессалий:

"Если какое-либо вышеизложенное правило нарушено, нарушители подлежат наказанию после судебного слушания воюющей стороной, в руках которой они находятся. В связи с этим:

Статья 84. Нарушители законов войны подлежат наказаниям, предусмотренным уголовным законодательством.

Этот способ репрессии, однако, применим, только когда личность нарушителя может быть установлена. В противном случае уголовное законодательство бессильно, и, если потерпевшая сторона находит правонарушение столь серьезным по характеру, что представляется необходимым напомнить противнику об уважении к закону, не остается другого средства, кроме применения репрессалий. Репрессалии являются исключением из правила справедливости о том, что невинное лицо не должно страдать за виновное. Они также расходятся с правилом о том, что каждая воюющая сторона должна соблюдать законы войны, независимо от поведения противника. Однако эта необходимая жесткость смягчается в некоторой степени следующими ограничениями:

Статья 85. Репрессалии формально запрещаются в деле, в котором обжалуемый ущерб устранен.

Статья 86. В серьезных случаях, когда репрессалии представляются абсолютно необходимыми, их характер и масштаб не должны превышать меру нарушения законов войны, допущенную противником. Они могут применяться только с разрешения главнокомандующего. Во всех случаях они должны соответствовать законам гуманности и морали.

При нарушении какоголибо из вышеизложенных правил нарушители подлежат наказанию после судебного слушания воюющей стороной, в руках которой они находятся".

5. IV Гаагская конвенция о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года и прилагаемое Положение

85. Международная мирная конференция в г. Гааге 1899 года завершилась принятием четырех конвенций, включая II Гаагскую конвенцию о соблюдении законов и обычаев сухопутной войны и прилагаемые к ней положения. Эти акты были заменены на Второй Гаагской мирной конференции в 1907 году IV Гаагской конвенцией о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года и прилагаемыми Положениями (далее - Гаагская конвенция и Положение 1907 года). Они были основаны на проекте Брюссельской декларации 1874 года и Оксфордском руководстве 1880 года.

86. В преамбуле Гаагской конвенции 1907 года указывалось следующее:

"Принимая во внимание, что наряду с изысканием средств к сохранению мира и предупреждению вооруженных столкновений между народами надлежит равным образом иметь в виду и тот случай, когда придется прибегнуть к оружию в силу событий, устранение которых при всем старании оказалось бы невозможным;

желая и в этом крайнем случае служить делу человеколюбия и сообразоваться с постоянно развивающимися требованиями цивилизации;

признавая, что для сего надлежит подвергнуть пересмотру общие законы и обычаи войны как в целях более точного их определения, так и для того, чтобы ввести в них известные ограничения, которые, насколько возможно, смягчили бы их суровость;

признали необходимым восполнить и по некоторым пунктам сделать более точными труды Первой Конференции Мира, которая, одушевляясь по примеру Брюссельской Конференции 1874 года этими началами мудрой и великодушной предусмотрительности, приняла постановления, имеющие предметом определить и установить обычаи сухопутной войны.

Постановления эти, внушенные желанием уменьшить бедствия войны, насколько позволят военные требования, предназначаются, согласно видам Высоких Договаривающихся Сторон, служить общим руководством для поведения воюющих в их отношениях друг к другу и к населению.

В настоящее время оказалось, однако, невозможным прийти к соглашению относительно постановлений, которые обнимали бы все возникающие на деле случаи.

С другой стороны, в намерения Высоких Договаривающихся Держав не могло входить, чтобы непредвиденные случаи, за отсутствием письменных постановлений, были предоставлены на произвольное усмотрение военноначальствующих.

Впредь до того времени, когда представится возможность издать более полный свод законов войны, Высокие Договаривающиеся Стороны считают уместным засвидетельствовать, что в случаях, не предусмотренных принятыми ими постановлениями, население и воюющие остаются под охраною и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между цивилизованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания.

Они объявляют, что именно в таком смысле должны быть понимаемы, в частности, статьи 1 и 2 принятого ими Положения".

87. Восьмой абзац вышеизложенной преамбулы известен как "оговорка Мартенса"* (*Известный русский юрист Ф.Ф. Мартенс являлся председателем конференции 1907 года. Как сообщается, текст указанного положения являлся попыткой примирить точки зрения делегатов. Смысл оговорки заключается в том, что даже в отсутствие прямого регулирования ситуации международными соглашениями гражданские лица и комбатанты остаются под защитой и действием принципов международного права, вытекающих из обычаев, принципов гуманности и требований общественного сознания (прим. переводчика).). Почти идентичная оговорка была включена в преамбулу ко II Гаагской конвенции 1899 года и по сути повторена в каждой из Женевских конвенций (I-IV) 1949 года и Дополнительном протоколе 1977 года (§ 134-142 настоящего Постановления).

88. Статья 2 Гаагской конвенции 1907 года содержала оговорку всеобщности, в связи с которой Гаагская конвенция и Положение 1907 года применялись только в отношениях государств-участников и только если все воюющие стороны являлись государствами-участниками. Однако позднее приговор МВТ в Нюрнберге подтвердил, что к 1939 году Гаагская конвенция и Положение 1907 года рассматривались как деклараторные законы и обычаи войны (§§ 118 и 207 настоящего Постановления).

89. Иные относимые положения Гаагской конвенции 1907 года сводятся к следующему:

"Статья 1. Договаривающиеся Державы дадут своим сухопутным войскам наказ, согласный с приложенным к настоящей Конвенции Положением о законах и обычаях сухопутной войны...

Статья 3. Воюющая Сторона, которая нарушит постановления сказанного Положения, должна будет возместить убытки, если к тому есть основание. Она будет ответственна за все действия, совершенные лицами, входящими в состав ее военных сил".

90. Статьи 1 и 2 Гаагского положения 1907 года предусматривали следующее:

"Статья 1. Военные законы, права и обязанности применяются не только к армии, но также к ополчению и добровольческим отрядам, если они удовлетворяют нижеследующим условиям:

1) имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных;

2) имеют определенный и явственно видимый издали отличительный знак;

3) открыто носят оружие и

4) соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны. Ополчение или добровольческие отряды в тех странах, где они составляют армию или входят в ее состав, понимаются под наименованием армии.

Статья 2. Население неоккупированной территории, которое при приближении неприятеля добровольно возьмется за оружие для борьбы со вторгшимися войсками и которое не имело времени для самоорганизации, согласно статье 1, будет признаваться в качестве воюющего, если будет открыто носить оружие и соблюдать законы и обычаи войны".

91. Глава II (статьи 4-20) Гаагского положения 1907 года включает правила определения военнопленных, требование о гуманном обращении с военнопленными (статья 4) и ограничение любых мер в связи с неподчинением (статья 8). Далее в Положении указывалось:

"Статья 22. Воюющие стороны не пользуются неограниченным правом в выборе средств причинения вреда неприятелю.

Статья 23. Кроме ограничений, установленных особыми соглашениями, воспрещается...

(b) предательски убивать или ранить лиц, принадлежащих к населению или войскам неприятеля;

(c) убивать или ранить неприятеля, который, положив оружие или не имея более средств защищаться, сдался на милость победителя...

(e) применять оружие, снаряды или вещества, способные причинять излишние страдания;

(f) незаконно пользоваться парламентерским или национальным флагом, военными знаками и форменной одеждой неприятеля, равно как и отличительными знаками, установленными Женевской конвенцией;

(g) истреблять или изымать неприятельское имущество, кроме случаев, когда подобное истребление или захват настоятельно вызывается военною необходимостью;

(h) объявлять утратившими силу, приостановленными или недопустимыми права и требования подданных противной стороны...

Статья 29. Шпионом* (*Иногда используется термин "лазутчик" (прим. переводчика).) может быть признаваемо только такое лицо, которое, действуя тайным образом или создавая ложное представление, собирает или стремится собрать сведения в зоне операций одной из воюющих сторон с намерением сообщить таковые противной стороне...

Статья 30. Шпион, пойманный на месте, не может быть наказан без предварительного суда.

Статья 31. Шпион, возвратившийся в свою армию и впоследствии захваченный неприятелем, признается военнопленным и не подлежит никакой ответственности за прежние свои действия шпионажа".

6. Доклад Комиссии об ответственности виновников войны и применении наказаний (Доклад Международной комиссии 1919 года)

92. Парижская мирная конференция поручила этой комиссии подготовить доклад, в частности, относительно фактов нарушений законов и обычаев войны силами Германской империи и союзников (включая турецких должностных лиц), степени ответственности за такие нарушения, которая может быть возложена на представителей сил противника, а также состава и процедуры трибунала для рассмотрения дел о таких нарушениях. Доклад был завершен в 1919 году, он содержал перечень из приблизительно 900 предполагаемых военных преступников и предполагаемых обвинений против турецких должностных лиц и иных лиц за "преступления против законов человечности" со ссылкой на оговорку Мартенса Гаагской конвенции 1907 года. В нем также содержался неисчерпывающий перечень из 32 преступлений, совершавшихся во время войны, которые рассматривались как нарушение существующих конвенций и обычаев, включая: убийства и массовые убийства; пытки гражданских лиц; применение коллективных наказаний; излишнее разорение и уничтожение имущества; а также жестокое обращение с ранеными и военнопленными.

93. Что касается индивидуальной уголовной ответственности, Комиссия указала:

"Все лица, принадлежащие вражеским странам, какое бы высокое положение они ни занимали, без различия ранга, в том числе главы государств, которые виновны в преступлениях против законов и обычаев войны или законов человечности, подлежат уголовному преследованию".

7. Версальский договор 1919 года

94. Версальский договор 1919 года содержал ряд положений, предусматривающих международный суд и наказание военных преступников, включая германского императора. Положения о преследовании не имели последствий: в выдаче императора было отказано, и от международного суда над иными предполагаемыми военными преступниками отказались в пользу суда над ними в самой Германии. Статья 229 также предусматривала возможность предания суду лиц, виновных в преступных действиях против граждан одной из союзных и примкнувших к ним держав, в военных трибуналах этой державы.

8. Севрский договор 1920 года

95. Севрский договор (мирное соглашение между союзными державами и Турцией после Первой мировой войны) содержал положения (статьи 226-230), аналогичные тем, что были включены в Версальский договор в отношении преследования в военных трибуналах союзных держав турецких должностных лиц, обвиняемых в актах нарушения законов и обычаев войны. Этот договор не был ратифицирован и был заменен Декларацией об амнистии (подписанной в ту же дату, что и Лозаннский договор 1923 года) Францией, Соединенным Королевством, Грецией, Италией, Японией, Румынией и Турцией. Декларация предусматривала, что Греция и Турция предоставляют "полную и всеобщую амнистию... за все преступления или правонарушения, совершенные в тот период, которые очевидно связаны с политическими событиями, имевшими место в этот период" (соответствующий период продолжался с 1 августа 1914 г. по 20 ноября 1922 г.).

9. Проект Конвенции о защите гражданского населения от новых орудий войны (Проект Амстердамской конвенции 1938 года)

96. Эта Конвенция, подготовленная Ассоциацией международного права, не была принята государствами. Ее негативное определение гражданского населения соответствовало определению, содержащемуся в Оксфордском руководстве 1880 года:

"Статья 1. Гражданское население государства не образует объекта акта войны. Фраза "гражданское население" в значении этой Конвенции включает всех лиц, не привлеченных к какой-либо разновидности комбатантской службы, а также не работающих или не занимающих должности в каких-либо учреждениях воюющей стороны, в соответствии с определением, содержащимся в статье 2".

C. Практика, существовавшая до Второй мировой войны

1. Военные трибуналы США 1899-1902 годов на Филиппинах*

(*Меттро Ж. (Mettraux G.). Военные трибуналы США и вооруженный конфликт на Филиппинах (1899-1902): их вклад в национальную прецедентную практику по военным преступлениям (US Courts-Martial and the Armed Conflict in the Philippines (1899-1902): Their Contribution to the National Case Law on War Crimes), Журнал международной уголовной юстиции (Journal of International Criminal Justice,1 (2003) 135-150), с извлечениями из дел.)

97. В 1901 и 1902 годах военные трибуналы США рассмотрели ряд дел американских военнослужащих, обвинявшихся, в частности, в нарушении законов войны в период антиповстанческой кампании США на Филиппинах* (*Имеется в виду колониальная война 1899-1901 годов на Филиппинах, переданных США Испанией в 1898 году (прим. переводчика).) и особенно во внесудебных казнях. Немногочисленные замечания судей - генеральных адвокатов и надзорных органов содержат рассуждения о законах и обычаях войны по вопросам ответственности командующих офицеров и обращения с военнопленными. Эти рассуждения оказали влияние на позднейшие кодификации. Эти судебные процессы представляли ранний пример преследования на национальном уровне военнослужащих своей страны, обвиняемых в преступлениях, совершенных против неприятеля в нарушение законов войны.

98. По делу майора Уоллера надзорный орган указал:

"Законы войны не допускают, и дух эпохи не может смириться с тем, что любой офицер может по собственному усмотрению причинять смерть беззащитным пленникам, переданным под его опеку. Любой иной взгляд выглядит как дикарский метод, несовместимый с разумным требованием цивилизованных наций о том, что война должна вестись с наименьшей жестокостью и несправедливостью, которая только возможна".

99. По делу майора Гленна судья-адвокат подчеркнул, что даже если солдаты США находятся в трудной ситуации перед лицом изолированных групп повстанцев, действующих в качестве партизан с явным нарушением правил цивилизованной войны, они не освобождаются от "обязанности соблюдать правила войны при предпринимаемых усилиях... по подавлению восстания и восстановлению общественного порядка"* (*Указанное дело позволяет составить представление о деятельности американских военных трибуналов, которые Большая Палата в дальнейшем (§ 209 настоящего Постановления) будет ставить в пример другим государствам, как "значительное и информативное исключение" из общего правила попустительства государств по отношению к преступлениям своих военнослужащих. Исследователи отмечали, что за пытки туземцев, в том числе с имитацией утопления, активно практикуемой американцами в период борьбы с терроризмом, упоминавшийся в настоящем Постановлении майор Эдвин Гленн был приговорен к отстранению от командования на один месяц и штрафу в 50 долларов, лейтенант Хинкмен был оправдан. Сообщается, что президент Рузвельт не согласился с оправданием Хинкмена, но какие последствия это повлекло, неизвестно (прим. переводчика).).

100. По делу лейтенанта Брауна об убийстве военнопленных судья-адвокат отметил, что на Филиппинах имело место "состояние войны", и вопрос о виновности обвиняемых должен поэтому решаться не на основании местного законодательства, но с точки зрения международного права, которое в данном деле означает законы и обычаи войны.

2. "Лейпцигские процессы"

101. После Версальского договора Германия организовала разбирательство против лиц в Верховном суде в Лейпциге. Союзники представили 45 дел (из почти 900 дел, включенных в Доклад Международной комиссии 1919 года) относительно обращения с военнопленными и ранеными, а также приказа о торпедировании английского госпитального судна. Процессы состоялись в 1921 году. 12 процессов, состоявшихся в 1921 году, в шести случаях окончились оправданием и в шести - осуждением (примененные наказания являлись символическими). Союзники решили не передавать других дел в германские суды.

102. При признании виновности суды руководствовались в основном германским военным законодательством, но были сделаны некоторые прямые ссылки на международное право, особенно в решении по делу "Лландовери касл":

"Обстрел лодок представлял собой нарушение закона народов* (*Закон (право) народов - устаревшее название международного права. В цитируемом тексте встречаются оба термина (прим. переводчика).). В сухопутной войне убийство безоружного противника не допускается [Гаагское положение 1907 года], статья 23 (c)), точно так же в морской войне убийство потерпевших крушение лиц, спасающихся на шлюпках, воспрещается... Любое нарушение закона народов в войне является, как уже указывал сенат, наказуемым нарушением, поскольку в целом за действие предусмотрено наказание. Убийство противника на войне осуществляется по воле государства, ведущего войну (законы которого относительно законности или незаконности убийства имеют решающее значение), насколько такое убийство соответствует условиям и ограничениям, установленным законом народов... Норма международного права, применимая в данном случае, является простой и общеизвестной. Не возникает никаких сомнений в ее применимости. Суд должен в этом случае подтвердить виновность Патцига в убийстве, противоречащем международному праву"* (*Приговор по делу лейтенантов Дитмара и Больдта, госпитального судна "Лландовери касл", 16 июля 1921 г. (Judgment in the case of Lieutenants Dithmar and Boldt, Hospital ship "Llandovery Castle", July 16, 1921).).

3. Преследование агентов Турции

103. Соединенное Королевство предприняло значительные усилия для преследования турецких офицеров за жестокое обращение с военнопленными и другие преступления, совершенные в период Первой мировой войны. Соединенное Королевство выступало за преследование этих преступлений английскими военными трибуналами на оккупированной территории, поскольку преступления не относились "к сфере местного законодательства", но регулировались "обычаями войны и нормами международного права"* (*Дадриан, Вахакн Н. (Dadrian, Vahakn N.) Геноцид как проблема национального и международного права: армянское дело Первой мировой войны и его современные правовые последствия (Genocide as a Problem of National and International Law: The World War I Armenian Case and Its Contemporary Legal Ramifications), Йейлский журнал международного права (Yale Journal of International Law, 14 (1989) 221-334).). В 1919 году в военных трибуналах было возбуждено ряд дел, но события в Турции воспрепятствовали их ведению. Турецкие военные трибуналы также рассматривали дела и, хотя обвинения предъявлялись на основании турецкого Уголовного кодекса, при признании виновности отмечены также ссылки на "человечность и цивилизацию". Как отмечалось выше, Лозаннский договор 1923 года положил конец этим преследованиям.

D. Преследование военных преступлений в период Второй мировой войны

1. Декларация о германских военных преступлениях, подписанная представителями девяти оккупированных стран (Сент-Джеймская декларация 1942 года)

104. В ноябре 1940 г. представители правительств Польши и Чехословакии в изгнании выдвинули против германских войск обвинения в нарушении законов войны. Английский премьер-министр считал преследование за военные преступления частью военных усилий: такую же позицию занимали все государства, оккупированные Германией, и Китай в отношении японских оккупационных войск* (*История Комиссии Объединенных Наций по военным преступлениям и развитие законов войны (History of the United Nations War Crimes Commission and the Development of the Laws of War, His Majesty's Stationery, London, 1948, p. 91).). В Лондоне в 1942 году представители территорий, оккупированных "странами оси"* (*Имеется в виду военный союз Германии, Италии и Японии (прим. переводчика).), приняли Сент-Джеймскую декларацию о военных преступлениях и наказаниях за них. В ее преамбуле указывалось, что международное право и, в частности, Гаагская конвенция 1907 года, воспрещает воюющим сторонам в оккупированных странах совершать акты насилия против гражданских лиц, нарушать действующее законодательство или уничтожать национальные институты. Далее в Декларации указывалось:

"1. Подтверждается, что акты насилия, совершенные против гражданского населения, противоречат общепринятым понятиям об актах войны и составляют политические преступления в понимании цивилизованных наций...

3. Отнести к основным военным целям наказание, путем организованного правосудия, тех, кто виновен и ответственен за эти преступления, независимо от того, совершены ли последние по их приказу, ими лично или при их соучастии в любой форме.

4. Обеспечить в духе международной солидарности, чтобы (A) виновные и ответственные, независимо от гражданства, были разысканы, преданы правосудию и судимы; (B) чтобы вынесенные приговоры были исполнены".

105. После этой декларации была создана Комиссия Объединенных Наций по военным преступлениям (UNWCC) (1943 год). В ее обязанности входил сбор доказательств военных преступлений, дела служили основанием для преследования обвиняемых военными властями* (*Бассиуни Ш. (Bassiouni, C.) Опыт первых международных уголовных судов в: Ассансио Эрве, Деко Эммануэль и Пеле Ален (Ascensio Hervй, Decaux Emmanuel et Pellet Alain), Международное уголовное право (L'experience des premieres juridictions penales internationales ", in Droit international penal, Pedone Paris 2000, pp. 635-659, at p. 640).). К концу срока своего мандата она подготовила 8178 дел о подозреваемых в совершении военных преступлений. Комиссия полностью восприняла перечень преступлений из Доклада Международной комиссии 1919 года (§ 92 настоящего Постановления) с поправками на условия Второй мировой войны.

2. Преследование военных преступлений в СССР

106. Уже в ноябре 1941 г. СССР уведомил все страны, с которыми он поддерживал дипломатические отношения о военных преступлениях, совершенных, в частности, нацистской Германией на оккупированных территориях* (*В том числе дипломатические ноты (Diplomatic Notes) от 7 ноября 1941 г., 6 января 1942 г. и 27 апреля 1942 г.). Чтобы документировать преступления, предположительно совершенные германскими войсками, и установить личность виновных в них с целью предания их правосудию, указ от 2 ноября 1942 г. учреждал "Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР. Работа комиссии позднее была использована в "Краснодарском" и "Харьковском" процессах (см. ниже).

107. Первые процессы над гражданами СССР (соучастниками и активными пособниками германских войск) состоялись в Краснодаре в июле 1943 г. Обвиняемые были признаны виновными и осуждены судами СССР по уголовным делам за убийство и измену, в соответствии с советским Уголовным кодексом* (*Гинсбергс Дж. (Ginsburgs G.) Нюрнбергский процесс: обстановка в: Гинсбергс Джордж и Кудрявцев В.Н. (Ginsburgs George & Kudriavtsev V. N.), Нюрнбергский процесс и международное право (The Nuremberg Trial: Background in The Nuremberg Trial and International Law, Martinus Nijhoff Publishers, Dordrecht 1990, pp. 9-37., at p. 20).).

108. Позднейшая Московская декларация 1943 года Соединенного Королевства, США и СССР являлась одной из наиболее значительных деклараций Второй мировой войны по вопросу преследования военных преступников. Она подтвердила законность наказания национальными судами военных преступников и намерение осуществлять такое преследование после войны. В соответствующей части указывалось следующее:

"В соответствии с вышеизложенным три союзные державы, выступая в интересах тридцати двух объединенных наций, торжественно заявляют и предупреждают своей нижеследующей Декларацией:

В момент предоставления любого перемирия любому правительству, которое может быть создано в Германии, те германские офицеры и солдаты и члены нацистской партии, которые были ответственны за вышеупомянутые зверства, убийства и казни или добровольно принимали в них участие, будут отосланы в страны, в которых были совершены их отвратительные действия, для того чтобы они могли быть судимы и наказаны в соответствии с законами этих освобожденных стран и свободных правительств, которые будут там созданы [...].

Таким образом, немцы, которые принимали участие в массовых расстрелах польских офицеров или в казнях французских, нидерландских, бельгийских и норвежских заложников, или критских крестьян, или же те, которые принимали участие в истреблении, которому был подвергнут народ Польши, или в истреблении населения на территориях Советского Союза, которые сейчас очищаются от врага, - должны знать, что они будут отправлены обратно в места их преступлений и будут судимы на месте народами, над которыми они совершали насилие.

Пусть те, кто еще не обагрил своих рук невинной кровью, учтут это, чтобы не оказаться в числе виновных, ибо три союзных державы наверняка найдут их даже на краю света и передадут их в руки их обвинителей, с тем чтобы смогло свершиться правосудие.

Эта Декларация не затрагивает вопроса о главных преступниках, преступления которых не связаны с определенным географическим местом и которые будут наказаны совместным решением правительств союзников".

109. Последнее положение предусматривало преследование немецких военных преступников в СССР, и первый процесс состоялся в Харькове в декабре 1943 г.* (*См. Кладов И.Ф. (Kladov, I.F.) Народный приговор: полный отчет о ходе Краснодарского и Харьковского процессов о немецких зверствах (The People's Verdict: A Full Report of the Proceedings at the Krasnodar and Kharkov German Atrocity Trials, London, New York [etc.] Hutchinson & Co., Ltd. 1944, at p. 113).) В 1943 году Президиум Верховного совета издал указ, установивший наказания, которые следует применять* (*Имеется в виду Указ от 19 апреля 1943 г., относивший соответствующие дела "немецких, итальянских, румынских, венгерских, финских фашистских злодеев, уличенных в совершении убийств и истязаний гражданского населения и пленных красноармейцев, а также шпионов и изменников из числа советских граждан" к подсудности военно-полевых судов при дивизиях и вводивший публичные казни для осужденных. Военно-полевые суды действовали в составе председателя военного трибунала дивизии, начальника дивизионного отдела контрразведки "СМЕРШ", заместителя командира дивизии по политчасти и прокурора дивизии. Все приговоры военно-полевых судов утверждались командиром дивизии и немедленно приводились в исполнение. Считается, что этот указ действовал до отмены смертной казни в 1947 году, однако ссылки на предусмотренный им состав преступления делались и в более поздних процессах, в которых осужденным назначалось наказание в виде 25 лет лишения свободы. 24 мая 1944 г. был принят еще один Указ Президиума Верховного Совета СССР "О предоставлении военным трибуналам права рассматривать дела о преступлениях, предусмотренных статьей 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г.". Однако упомянутые выше дела в Краснодаре и Харькове рассматривали трибуналы соответствующих фронтов (прим. переводчика).). В обвинительном заключении утверждалось, что они несут ответственность за отравление газом тысяч жителей Харькова и области, совершение зверств в отношении гражданских лиц, сожжение деревень и уничтожение женщин, стариков и детей, а также казни, сожжение заживо и пытки раненых и военнопленных. Сторона обвинения ссылалась на законы войны, предусмотренные международными конвенциями (Гаагская конвенция и Положение 1907 года и Женевская конвенция 1929 года с указанием на то, что Германия ратифицировала и ту и другую), и общепризнанные нормы международного права. Обвинение указывало не только на ответственность германского правительства и командования, но и на индивидуальную ответственность обвиняемых (со ссылкой на лейпцигские процессы). Признав свою вину и вину своего руководства, три обвиняемых были приговорены к смертной казни через повешение. Справедливость процессов могла быть позднее поставлена под сомнение, но они широко публиковались* (*Процессы военных преступников в СССР отличались обилием свидетелей, обладавших отличной зрительной памятью и легко опознававших подсудимых по истечении любого срока. О справедливости этих процессов свидетельствует тот факт, что даже представители советской прессы, не склонной к пререканиям с властями, выражали сомнение в том, что заслуживает смертной казни лицо, принуждавшееся к участию в карательных операциях под действием пыток в гестапо (что противоречило и Московской декларации, см. § 108 настоящего Постановления). Однако при этом соблюдались формальности, высоко ценимые Европейским Судом, как то: участие защитников, право отвода составу суда и пр. (прим. переводчика).). СССР дождался конца войны, чтобы возобновить такие процессы: они были также проведены в Киеве, Минске, Риге, Ленинграде, Смоленске, Брянске, Великих Луках и Николаеве* (*Гинсбергс Дж. (1990), op. cit., с. 28 и последующие.).

110. После освобождения территории Болгарии от германских сил болгарский народный суд в декабре 1944 г. признал 11 болгар виновными в военных преступлениях во исполнение Московской декларации 1943 года* (*Гинсбергс Дж. Москва и международное правовое сотрудничество в преследовании военных преступников (Moscow and International Legal Cooperation in the Pursuit of War Criminals), Обозрение центрально и восточноевропейского права (Review of Central and East European Law 21(1) (1995) 1-40 at p. 10).).

3. Преследование военных преступлений США

(a) Полевое руководство США: Законы сухопутной войны, 1 октября 1940 г.*

(*Этот внутренний документ в дальнейшем будет использован Большой Палатой в качестве источника права, обязывавшего заявителя обеспечить справедливое судебное разбирательство латышским коллаборационистам (см. сноску к § 204 настоящего Постановления). Примерно такое же применение имеют и другие документы подобного рода (прим. переводчика).)

111. Это масштабное руководство было составлено Военным министерством США в 1940 году и доведено до сведения войск. Оно содержало обычные правила войны и нормы, вытекающие из договоров, стороной которых являлись США, и толковало правила вооруженного конфликта, применимые к вооруженным силам США того времени. "Основные принципы" излагались в руководстве следующим образом:

"Среди так называемых неписаных правил или законов войны имеются три взаимозависимых основных принципа, которые положены в основу остальных правил или законов цивилизованной войны, писаных и неписаных, и составляют общее руководство для поведения в тех случаях, когда отсутствуют более конкретные применимые правила, а именно:

(a) Принцип военной необходимости, в соответствии с которым с учетом принципов гуманности и благородства воюющая сторона вправе применять любое количество и разновидности силы для принуждения к полному подчинению противника с наименьшими затратами времени и денежных средств и человеческими жертвами;

(b) Принцип гуманности, запрещающий применение такого вида или степени насилия, которое не является необходимым для целей войны; и

(c) Принцип благородства, который осуждает и запрещает использование бесчестных средств, приемов или поведения".

112. Пункт 8 руководства предусматривал:

"Общее разделение неприятельского населения. Неприятельское население делится на войне на два основных класса, известных как вооруженные силы и мирное население. Оба класса имеют определенные права, обязанности и недостатки, и ни одно лицо не может принадлежать к обоим классам одновременно".

113. Далее в руководстве указывалось:

"Определение статуса захваченных военнослужащих. Определение статуса захваченных военнослужащих осуществляется высшим военным командованием или военными трибуналами. Законы войны более не допускают внесудебных казней. Офицер обязан содержать захваченных лиц и предоставить вопрос об их принадлежности к регулярным, нерегулярным частям, дезертирам и так далее на разрешение компетентного органа...

Участие в военных действиях лиц, не принадлежащих к вооруженным силам. Лица, взявшиеся за оружие и участвующие в военных действиях без соблюдения условий, предписанных законами войны для признания в качестве воюющих, при захвате потерпевшей стороной подлежат наказанию как военные преступники...

Право на суд. Ни одно лицо не может быть наказано за нарушение законов войны, если ему не вынесен приговор после разбирательства и признания виновным военным судом или комиссией или иным трибуналом соответствующей юрисдикции, созданным воюющей стороной".

(b) Ex parte Квирин (1942 год) 317 U.S. 1*

(*Ex parte - латинский юридический термин, означающий "от стороны" и подразумевающий отсутствие стороны при рассмотрении дела. Решение ex parte выносится судом, когда присутствие всех сторон необязательно. Квирин - фамилия одного из обвиняемых по делу. Текст заголовка после указания года означает ссылку на том 317 "Отчетов США" (United States Reports), продолжающегося издания, публикующего практику Верховного суда США (прим. переводчика).)

114. В 1942 году восемь переодетых нацистских диверсантов прибыли в США, где были захвачены и осуждены тайной военной комиссией* (*Не без оснований указав в § 109 настоящего Постановления на спорную справедливость процессов нацистских преступников в СССР, Европейский Суд оставил без комментариев расправу в деле ex parte Квирин, которое также представляет интерес благодаря простоте решения американскими властями вопросов права. Двое диверсантов, Бургер и Хаупт, являлись гражданами США, все обвиняемые при высадке с подводных лодок носили немецкую форму, что, с одной стороны, не помешало признать их "незаконными комбатантами", а с другой, не исключило лишения двух граждан права на рассмотрение их дела судом. Все обвиняемые, включая двоих из них (Даша и Бургера), явившихся в ФБР и выдавших остальных, были преданы специальному тайному суду, созданному по приказу президента Рузвельта, и приговорены им к смертной казни, несмотря на то что никаких преступлений в США они не совершили. Дашу и Бургеру казнь была заменена пожизненным лишением свободы, но в 1948 году они были высланы в Германию, несмотря на американское гражданство последнего (прим. переводчика).), в частности, по обвинению в совершении преступлений, противоречащих закону войны (включая ношение гражданской одежды для передвижения путем обмана в неприятельском тылу в целях совершения актов диверсии, шпионажа "и других враждебных действий"). Их адвокаты подали прошения о выдаче приказа habeas corpus* (*Приказ хабеас корпус имеет силу судебного предписания, которым поручается доставить задержанного человека в суд вместе с доказательствами законности задержания. Адвокаты по делу Квирина и других ставили вопрос о незаконности тайного суда над обвиняемыми (прим. переводчика).) в Верховный суд, который указал следующее:

"В силу всеобщего согласия и практики закон войны различает вооруженные силы и мирное население воюющих сторон, а также законных и незаконных комбатантов. Законные комбатанты могут быть захвачены и заключены под стражу в качестве военнопленных неприятельскими вооруженными силами. Незаконные комбатанты также могут быть захвачены и заключены под стражу, но кроме того они подлежат суду и наказанию военными трибуналами за действия, которые делают их участие в военных действиях незаконным. Шпион, который тайно и в отсутствие военной формы переходит через линию фронта воюющей стороны в военное время, стремясь собрать военную информацию и передать ее неприятелю, или неприятельский комбатант, который в отсутствие военной формы переходит линию фронта в целях ведения войны путем лишения жизни или уничтожения имущества, являются обычными примерами воюющих, которые, как правило, не считаются имеющими право на статус военнопленных, но являются нарушителями закона войны, подлежащими суду и наказанию в военных трибуналах"* (*При составлении решения, которое было обнародовано после казни шестерых обвиняемых, в Верховном суде возникли разногласия. Мнение судьи Джексона по делу ex parte Квирин, признавшего за президентом страны как верховным главнокомандующим широчайшие полномочия по созданию тайных судов, не подлежащие контролю Конгресса, позднее было использовано республиканской администрацией Буша в оправдание внесудебных расправ над лицами, захваченными за пределами США в рамках так называемой борьбы с терроризмом (прим. переводчика).).

E. Процессы в МВТ после Второй мировой войны в связи с деяниями, совершенными в военный период

1. Потсдамское соглашение 1945 года

115. Потсдамское соглашение касалось вопросов оккупации и восстановления Германии и других стран после германской капитуляции в мае 1945 г. Она была подготовлена и принята СССР, США и Соединенным Королевством на Потсдамской конференции с 17 июля по 2 августа 1945 г. Что касается преследования военных преступников, Соглашение указывало следующее:

"Три правительства отметили обсуждение, которое происходило за последние недели в Лондоне между британскими, американскими, советскими и французскими представителями, с целью достижения соглашения о методах суда над теми главными военными преступниками, чьи преступления по Московской Декларации от октября 1943 года не относятся к определенному географическому месту. Три правительства подтверждают свои намерения предать этих преступников скорому и справедливому суду. Они надеются, что переговоры в Лондоне будут иметь своим результатом скорое соглашение, достигнутое с этой целью, и они считают делом огромной важности, чтобы суд над этими главными преступниками начался как можно скорее. Первый список обвиняемых будет опубликован до 1 сентября сего года"* (*Сообщается, что высокопоставленные представители западных союзников, в том числе Черчилль, госсекретарь США и президент Рузвельт, долгое время считали нецелесообразным суд над военными преступниками, предпочитая их уничтожение по мере задержания. За судебный процесс по каким-то причинам последовательно выступал СССР. На Ялтинской конференции Рузвельт согласился с ним, оговорившись, что "процедура не должна быть слишком юридической". В сущности, процессы над лицами, которые были объявлены военными преступниками задолго до вынесения приговора, действительно свелись к простой формальности, подтвердив, что победитель вправе диктовать свою волю побежденным. Возможно, поэтому так называемые "нюрнбергские принципы" не привели к прекращению агрессивных войн в современном мире (прим. переводчика).).

2. Соглашение о преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран оси (Лондонское соглашение 1945 года)

116. После безоговорочной капитуляции Германии союзные державы подписали Лондонское соглашение 1945 года:

"Принимая во внимание, что Объединенные Нации неоднократно заявляли о своем намерении совершить правосудие над военными преступниками;

и принимая во внимание, что в Московской декларации от 30 октября 1943 г. об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства было заявлено, что те германские офицеры и солдаты и члены нацистской партии, которые были ответственны за зверства и преступления или добровольно принимали в них участие, будут отосланы в страны, в которых были совершены их отвратительные действия, для того, чтобы они могли быть судимы и наказаны в соответствии с законами этих освобожденных стран и свободных правительств, которые будут там созданы;

и принимая во внимание, что было заявлено, что эта Декларация не затрагивает вопроса о главных преступниках, преступления которых не связаны с определенным географическим местом и которые будут наказаны совместным решением правительств союзников...

Статья 1. Учредить после консультации с Контрольным советом в Германии Международный военный трибунал для суда над военными преступниками, преступления которых не связаны с определенным географическим местом, независимо от того, будут ли они обвиняться индивидуально, или в качестве членов организаций или групп, или в том и другом качестве.

Статья 2. Организация, юрисдикция и функции Международного военного трибунала определяются в прилагаемом к настоящему Соглашению Уставе, который составляет неотъемлемую часть этого Соглашения...

Статья 4. Ничто в настоящем Соглашении не умаляет установленных Московской декларацией положений о возвращении военных преступников в страны, где ими были совершены преступления...

Статья 6. Ничто в настоящем Соглашении не умаляет компетенции и не ограничивает прав национальных или оккупационных судов, которые уже созданы или будут созданы на любой союзной территории или в Германии для суда над военными преступниками".

3. Устав МВТ (в Нюрнберге)

117. К Лондонскому соглашению 1945 года прилагался Устав. Он содержал, в частности, неисчерпывающий перечень нарушений законов и обычаев войны, за которые несут ответственность "руководители, организаторы, подстрекатели и соучастники", и установил наказания:

"Статья 1. В соответствии с Соглашением, заключенным 8 августа 1945 г. между правительствами Союза Советских Социалистических Республик, Соединенных Штатов Америки и Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и Временным Правительством Французской Республики, учреждается Международный военный трибунал (в дальнейшем именуемый "Трибунал") для справедливого и быстрого суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси...

Статья 6. Трибунал, учрежденный Соглашением, упомянутым в статье 1 настоящего Устава для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси, имеет право судить и наказывать лиц, которые, действуя в интересах европейских стран оси индивидуально или в качестве членов организации, совершили любое из следующих преступлений.

Следующие действия или любые из них являются преступлениями, подлежащими юрисдикции Трибунала и влекущими за собой индивидуальную ответственность...

(b) военные преступления, а именно: нарушения законов или обычаев войны. К этим нарушениям относятся убийства, истязания или увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море; убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов или деревень; разорение, не оправданное военной необходимостью...

Руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, участвовавшие в составлении или в осуществлении общего плана или заговора, направленного к совершению любых из вышеупомянутых преступлений, несут ответственность за все действия, совершенные любыми лицами в целях осуществления такого плана...

Статья 8. Тот факт, что подсудимый действовал по распоряжению правительства или приказу начальника, не освобождает его от ответственности, но может рассматриваться как довод для смягчения наказания, если Трибунал признает, что этого требуют интересы правосудия...

Статья 27. Трибунал имеет право приговорить виновного к смертной казни или другому наказанию, которое Трибунал признает справедливым.

Статья 28. Трибунал вправе в дополнение к определенному им наказанию постановить об отобрании у осужденного награбленного имущества и распорядиться о передаче этого имущества Контрольному совету в Германии".

4. Приговор МВТ в Нюрнберге*

(*Процесс над главными военными преступниками (Trial of the Major War Criminals), Нюрнберг, приговор, вынесенный 30 сентября и 1 октября 1946 г.)

118. Приговор содержал обильные ссылки на обычный характер Гаагской конвенции и Положения 1907 года:

"Трибунал... связан теми определениями, которые дает Устав как в отношении военных преступлений, так и в отношении преступлений против человечности. Однако, что касается военных преступлений, как уже указывалось, преступления, определяемые статьей 6 (b) Устава, уже признавались как военные преступления международным правом. Они предусматривались статьями 46, 50, 52 и 56 Гаагской конвенции 1907 года и статьями 2, 3, 4, 46 и 51 Женевской конвенции 1929 года. Тот факт, что нарушение этих норм являлось преступлением, за которое отдельные лица подлежали наказанию, слишком хорошо известен для того, чтобы допустить хоть тень сомнения.

Выдвигалось утверждение о том, что Гаагская конвенция здесь неприменима, в соответствии с пунктом о распространении действия Конвенции* (*В тексте приговора содержится цитата из указанной статьи: "Положения, содержащиеся в правилах ведения войны на суше, упомянутых в статье 1, так же как и правила настоящей конвенции, распространяются только на подписавшиеся стороны и только в том случае, если все воюющие стороны являются участниками данной Конвенции" (прим. переводчика).) в [ее] статье 2...

Некоторые воюющие стороны в последней войне не были участниками этой Конвенции.

По мнению Трибунала, нет необходимости решать этот вопрос. Правила ведения войны на суше, сформулированные в Конвенции, несомненно, являлись шагом вперед по сравнению с существовавшим во время ее принятия международным правом. Но Конвенция определенно устанавливает, что это была попытка "пересмотреть общие законы и обычаи войны", которые она, таким образом, признала существующими. Однако в 1939 году эти правила, изложенные в Конвенции, были признаны всеми цивилизованными странами и рассматривались как выражение законов и обычаев ведения войны, на которые имеется ссылка в статье 6 (b) Устава".

119. В разделе приговора, посвященном "правовому обоснованию, вытекающему из Устава" и преступлениям против мира, отмечалось:

"Гаагская конвенция 1907 года запретила обращение к некоторым методам ведения войны. Сюда входили бесчеловечное обращение с военнопленными, применение отравленного оружия, неправильное использование флага о перемирии и другие действия подобного рода. Многие из этих запрещений были введены в силу задолго до подписания Конвенции. Но начиная с 1907 года они стали безусловными преступлениями, наказуемыми как нарушение правил ведения войны. Тем не менее Гаагская конвенция нигде не определяет такие действия как преступные, она также не предусматривает никакого наказания и не говорит ничего об учреждении суда, с тем чтобы судить и наказывать нарушителей. Однако в течение долгих лет в прошлом военные трибуналы судили и карали отдельных лиц, виновных в нарушении правил ведения войны на суше, изложенных этой конвенцией... При толковании формулировок пакта [Бриана - Келлога]* (*Договор 1928 года об отказе от войны в качестве орудия национальной политики, подписанный в том числе Германией и другими великими державами, содержал призыв к разрешению споров мирными средствами и не предусматривал санкций за его нарушение. Договор использован в Нюрнберге в качестве основания для привлечения к ответственности подсудимых (прим. переводчика).) следует помнить, что международное право не является продуктом международного законодательства и что такие международные соглашения, как пакт пакта [Бриана - Келлога], должны рассматривать общие принципы, а не формальные вопросы процедуры. Законы ведения войны можно обнаружить не только в договорах, но и в обычаях, и в практике государств, которые постепенно получили всеобщее признание, и в общих принципах правосудия, применявшихся юристами и практиковавшихся в военных судах. Это право не является неизменным, но путем постоянного приспособления оно применяется к нуждам изменяющегося мира. В действительности во многих случаях договоры лишь выражают и определяют для большей формальной точности принципы уже существующего права".

5. Устав МВТ в Токио*

(*Точнее Международного военного трибунала для Дальнего Востока. Благодаря более широкому составу Трибунал вынес менее жестокий, чем в Нюрнберге, приговор: большинство подсудимых были приговорены к лишению свободы, а индийский судья Пал даже высказался за оправдание подсудимых (прим. переводчика).) 1946 года

120. Этот Устав был утвержден односторонней Декларацией верховного главнокомандующего союзных войск 19 января 1946 г. В соответствующей части статья 5 Устава предусматривала следующее:

"Трибунал имеет право судить и наказывать военных преступников на Дальнем Востоке, которые обвиняются либо персонально, либо как члены организаций в преступлениях, включая и преступления против мира.

Нижеперечисленные действия или любое из них в отдельности считаются преступлениями, подсудными Трибуналу, за которые привлекают к индивидуальной ответственности...

(b) Военные преступления, предусмотренные конвенциями, а именно: преступления против законов и обычаев войны;

(c) ...Руководители, организаторы, подстрекатели и пособники, принимавшие участие в разработке или осуществлении совместного плана или заговора, предусматривавших совершение какоголибо из вышеупомянутых преступлений, несут ответственность за все действия, совершенные любым лицом при выполнении подобных планов".

6. Приговор МВТ в Токио 1948 года

121. В отношении статуса Гаагской конвенции 1907 года приговор Токийского Трибунала по военным преступлениям от 12 ноября 1948 г. указал следующее:

"...Эффективность некоторых конвенций, подписанных в Гааге 18 октября 1907 г., в качестве прямых договорных обязательств, была значительно умалена включением в них так называемой оговорки всеобщности, устанавливающей, что Конвенция имеет обязательную силу только в том случае, если все воюющие стороны являются ее сторонами. Эффект этой оговорки юридически лишает некоторые Конвенции обязательной силы прямых договорных обязательств с самого начала войны или в ходе ее, если не подписавшая ее держава, хотя бы незначительная, присоединяется к воюющим сторонам. Хотя обязанность соблюдения положений Конвенции как обязательного для исполнения договора может быть устранена за счет действия "оговорки всеобщности" или иным образом, Конвенция остается достаточным доказательством обычного закона народов, которое Трибунал должен рассмотреть наряду с другими имеющимися доказательствами при определении того, какое обычное право должно применяться в любой конкретной ситуации..."

7. Нюрнбергские принципы

122. В середине 1950-х годов Комиссия международного права приняла семь "нюрнбергских принципов", резюмировавших "принципы международного права, признанные" Уставом и приговором МВТ в Нюрнберге:

"Принцип I. Всякое лицо, совершившее какое-либо действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, несет за него ответственность и подлежит наказанию.

Принцип II. То обстоятельство, что по внутреннему праву не установлено наказания за какое-либо действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, не освобождает лицо, совершившее это действие, от ответственности по международному праву...

Принцип IV. То обстоятельство, что какое-либо лицо действовало во исполнение приказа своего правительства или начальника, не освобождает это лицо от ответственности по международному праву, если сознательный выбор был фактически для него возможен.

Принцип V. Каждое лицо, обвиняемое в международно-правовом преступлении, имеет право на справедливое рассмотрение дела на основе фактов и права.

Принцип VI. Преступления, указанные ниже, наказываются как международноправовые преступления...

(b) Военные преступления: нарушение законов и обычаев войны и, в том числе, но не исключительно, убийства, жестокое обращение или увод на рабский труд или для других целей гражданского населения оккупированной территории, убийства или жестокое обращение с военнопленными или лицами, находящимися в море, убийства заложников или разграбление городов и деревень или разорение, не оправдываемое военной необходимостью...

Принцип VII. Соучастие в совершении преступления против мира, военного преступления или преступления против человечности, о которых гласит принцип VI, есть международноправовое преступление".

F. Национальные преследования за военные преступления после Второй мировой войны в связи с деяниями, совершенными в военный период

1. Закон союзного Контрольного совета N 10 - Наказание за военные преступления, преступления против мира и против человечности (Закон Контрольного совета N 10) и "Дело о заложниках"

123. Закон союзного Контрольного совета N 10 был издан в декабре 1945 г. Союзным советом по контролю над Германией для создания единообразной правовой основы для преследования в Германии военных преступников (помимо тех, что были преданы суду МВТ в Нюрнберге). Статья 1 сделала Московскую декларацию 1943 года и Лондонское соглашение 1945 года составными частями права. Статья II (5) предусматривала:

"Во время суда или предъявления обвинения в совершении вышеперечисленных преступлений обвиняемый не имеет права пользоваться преимуществом срока давности в отношении периода с 30 января 1933 г. по 1 июля 1945 г..."

124. Этот закон также признавал действия, почти идентичные статье 6(b) Устава МВТ в Нюрнберге, как составляющие военные преступления и предусматривал, что любое лицо считается совершившим военное преступление, независимо от того, было ли оно основным участником или соучастником в совершении какого-либо из этих преступлений, отдавало ли приказ или подстрекало к преступлению; давало ли согласие на участие в нем; участвовало ли в разработке планов или мероприятий, повлекших за собой совершенные преступления; состояло членом группы или организации, связанной с совершением любого из таких преступлений. В законе также указывались наказания.

125. В "Деле заложников" (деле Вильгельма Листа)* (*Соединенные Штаты Америки против Вильгельма Листа и других (The United States of America vs. Wilhelm List, et al.), Правовые отчеты Комиссии Объединенных Наций по военным преступлениям о процессах военных преступников (UNWCC Law Reports of Trials of War Criminals - LRTWC), т. VIII, 1949 ("Дело заложников").) обвиняемым были предъявлены обвинения в военных преступлениях и преступлениях против человечности, совершенных в период Второй мировой войны, связанных с введением системы репрессивных убийств на оккупированной территории и внесудебными казнями итальянских военнослужащих после их капитуляции. В приговоре отмечалось, что преступления, предусмотренные Уставом МВТ в Нюрнберге и в законе Контрольного совета, N 10 были деклараторными по отношению к существующим законам и обычаям войны.

126. В приговоре указывалось, что Лист был:

"уполномочен к наведению порядка в стране с помощью военной силы; он имел право наказывать тех, кто нападал на его войска или совершал диверсии на транспортных и коммуникационных линиях в качестве франтиреров* (*Хотя Лист был судим за командование немецкими войсками на Балканах в 1941 году, он также, в частности, командовал армией в период вторжения во Францию. Возможно, поэтому суд использовал в приговоре французский термин, означающий партизан (прим. переводчика).)... Это, разумеется, означало, что захваченные члены этих незаконных групп не могли рассчитывать на обращение как с военнопленными. Подсудимым не может быть надлежащим образом вменено убийство таких захваченных членов повстанческих сил, являвшихся франтирерами".

127. Что касается военной необходимости, в приговоре указывалось следующее:

"Военная необходимость позволяет воюющей стороне в соответствии с законами войны применять любое количество и разновидности силы для принуждения к полному подчинению противника с наименьшими затратами времени и денежных средств и человеческими жертвами. В целом она дает оккупанту право на меры, необходимые для обеспечения безопасности его сил и облегчение достижения успеха его операций. Она позволяет лишать жизни вооруженных противников и иных лиц, случайное причинение вреда которым неизбежно при вооруженных столкновениях войны; она позволяет захват любого вооруженного противника и других лиц, представляющих особую опасность, но не допускает убийство невинных жителей в целях мести или удовлетворения жажды убийства. Для того чтобы уничтожение имущества было законным, оно должно быть императивно обусловлено военной необходимостью. Уничтожение само по себе является нарушением международного права. Должна быть некая разумная связь между уничтожением имущества и преодолением сила противника"* (*В приговоре пересказываются положения Кодекса Либера и полевого руководства США - см. §§ 64 и 111 настоящего Постановления (прим. переводчика).).

128. Хотя Трибунал должен был признать, что отсутствие формального объявления войны между Германией и Италией порождало серьезные сомнения в том, что казненные итальянские офицеры имели право на статус военнопленных, он пренебрег этим фактом, чтобы установить, что их внесудебная казнь была "незаконной и полностью необоснованной".

2. Иные национальные роцессы

129. После Второй мировой войны различные национальные суды осуществляли преследование военных преступлений в связи с действиями, совершенными в период Второй мировой войны. К их числу относятся процессы в австралийских, английских, канадских, китайских, французских и норвежских военных и гражданских судах* (*Процесс Сигеру Охаси и других (Trial of Shigeru Ohashi and Ors), Австралийский военный суд, 1946, LRTWC, т. V; Процесс Ямамото Тусабуро (Trial of Yamamoto Chusaburo), Английский военный суд, 1946, LRTWC, т. III; Процесс Эйкити Като (Trial of Eikichi Kato), Австралийский военный суд, 1946, LRTWC, т. I; Процесс Эйтаро Синохары и других (Trial of Eitaro Shinohara and Ors), Австралийский военный суд, 1946, LRTWC, т. V; По делу Ямасита (Re Yamashita) 327 US 1 (1946 год); Процесс Карла-Ханса Германа Клинге (Trial of Karl-Hans Hermann Klinge), Верховный суд Норвегии, 1946, LRTWC, т. III; Процесс Франца Хольстейна и других (Trial of Franz Holstein and Ors), Французский военный Трибунал, 1947, LRTWC, т. VIII; Процесс Отто Скорцени и других (Trial of Otto Skorzeny and Others), Американский военный Трибунал, 1947, LRTWC, т. IX; Дело Достлера (The Dostler Case), Военная комиссия США, 1945, LRTWC т. I; "Дело Альмео" (The Almelo Trial), Английский военный суд, 1945, LRTWC т. I; Дело Дрейервальде (The Dreierwalde case), Английский военный суд, 1946, LRTWC т. I; Дело Аббе Арденн (The Abbaye Ardenne case), Канадский военный суд, 1945, LRTWC т. IV; Дело Бауэра, Шрамека и Фальтена (Trial of Bauer, Schrameck and Falten), Французский военный Трибунал, 1945, LRTWC т. VIII; Дело Такаси Сакаи (Trial of Takashi Sakai), Китайский военный Трибунал, 1946, LRTWC, т. III; Процесс Ханса Сабадоша (Trial of Hans Szabados), Французский постоянный военный Трибунал, 1946, LRTWC т. IX; Процесс Франца Шонфельда и других (Trial of Franz Schonfeld et al.), Английский военный суд 1946, LRTWC т. XI (приведенные даты относятся к процессу или к приговору).). Все они затрагивали нарушения законов и обычаев войны, и многие подчеркивали необходимость справедливого разбирательства до наказания подозреваемых в военных преступлениях. В ряде приговоров подчеркивалась законность ссылок национальных судов на международное право и обычаи войны относительно неоправданного уничтожения гражданского имущества, незаконного ношения военной формы и индивидуальной ответственности командира.

G. Последующие Конвенции

1. Конвенция о неприменимости сроков давности к военным преступлениям (Конвенция 1968 года)

130. В ноябре 1968 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла эту Конвенцию в связи с выражавшимися опасениями относительно того, что предполагаемые военные преступники (Второй мировой войны), еще не задержанные, могут избежать преследования по причине давности.

131. Конвенция 1968 года вступила в силу 11 ноября 1970 г. Она была ратифицирована Советским Союзом в 1969 году и Латвией 14 апреля 1992 г. В соответствующих частях она предусматривала следующее:

"Преамбула

Отмечая, что ни в одной торжественной декларации, акте или Конвенции, касающихся судебного преследования или наказания за военные преступления и преступления против человечества, не содержится положения о сроке давности,

считая, что в соответствии с международным правом военные преступления и преступления против человечества относятся к самым тяжким преступлениям,

исходя из убеждения, что эффективное наказание за военные преступления и преступления против человечества является важным фактором в деле предупреждения таких преступлений, защиты прав человека и основных свобод, укрепления доверия, поощрения сотрудничества между народами и обеспечения международного мира и безопасности,

отмечая, что применение к военным преступлениям и преступлениям против человечества внутренних правовых норм, касающихся срока давности в отношении обычных преступлений, является вопросом, вызывающим серьезную озабоченность мирового общественного мнения, так как оно препятствует судебному преследованию и наказанию лиц, ответственных за такие преступления,

признавая необходимость и своевременность утверждения в международном праве, посредством настоящей Конвенции, принципа о том, что не существует срока давности в отношении военных преступлений и преступлений против человечества, а также обеспечения повсеместного применения этого принципа".

132. Статья 1 Конвенции 1968 года предусматривает:

"Никакие сроки давности не применяются к следующим преступлениям, независимо от времени их совершения:

а) военные преступления, как они определяются в Уставе Нюрнбергского международного военного трибунала от 8 августа 1945 г. и подтверждаются резолюциями 3 (I) от 13 февраля 1946 г. и 95 (I) от 11 декабря 1946 г. Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций, а также, в частности, "серьезные нарушения", перечисленные в Женевских Конвенциях* (*При этом сами Женевские Конвенции и протоколы к ним вступали в силу для каждого участника через шесть месяцев после сдачи на хранение таким участником ратификационной грамоты или документа о присоединении (прим. переводчика)). о защите жертв войны от 12 августа 1949 г..."

2. Европейская Конвенция о неприменимости срока давности к преступлениям против человечества и военным преступлениям (Конвенция 1974 года)

133. Эта Конвенция применяется к преступлениям, совершенным до ее принятия, в тех случаях, когда срок давности по отношению к этим преступлениям в то время еще не истек. Только два государства подписали Конвенцию 1974 года на стадии передачи на хранение (Франция и Нидерланды), и она вступила в силу в 2003 году после ее третьей ратификации (Бельгией). Ни СССР, ни Латвия не ратифицировали эту Конвенцию.

3. I Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г. (Дополнительный протокол 1977 года)

134. Этот Протокол к Женевским конвенциям направлен на развитие и повторное подтверждение многих законов и обычаев войны с учетом давности многих источников права, на которых они основаны (особенно Гаагской конвенции 1907 года). Многие его положения являются воспроизведением существующих законов и обычаев войны, тогда как другие имеют самостоятельное значение.

135. Первые две "основные нормы" ведения войны изложены в статье 35:

"1. В случае любого вооруженного конфликта право сторон, находящихся в конфликте, выбирать методы или средства ведения войны не является неограниченным.

2. Запрещается применять оружие, снаряды, вещества и методы ведения военных действий, способные причинить излишние повреждения или излишние страдания..."

136. Статья 39 предусматривает следующее:

"Статья 39. Национальные эмблемы

1. Запрещается использовать в вооруженном конфликте флаги, военные эмблемы, воинские знаки различия или форменную одежду нейтральных государств или других государств, не являющихся сторонами, находящимися в конфликте.

2. Запрещается использовать флаги, военные эмблемы, воинские знаки различия или форменную одежду противных сторон во время нападений или для прикрытия военных действий, содействия им, защиты или затруднения их".

137. Статья 41 подтверждает защиту "вышедших из строя" комбатантов:

"1. Запрещается подвергать нападению лицо, которое признано или которое в данных обстоятельствах следует признать лицом, вышедшим из строя.

2. Вышедшим из строя считается любое лицо, если оно:

а) находится во власти противной стороны;

b) ясно выражает намерение сдаться в плен; или

с) находится без сознания или каким-либо другим образом выведено из строя вследствие ранения или болезни и поэтому не способно защищаться;

при условии, что в любом таком случае это лицо воздерживается от каких-либо враждебных действий и не пытается совершить побег".

138. Статья 48 признает принцип различения:

"Для обеспечения уважения и защиты гражданского населения и гражданских объектов стороны, находящиеся в конфликте, должны всегда проводить различие между гражданским населением и комбатантами, а также между гражданскими объектами и военными объектами и соответственно направлять свои действия только против военных объектов".

139. Статья 50 определяет гражданских лиц по признаку непринадежности к вооруженным силам.

"1. Гражданским лицом является любое лицо, не принадлежащее ни к одной из категорий лиц, указанных в статье 4 (а.1, а.2, а.3 и а.6) Третьей Конвенции и в статье 43 настоящего Протокола. В случае сомнения относительно того, является ли какое-либо лицо гражданским лицом, оно считается гражданским лицом.

2. Гражданское население состоит из всех лиц, являющихся гражданскими лицами.

3. Присутствие среди гражданского населения отдельных лиц, не подпадающих под определение гражданских лиц, не лишает это население его гражданского характера".

140. Статья 51 регулирует защиту, которая должна предоставляться гражданским лицам:

"1. Гражданское население и отдельные гражданские лица пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями. В целях осуществления этой защиты, в дополнение к другим применяемым нормам международного права, при всех обстоятельствах соблюдаются следующие нормы.

2. Гражданское население как таковое, а также отдельные гражданские лица не должны являться объектом нападений. Запрещаются акты насилия или угрозы насилием, имеющие основной целью терроризировать гражданское население.

3. Гражданские лица пользуются защитой, предусмотренной настоящим Разделом, за исключением случаев и на такой период, пока они принимают непосредственное участие в военных действиях".

141. Статья 52 напоминает обычную норму о том, что гражданские (невоенные) объекты не должны являться объектом нападения. Пункт 3 статьи 52 отмечает:

"В случае сомнения в том, не используется ли объект, который обычно предназначен для гражданских целей, например, место отправления культа, жилой дом или другие жилые постройки, или школа, для эффективной поддержки военных действий, предполагается, что такой объект используется в гражданских целях".

142. Статья 75 предусматривает защиту лицам, находящимся во власти стороны, участвующей в конфликте, и не пользующимся более благоприятным обращением (например, статусом военнопленных) согласно законам и обычаям войны.

Право

I. Предполагаемое нарушение статьи 7 Конвенции

143. Заявитель жаловался со ссылкой на статью 7 Конвенции, что он был жертвой придания уголовному закону обратной силы. Он утверждал, что действия, за которые он был осужден, в момент их совершения в 1944 году не являлись преступными и что пункт 2 статьи 7 Конвенции неприменим, поскольку предполагаемые преступления не относятся к сфере его действия. Статья 7 Конвенции предусматривает следующее:

"1. Никто не может быть осужден за совершение какоголибо деяния или за бездействие, которое, согласно действовавшему в момент его совершения национальному или международному праву, не являлось уголовным преступлением. Не может также налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления.

2. Настоящая статья не препятствует осуждению и наказанию любого лица за совершение какоголибо деяния или за бездействие, которое в момент его совершения являлось уголовным преступлением в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами".

A. Постановление Палаты

144. Палата рассмотрела жалобу заявителя в части пункта 1 статьи 7 Конвенции. Она пришла к выводу о том, что статья 68-3 Уголовного кодекса 1961 года была основана на международном, а не национальном праве и что применимыми актами международного права являлись Гаагская конвенция и Положение 1907 года. IV Женевская конвенция 1949 года и Дополнительный протокол 1977 года были приняты после совершения оспариваемых действий, в мае 1944 г., и им не может быть придана обратная сила. Принципы Гаагской конвенции 1907 года являлись общепризнанными, имели универсальный характер и составляли фундаментальные обычные нормы законов войны в 1944 году и применялись к оспариваемым действиям заявителя.

145. При определении того, имелась ли удовлетворительная правовая основа для осуждения заявителя за военные преступления, и мог ли заявитель разумно предвидеть, что действия его подразделения 27 мая 1944 г. повлекут признание его виновным в совершении этих преступлений, Палата отметила, что район Малых Бат являлся местом столкновений с латвийскими вспомогательными силами и германской администрацией* (*Смысл этого малопонятного и, вероятно, содержащего опечатку предложения можно предположительно восстановить благодаря § 125 Постановления Палаты от 24 июля 2008 г. В нем Европейский Суд описывал ситуацию в районе Малых Бат, в то время находившихся примерно в 80 км от линии фронта и являвшихся местом активной деятельности советских партизан. Также указывалось, что помимо советских и германских сил в районе действовала латышская вспомогательная полиция, создававшая на местах "группы обороны" из числа "достойных доверия мужчин". Таким образом, Большая Палата, видимо, подразумевала, что в указанном районе советские партизаны вели борьбу с немецкими оккупантами и местными коллаборационистами (прим. переводчика).).

146. Далее она рассмотрела правовой статус селян и провела различие между погибшими мужчинами и женщинами. Палата признала, что заявитель имел законные основания считать селян-мужчин коллаборационистами по отношению к германским войскам, и, если даже они не удовлетворяли всем элементам определения комбатанта, законы войны, с другой стороны, не позволяли автоматически рассматривать их как "гражданских лиц". С учетом этого правового статуса селян и принадлежности заявителя к "комбатантам", Палата пришла к выводу о том, что не установлено, что операция 27 мая 1944 г. сама по себе противоречила законам и обычаям войны, кодифицированным в Гаагском положении 1907 года, или, соответственно, что имелась основа для осуждения заявителя как командира подразделения.

147. Что касается погибших женщин, если они также сотрудничали с германской администрацией, вышеизложенный вывод может быть применен и к ним. Если они были убиты вследствие превышения полномочий, это не может рассматриваться как нарушение законов войны, и любое преследование в связи с действиями, совершенными против них, согласно национальному законодательству, не могло осуществляться в связи с истечением срока давности в 1954 году. Наказание заявителя спустя почти полвека после истечения этого срока давности противоречило бы принципу предсказуемости.

148. Наконец, Палата сочла, что отсутствует необходимость для продолжения рассмотрения дела с точки зрения пункта 2 статьи 7 Конвенции. Даже если пункт 2 статьи 7 Конвенции применим, операция 27 мая 1944 г. не могла рассматриваться как "преступная в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами".

B. Замечания сторон и третьих сторон, представленные в Большую Палату

1. Государство-ответчик

149. Государство-ответчик не согласилось с мотивировкой и выводом Палаты.

150. Оно полагало, что дело должно рассматриваться с точки зрения пункта 1 статьи 7 Конвенции, поскольку действия заявителя были преступными в соответствии с международным правом и национальным законодательством в момент их совершения. Задача Европейского Суда на основании этого положения заключалась в установлении наличия правовой нормы, определяющей соответствующие деяния как преступные, сформулированной с достаточной ясностью и доступностью, и, в частности, того, имели ли латвийские суды право руководствоваться статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года и при этом относимыми элементами международного права. В этом отношении преступление могло быть определено в писаном и неписаном виде, национальным законодательством или международным правом, и статья 7 Конвенции не исключает постепенного разъяснения правил уголовной ответственности путем судебного толкования, если последующее развитие согласуется с сущностью преступления. Такое развитие уголовного права тем более важно, когда демократическое государство, руководствуясь верховенством права, сменяет тоталитарный режим и исполняет обязанность привлечения к уголовной ответственности членов прежнего режима.

151. Однако государство-ответчик полагало, что Палата вышла за пределы своей субсидиарной функции, изменив выводы национальных судов о фактах, которые, как было установлено, действовали в соответствии со статьей 6 Конвенции. Действительно, переоценивая факты, Палата пренебрегла некоторыми существенными обстоятельствами, сопровождавшими события 27 мая 1944 г., которые были установлены Уголовным судом, с чем согласился сенат Верховного суда, особенно что касается существования приговора какого-либо партизанского Трибунала в отношении селян Малых Бат. В любом случае любой такой приговор партизанского Трибунала был бы незаконным, поскольку он был вынесен заочно в нарушение даже основных принципов справедливого судебного разбирательства. Государство-ответчик представило в Палату письма генеральной прокуратуры от февраля 2008 г. (о существовании партизанского Трибунала, роли Малых Бат и их селян в германской обороне и причинах выдачи селянам оружия) и повторно представило их в Большую Палату.

152. Кроме того, и на основе подробных объяснений, государство-ответчик утверждало, что Европейскому Суду следует принять во внимание более общие исторические и политические события до и после Второй мировой войны и особенно незаконность советской оккупации Латвии в 1940 году, которая, хотя и была прервана столь же незаконной германской оккупацией в 1941-1944 г., сохранялась до восстановления независимости в начале 1990-х годов. В период этой советской оккупации Латвия была лишена возможности осуществления своих суверенных полномочий, включая ее международные обязательства. Помимо возникшего в результате опасения со стороны местного населения в отношении красных партизан, со стороны заявителя было искажением утверждение о том, что события 27 мая 1944 г. в Малых Батах представляли собой эпизод гражданской войны, а не часть международного вооруженного конфликта с противостоянием стран оси и, в частности, СССР.

153. Хотя Европейский Суд имел право применять относимые принципы международного права, государство-ответчик не согласилось с применением международного права Палатой. Она не учла или неправильно применила ряд важных источников международного права и отдельные принципы, вытекающие из них, включая критерии определения гражданских лиц и стандарт гуманного обращения, на которое они могли рассчитывать, принцип, устанавливающий, что утрата гражданского статуса не лишает международной гуманитарной защиты, пределы военной необходимости и запрет предательских действий. Напротив, государство-ответчик утверждало, широко цитируя современные Конвенции и декларации, а также Устав и приговор МВТ в Нюрнберге, что заявитель был очевидно виновен в совершении военных преступлений, как они понимались в 1944 году.

154. Признавая, что принцип различения не был совсем простым вопросом в 1944 году, оно утверждало, что было очевидно, что селяне Малых Бат являлись "гражданскими лицами": действительно, даже если эти лица были вооружены, даже если они симпатизировали нацистской оккупации и даже если они принадлежали к правоохранительной организации, они не утратили своего гражданского статуса. В любом случае, даже если они утратили этот статус и должны были считаться "комбатантами", ничто не давало оснований для внесудебной казни и убийства лиц, вышедших из строя, до проведения справедливого судебного разбирательства (доказательства которого отсутствовали), в рамках которого было бы установлено, что они действительно совершили преступление. Кроме того, это не были законные акты "законных репрессалий воюющей стороны", поскольку, в частности, такие действия были запрещены против военнопленных с момента принятия Женевской Конвенции 1929 года и, что касается гражданских лиц, никогда не утверждалось, что селяне сами совершили военные преступления.

155. Кроме того, действия заявителя представляли собой в 1944 году (и впоследствии) преступления, предусмотренные национальным законодательством. Положения Уголовного кодекса 1926 года (принятого в 1940 году Указом Верховного совета Латвийской ССР, действовавшего до 1991 года и повторно введенного в действие в 1993 году) криминализовали нарушения законов и обычаев войны* (*Как видно из § 42 настоящего Постановления, латышские правоведы путают положения УК РСФСР о воинских преступлениях с военными преступлениями (прим. переводчика).) и установили за них наказания, и такие положения были достаточно ясными и предсказуемыми. Период неопределенности, продолжавшийся с сентября 1991 г. до апреля 1993 г., не имел практического значения, поскольку Латвия имела подразумеваемое международное обязательство преследовать лиц на основании существующих норм международного права.

156. Не имеет значения, совершал ли сам заявитель соответствующие действия, поскольку на него возлагалась индивидуальная ответственность командира.

157. В отношении его преследования не истек также срок давности с учетом, в частности, статьи 14 (и примечаний к ней) Уголовного кодекса 1926 года, статьи 45 Уголовного кодекса 1961 года и статьи 1 Конвенции 1968 года, поскольку обратная сила этой Конвенции была признана Европейским Судом.

158. С учетом вышеизложенного, очевидно, что в 1944 году можно было объективно предвидеть, что действия заявителя являлись преступными, и не было обязательным доказывать, что он сознавал каждый из элементов точной юридической квалификации его действий. Действительно, его альтернативная версия фактов (о том, что он пытался задержать селян после их осуждения партизанским Трибуналом) выдавала признание в том, что он действительно сознавал в то время, что оспариваемое поведение (убийство вместо задержания) было преступным. Его осуждение было также объективно предвидимым с учетом, в частности, деклараций ряда государств в период Второй мировой войны и международных и национальных преследований в период войны и сразу после нее, в которых принимали активное участие советские власти. Следовательно, то, что он являлся советским героем войны в течение многих лет, не имеет значения: ключевым вопросом является то, возможно ли было разумно предвидеть в 1944 году, что его действия составляют военные преступления, а не то, что его позднейшая неожиданная политическая ситуация могла бы исключить его преследование. Также не может служить защитой утверждение о том, что другие совершали военные преступления для того, чтобы избежать уголовной ответственности, если отход от принципа со стороны других государств не является основанием для признания изменения международной практики и обычаев.

159. В качестве альтернативы преступления заявителя могут считаться составляющими преступления в соответствии с "общими принципами права, признанными цивилизованными странами" в значении пункта 2 статьи 7 Конвенции. Это положение также разработано для устранения любых сомнений в действительности преследований МВТ после Второй мировой войны и, поскольку последующая международная и национальная практика подтвердили универсальную действительность МВТ и их принципов, эта роль пункта 2 статьи 7 Конвенции утратила значение. Являлись ли такие "общие принципы" первичным или вторичным источником международного права, они были выведены из национальных систем для заполнения пробелов в позитивном и обычном международном праве. В отсутствие какого-либо консенсуса относительно обзора национальных систем, требуемого для установления таких принципов, государство-ответчик проверило юрисдикции, которые к 1944 году уже высказались относительно военных преступлений, а также Уголовные кодексы Латвии и СССР. Отметив, что национальные суды и Трибуналы руководствовались установленными принципами международного права при рассмотрении обвинений в нарушении законов и обычаев войны, государство-ответчик утверждало, что общие принципы права признавали действия заявителя преступными, в связи с чем суды страны могли прибегнуть к таким принципам.

2. Заявитель

160. Заявитель поддержал мотивы и выводы Палаты, утверждая, что он не виновен в совершении преступления, в соответствии с национальным законодательством, международным правом или общими принципами права, признанными цивилизованными странами.

161. Он оспаривал предположение о том, что Палата вышла за пределы своей компетенции и неправильно оценила определенные факты. Напротив, он утверждал, что государство-ответчик представило в ложном свете и ошибочно пересказало в Большой Палате факты, установленные Палатой.

162. В Большой Палате он изложил свою версию обстоятельств, сопровождавших убийство в феврале 1944 г. членов партизанской группы майора Чугунова. Эта группа укрылась в сарае Мейкула Крупника, и погибшие селяне были причастны к выдаче этой партизанской группы вермахту с помощью хитрости: они сделали вид, что охраняют партизан, но сообщили об этом вермахту. На следующий день прибыли германские солдаты и, получив более подробную информацию от трех женщин из деревни, убили всех членов группы Чугунова. Отдельные женщины, включая мать Мейкула Крупника, сняли одежду с убитых. Заинтересованные селяне получили награду от германской военной администрации в виде дров, сахара, спирта и денежных средств. Селянин, захваченный другими партизанами, позднее назвал имена соответствующих селян, которые выдали группу майора Чугунова.

Он напомнил, что действовал на основании приговора партизанского трибунала, существование которого подтверждено. Этот Трибунал расследовал дело, установил личность селян Малых Бат, которые предали группу майора Чугунова, и приговорил их к смерти. Его подразделению было поручено доставить осужденных в трибунал. Однако он также пояснил Большой Палате, что с учетом боевой обстановки, сложившейся в то время, его подразделение не имело возможности захватить селян и содержать их в плену (они являлись помехой в бою и представляли смертельную угрозу для партизан), также не представлялось возможным доставить селян в партизанский Трибунал.

163. Заявитель полагал, что его права, предусмотренные пунктом 1 статьи 7 Конвенции, были нарушены. Гарантии, содержащиеся в этом положении, имеют особую важность, и они должны толковаться и применяться таким образом, чтобы обеспечить эффективную защиту против произвольного преследования и суда. Пункт 2 статьи 7 Конвенции не подлежит применению, поскольку предполагаемые преступления не относились к сфере его действия.

164. Что касается определения военных преступлений, заявитель ссылался в основном на Гаагскую конвенцию и Положение 1907 года, а также на Устав и приговор МВТ в Нюрнберге, и он оспаривал применимость Женевской конвенции 1949 года или Дополнительного протокола 1977 года, поскольку они были приняты после событий. Поскольку военное преступление определялось как совершенное против гражданского населения, оккупантом и на оккупированной территории, оспариваемые действия не могут рассматриваться как военные преступления с точки зрения международного права или общих принципов права, признанных цивилизованными странами, по следующим причинам.

165. Прежде всего, селяне не являлись гражданскими лицами. Письма Генеральной прокуратуры от февраля 2008 г. были неточными, неадекватными и неправильными, поскольку они предполагали, что он, обвиняемый, должен обосновать свою защиту, тогда как именно органы преследования должны доказать предъявленные обвинения. Он, тем не менее, представил в Большую Палату новые документы (1940-х годов и из латвийских государственных архивов), которые, по его мнению, подтверждали ряд пунктов: план немецких оборонительных пунктов, включая Малые Баты; то, что нацистская администрация запрещала "гражданским лицам" носить оружие и, поскольку они выдали оружие селянам Малых Бат, эта деревня, очевидно, имела значение для военных операций и была опорным пунктом германской обороны; то, что покойные селяне (особенно члены семей Бернарда Шкирманта, Амброза Буля и Мейкула Крупника) вступили в айзсарги, и что айзсарги регулярно участвовали в антисемитских и антипартизанских убийствах в Латвии. Он также утверждал, что Бернард Шкирмант и Мейкул Крупник были шуцманами.

Коротко говоря, селяне являлись айзсаргами или шуцманами. Они, соответственно, были вооружены германской военной администрацией и несли активную службу в интересах последней: выдача ими группы майора Чугунова была актом не самозащиты, а коллаборационизма. Они не могли считаться частью гражданского населения и стали законным военным объектом. Подразделение заявителя, состоявшее из комбатантов, имело право покарать их.

166. Во-вторых, Латвия с 1940 года являлась одной из республик СССР, и утверждение об обратном противоречило историческим фактам и здравому смыслу. Декларация от 4 мая 1990 г. и его осуждение были направлены на признание незаконности аннексии Латвии в 1940 году, а не на исполнение международных обязательств по преследованию военных преступников. 27 мая 1944 г. он являлся комбатантом, защищающим территорию собственного государства против Германии и других граждан СССР* (*Довод заявителя, уточненный третьей стороной в § 174, о том, что оспариваемые действия были совершены гражданином СССР против граждан СССР на территории СССР и не могут рассматриваться как военные преступления по смыслу всех процитированных источников права, остался незамеченным Большой Палатой. Ниже (§ 210 настоящего Постановления) конвенционный орган счел ненужным разрешение вопроса о возможности квалификации вступления Латвии в состав СССР как оккупации, признав достаточным наличие "прямой связи с советско-германским международным вооруженным конфликтом" (прим. переводчика).), активно сотрудничавших с Германией (со ссылкой на приговор Латгальского регионального суда). Поскольку СССР не был оккупирующей державой, заявитель не мог совершить военное преступление. Он считал исторически неточными позиции государства ответчика и властей Литвы, которые приравнивали законное присоединение Латвии в 1940 году к германской оккупации в 1941 году. В 1944 году жители Латвии имели две возможности - занимать антигерманскую или антисоветскую позиции: он боролся с нацистскими силами на стороне СССР для освобождения Латвии, а селяне действовали против них в союзе с нацистами.

167. В-третьих, в Уголовном кодексе 1926 года отсутствовала глава о военных преступлениях и ссылка государства-ответчика на воинские преступления в главе IX этого Кодекса была ошибочной, поскольку "воинские преступления" представляли собой нарушения установленного порядка несения военной службы, и их следует отличать от "военных преступлений". Он уточнил, что в действительности Уголовный кодекс 1926 года предусматривал уголовную ответственность за неисполнение приказа (статья 193-3).

168. Кроме того, отсутствовала возможность предвидеть, что он подвергнется преследованию за военные преступления. Процесс над ним был беспрецедентным: впервые военнослужащему, сражавшемуся против держав оси, было предъявлено обвинение спустя почти 50 лет. Ему было только 19 лет, когда в обстановке различных международных соглашений и вооруженных конфликтов, за которые он не нес ответственности, он сражался в составе антигитлеровской коалиции. 27 мая 1944 г. он сознавал (со ссылкой на приговор Латгальского регионального суда), что он защищал Латвию как часть СССР, и он не мог представить, что Латвия спустя десятилетия будет считать, что была незаконно оккупирована СССР, и что его действия являлись преступными. Он поддержал вывод Палаты о том, что невозможно было предвидеть его осуждение в соответствии с национальным законодательством.

169. Наконец, он также утверждал, что Большая Палата должна повторно рассмотреть его жалобы на нарушение статей 3, 5, 6, 13, 15 и 18, которые были признаны неприемлемыми решением Палаты от 20 сентября 2007 г.

3. Третьи стороны

(a) Власти Российской Федерации

170. Эта третья сторона поддержала мотивировку и заключение Палаты.

171. Они утверждали, что дело должно быть рассмотрено с точки зрения пункта 1 статьи 7 Конвенции и что нет необходимости рассматривать его с точки зрения пункта 2 статьи 7 Конвенции. Лицо не может быть привлечено к уголовной ответственности в соответствии с "общими принципами", упомянутыми в пункте 2 статьи 7 Конвенции, за исключением совершенно исключительных обстоятельств конца Второй мировой войны. Такие принципы могут иметь значение в качестве источника принципов международного уголовного права, но их значение уменьшилось с развитием договорного права. Развитие свода международного права, регулирующего уголовную ответственность лиц, является относительно поздним явлением, оно имело место только в 1990-х годах в связи с созданием международных уголовных Трибуналов, в которых получило развитие режима международного уголовного права.

172. Заявитель был осужден в нарушение пункта 1 статьи 7 Конвенции, поскольку его действия не составляли преступления в соответствии с национальным законодательством или международным правом в 1944 году. Национальные суды допустили ряд ошибок.

173. Прежде всего они применили к делу неточные правовые нормы. Ни Уголовный кодекс 1961 года, ни новые статьи, введенные в 1993 году, не действовали в 1944 году или, с учетом нового Уголовного кодекса, введенного в 1998 году, в 2000 или 2004 году. Статья 14 Уголовного кодекса 1926 года, принятого Латвией после того, как она стала частью СССР, ввела 10-летний срок давности для преследования и не содержала положений относительно военных преступлений.

174. Во-вторых, если Гаагская конвенция и Положение 1907 года составляли обычное международное право в 1944 году, они не предусматривали основы для его преследования. Только Устав МВТ в Нюрнберге установил личную ответственность, и даже в этом случае он применялся только к военным преступникам стран оси.

Даже если Устав МВТ представлял собой процесс кодификации, заявитель не был виновен в военных преступлениях. Он был связан этим инструментом только в отношении международного конфликта между Германией и СССР, а не в связи с действиями между согражданами одного и того же государства: Латвия де-юре являлась частью СССР в 1944 году, и селяне (хотя и фактически подвластные немцам) были де-юре советскими гражданами, поэтому и он, и селяне имели гражданство СССР. Вопреки доводам государства-ответчика и властей Литвы, Европейский Суд не имеет полномочий по переоценке истории и особенно вхождения Латвии в состав СССР в 1940 году. Они ссылались на "соответствующие обязательные инструменты международного права" (признававшие суверенитет СССР над всей его территорией) и послевоенные совещания (на которых порядок в период после Второй мировой войны устанавливался соглашением с США и Соединенным Королевством). С учетом критериев международного права для определения "оккупации", СССР не являлся оккупирующей державой в Латвии в 1944 году.

Устав МВТ в Нюрнберге не означал, что действия заявителя были военными преступлениями по причине статуса комбатанта, который имели заявитель и покойные селяне, и власти Российской Федерации оспаривали доводы государства-ответчика и властей Литвы относительно правового статуса селян. С учетом принципа различения и критериев определения комбатанта (в частности, на основе статьи 1 Гаагского положения 1907 года) он являлся комбатантом, обученным, вооруженным и действующим во исполнение приговора специального партизанского Трибунала от имени советской военной администрации. Селяне представляли собой ополчение, вооруженное и активно сотрудничавшее с германской военной администрацией. Как добровольные коллаборационисты, селяне принимали активное участие в военных действиях и поэтому отвечали всем критериям для их отнесения к комбатантам (или, в лучшем случае, к незаконным вражеским комбатантам) и являлись законным военным объектом* (*Рассуждения третьей стороны о международно-правовом статусе граждан СССР, совершивших преступления на территории этой страны, фактически поддерживают позицию государства-ответчика о наличии международного конфликта между партизанским Трибуналом и пособниками немецких оккупантов (прим. переводчика).). Наконец, ни один из последующих международных документов (Женевские Конвенции 1949 года или Дополнительный протокол 1977 года) неприменим, поскольку им не придана обратная сила.

175. В-третьих, общий принцип неприменимости сроков давности к военным преступлениям неприменим к действиям заявителя в 1944 году: военные преступления стали "международными преступлениями" только с учреждением МВТ после Второй мировой войны, поэтому принцип применим только к периоду после создания (за исключением военных преступников стран оси). Конвенция 1968 года не может применяться, поскольку, как указывалось выше, заявитель действовал против других граждан СССР, и его действия поэтому не могли составлять военные преступления.

176. По всем вышеизложенным причинам заявитель не мог предвидеть, что он подвергнется преследованию за военные преступления в связи с его действиями 27 мая 1944 г. Кроме того, как гражданин Советского Союза, он не мог предвидеть, что после 40 лет проживания на той же территории в конце концов окажется на территории другого государства (Латвии), которое примет закон, криминализующий действия, за которые он не нес уголовной ответственности в 1944 году.

177. Наконец, власти Российской Федерации оспаривали, в частности, вопросы факта, затронутые властями Латвии в Большой Палате. Даже если Палата превысила свои полномочия (в толковании вопросов факта и права), это ничего не меняет. Если Большая Палата будет руководствоваться фактами, установленными национальными судами, и применит вопреки данному толкованию относимые международные национальные нормы* (*Так в тексте. Возможно, в оригинале опущен союз между словами "международные" и "национальные". Говоря о толковании, власти Российской Федерации, вероятно, оспаривали толкование международно-правовых актов государством-ответчиком, о чем говорилось выше в их объяснениях (прим. переводчика).), результат будет тем же, что и у Палаты. Политические решения и интересы не могут изменить правовой квалификации действий заявителя.

(b) Власти Литвы

178. Власти Литвы коснулись двух вопросов.

179. Первый вопрос затрагивал правовой статус прибалтийских государств в период Второй мировой войны и других связанных с этим вопросов международного права. Вопреки § 118 Постановления Палаты власти Литвы полагали, что этот вопрос должен быть принять во внимание при рассмотрении особого правового статуса сил воюющих сторон в прибалтийских государствах того времени. Действительно Европейский Суд уже признал, что все три прибалтийских государства утратили свою независимость в результате пакта Молотова-Риббентропа (Договора о ненападении 1939 года и его секретного протокола, Договора о дружбе и границе 1939 года и секретного протокола к нему, а также третьего нацистско-советского протокола от 10 января 1941 г.* (*Последний протокол уточнял ранее достигнутые советско-германские соглашения в отношении части территории Литвы. Непонятно, какое отношение он имел к Латвии (прим. переводчика).)): пакт являлся неоспоримым историческим фактом, незаконным соглашением о совершении агрессии, в частности против прибалтийских государств, и повлек их незаконную оккупацию советскими войсками. Действительно, советское вторжение в прибалтийские государства в июне 1940 г. являлось актом агрессии в значении Лондонской Конвенции об определении агрессии 1933 года и литовско-советской Конвенции 1933 года об определении агрессии. Недобровольное согласие прибалтийских государств, столкнувшихся с советской агрессией, не делало этот акт агрессии законным.

Сам СССР ранее рассматривал аншлюс* (*Аншлюсом (нем. Anschluss - присоединение) именуется исторический факт присоединения Австрии к Германии в 1938 году. В переносном значении термин употребляется в негативном смысле как синоним понятия аннексии. Употребляя его по отношению к советской политике в Прибалтике, власти Литвы, по-видимому, стремились оскорбить других участников разбирательства с согласия Европейского Суда, допустившего использование подобных выражений здесь и в других местах Постановления. Между тем эта спорная аналогия не совсем выгодна для сторонников учения о военной оккупации Прибалтики, поскольку, несмотря на сопротивление правящих кругов (например, социал-демократическая партия Австрии поддерживала идею аншлюса до 1933 года), население Австрии не только проголосовало на плебисците за объединение с Германией, но и сохраняло лояльность к Гитлеру на всем протяжении мировой войны. Что касается позиции СССР, то она изменялась в зависимости от состояния отношений с Германией, до прихода к власти нацистов существование австрийского государства иногда рассматривалось как следствие происков империализма, препятствующего объединению с Германией, вопреки воле австрийского населения. В действительности отношение австрийцев к аншлюсу, как и отношение прибалтийского населения к "добровольному вхождению в состав СССР", не являлось однозначным (прим. переводчика).) как международное преступление. Кроме того, в 1989 году СССР признал (резолюция о политической и юридической оценке советско-германского договора о ненападении 1939 года) свою незаконную агрессию против прибалтийских государств* (*В Постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 г. N 979-1 такое выражение не использовалось, хотя был осужден "отход от ленинских принципов внешней политики" (прим. переводчика).). Отсюда следуют два вывода: СССР не приобрел никаких суверенных прав на прибалтийские государства, поэтому в соответствии с международным правом прибалтийские государства никогда не являлись законной частью СССР и, кроме того, прибалтийские государства продолжали существовать как субъекты международного права после агрессии 1940 года со стороны СССР, каковая агрессия повлекла незаконную оккупацию прибалтийских государств.

Применяя это к фактам настоящего дела, власти Литвы утверждали, что прибалтийские государства претерпели агрессию со стороны СССР и нацистской Германии: приговор МВТ в Нюрнберге охарактеризовал агрессию таким образом, чтобы обеспечить одинаковый подход к обоим агрессорам. Прибалтийские народы не имели особых причин симпатизировать тому или другому и в действительности испытывали разумные опасения в отношении обоих (и в этом отношении они оспорили § 130* (*Указанный пункт устанавливал следующее: "В своем решении от 30 апреля 2004 г. Уголовный суд пытался оправдать этот коллаборационизм необходимостью самозащиты заинтересованных лиц и защиты их семей от красных партизан. Европейский Суд не может согласиться с этим доводом. Во-первых, он напоминает, что национал-социализм сам по себе противоречил наиболее фундаментальным ценностям, находящимся в основе Конвенции, поэтому, каковы бы ни были причины, не могут быть признаны законными пронацистские симпатии или активное сотрудничество с силами нацистской Германии... Во-вторых, селяне должны были знать, что сотрудничество с одной из воюющих сторон подвергает их риску репрессалий с другой стороны" (прим. переводчика).) Постановления Палаты с учетом общеизвестного исторического факта совершения СССР преступлений в прибалтийских государствах), поэтому некоторая доля коллаборационизма с одним агрессором в целях самообороны не должна толковаться иначе. Народы прибалтийских государств не могли рассматриваться в качестве советских граждан, поскольку они сохраняли в соответствии с международным правом свое прибалтийское гражданство* (*Так в тексте (прим. переводчика).), но являлись жителями оккупированного государства* (*Вопреки ожиданиям националистов, Германия не признала независимость Латвии, включив ее в состав рейхскомиссариата Остланд (прим. переводчика).), которое стремилось к безопасности по отношению к силам обеих оккупирующих воюющих сторон.

180. Второй вопрос касался квалификации с точки зрения международного гуманитарного и уголовного права карательных действий советских сил против местного прибалтийского населения и, в частности, того, могло ли такое население считаться комбатантами.

Для данного вопроса имеют значение ряд документов, кроме Гаагской конвенции и Положения 1907 года, в частности IV Женевская конвенция 1949 года и Дополнительный протокол 1977 года. В 1944 году ключевой принцип международного гуманитарного права заключался в том, что существует фундаментальное различие между вооруженными силами (воюющих сторон) и мирным населением (гражданскими лицами), и что последнее пользуется иммунитетом против военных нападений (со ссылкой на оговорку Мартенса, см. §§ 86-87 настоящего Постановления). Селяне не отвечали критериям определения комбатантов и потому не были законной военной целью. Даже если имелась определенная доля коллаборационизма селян по отношению к германским войскам, они сохраняли право на гражданскую защиту, если не отвечали критериям комбатанта: противоположная точка зрения отдавала население на милость командиров воюющей стороны, которые могли произвольно заключать, что оно являлось комбатантами и, следовательно, законной военной целью. Убийство женщин, если они не принимали участия в военных действиях в качестве комбатантов, не было оправданно ни при каких обстоятельствах, поскольку оно всегда противоречит наиболее элементарным соображениям и законам гуманности и требованиям общественного сознания, и власти особо оспорили §§ 141 и 142 Постановления Палаты* (*В этих пунктах Палата, во-первых, указала, что отсутствуют доказательства причастности заявителя к убийствам женщин или подстрекательства к ним с его стороны, во-вторых, опровергла утверждения о том, что УК 1926 года или Конвенция 1968 года давали основания для неприменения срока давности к иным преступлениям, кроме преступлений против мира и человечности (прим. переводчика.)).

181. Эти власти, соответственно, утверждали, что карательные действия советских сил против местного населения оккупированных прибалтийских государств представляют собой военные преступления в нарушение* (*Вероятно, указанные власти хотели выразить, что действия заявителя нарушали международное право, а не то, что они могут представлять собой военные преступления вопреки последнему (прим. переводчика).) позитивного и обычного международного права и общих принципов права, признанных цивилизованными странами. Их преследование не нарушает статью 7 Конвенции.

C. Мнение Большой Палаты

1. Ходатайство заявителя о пересмотре вопроса о признании Палатой жалобы неприемлемой

182. Своим решением от 20 сентября 2007 г. Палата признала приемлемой жалобу в части статьи 7 Конвенции и неприемлемой в части статей 3, 5 (во взаимосвязи со статьей 18), пункта 1 статьи 6, статей 13 и 15 Конвенции. Заявитель утверждал, что Большой Палате следует пересмотреть и дать оценку жалобе в части, признанной неприемлемой.

183. Большая Палата отмечает, что решение Палаты о признании жалобы в вышеуказанной части неприемлемой было окончательным: эта часть жалобы, соответственно, не может быть рассмотрена Большой Палатой (см. Постановление Европейского Суда по делу "K. и T. против Финляндии" (K. and T. v. Finland), жалоба N 25702/94, § 141, ECHR 2001-VII, и Постановление Европейского Суда от 9 апреля 2009 г. по делу "Шилих против Словении" (Silih v. Slovenia), жалоба N 71463/01, §§ 119-121).

184. Соответственно, Большая Палата рассмотрит часть жалобы, которую Палата признала приемлемой, а именно жалобу в части статьи 7 Конвенции.

2. Общие принципы Конвенции

185. Гарантии статьи 7 Конвенции, являющиеся существенным элементом верховенства закона, занимают видное место в конвенционной системе защиты, что подчеркивается тем фактом, что отступления от них, в соответствии со статьей 15 Конвенции, в случае войны или при иных чрезвычайных обстоятельствах не допускаются. Они должны толковаться и применяться, как следует из предмета и цели статьи, для обеспечения эффективных гарантий против произвольного преследования, осуждения и наказания. Соответственно, статья 7 Конвенция не ограничивается запретом придания обратной силы уголовному закону в ущерб обвиняемому: она также воплощает в более общем смысле принцип того, что только закон может определить преступление и назначить за него наказание (nullum crimen, nulla poena sine lege), и принцип того, что закон не должен широко толковаться в ущерб обвиняемому, например по аналогии. Отсюда следует, что преступление должно быть ясно определено в законе. Это требование выполняется, когда человек может узнать из формулировки соответствующей статьи, а при необходимости с помощью судебного толкования и юридической консультации, какие действия или бездействие повлекут для него уголовную ответственность.

Употребляя термин "закон", статья 7 Конвенции имеет в виду то же самое понятие, какое Конвенция имеет в виду во всех других случаях использования этого термина, понятие, которое заключает в себе писаный и неписаный закон, а также качественные требования, в особенности доступность и предсказуемость. В частности, что касается предсказуемости, Европейский Суд напоминает, что даже ясно сформулированная норма может находиться в системе права, включая уголовное право, существует неизбежный элемент судебного толкования. Всегда существует необходимость в устранении сомнительных пунктов и приспособления к изменяющимся обстоятельствам. Действительно, в ряде государств-участников Конвенции прогрессивное развитие уголовного права за счет судебного законотворчества является укоренившейся и необходимой частью правовой традиции. Статья 7 Конвенции не может рассматриваться как исключающая постепенное прояснение разъяснения правил уголовной ответственности за счет судебного толкования по конкретным делам, при условии что итоговое развитие совместимо с сущностью преступления и его можно было разумно предвидеть (см. Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии" (Streletz, Kessler and Krenz v. Germany), жалобы N 34044/96, 35532/97, 44801/98, § 50, ECHR 2001-II; Постановление Большой Палаты по делу "K.-H.W. против Германии" (K.-H.W. v. Germany), жалоба N 37201/97, § 85, ECHR 2001-II (извлечения)* (*Указанное Постановление Большой Палаты от 22 января 2001 г. также представляет интерес вольным обращением со сроками давности. Возбужденное по жалобе заявителя, который во время службы в пограничных войсках застрелил лицо, пытавшееся перебежать из ГДР в ФРГ (т.е. не на оккупированной территории), дело также содержало многочисленные ссылки на акты международного права, начиная со Всеобщей декларации прав человека. Однако в том деле Большая Палата обошлась без международных соглашений, приняв к сведению принятый в 1993 году закон ФРГ о приостановлении срока давности в отношении "действий, совершенных при несправедливом режиме Социалистической единой партии", который обязал исчислять срок давности не с момента совершения "преступления", а с 3 октября 1990 г., когда перестала существовать ГДР (прим. переводчика).); Постановление Европейского Суда от 12 июля 2007 г. по делу "Йоргич против Германии" (Jorgic v. Germany), жалоба N 74613/01, §§ 101-109; и Постановление Большой Палаты от 19 сентября 2008 г. по делу "Корбей против Венгрии"* (*Обзор дела "Корбей против Венгрии" опубликован в "Информационном бюллетене по прецедентной практике Европейского Суда по правам человека" N 111. Заявителем выступал отставной военный, которому в 1994 году было предъявлено обвинение в участии в подавлении контрреволюционного мятежа 1956 года. Суд первой инстанции первоначально прекратил дело на том основании, что деяния, в которых заявитель обвинялся, представляли собой убийство и подстрекательство к убийству, а не преступления против человечности, поэтому срок давности для привлечения к уголовной ответственности истек. В конечном итоге заявитель был осужден согласно пункту 1 статьи 3 Женевской Конвенции 1949 года за преступление против человечности (массовое убийство) и приговорен к пяти годам лишения свободы. По этому делу Большая Палата указала, что суды страны ограничились рассмотрением вопроса о том, находились ли участники восстания под защитой статьи 3, и не рассматривали вопрос о том, отвечало ли убийство дополнительным критериям, необходимым для квалификации преступления, в частности являлось ли оно составной частью деятельности или политики государства или широко распространенной и систематической агрессии против гражданского населения. Кроме того, не доказано, что действия заявителя предсказуемо составляли преступление против человечности согласно международному праву. В связи с этим было установлено нарушение статьи 7 Конвенции. В отличие от дела Корбея, в настоящем Постановлении эти вопросы не рассматривались (прим. переводчика).) (Korbely v. Hungary), жалоба N 9174/02, §§ 69-71).

186. Наконец, два пункта статьи 7 Конвенции взаимосвязаны и подлежат толкованию согласованным образом (см. Решение Европейского Суда от 12 декабря 2002 г. по делу "Тесс против Латвии" (Tess v. Latvia), жалоба N 34854/02). С учетом предмета настоящего дела и использования законов и обычаев войны, применявшихся до Второй мировой войны и в ее период, Европейский Суд находит уместным напомнить, что подготовительные материалы к Конвенции указывали, что цель второго пункта статьи 7 Конвенции заключалась в указании на то, что статья 7 Конвенции не затрагивает законов, которые в совершенно исключительных обстоятельствах конца Второй мировой войны принимались для наказания, в частности, военных преступлений, поэтому статья 7 Конвенции ни в коем случае не направлена на правовую или моральную оценку этих законов (см. Решение Комиссии по правам человека от 20 июля 1957 г. по делу "Х. против Бельгии" (X. v. Belgium), жалоба N 268/57, Yearbook 1, p. 241). В любом случае Европейский Суд также отмечает, что определение военных преступлений, включенных в статью 6(b) Устава МВТ в Нюрнберге, было признано деклараторным для международного права и обычаев войны, как они понимались в 1939 году (§ 118 настоящего Постановления, § 207 настоящего Постановления).

187. Европейский Суд прежде всего рассмотрит дело с точки зрения пункта 1 статьи 7 Конвенции. В его задачу не входит разрешение вопроса об индивидуальной уголовной ответственности заявителя, который является предметом оценки, в первую очередь, национальных судов. Его функция, в соответствии с пунктом 1 статьи 7 Конвенции, является двоякой: прежде всего он должен проверить, имелась ли достаточно ясная правовая основа, с учетом состояния законодательства на 27 мая 1944 г., для осуждения заявителя за военные преступления; и, во-вторых, он должен установить, были ли эти преступления определены законом с достаточной доступностью и предсказуемостью, так чтобы заявитель мог сознавать 27 мая 1944 г., какие действия и бездействие повлекут его уголовную ответственность за такие преступления, и регулировать свое поведение соответственно (см. упоминавшиеся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", § 51; Постановление Большой Палаты по делу "K.-H.W. против Германии", § 46; и Постановление Большой Палаты по делу "Корбей против Венгрии", § 73).

3. Относимые факты

188. До рассмотрения этих двух вопросов Европейскому Суду следует разрешить разногласия сторон и третьих сторон относительно фактов.

189. Европейский Суд напоминает, что в принципе он не должен подменять национальные суды. Его обязанностью, в соответствии со статьей 19 Конвенции, является обеспечение соблюдения государствами-участниками обязательств, вытекающих из Конвенции. С учетом субсидиарной природы конвенционной системы в задачу Европейского Суда входит рассмотрение факта предполагаемых ошибок, допущенных национальными судами, только если они могли нарушить права и свободы, гарантированные Конвенцией, и только в этих пределах (см., с необходимыми изменениями, Постановление Европейского Суда от 12 июля 1988 г. по делу "Шенк против Швейцарии" (Schenk v. Switzerland), Series A, N 140, p. 29, § 45; упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", § 49; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Йоргич против Германии", § 102), и если мнение национальных органов является очевидно произвольным.

190. Палата признала процесс заявителя совместимым с требованиями пункта 1 статьи 6 Конвенции окончательным решением (§§ 182-184 настоящего Постановления). В контексте жалобы на нарушение статьи 7 Конвенции, и как подчеркнула Палата, Большая Палата не имеет оснований оспаривать фактическое описание событий 27 мая 1944 г., изложенных в соответствующих национальных решениях, а именно в Решении Уголовного суда от 20 апреля 2004 г., поддержанном при рассмотрении жалобы сенатом Верховного суда.

191. Факты, установленные национальными судами в отношении событий 27 мая 1944 г., кратко изложены выше (§§ 15-20), и Европейский Суд выделяет в них следующие основные элементы. Когда подразделение заявителя вступило в Малые Баты, селяне не участвовали в военных действиях: они готовились отметить Пятидесятницу, и все покойные селяне были обнаружены партизанами дома (один в своей бане и другой в постели). Хотя в домах покойных селян были обнаружены винтовки и боеприпасы, поставленные германской военной администрацией, ни один из этих селян не носил этого оружия или какого-либо другого. Палата (§ 127) признала последний факт не имеющим значения, но по причинам, изложенным ниже, Большая Палата находит его существенным. Хотя заявитель утверждал в Большой Палате, что никто не был сожжен заживо, национальные суды установили, что четверо погибли в горящих постройках фермы, трое из них являлись женщинами. Наконец, никто из убитых селян не пытался бежать или не оказал партизанам сопротивления в какой-либо форме, поэтому перед убийством все были не вооружены, не оказывали сопротивления и находились под контролем подразделения заявителя* (*Большая Палата, по-видимому, не согласна с собственным изложением фактов - в § 24 настоящего Постановления прямо указано, что по возвращении партизан один из них оказался "ранен в руку", партизаны сообщили заявителю, что не смогли выполнить задание, поскольку селяне "убежали, отстреливаясь, и появились немцы" (прим. переводчика).).

192. Национальные суды отклонили определенные утверждения заявителя о фактах. Не было установлено, что покойные селяне выдали группу майора Чугунова, а только Мейкул Крупник донес на это подразделение германским войскам, отметив, что присутствие этого подразделения в его сарае представляло опасность для его семьи. Архивы не свидетельствуют о том, что покойные селяне были шуцманами (германская вспомогательная полиция), и только Бернард Шкирмант и его жена были айзсаргами (представителями латышской национальной гвардии). Не установлено точно, почему германская военная администрация выдала селянам оружие (в качестве награды за информацию о группе майора Чугунова или потому, что они являлись шуцманами, айзсаргами или исполняли иные вспомогательные функции)* (*Представляет особый интерес предположение Большой Палаты о том, что оккупационная администрация выдает населению оккупированной территории оружие в качестве награды (прим. переводчика)).

193. Стороны, а также власти Российской Федерации, продолжали оспаривать эти вопросы в Европейском Суде, заявитель представил новые материалы из латвийского государственного архива в Большую Палату. Европейский Суд отмечает, что оспариваемые факты касаются пределов участия покойных селян в военных действиях (путем выдачи группы майора Чугунова германской военной администрации или в качестве шуцманов, айзсаргов или ином вспомогательном качестве) и, соответственно, их правового статуса и вытекающего из него права на самозащиту. Национальные суды признали селян "гражданскими лицами" при поддержке этого анализа властями Латвии. Проверяя некоторые выводы национальных судов о фактах, Палата сочла мужчин-селян коллаборационистами, сделав иные предположения относительно селянок. Заявитель, а также власти Российской Федерации считали селян комбатантами.

194. Учитывая вышеописанные разногласия, Большая Палата, со своей стороны, начнет свой анализ на основе наиболее благоприятной для заявителя гипотезы: о том, что покойные селяне относятся к категории гражданских лиц, которые участвовали в военных действиях (путем, как предполагалось, передачи информации германской администрации, действия, которое может быть определено как военное предательство* (*См.: Оппенхейм и Лаутерпахт (Oppenheim & Lauterpacht), 1944), Международное право: Оппенхейма, т. II Споры, война и нейтралитет (Disputes, War and Neutrality), 6-е издание Longmans Green and Co.: Лондон, с. 454, цитируемое с одобрением в "Процессе Сигеру Охаси и других", упоминавшемся в § 129 настоящего Постановления.)), или что они имели правовой статус комбатантов (на основании одной из предполагаемых вспомогательных функций).

195. Европейский Суд уточняет, что селяне не были франтирерами, с учетом характера их предполагаемой деятельности, которая повлекла нападение, и поскольку они в соответствующий период не участвовали в каких-либо военных действиях* (*См. "Дело заложников", упоминавшееся в §§ 125-128 настоящего Постановления.). Понятие ополчения неприменимо, поскольку Малые Баты уже находились под германской оккупацией* (*Кодекс Либера (статья 51); проект Брюссельской декларации 1874 г. (статья 10); Оксфордское руководство 1880 года (статья 2.4); и Гаагское положение 1907 года (статья 2).).

4. Имелась ли в 1944 году достаточно ясная правовая основа для преступления, за совершение которого был осужден заявитель?

196. Заявитель был осужден в соответствии со статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года, положением, введенным Верховным советом 6 апреля 1993 г. Отметив некоторые действия в качестве примеров нарушений законов и обычаев войны, оно отсылало к "применимым Конвенциям" для точного определения военных преступлений (§ 48 настоящего Постановления). Его осуждение за военные преступления, таким образом, было основано на международном праве, а не на национальном законодательстве, и, по мнению Европейского Суда, должно рассматриваться в основном с этой точки зрения.

197. Европейский Суд напоминает, что прежде всего национальные власти, особенно суды, должны решать проблемы толкования национального законодательства, тогда как его задача сводится к установлению того, совместимы ли с Конвенцией последствия такого толкования (см. Постановление Большой Палаты по делу "Уэйт и Кеннеди против Германии" (Waite and Kennedy v. Germany), жалоба N 26083/94, § 54, ECHR 1999-I; и упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Корбей против Венгрии", § 72).

198. Однако Большая Палата согласна с Палатой в том, что контрольные полномочия Европейского Суда должны быть шире, если конвенционное право само по себе, статья 7 Конвенции в настоящем деле, требует наличия правовой основы для осуждения и наказания. Пункт 1 статьи 7 Конвенции требует от Европейского Суда проверки того, имелась ли в то время правовая база для осуждения заявителя и, в частности, он должен убедиться в том, что результат, достигнутый компетентными национальными судами (осуждение за военные преступления в соответствии со статьей 68-3 действовавшего ранее Уголовного кодекса), совместим со статьей 7 Конвенции, даже если имеются различия между правовым подходом и мотивировкой Европейского Суда и соответствующими национальными решениями. Согласившись на меньшие контрольные полномочия, Европейский Суд лишил бы цели статью 7 Конвенции. Европейский Суд, соответственно, не будет выражать мнения относительно различных подходов нижестоящих национальных судов, особенно решения Латгальского окружного суда от октября 2003 г., на которое настойчиво ссылался заявитель, но которое было отменено Уголовным судом. Вместо этого ему следует определить, совместим ли результат, достигнутый Уголовным судом при поддержке сената Верховного суда, рассматривавшего жалобу, со статьей 7 Конвенции (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", §§ 65-76).

199. Таким образом, Европейский Суд должен проверить, имелась ли достаточно ясная правовая основа с учетом состояния международного права в 1944 году для осуждения заявителя (см., с необходимыми изменениями, упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Корбей против Венгрии", § 78).

(a) Значение правового статуса заявителя и селян

200. Стороны, третьи стороны и Палата согласились в том, что заявитель имел правовой статус комбатанта. С учетом военной службы заявителя в СССР и его командования подразделением красных партизан, вступившим в Малые Баты (§ 14 настоящего Постановления), он в принципе являлся комбатантом ввиду квалифицирующих критериев статуса комбатанта в международном праве, которые выработались до Гаагского положения 1907 года* (*Кодекс Либера 1863 года (статьи 49, 57 и 63-65); проект Брюссельской декларации 1873 года (ранее датировался 1874 годом. - Прим. переводчика) (статья 9); Оксфордское руководство 1880 года (статья 2).), были консолидированы этим положением* (*Статья 1 Гаагского положения 1907 года (§ 89 настоящего Постановления).) и являлись устойчивой частью международного права к 1939 году* (*Гаагское положение 1907 года было признано деклараторным в отношении законов и обычаев войны, по крайней мере, для 1939 года в приговоре МВТ в Нюрнберге (§§ 88, 118 и 207).).

201. Большая Палата отмечает, что на национальном уровне или в Европейском Суде не оспаривалось, что при нападении на селян заявитель и его подразделение носили форму германского вермахта, тем самым не исполнив один из вышеупомянутых квалифицирующих критериев. Это могло означать, что заявитель утратил статус комбатанта* (*Кодекс Либера 1863 года (статья 65).) (тем самым потеряв право на нападение* (*Кодекс Либера 1863 года (статья 57).)), и ношение военной формы противника во время военных действий могло само по себе составлять преступление* (*В частности, Кодекс Либера 1863 года (статьи 16, 63, 65 и 101); проект Брюссельской декларации 1874 года (пункты "b" и "f" статьи 13); Оксфордское руководство 1880 года (пункты "b" и "d" статьи 8; и Гаагское положение 1907 года (статья 23(b) и (f)). См. также "Процесс Отто Скорцени и других", упомянутый в § 129 настоящего Постановления, где суд с одобрением цитировал Оппенхейма и Лаутерпахта (1944) на с. 335.). Однако национальные суды не предъявляли заявителю обособленного обвинения в военном преступлении на этом основании. Тем не менее этот фактор имеет некоторое значение в отношении других связанных военных преступлений, в которых он обвинялся (особенно предательском убийстве и ранении, см. § 217 настоящего Постановления). Европейский Суд, соответственно, будет исходить из того, что заявитель и его подразделение являлись комбатантами. Одна из гипотез в отношении покойных селян заключается в том, что они также могли рассматриваться как комбатанты (§ 194 настоящего Постановления).

202. Что касается прав, сопутствующих статусу комбатанта, законы войны признавали в 1944 году право на статус военнопленных в случае захвата комбатантов, их сдачи в плен или выхода из строя, и военнопленные имели право на гуманное обращение* (*См.: Женевское право (в §§ 53-62 настоящего Постановления); Кодекс Либера 1863 года (статьи 49, 76 и 77); проект Брюссельской декларации 1874 года (статьи 23 и 28); Оксфордское руководство 1880 года (статья 21 и глава III); Гаагское положение 1907 года (глава II и особенно статья 4); Доклад Международной комиссии 1919 года; Устав МВТ в Нюрнберге (статья 6(b)); и Закон Контрольного совета N 10 (статья 2).). Следовательно, было незаконно в соответствии с законами войны в 1944 году жестоко обращаться или казнить военнопленных без суда* (*"Дело заложников", "По делу Ямасита" и "Процесс Такаси Сакаи", упоминавшиеся в § 125-129 настоящего Постановления.); применение оружия разрешалось, если, например, военнопленные пытались бежать или напасть на захвативших их лиц* (*Проект Брюссельской декларации 1874 года (статья 28); Оксфордский кодекс 1880 года (статья 68); и Гаагское положение 1907 года (статья 8).).

203. Что касается защиты, которой пользуются "гражданские лица, участвовавшие в военных действиях", другой гипотезы, выдвинутой в отношении покойных селян, Европейский Суд отмечает, что в 1944 году различие между комбатантами и гражданскими лицами (и соответствующим уровнем защиты) являлось краеугольным камнем законов и обычаев войны, Международный суд ООН характеризовал его как один из двух "главных принципов, содержащихся в текстах, составляющих основу гуманитарного права"* (*Законность угрозы или использования ядерного оружия (Legality of the Threat or Use of Nuclear Weapons), консультативное заключение от 8 июля 1996 г., Международный суд ООН, §§ 74-87.). Положения более ранних договоров и деклараций свидетельствуют о том, что к 1944 году "гражданские лица" определялись как противоположность к определению комбатантов* (*Кодекс Либера 1863 года (статья 22); Оксфордское руководство 1880 года (статья 1); проект Брюссельской декларации 1874 года (статья 9); и проекты Токийской и Амстердамской конвенций 1934 и 1938 годов (статья 1 в обоих источниках). См. также: Полевое руководство США: Законы сухопутной войны, § 8, 1 октября 1940 г.; ex parte Квирин 317 US 1(1942 год).). В 1944 году также существовала норма обычного международного права о том, что гражданские лица могут подвергнуться нападению, только когда они принимают непосредственное участие в военных действиях* (*Ex Parte Миллиган 71 US 2(1866); Оппенхейм и Лаутерпахт (1944) на с. 277 ("...в восемнадцатом веке стало общепринятым правилом закона народов, что отдельные представители неприятеля не могут быть убиты или подвергнуты нападению. Если они не принимают участия в бою, они не могут быть непосредственно атакованы и убиты или ранены").).

204. Наконец, при наличии подозрения в том, что гражданские лица, участвовавшие в военных действиях, совершили при этом нарушения законов войны (например, военное предательство в виде передачи информации германской военной администрации, § 194 настоящего Постановления), в этом случае они подлежали задержанию, справедливому суду и наказанию военными или гражданскими судами за такие действия, и их внесудебная казнь без такого суда противоречила бы законам и обычаям войны* (*Что касается права на суд до наказания за военные преступления, см. "Дело заложников". Что касается права судить военнопленных за военные преступления, см.: Женевская конвенция 1929 года (статья 46). Что касается права на суд для подозреваемых в шпионаже, см.: проект декларации 1874 года (статья 20); Оксфордское руководство 1880 года (статьи 23-26); Гаагское положение 1907 года (статьи 29-31), и Полевое руководство США: Законы сухопутной войны, 1940, с. 60. Что касается права на суд для обвиняемого в военном предательстве, см.: "Полевое руководство США: Законы сухопутной войны, 1940, с. 59. Что касается современной практики, см.: Ex parte Квирин; Краснодарские процессы, а также "Процесс Сигеру Охаси и других", "Процесс Ямамото Тусабуро", "Процесс Эйкити Като", "Процесс Эйтаро Синохары и других", (упоминавшиеся в §§ 106-110, 114 и 129 настоящего Постановления).).

(b) Существовала ли индивидуальная уголовная ответственность за военные преступления в 1944 году?

205. Определение военного преступления, преобладавшее в 1944 году, заключалось в том, что это нарушение законов и обычаев войны ("военные преступления")* (*См., в частности, название Гаагской конвенции 1907 года; статью 6(b) Устава МВТ в Нюрнберге; статью 5(b) Устава МВТ в Токио и приговоры этих МВТ. См. также: Оппенхейм и Лаутерпахт (1944), с. 451; и Лахс (Lachs) (1945), Военные преступления - попытка определения проблем (War Crimes - An Attempt to Define the Issues, Stevens & Sons London, p. 100).).

206. Европейский Суд рассмотрит ниже основные этапы кодификации законов и обычаев войны и развитие индивидуальной уголовной ответственности до Второй мировой войны и в ее период.

207. Хотя понятие военных преступлений прослеживается на протяжении веков, период прочной кодификации действий, составляющих военное преступление, за которое лицо может нести уголовную ответственность, приходится на середину XIX века. Кодекс Либера 1863 года (§§ 63-77 настоящего Постановления) перечислил ряд преступлений против законов и обычаев войны и предусмотрел наказания, индивидуальная уголовная ответственность упоминается во многих его статьях* (*Особенно в статьях 47, 59 и 71.). Хотя это был американский кодекс, он представлял собой первую современную кодификацию законов и обычаев войны, оказавшую влияние на позднейшие кодификационные конференции, особенно Брюссельскую* (*Тоже не повлекшую принятия общеобязательных документов (прим. переводчика).) в 1874 году (§ 79 настоящего Постановления). Оксфордское руководство 1880 года запретило ряд действий как противоречащие законам и обычаям войны и прямо указало, что "нарушители подлежат наказанию, предусмотренному уголовным законодательством". Эти позднейшие кодификации, и в частности проект Брюссельской декларации, в свою очередь вдохновили Гаагскую конвенцию и Положение 1907 года. Последние акты оказали наибольшее влияние среди ранних кодификаций и являлись в 1907 году деклараторными для законов и обычаев войны: они, в частности, определили соответствующие ключевые понятия (комбатанты, ополчение, вышедшие из строя), они предусмотрели подробные составы нарушений законов и обычаев войны и предоставили остаточную защиту за счет оговорки Мартенса населению и воюющим сторонам по делам, не охватываемым конкретными положениями Гаагской конвенции и Положения 1907 года. На государства возлагалась обязанность издать согласующиеся инструкции своим вооруженным силам и выплатить компенсацию в случае, если их вооруженные силы нарушат эти правила.

Воздействие на гражданское население в период Первой мировой войны обусловило положения Версальского и Севрского договоров об ответственности предполагаемых военных преступников, суде над ними и наказании. Работа Международной комиссии 1919 года (после Первой мировой войны) и Комиссии Объединенных Наций по военным преступлениям (в период Второй мировой войны) внесла значительный вклад в принцип индивидуальной уголовной ответственности в международном праве. "Женевское право" (особенно Конвенции 1864, 1906 и 1929 годов, см. §§ 53-62 настоящего Постановления) защитило жертв войны и предоставило гарантии для вышедшего из строя персонала вооруженных сил и лиц, не принимающих участие в военных действиях. "Гаагская" и "Женевская" ветви права тесно взаимосвязаны, и последняя дополняет первую.

Устав МВТ в Нюрнберге принял неисчерпывающее определение военных преступлений, за которые предусматривается индивидуальная уголовная ответственность, и приговор МВТ в Нюрнберге выразил мнение о том, что гуманитарные правила Гаагской конвенции и Положения 1907 года "были признаны всеми цивилизованными странами и рассматривались как выражение законов и обычаев ведения войны" к 1939 году, и что нарушения этих положений представляли преступления, за которые лица подлежат наказанию. В современной доктрине достигнуто согласие относительно того, что международное право уже определило военные преступления и требует преследования лиц* (*Лаутерпахт (Lauterpacht). Закон народов и наказание за военные преступления (The Law of Nations and the Punishment of War Crimes, 1944, 21 BYIL, pp. 58-95, at p. 65, и Келсен (Kelsen); Правило против придания законам обратной силы и преследование военных преступников стран оси (The rule against Ex Post Facto Laws and the Prosecution of the Axis War Criminals, 2 The Judge Advocate Journal, 1945, pp. 8-12, at p. 10).). Следовательно, Устав МВТ в Нюрнберге не являлся уголовным законодательством, введенным задним числом. Позднейшие Нюрнбергские принципы, выведенные из нюрнбергского Устава и приговора, воспроизвели определение военных преступлений, изложенное в Уставе, и что лицо, совершившее преступление с точки зрения международного права, несет ответственность и подлежит наказанию* (*См. также статью 2(b) Закона союзного Контрольного совета N 10, и "Дело заложников", упоминавшееся в §§ 125-128 настоящего Постановления.).

208. На всем протяжении данного периода кодификации национальные уголовные и военные суды представляли собой основной механизм принудительного исполнения законов и обычаев войны. Международное преследование посредством МВТ являлось исключением, приговор МВТ в Нюрнберге прямо признал сохранение функций национальных судов. Соответственно, международная ответственность государства, основанная на договорах и Конвенциях* (*См., например, статью 3 Гаагской конвенции 1907 года.), не исключала обычной обязанности государств преследовать и наказывать лиц посредством своих судов по уголовным делам или военных Трибуналов за нарушение законов и обычаев войны. Международное и национальное право (последнее включало международно-правовые нормы) служило основой для национального преследования и ответственности. В частности, если национальное законодательство не предусматривало конкретных характеристик военного преступления, национальный суд мог руководствоваться международным правом как основой своей мотивировки, без нарушения принципов признания преступления и назначения наказания исключительно на основании закона* (*Версальский договор (статья 229); Московская декларация 1943 года и "Харьковские процессы"; Лондонское соглашение 1945 года (статья 6); и Нюрнбергские принципы (N II). Военные трибуналы США на Филиппинах, особенно "Процесс лейтенанта Брауна"; "Дело "Лландовери касл" и "Процесс Карла-Ханса Германа Клинге, упоминавшиеся в §§ 97-100, 102 и 129 настоящего Постановления; Лаутерпахт (1944), с. 65; Келсен (1945), с. 10-11; Лахс (1945) с. 8, с. 22, с. 60 и последующие; и Манер Г. (Manner G.), Правовая природа уголовных насильственных действий, противоречащим законам войны (The Legal Nature and Punishment of Criminal Acts of Violence contrary to the Laws of War, AJIL, vol. 37, N 3 (Jul., 1943), pp. 407-435).).

209. Обращаясь к практике таких национальных Трибуналов, Европейский Суд отмечает, что, хотя многие государства запретили военные преступления в своих правовых системах и военных руководствах до Первой мировой войны, лишь немногие преследовали собственных военных преступников* (*Мерон Т. (Meron, T.) (2006), Размышления о преследовании военных преступлений международными Трибуналами (Reflections on the Prosecution of War Crimes by International Tribunals, AJIL, vol. 100, p. 558).), хотя военные Трибуналы США на Филиппинах являлись значительным и информативным исключением* (*Меттро Ж. (Mettraux G.), Военные трибуналы США и вооруженный конфликт на Филиппинах (1899-1902): их вклад в национальную прецедентную практику по военным преступлениям (US Courts-Martial and the Armed Conflict in the Philippines (1899-1902): Their Contribution to the National Case Law on War Crimes), Журнал международной уголовной юстиции (Journal of International Criminal Justice, 1 (2003) 135-150).), как и Лейпцигский и турецкие процессы после Первой мировой войны. Наконец, во время Второй мировой войны с самого начала было выражено намерение обеспечить преследование военных преступников* (*Сент-Джеймская декларация 1942 года (особенно статья 3); дипломатические ноты СССР 1941-1942 годов и Указ СССР от 2 ноября 1942 г.; Московская декларация, 1943 года; и Потсдамское соглашение.) и, параллельно с международным преследованием, принцип национального преследования военных преступников был подтвержден* (*Комиссия Объединенных Наций была учреждена в 1943 году; Лондонское соглашение 1945 года (статья 6), приговор МВТ в Нюрнберге; и Нюрнбергские принципы (Принцип II).). Соответственно, наряду с важным преследованием МВТ, национальные процессы продолжались в период Второй мировой войны (особенно в СССР)* (*§§ 106-110 настоящего Постановления ("Преследование военных преступлений в СССР" включая "Краснодарский" и "Харьковский" процессы) и § 114 настоящего Постановления (ex parte Квирин).) и сразу после Второй мировой войны* (*§§ 123-129 настоящего Постановления.), затрагивавшие предполагаемые военные преступления, совершенные во время этой войны, отдельные процессы заслуживают внимания всеобъемлющим применением соответствующих принципов законов и обычаев войны, особенно в отношении необходимости справедливого суда над комбатантами и гражданскими лицами, подозреваемыми в военных преступлениях.

210. Европейский Суд принимает к сведению подробные и противоречивые объяснения сторон и третьих сторон по вопросу о законности включения Латвии в состав СССР в 1940 году и, соответственно, о том, имели ли действия, совершенные 27 мая 1944 г., какую-либо связь с международным вооруженным конфликтом и могут ли они, таким образом, рассматриваться как военные преступления. Большая Палата полагает (вслед за Палатой, в § 112 ее Постановления), что в его задачу не входит разрешение вопроса о законности включения Латвии в состав СССР и в любом случае в настоящем деле оно не является обязательным* (*Тем более что территориальная целостность всех государств, в том числе СССР, имевшего в своем составе Латвийскую ССР, была подтверждена, например, Заключительным актом Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года (прим. переводчика).). Хотя в 1944 году для преследования действий в качестве военных преступлений требовалось наличие связи с международным вооруженным конфликтом, это не означало, что только персонал вооруженных сил или граждане воюющей стороны могли быть обвиняемыми. Соответствующая связь являлась прямой связью между предполагаемыми преступлениями и международным вооруженным конфликтом, с тем чтобы предполагаемое преступление являлось действием, направленным на достижение целей войны* (*Лахс (1945), с. 100 и последующие; "Дело заложников", упоминавшееся в §§ 125-128 настоящего Постановления.). Национальные суды установили, что операция 27 мая 1944 г. была организована с учетом подозрений в том, что некоторые селяне сотрудничали с германской администрацией, поэтому очевидно, что оспариваемые события имели прямую связь с советско-германским международным вооруженным конфликтом и были, видимо, направлены на достижение советских военных целей.

211. Европейский Суд понимает индивидуальную ответственность командира как вид уголовной ответственности за пренебрежение контрольной обязанностью начальника, а не как замещающую ответственность за действия других лиц. Понятие уголовной ответственности за действия подчиненных вытекает из двух утвердившихся обычных правил: комбатант прежде всего должен находиться в подчинении командира и, во-вторых, должен соблюдать законы и обычаи войны (§ 200 настоящего Постановления)* (*"По делу Ямасита" и "Дело Такаси Сакаи", упоминавшиеся в § 129 настоящего Постановления.). Индивидуальная уголовная ответственность за действия подчиненных признавалась в некоторых процессах, имевших место до начала Второй мировой войны* (*Германские военные процессы: приговор по делу Эмиля Мюллера" (German War Trials: Judgment in the Case of Emil Muller, AJIL, 16 (4) (1922), 684-696).), в кодифицирующих актах и декларациях государств в период этой войны и сразу после нее* (*Сент-Джеймская декларация 1942 года (статья 3); Московская декларация 1943 года; Потсдамское соглашение; Лондонское соглашение 1945 года (преамбула); Устав МВТ в Нюрнберге (статья 6); и Устав МВТ в Токио (статья 5(c)).) и в процессах (национальных и международных) в связи с преступлениями, совершенными в период Второй мировой войны* (*"Дело Такаси Сакаи", упоминавшееся в § 129 настоящего Постановления; Закон союзного Контрольного совета N 10 (статья 2(2)), примененная в "Деле заложников"; и "По делу Ямасита", упоминавшееся выше.). С тех пор она подтверждается как принцип обычного международного права* (*Прокурор против Делалича и других (Prosecutor v. Delalic et al), IT-96-21-A, приговор от 20 февраля 2001 г., § 195, Апелляционная палата Международного уголовного Трибунала по бывшей Югославии (МТБЮ); Д. Сарооси (D. Sarooshi) (2001), Индивидуальная ответственность командира и дело Бласкича (Command Responsibility and the Blaskic Case), Ежеквартальник международного и сравнительного права (International and Comparative Law Quarterly 50(2) (2010) 460); Прокурор против Бласкича (Prosecutor v. Blaskic), IT-95-14-T, приговор от 3 марта 2000 г., § 290, Судебная палата МТБЮ.), и это стандартное положение в учредительных документах международных Трибуналов* (*Статья 7(3) Устава МТБЮ; статья 6 Устава Международного Трибунала по Руанде; статья 25 Римского статута Международного уголовного суда; и статья 6 Устава специального суда по Сьерра-Леоне.).

212. Наконец, если международное право не предусматривает санкций за военные преступления с достаточной ясностью, национальный суд, признавая обвиняемого виновным, вправе назначить наказания на основе уголовного законодательства страны*,** (*Кодекс Либера (статья 47); Оксфордское руководство 1880 года (статья 84); Лаутерпахт (1944), с. 62; и Лахс (1945), с. 63 и последующие. ) (**Такую практику восприняли на послевоенных "Процессах военных преступников" в СССР, где приговоры выносились на основании Указа от 19 апреля 1943 г. и статьи 4 УК РСФСР. На "Ленинградском" процессе 1945-1946 годов Трибунал военного округа настолько увлекся, что стал именовать немецкого генерала Ремлингера по имени и отчеству. Нормы международного права также упоминались, и прокурор выяснял у некоторых подсудимых, какие сведения они имеют о Гаагской конвенции (прим. переводчика).).

213. Соответственно, Европейский Суд полагает, что к маю 1944 г. военные преступления были определены как действия, противоречащие законам и обычаям войны, и что международное право выработало основные принципы и предусмотрело обширный набор действий, составляющих такие преступления. Государства, по крайней мере, имели возможности (если не обязанность) принимать меры для наказания лиц за такие преступления, в том числе на основании индивидуальной ответственности командира. Соответственно, в период Второй мировой войны и после нее международные и национальные трибуналы преследовали военнослужащих за военные преступления, совершенные ими в период Второй мировой войны.

(c) Конкретные военные преступления, за которые был осужден заявитель

214. Европейский Суд далее рассмотрит вопрос о том, имелась ли достаточно ясная и современная правовая основа для конкретных военных преступлений, за которые был осужден заявитель, и при этом будет руководствоваться следующими общими принципами.

215. Европейский Суд напоминает заявление Международного суда ООН по делу пролива Корфу* (*"Дело пролива Корфу" ("Corfu Channel case"), решение от 9 апреля 1949 г. (I.C.J. Reports 1949, p. 4, at p. 22). См. также: Полевое руководство США: Законы сухопутной войны (описание "основных принципов").), в котором обязанность уведомлять о наличии минных полей в территориальных водах и предупреждать приближающиеся корабли была основана не на соответствующей Гаагской конвенции 1907 года (N VIII), которая применяется в военное время, но на "общих и общепризнанных принципах", первый из который характеризовался как "элементарные соображения человечности", еще более настоятельные в мирное время, чем на войне. В более позднем консультативном заключении о ядерном оружии* (* "Законность угрозы или использования ядерного оружия", упоминавшееся выше, §§ 74-87.) Международный суд ООН сослался на "два главных принципа, содержащихся в текстах, составляющих основу гуманитарного права". Первый, упомянутый выше, являлся принципом различения, который направлен на "защиту гражданского населения и объектов", второй представлял собой "обязанность избегать причинения необязательных страданий комбатантам"* (*"Законность угрозы или использования ядерного оружия", упоминавшееся выше, §§ 74-87. Более конкретно см. Кодекс Либера 1863 (статьи 15 и 16); Санкт-Петербургская декларация 1868 года (преамбула); Оксфордское руководство 1880 года (предисловие и статья 4); Гаагская конвенция 1907 года (преамбула).). Прямо сославшись на оговорку Мартенса, Международный суд ООН отметил, что Гаагская и Женевская конвенции стали "непреходящими принципами международного обычного права" не позднее вынесения приговора МВТ в Нюрнберге. Как указал Международный суд ООН, это связано с тем, что множество норм гуманитарного права, применимых в вооруженном конфликте, имеют фундаментальное значение для "уважения к человеческой личности" и "элементарных соображений человечности". Эти принципы, включая оговорку Мартенса, составляли правовые нормы, на основании которых поведение в военной обстановке подлежит оценке судами*,** (* "Законность угрозы или использования ядерного оружия", § 87; "Прокурор против Купрешкича и других" (Prosecutor v. Kupreskic and Others), IT-95-16-T, приговор от 14 января 2000 г., §§ 521-536, Судебная палата МТБЮ; и "Правовые последствия строительства стены на оккупированной палестинской территории" (Legal Consequences of the Construction of a Wall in the Occupied Palestinian Territory), консультативное заключение, 7 июля 2004 г., Отчеты Международного суда ООН (ICJ Reports, 2004, at § 157).) (**Интересно, что после процитированных рассуждений Международный суд ООН дал уклончивый ответ на запрос Генеральной Ассамблеи ООН, указав, что "не может сделать окончательный вывод". Ранее он отказался дать консультативное заключение по вопросу о законности использования ядерного оружия, в частности, указав, что Всемирная организация здравоохранения не вправе обращаться с такими запросами (прим. переводчика).).

216. Европейский Суд прежде всего отмечает, что при осуждении заявителя за жестокое обращение, ранение и убийство селян национальные суды по уголовным делам руководствовались в основном положениями IV Женевской Конвенции 1949 года (§§ 60-62 настоящего Постановления). Он полагает, руководствуясь особенно статьей 23(c) Гаагского положения 1907 года, что, даже если покойных селян следовало считать комбатантами или гражданскими лицами, участвующими в военных действиях, закон войны в 1944 году расценивал обстоятельства их убийства и жестокого обращения с ними как военное преступление, поскольку эти действия нарушали фундаментальную норму законов и обычаев войны, защищающих персонал противника, вышедший из строя. Для применения этой защиты лицо должно было быть ранено, небоеспособно и/или неспособно по другим причинам защищать себя (включая неимение оружия), лицу не требовалось иметь особый правовой статус, и формальная сдача в плен не требовалась* (*См., в частности, Кодекс Либера 1863 года (статья 71); Санкт-Петербургская декларация 1868 года; проект Брюссельской декларации (статьи 13(c) и 23); Оксфордское руководство 1880 года (статья 9(b)); Гаагское положение 1907 года (статья 23(c)). См. также "Процесс майора Уоллера", упомянутый в § 98 настоящего Постановления, и статью 41 Дополнительного протокола 1977 года.). В качестве комбатантов селяне также имели право на защиту в качестве военнопленных под контролем заявителя и его подразделения, и последующее жестокое обращение с ними и внесудебная казнь противоречили многочисленным нормам и обычаям войны, защищающим военнопленных (см. § 202 настоящего Постановления). Соответственно, жестокое обращение, ранение и убийство селян составляли военное преступление.

217. Во-вторых, Европейский Суд находит, что национальные суды разумно руководствовались статьей 23(b) Гаагского положения 1907 года при осуждении в связи с предательским ранением и убийством. Понятия измены и предательства в соответствующий период были тесно связаны, поэтому ранение или убийство считались предательскими, если осуществлялись с незаконным созданием у противника представления о том, что он не подвергается угрозе или нападению, например, путем ненадлежащего использования неприятельской военной формы. Как отмечалось в §§ 16 и 201 настоящего Постановления, заявитель и его подразделение действительно носили германскую форму во время операции в Малых Батах. Статья 23(b) очевидно применяется, если селяне рассматривались как комбатанты, и могла также применяться, если они считались гражданскими лицами, участвовавшими в военных действиях. В этом последнем отношении статья 23(b) упоминает предательское убийство или ранение лица, принадлежащего к неприятельскому населению или армии, что может включать любых лиц, находящихся под какой-либо формой контроля неприятельской армии, в том числе гражданское население оккупированной территории.

218. В-третьих, латвийские суды руководствовались статьей 16 IV Женевской Конвенции 1949 года при признании того, что сожжение беременной женщины, причинившее смерть, составляло военное преступление, нарушающее особую защиту, предоставленную женщинам. То, что женщины, особенно беременные женщины, должны являться объектом особой защиты во время войны, являлось частью законов и обычаев войны уже в Кодексе Либера 1863 года (статьи 19 и 37). Оно получило дальнейшее развитие в Женевском праве о военнопленных (женщины считались особенно уязвимыми в этой ситуации)* (*См., в частности, статью 3 Женевской конвенции 1929 года.). Европейский Суд находит эти выражения об "особой защите", понимаемые во взаимосвязи с защитой оговорки Мартенса (§§ 86-87 и 215 настоящего Постановления), достаточными для установления того, что имелась удовлетворительная правовая основа для осуждения заявителя за обособленное военное преступление в отношении сожжения заживо Крупник. Европейский Суд считает это мнение подтвержденным многочисленными конкретными и особыми гарантиями для женщин, включенными сразу после Второй мировой войны в I, II и IV Женевские конвенции 1949 года, особенно в статью 16 последней упомянутой Конвенции.

219. В-четвертых, национальные суды руководствовались статьей 25 Гаагского положения 1907 года, которая запрещала нападения на незащищенные местности* (*Действительно статья 25 устанавливала: "Воспрещается атаковать или бомбардировать каким бы то ни было способом незащищенные города, селения, жилища или строения" (прим. переводчика).). Это положение являлось частью группы аналогичных положений международного права (включая статью 23(g) Гаагского положения 1907 года), которые запрещали уничтожение частной собственности, за исключением случаев, когда оно "настоятельно вызывается военною необходимостью"* (*Кодекс Либера 1863 года (статьи 15, 16 и 38); проект Брюссельской декларации 1874 года (статья 13(g)); Оксфордский кодекс 1880 года (статья 32(b)); Гаагское положение 1907 года (статья 23(g)); Доклад Международной комиссии 1919 года; статья 6(b) Устава МВТ в Нюрнберге; и Закон Контрольного совета N 10 (статья 2). См. также "Процесс Ханса Сабадоша", упоминавшийся выше; Оппенхейм и Лаутерпахт (1944), с. 321.). Не имеется доказательств на уровне страны, и не утверждалось в Европейском Суде, что сожжение построек ферм в Малых Батах настоятельно вызывалось ею.

220. В-пятых, хотя на уровне страны привлекались различные положения Гаагской конвенции 1907 года, IV Женевской конвенции 1949 года и Дополнительного протокола 1977 года в отношении грабежа (похищения одежды и продуктов питания), не имеется положительного вывода национальных судов о том, что такое хищение имело место.

221. Наконец, Европейский Суд считает нужным добавить, что даже если предполагалось, что селяне совершили военные преступления (каким бы правовым статусом они ни пользовались), заявитель и его подразделение, в соответствии с обычным международным правом по состоянию на 1944 год, имели право только на задержание селян, обеспечение им справедливого судебного разбирательства и только после этого - на применение какого-либо наказания (§ 204 настоящего Постановления). Как отмечало государство-ответчик, в версии заявителя, представленной Палате (§§ 21-24 настоящего Постановления) и повторенной в Большой Палате (§ 162 настоящего Постановления), заявитель фактически описывал, что он должен был сделать (задержать селян для суда). В любом случае, имел ли место партизанский суд (§ 132 постановления Палаты), заочный суд над обвиняемыми селянами, о котором они не были уведомлены и не могли принять в нем участие, за которым последовала их казнь, не может рассматриваться как справедливый.

222. Поскольку Европейский Суд полагает, что вышеупомянутые действия заявителя могли составлять военные преступления в 1944 году (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", § 76), нет необходимости комментировать остальные предъявленные ему обвинения.

223. Кроме того, сенат Верховного суда отметил, что Уголовный суд установил по имеющимся доказательствам, что заявитель организовал, командовал и руководил партизанским подразделением, имевшим умысел, в частности, на убийство селян и разрушение ферм. Этот суд отметил, что этого достаточно для установления у заявителя индивидуальной ответственности командира за действия подразделения с учетом статьи 6 Устава МВТ в Нюрнберге. В частности, эти установленные факты указывают, что он де-юре и де-факто контролировал действия подразделения. С учетом цели миссии, установленной на уровне страны, он имел требуемую виновную волю. Действительно, собственные объяснения заявителя в Большой Палате (о том, что его подразделение не могло задержать селян с учетом, в частности, боевых обязанностей подразделения и ситуации, § 162 настоящего Постановления), полностью согласуется с вышеупомянутыми фактами, установленными Уголовным судом. С учетом индивидуальной ответственности командира у заявителя не является необходимым рассмотрение вопроса о том, могли ли национальные суды надлежащим образом установить, что заявитель лично совершил любые действия в Малых Батах 27 мая 1944 г. (§ 141 Постановления Палаты).

224. Наконец, Европейскому Суду следует разъяснить два последних пункта.

225. Государство-ответчик утверждало, что действия заявителя не могли считаться законными репрессалиями воюющей стороны, на что ни заявитель, ни власти Российской Федерации по существу не возразили. Национальные суды установили, что заявитель возглавил операцию в Малых Батах в качестве "репрессалии", но они явно не приняли такого довода в его защиту. Европейский Суд не видит оснований для того, чтобы ставить под сомнение отклонение национальными судами такого довода в его защиту (рассматривались ли селяне в качестве комбатантов или гражданских лиц, участвовавших в военных действиях)* (*Оксфордский кодекс 1880 года (статья 84); проект Токийской конвенции 1934 года (статьи 9 и 10); "Полевое руководство США: Законы сухопутной войны" 1940 года; "Дело заложников" и "Процесс Эйкити Като", упоминавшиеся в §§ 125-129 настоящего Постановления, а также МТБЮ, дело Купрешкича и других, упоминавшееся выше. См. также: Оппенхейм и Лаутерпахт (1944), с. 446-450.).

226. Что касается § 134 Постановления Палаты, Большая Палата склонна согласиться с государством-ответчиком в том, что не освобождает от ответственности в связи с обвинением в военных преступлениях довод о том, что другие также совершили военные преступления, если эти действия, совершенные другими лицами, не имеют такой характер, масштаб и последовательность, чтобы свидетельствовать об изменении международного обычая* (*В § 134 Постановления Палаты признавалось, что военные операции на оккупированных нацистами территориях, проводимые союзниками или силами местного Сопротивления, являлись обычным явлением во многих европейских странах. Палата также отклонила довод государства-ответчика о том, что данная операция проводилась "предательски", отметив, что оно не объяснило, на чем основано это заключение. По-видимому, рассуждения Большой Палаты о незаконном ношении партизанами немецкой формы восполняют этот недостаток. Таким образом, смысл § 226 настоящего Постановления сводится к тому, что антифашистская деятельность сил Сопротивления, на которую ссылалась Палата, представляет собой военное преступление, и заявитель не вправе ссылаться на нее как на основание своего освобождения от ответственности (прим. переводчика).).

227. Таким образом, даже если предположить, что покойные селяне могли рассматриваться как гражданские лица, которые участвовали в военных действиях, или комбатанты (см. § 194 настоящего Постановления), имелась достаточно ясная правовая основа, с учетом состояния международного права в 1944 году, для осуждения и наказания заявителя за военные преступления в качестве командира подразделения, ответственного за нападение на Малые Баты 27 мая 1944 г. Европейский Суд добавляет, что селяне рассматривались как гражданские лица, они тем более имели право на еще большую защиту.

5. Истек ли срок давности в связи с обвинениями в совершении военных преступлений?

228. Власти Российской Федерации утверждали, что для любого преследования заявителя срок давности истек не позднее 1954 года, с учетом максимального срока давности, предусмотренного статьей 14 Уголовного кодекса 1926 года. Власти Латвии полагали, что для его преследования срок давности не истек, заявитель ссылался на Постановление Палаты.

229. Заявитель был осужден в соответствии со статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года, статья 6-1 этого Кодекса устанавливала, что не имеют срока давности, в частности, военные преступления, и обе статьи были введены в Уголовный кодекс в 1993 году. Сенат Верховного суда также сослался на Конвенцию 1968 года (§§ 130-132 настоящего Постановления). Стороны не пришли к согласию относительно того, представляло ли преследование заявителя (на основании отсутствия срока давности за соответствующие преступления) последующее удлинение национального срока давности, подлежавшего применению в 1944 году и, соответственно, означало ли преследование придание обратной силы уголовному закону (см. Постановление Европейского Суда по делу "Коэм и другие против Бельгии" (Coлme and Others v. Belgium), жалобы N 32492/96, 32547/96, 32548/96, 33209/96 и 33210/96, ECHR 2000-VII).

230. Европейский Суд отмечает, что если бы заявитель преследовался за военные преступления в Латвии в 1944 году, сама по себе глава IX о воинских преступлениях в Уголовном кодексе 1926 года не охватывала вышеупомянутые военные преступления (на что указывали заявитель и власти Российской Федерации): таким образом, национальный суд должен руководствоваться международным правом для установления военных преступлений (см. §§ 196 и 208 настоящего Постановления). Точно так же статья 14 Уголовного кодекса 1926 года, устанавливавшая сроки давности только для преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом 1926 года, не могла применяться к военным преступлениям, предусмотренным международным правом, и в данном Кодексе отсутствует положение, свидетельствующее о том, что его давностные положения могли иметь такое применение. Напротив, Европейский Суд отмечает, что Уголовный кодекс 1926 года замышлялся как система преследования "общественно опасных деяний", которые могли повредить социалистическому строю* (*Основные принципы уголовного права и процесса СССР (The USSR Fundamental Principles of Criminal Law and Procedure), 1924; и Ансель М. (Ancel M.) Европейские уголовные кодексы, Les Codes pйnaux europйens , T. IV, Paris, CFDC, 1971)), на что указывает терминология примечаний к статье 14. При таких обстоятельствах преследование за военные преступления в 1944 году на национальном уровне требовало ссылки на международное право не только в отношении определения таких преступлений, но также в отношении определения применимого срока давности.

231. Однако международное право в 1944 году не содержало таких указаний. Принятые ранее международные декларации* (*Включая Сент-Джеймскую декларацию 1942 года; Московскую декларацию 1943 года; и Уставы МВТ в Нюрнберге и Токио.) об ответственности за военные преступления и обязанности преследовать их и наказывать за их совершение не упоминали применимых сроков давности* (*Преамбула к Конвенции 1968 года.). В то время как статья II(5) Закона Контрольного совета N 10 регулировала вопрос о военных преступлениях, совершенных на территории Германии до Второй мировой войны и в ее период, ни уставы МВТ в Нюрнберге/Токио, ни Конвенция о геноциде 1948 года, Женевские конвенции 1949 года или Нюрнбергские принципы не содержали никаких положений относительно применения сроков давности к военным преступлениям (что подтверждалось в преамбуле к Конвенции 1968 года).

232. Существенный вопрос, который должен быть разрешен Европейским Судом, заключается в том, устанавливало ли международное право срок давности в отношении таких действий в любой момент до начала преследования заявителя. Из предыдущего пункта следует, что в 1944 году международное право не предусматривало срока давности в отношении преследования военных преступлений. Развитие международного права после 1944 года также не установило срока давности за военные преступления, в которых был обвинен заявитель* (*Комиссия ООН по правам человека (U.N. Commission on Human Rights) (1966), Вопрос о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности: исследование, представленное генеральному секретарю ООН" (Question of the non-applicability of Statutory Limitation to War Crimes and Crimes against Humanity: Study submitted by the Secretary General) UN Doc. E/CN.4/906, at p. 104); Конвенция 1968 года; Миллер Роберт Х. (Miller Robert H.), "Конвенция о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности (The Convention on the Non-Applicability of Statutory Limitations to War Crimes and Crimes Against Humanity, AJIL, 65(3) (Jul., 1971) 476-501 с содержащимися дополнительными ссылками; Конвенция 1974 года; Статут Международного уголовного суда; и Кок Р. (Kok R.) (2001) Сроки давности в международном уголовном праве (Statutory Limitations in International Criminal Law, TMC Asser Press The Hague, pp. 346-382).).

233. В итоге Европейский Суд заключает, во-первых, что любые давностные положения в национальном законодательстве не являлись применимыми (§ 230 настоящего Постановления) и, во-вторых, что для обвинений, предъявленных заявителю, сроки давности не были установлены в международном праве (§ 232). Он заключает, что для преследования заявителя не истек срок давности.

6. Мог ли заявитель предвидеть, что соответствующие действия составляют военные преступления и что он подвергнется преследованию?

234. Заявитель также утверждал, что он не мог предвидеть, что оспариваемые действия составят военные преступления, или предвидеть, что он впоследствии подвергнется преследованию.

Прежде всего он подчеркнул, что в 1944 году он был молодым солдатом в боевой ситуации, находившимся за линией фронта и отдаленным от вышеупомянутых международно-правовых событий, в связи с чем он не мог предвидеть, что действия, за которые он осужден, составят военные преступления. Во-вторых, он утверждал, что его преследование было политически непредсказуемым: его осуждение после признания независимости Латвии в 1991 году было политическим решением Латвийского государства, а не реальным желанием исполнить международные обязательства по преследованию военных преступников.

235. Что касается первого пункта, Европейский Суд полагает, что в контексте статуса командира и законов и обычаев войны понятия доступности и предсказуемости должны рассматриваться совместно.

Европейский Суд напоминает, что объем понятия предсказуемости в определенной степени зависит от содержания данного инструмента, сферы, которую он призван охватывать, и числа и статуса тех, на которых он распространяется. Лица, осуществляющие профессиональную деятельность, должны действовать с высокой степенью предосторожности в ее процессе, и от них можно ожидать особой заботливости при оценке рисков, сопровождающих такую деятельность (см. Постановление Европейского Суда от 10 октября 2006 г. по делу "Пессино против Франции" (Pessino v. France), жалоба N 40403/02, § 33).

236. Что касается того, могла ли считаться квалификация оспариваемых действий как военных преступлений, основанная, как в данном случае, исключительно на международном праве, достаточно доступной и предсказуемой для заявителя в 1944 году, Европейский Суд напоминает, что ранее он устанавливал, что индивидуальная уголовная ответственность рядового (пограничной службы) была определена с достаточной доступностью и предсказуемостью, в частности, требованием о соблюдении международных фундаментальных актов о правах человека, которые сами по себе не предусматривали индивидуальную уголовную ответственность, и один из них не был ратифицирован соответствующим государством в период, относящийся к обстоятельствам дела (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "K.-H.W. против Германии", §§ 92-105). Европейский Суд нашел, что даже рядовой солдат не мог проявлять полное, слепое повиновение приказам, которые очевидно нарушали не только национальное законодательство, но и международно признанные права человека, в частности, право на жизнь, высшую ценность в международной иерархии прав человека (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу"K.-H.W. против Германии", в § 75).

237. Действительно, Уголовный кодекс 1926 года не содержал ссылок на международное право и обычаи войны (как в деле "K.-H.W. против Германии"), и эти нормы международного права и обычаи не были формально опубликованы в СССР или в Латвийской ССР (как в упоминавшемся выше Постановлении Большой Палаты по делу "Корбей против Венгрии", §§ 74-75). Однако это не имеет решающего значения. Как следует из выводов в §§ 213 и 227 настоящего Постановления, нормы международного права и обычаев войны были в 1944 году сами по себе достаточными для установления индивидуальной уголовной ответственности.

238. Кроме того, Европейский Суд отмечает, что в 1944 году эти законы составляли подробные положения lex specialis* (*Специального закона (лат.). Непонятно, какому общему закону противопоставляет их Большая Палата. Возможно, употребляя это выражение, она имела в виду особенную часть уголовного права, описывающую составы преступлений (прим. переводчика).), устанавливавшие параметры уголовно наказуемого поведения в военное время, прежде всего обращенные к вооруженным силам и особенно к командирам. Заявитель по настоящему делу являлся сержантом Советской Армии, приписанным к резервному полку Латвийской дивизии: в период, относящийся к обстоятельствам дела, он являлся членом спецподразделения и командовал взводом, в основные обязанности которого входили военные диверсии и пропаганда. С учетом его положения командующего офицера Европейский Суд придерживается мнения о том, что от него можно было разумно ожидать особой заботливости при оценке рисков, сопутствовавших операции в Малых Батах. Европейский Суд полагает, что с учетом явно незаконного характера жестокого обращения с девятью селянами и их убийства при установленных обстоятельствах операции 27 мая 1944 г. (§§ 15-20 настоящего Постановления), даже самое поверхностное размышление заявителя указало бы ему, что как минимум оспариваемые действия рискуют противоречить законам и обычаям войны, как они понимались в то время, и особенно рискуют быть восприняты как военные преступления, за которые он в качестве командира может нести индивидуальную и уголовную ответственность.

239. По этим причинам Европейский Суд считает разумным установить, что заявитель мог предвидеть в 1944 году, что оспариваемые действия могут быть квалифицированы как военные преступления.

240. Что касается второго его довода, Европейский Суд принимает к сведению декларации о независимости 1990 и 1991 годов, немедленное присоединение новой Латвийской Республики к различным актам о правах человека (включая Конвенцию 1968 года в 1992 году) и последующее включение статьи 68-3 в Уголовный кодекс 1961 года в 1993 году.

241. Он напоминает, что для государства-преемника является законным и предсказуемым возбуждение уголовного преследования против лиц, совершивших преступления при прежнем режиме, и что суды правопреемника не могут подвергаться критике за применение и толкование правовых норм, действовавших в период, относящийся к обстоятельствам дела, при прежнем режиме, но с учетом принципов, регулирующих государство, приверженное верховенству права, и ключевых принципов, на которых построена конвенционная система. Это особенно касается дела, затрагивающего право на жизнь, высшую ценность Конвенции и международной иерархии прав человека, которое государства-участники в соответствии с Конвенцией должны защищать в первую очередь. Что касается обязанности государства по преследованию на основании законов и обычаев войны, статья 2 Конвенции также обязывает государства принимать целесообразные меры по защите жизни находящихся под их юрисдикцией и предполагает первостепенную обязанность вводить эффективные положения уголовного права для предостережения от совершения преступлений, посягающих на жизнь (см. Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", §§ 72 и 79-86, и упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "K.-H.W. против Германии", §§ 66 и 82-89). Для этих целей достаточно отметить, что вышеупомянутые принципы применимы к смене режима того характера, которая имела место в Латвии после деклараций о независимости 1990 и 1991 годов (см. §§ 27-29 и 210 настоящего Постановления).

242. Что касается ссылки заявителя на поддержку советских властей с 1944 года, Европейский Суд полагает, что этот довод не имеет значения для правового вопроса о предсказуемости того, что оспариваемые действия 1944 года составят военные преступления.

243. Соответственно, преследование (и позднейшее осуждение) заявителя Латвийской Республикой, основанное на международном праве, действовавшем в период совершения оспариваемых действий и примененном судами, не может рассматриваться как непредсказуемое.

244. С учетом всех вышеизложенных обстоятельств Европейский Суд заключает, что в период их совершения действия заявителя составляли преступления, определенные с достаточной доступностью и предсказуемостью законами и обычаями войны.

D. Заключение Европейского Суда

245. По всем вышеизложенным причинам Европейский Суд полагает, что осуждение заявителя за военные преступления не составило нарушения пункта 1 статьи 7 Конвенции.

246. В связи с этим не является необходимым рассматривать осуждение заявителя с точки зрения пункта 2 статьи 7 Конвенции.

На основании изложенного Суд:

1) отклонил единогласно ходатайство заявителя о рассмотрении жалоб, признанных неприемлемыми Палатой;

2) постановил 14 голосами "за" и тремя - "против", что по делу требования статьи 7 Конвенции нарушены не были.

Совершено на английском и французском языках и вынесено на открытом слушании во Дворце прав человека в Страсбурге 17 мая 2010 г.

Майкл O'Бойл Заместитель Секретаря Секции Суда

Жан Поль Коста Председатель Палаты Суда

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Суда, к Постановлению прилагаются следующие особые мнения:

(a) совместное совпадающее особое мнение судей Розакиса, Тюлькенс, Шпильманна и Йебенса;

(b) несовпадающее особое мнение судьи Коста, к которому присоединились судьи Калайджиева и Поалелунжь.

Ж.-П.К.

M.O'Б.

Совместное совпадающее особое мнение судей Розакиса, Тюлькенс, Шпильманна и Йебенса

1. В то время как мы полностью согласны с большинством в настоящем деле, что жалоба заявителя не может повлечь установление нарушения статьи 7 Конвенции, мы расходимся с ее мотивировкой в конкретном пункте относительно утверждения Российской Федерации о том, что преследование заявителя представляло собой придание обратной силы уголовному закону.

2. Действительно, Российская Федерация, вступившая в настоящее дело, утверждала, что для любого преследования заявителя истек срок давности не позднее 1954 года, как это предусматривал максимальный срок давности, установленный статьей 14 Уголовного кодекса 1926 года. Согласно Российской Федерации, заявитель был осужден в соответствии со статьей 68-3 Уголовного кодекса 1961 года, и статья 6-1 этого Кодекса указывала, что срок давности не применяется, в частности, к военным преступлениям. При таких обстоятельствах, Российская Федерация - и заявитель - утверждали, что преследование последнего представляло собой последующее удлинение национального срока давности, который применялся в 1944 году, и, соответственно, придание обратной силы уголовному закону (см. §§ 228 и 229 Постановления).

3. Ответ дан Европейским Судом в §§ 230 и 233, где, в сущности, отрицается, что основой для ответственности заявителя в 1944 году - если бы заявитель преследовался за военные преступления в Латвии в 1944 году, - был Уголовный кодекс 1926 года (с его положением о сроках давности). Европейский Суд полагал, что с учетом использованных в Уголовном кодексе формулировок, "преследование за военные преступления в 1944 году на национальном уровне требовало ссылки на международное право, не только в отношении определения таких преступлений, но также в отношении определения применимого срока давности. Однако Европейский Суд указал далее, что "международное право в 1944 году не содержало таких указаний. Принятые ранее международные декларации об ответственности за военные преступления и обязанности преследовать их и наказывать за их совершение не упоминали применимых сроков давности... [Н] и Уставы МВТ в Нюрнберге/Токио, ни Конвенция о геноциде 1948 года, ни Женевские конвенции 1949 года или Нюрнбергские принципы не содержали никаких положений относительно применения сроков давности к военным преступлениям (что подтверждалось в преамбуле к Конвенции 1968 года)". Отсутствие в послевоенных актах упоминаний о вопросе сроков давности вынудило Европейский Суд сделать вывод о том, что международное право, умолчав об этом, признало, что сроки давности к преступлениям заявителя не применяются; что в 1944 году международное право не предусматривало сроков давности в отношении преследования военных преступлений; и что последующие акты не содержат указаний на то, что международное право с 1944 года ввело какие-либо сроки давности для военных преступлений, за которые был осужден заявитель.

4. Мы полагаем, что ответ, данный Европейским Судом на это конкретное утверждение, не является правильным. Само по себе умолчание международного права не является достаточным для того, чтобы утверждать, что согласие и намерения международного сообщества в 1944 году были достаточно ясными в отношении неприменения сроков давности к военным преступлениям, особенно если принять во внимание, что до Нюрнберга и Токио развитие международного уголовного права в части индивидуальной ответственности за военные преступления еще не достигло степени изощренности и полноты, позволяющей заключить, что технические и процессуальные вопросы применения этого права были недвусмысленно разрешены. По существу, можно утверждать, что до 1944 года всеобщее международное право - как сочетание всеобщих международно-правовых соглашений и практики государств - разрешило вопрос индивидуальной ответственности (а не только ответственности государств), и что только послевоенный период ознаменовался точной настройкой процессуальных вопросов, таких как сроки давности в отношении военных преступлений.

5. Все же нам представляется, что Европейский Суд неправильно разрешил вопрос о неприменимости сроков давности к военным преступлениям заявителя 1944 года как обособленный аспект требований на основании статьи 7 Конвенции. Европейский Суд, стремясь ответить на довод, выдвинутый сторонами, оставил впечатление о том, что связь, установленная последними, между (не)применимостью сроков давности к военным преступлениям и приданием обратной силы закону, регулирующему такие преступления, является правильной, и просто сосредоточил свои усилия на доказывании того, что при обстоятельствах дела к указанным преступлениям сроки давности уже не применялись.

6. Это не является правильным подходом. Правильный подход, по нашему мнению, заключается в том, что статья 7 Конвенции и принципы, которые она воплощает, требуют того, чтобы в системе верховенства права каждый рассматривающий совершение конкретного действия имел возможность со ссылкой на правовые нормы, определяющие преступления и соответствующие им наказания, установить, составляет ли данное действие преступление, и какое наказание он понесет в случае его совершения. Поэтому нельзя говорить о придании обратной силы материально-правовой норме, если лицо осуждено, пусть несвоевременно, на основе норм, существовавших в период совершения действия. Мнение о том, что, как Европейский Суд дал возможность полагать, процессуальный* (*Вопрос о применении сроков давности, исключающей уголовную ответственность, трудно рассматривать как чисто процессуальный. По-видимому, такое утверждение вызвано тем, что вопросы давностных сроков в законодательстве ряда европейских стран (например, в Бельгии, откуда происходит одна из авторов мнения Тюлькенс) регулируются уголовно-процессуальными кодексами. Однако и там этот вопрос носит очевидный материально-правовой характер, как следует из статьи 21 Закона от 17 апреля 1878 г., устанавливающей, что преследование исключается по истечении 10 лет со дня совершения тяжкого преступления (прим. переводчика).) вопрос применения сроков давности является элементом состава применимости статьи 7 Конвенции, связанным с вопросом о придании обратной силы и существующих наравне с ним условиях существования преступления и наказания, может повлечь нежелательные результаты, которые могли бы подрывать самый дух статьи 7 Конвенции.

7. Конечно, должен быть дан ответ на доводы стороны о давностных сроках, рассматриваемые как чисто технический вопрос, которые более целесообразно связать со справедливостью разбирательства и статьей 6 Конвенции. И хотя надо признать, что вопрос применимости сроков давности не был достаточно разрешен в 1944 году - притом, что это не дает заявителю возможности извлечь выгоду из этого пробела, - по нашему мнению, последующее развитие после Второй мировой войны, тем не менее, ясно продемонстрировало, что международное сообщество не только консолидировало свою позицию в твердом осуждении гнусных военных преступлений, но также постепенно сформулировало подробные правила, в том числе процессуальные, регулирующие способ рассмотрения таких преступлений в международном праве. Это развитие составляет непрерывную линию правовой продуктивности, которая почти не оставляет возможности полагать, что международная система не готова продолжать преследование преступлений, совершенных во время войны; на этой стадии молчание по вопросу о применимости сроков давности, конечно, было оглушительным. Вывод об этом также позволяет сделать принятие Конвенции 1968 года, которая "подтвердила" неприменимость сроков давности к этим преступлениям. Именно эта цепь событий позволяла властям Латвии преследовать и наказать заявителя за преступления, которые он совершил.

Несовпадающее особое мнение судьи Коста, к которому присоединились судьи Калайджиева и Поалелунжь

1. Как и Палата, но вопреки большинству Большой Палаты, мы пришли к выводу о том, что статья 7 Конвенции была нарушена государством-ответчиком в связи с преследованием и осуждением заявителя за военные преступления. Мы попытаемся изложить нашу позицию по данному вопросу.

2. Следует сделать предварительное замечание относительно самой структуры статьи 7 Конвенции.

3. Хорошо известно, что первый из двух пунктов данной статьи устанавливает в целом принцип о том, что преступления и наказания должны быть определены законом, что предполагает, в частности, что им не должна придаваться обратная сила; второй пункт (в известном смысле, специальный закон) предусматривает исключение из этого принципа в делах, в которых действие или бездействие в момент совершения являлось преступным в соответствии с "общими принципами права, признанными цивилизованными странами". (Это выражение в точности совпадает с использованным в статье 38 Устава Международного суда ООН и, очевидно, вдохновляло последний.)

4. Большая Палата правильно отметила в § 186 Постановления со ссылкой на Решение Европейского Суда от 12 декабря 2002 г. по делу "Тесс против Латвии" (Tess v. Latvia), жалоба N 34854/02), что два пункта статьи 7 Конвенции подлежат толкованию согласованным образом. Точно так же Постановление, по нашему мнению, правильно заключило в §§ 245 и 246, что поскольку осуждение заявителя не составляло нарушения пункта 1 статьи 7 Конвенции, не является обязательным рассмотрение осуждения с точки зрения пункта 2 статьи 7 Конвенции. Действительно, мотивирующие линии не только должны быть согласованными, но они тесно взаимосвязаны. Если мы отклоняем правовую основу для преступления согласно национальному праву, мы должны учесть право международных договоров или обычное международное право. И если это также не дает достаточной базы, статья 7 Конвенции в целом будет нарушена.

5. Что касается фактов, как указал наш коллега Эгберт Мийер в своем совпадающем особом мнении, приложенном к Постановлению Палаты об установлении нарушения, в принципе в задачу Европейского Суда не входит подмена своим мнением мнений национальных судов, за исключением случаев явной произвольности. Европейский Суд не является судом четвертой инстанции или действительно международным уголовным Трибуналом. Он не призван повторно судить заявителя за события, имевшие место 27 мая 1944 г. в Малых Батах. Окончательным решением, вынесенным Европейским Судом 20 сентября 2007 г., была оставлена без рассмотрения жалоба заявителя на нарушение его права на справедливое судебное разбирательство со ссылкой на статью 6 Конвенции. Таким образом, существо дела было ограничено статьей 7 Конвенции, как отметила Большая Палата в § 184 Постановления. Однако при этом Европейский Суд должен, не подменяя собой национальные суды, проверить применение указанных положений Конвенции, другими словами, обеспечить, чтобы назначенное заявителю уголовное наказание было предусмотрено законом, и ему не придавалась обратная сила. Кроме того, очевидно, что в связи с тяжестью предъявленных заявителю обвинений эти наказания не были слишком суровыми с учетом престарелого возраста, дряхлости и безвредности заявителя (см. § 39 Постановления); однако проявленное к обвиняемому милосердие не имеет прямого отношения к существу жалобы на нарушение статьи 7 Конвенции.

6. Первый вопрос, требующий рассмотрения, касается национального законодательства. Во время событий советский Уголовный кодекс 1926 года, который был введен на латвийской территории Указом от 6 ноября 1940 г. (см. § 41 Постановления), не содержал никаких положений о военных преступлениях как таковых. Кодекс был заменен 6 января 1961 г. Уголовным кодексом 1961 года, после указанных событий, и только закон, принятый 6 апреля 1993 г., после восстановления независимости Латвии в 1991 году, ввел в Уголовный кодекс 1961 года положения о военных преступлениях, допускающие придание обратной силы уголовному закону в отношении таких преступлений и освободившие их от применения срока давности (статьи 6-1, 45-1 и 68-3, включенные в Кодекс 1961 года - см. §§ 48-50 Постановления). При таких обстоятельствах трудно усмотреть правовую основу, существовавшую в национальном законодательстве в период событий, и, если мы правильно понимаем Постановление, в частности §§ 196-227, большинство нашло такую правовую основу только благодаря ссылке на международное право, даже если принять во внимание введение в действие закона 1993 года (см. особенно § 196). Такой же подход приняли национальные суды, по крайней мере сенат Верховного суда в своем решении от 28 сентября 2004 г., окончательном решении по делу на национальном уровне. Решение было основано главным образом на пункте 2 статьи 6(b) Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге, и на Конвенции ООН 1968 года о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности (мотивировку решения сената Верховного суда см. в § 40 Постановления).

7. Вопрос о наличии правовой основы в международном праве, однако, является гораздо более сложным. Он затронул множество проблематичных вопросов: действительно ли такая правовая основа существовала, истек ли, в зависимости от обстоятельств, срок давности в отношении обвинений в совершении военных преступлений, предъявленных заявителю, или давностные сроки к ним неприменимы, и наконец, были ли преследование заявителя (начиная с 1998 года) и его осуждение (в последней инстанции в 2004 году) предсказуемыми, и мог ли он их предвидеть.

8. По нашему мнению, следует различать международное право, действовавшее в период, относящийся к обстоятельствам дела, и возникшее впоследствии и постепенно утвердившееся, в основном со времени Нюрнбергского п𧧠48-50 оцесса, который начался в ноябре 1945 г., и имел, и продолжает иметь важнейшее значение во многих отношениях.

9. Постановление, к его большой заслуге, содержит длинный и старательный анализ международного гуманитарного права, и особенно законов войны, существовавших до 1944 года. Действительно, договорное право и обычное право в этой сфере развилось, в частности, благодаря кодексу Либера 1863 года и впоследствии Гаагской конвенции и Положению 1907 года. Можно также упомянуть заявление, или оговорку Мартенса, включенную в преамбулу ко 2-й Гаагской конвенции 1899 года и воспроизведенную в преамбуле к Гаагской конвенции 1907 года (см. §§ 86 и 87 Постановления).

10. Однако мы не убеждены, даже рассматривая их в 2010 году через призму многих последующих позитивных изменений, что эти акты могли в 1944 году составлять достаточно прочную и признанную правовую основу для того, чтобы военные преступления могли рассматриваться как точно определенные в тот период, и их определение было предсказуемым. Как справедливо указал судья Мийер в своем совпадающем мнении, упоминавшемся выше, не все преступления, совершенные во время войн, могут считаться "военными преступлениями"; уголовный закон должен быть строгим, и Европейский Суд часто отмечал, что он не должен толковаться расширительно в ущерб обвиняемому, например, по аналогии, поскольку это противоречило бы принципу определения преступления и назначения наказания только в соответствии с законом (см., например, Постановление Европейского Суда от 25 мая 1993 г. по делу "Коккинакис против Греции" (Kokkinakis v. Greece), § 52, Series A, N 260-A). Заявитель подвергся преследованию, был предан суду и осужден более чем через полвека после указанных событий, на основании уголовного закона, который якобы существовал в то время, - при состоянии дел, которое выглядит явно проблематичным.

11. Действительно, §§ 97-103 Постановления также ссылаются на практические примеры периода, предшествовавшего Второй мировой войне, относящиеся к преследованию за нарушения законов войны (военные трибуналы США на Филиппинах, лейпцигские процессы, преследования турецких офицеров). Эти изолированные и зачаточные примеры ни в коем случае не свидетельствуют о существовании достаточно установленного свода обычного права. Мы более склонны присоединиться к мнению, высказанному профессором Жоржем Аби-Саабом и Розмари Аби-Сааб в их главе "Военные преступления" коллективного труда "Международное уголовное право" (Париж, "Педон", 2000), под редакцией профессоров Эрве Асансио, Эммануэля Деко и Алена Пеле* (*Georges Abi-Saab and Mrs Rosemary Abi-Saab "Les crimes de guerre" in the collective work Droit international pйnal (Paris, Pedone, 2000), edited by Professors Hervй Ascensio, Emmanuel Decaux and Alain Pellet (прим. переводчика).) (стр. 269):

"13. Таким образом, до конца Второй мировой войны криминализация нарушений норм законов войны, иными словами, определение военных преступлений и наказаний, сопутствующих им, предоставлялась воюющему государству и его национальному законодательству (хотя это полномочие могло осуществляться только со ссылкой на нормы законов войны и только в их пределах, а иногда осуществлялось со ссылкой на договорное обязательство). Качественный скачок состоялся, когда международное право прямо определило военные преступления и уже не относило определение на усмотрение национального законодательства конкретного государства".

(Далее авторы упоминают Нюрнбергский процесс как исходный пункт этого "качественного скачка".)

12. До того как делать заключение о законе и практике, существовавших до рассматриваемых событий в настоящем деле, следует подчеркнуть, что, к сожалению, многие зверства, совершенные особенно в период двух мировых войн, не повлекли преследования и наказания, до того как именно Нюрнберг изменил ситуацию. Это подтверждает мнение Аби-Сааб, упомянутое выше.

13. Что касается "Нюрнберга" (устава, процесса и принципов), следует прежде всего отметить, что процесс начался более чем через год после событий настоящего дела. Лондонское соглашение об учреждении Международного военного трибунала датируется 8 августа 1945 г. Устав трибунала, прилагавшийся к соглашению, уполномочивал его судить и наказывать лиц, которые, действуя в интересах европейских стран оси, совершили определенные преступления, включая военные преступления. Статья 6(b) Устава изложила первое правовое определение военных преступлений, и как отмечалось в § 6 настоящего особого мнения, национальные суды пришли к выводу о том, что эти положения применимы к заявителю. Приговор Трибунала указывал, что классификация таких преступлений вытекает не только из статьи 6(b) Устава, но также из ранее существовавшего международного права (в частности, Гаагской конвенции 1907 года и Женевской конвенции 1929 года); однако возникает вопрос, может ли этот деклараторный приговор, который явно предусматривает обратную силу, толковаться как имеющий всеобщую силу для прошлого или пределы его действия, напротив, ограничены общей юрисдикцией Трибунала ratione personae* (*Ratione personae (лат.) - "ввиду обстоятельств, относящихся к лицу, о котором идет речь" (прим. переводчика).), или даже его юрисдикцией исключительно в отношении лиц, которых он судил. Это вопрос имеет решающее значение, поскольку, хотя заявитель действительно преследовался за действия, которые он предположительно совершил или соучастником которых являлся, он очевидно не действовал в интересах "европейских стран оси", поскольку он сражался против них. Если мы исключаем возможность применения уголовного закона расширительно и по аналогии, трудно без колебаний согласиться с тем, что Нюрнбергские принципы могли служить здесь правовой основой.

14. Исторически, как опять-таки указал судья Мийер в своем упоминавшемся выше особом мнении, именно Нюрнбергский процесс "впервые дал понять окружающему миру, что всякий, кто может совершить подобные преступления в будущем, может быть привлечен к ответственности лично". Соответственно, мы полагаем, что международное право с достаточной точностью изложило правила законов войны не ранее событий, развернувшихся в настоящем деле. Тот факт, что на Нюрнбергском процессе подсудимые были наказаны с приданием обратной силы, не означает, что ко всем преступлениям, совершенным в период Второй мировой войны, могла быть придана обратная сила закона, для целей пункта 2 статьи 7 Конвенции, путем определения военных преступлений и сопутствующих им наказаний. "Общие принципы права, признанные цивилизованными странами", по нашему мнению, были ясно установлены в Нюрнберге, а не до него - если не исходить из принципа, что они существовали ранее. Если так, с какого момента они существовали? Второй мировой войны? Первой? Гражданской войны в США и Кодекса Либера? Разве, при всем надлежащем уважении, нет чего-то спекулятивного в разрешении вопроса решением, вынесенным в начале XXI века? Это вопрос, которым стоит задаться.

15. Тем более, что ни четыре Женевских конвенции от 12 августа 1949 г., ни Конвенция ООН от ноября 1968 г. о неприменимости сроков давности к военным преступлениям, вступившая в силу 11 ноября 1970 г., не представляются обеспечивающими правовую основу ретроактивно для разбирательства, возбужденного против заявителя в 1998 году, особенно в соответствии с национальным законодательством, в котором срок давности для преследования истек в 1954 году (см. § 18 настоящего Постановления).

16. Все эти соображения вынуждают нас заключить, что в период, относящийся к обстоятельствам дела, ни национальное, ни международное право не было достаточно ясным в отношении военных преступлений или различия между военными преступлениями и обычными преступлениями, какими бы тяжкими ни были такие преступления. И действия, совершенные 27 мая 1944 г. (независимо от совершивших их лиц и/или соучастников), действительно были крайне серьезными, если судить по фактам, установленным национальными судами.

17. При всей неясности был ли применимый закон также, и, возможно, в качестве альтернативы, все еще действующим или применим ли срок давности, что исключало возбуждение разбирательства в отношении заявителя за военные преступления и, тем более, его осуждение в результате такого разбирательства?

18. По нашему мнению, срок давности для преследования заявителя истек в 1954 году, согласно действовавшему законодательству, поскольку Уголовный кодекс 1926 года предусмотрел 10-летний срок давности с момента совершения преступления. Только с принятием Закона от 6 апреля 1993 г. - почти через 50 лет после событий - Уголовный кодекс (1961 года) был изменен таким образом, что сроки давности для привлечения к уголовной ответственности перестали применяться к лицам, признанным виновными в совершении военных преступлений. Поэтому мы полагаем, что неприменимость срока давности в деле заявителя повлекла придание обратной силы уголовному закону, что, по нашему мнению, не является при обычных обстоятельствах совместимым со статьей 7 Конвенции.

19. Большинство пришло к выводу (см. §§ 232 и 233 Постановления), что в 1944 году срок давности в отношении преследования военных преступлений в международном праве установлен не был. Во-первых, хотя, как указывалось выше, мы считаем, что эти действия не могли быть квалифицированы как военные преступления в 1944 году в отсутствие достаточно ясной и точной правовой основы, и во-вторых, для преследования в отношении этих действий срок давности истек в 1954 году. Таким образом, мы не убеждены этой мотивировкой, которая сводится к выводу о том, что неприменимость сроков давности к преступлениям является правилом, а применение такого срока - исключением, поскольку, по нашему мнению, верно как раз обратное. Неприменение сроков давности к наиболее тяжким преступлениям является очевидным признаком прогресса, поскольку он пресекает безнаказанность и обеспечивает возможность наказания. Международная уголовная юстиция пережила значительное развитие, особенно после создания специальных международных трибуналов, за которыми последовал Международный уголовный суд. Однако в отсутствие ясной основы в законе трудно принимать решение о неприменении срока давности задним числом.

20. Наконец, и, возможно, самое важное, мы должны рассмотреть вопрос о предсказуемости в 1944 году преследования, возбужденного в 1998 году на основании правового акта, принятого в 1993 году, в отношении действий, совершенных в 1944 году. Мог ли заявитель предвидеть в то время, что более чем через полвека эти действия будут признаны судом в качестве основы для его осуждения за преступление, к которому, кроме того, не применялись сроки давности?

21. Мы не намерены вступать в дискуссию о предсказуемости исторических и юридических изменений, имевших место после событий и порой по истечении значительного срока (Нюрнбергский процесс, Женевские конвенции 1949 года, Конвенция ООН 1968 года о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности, Закон 1993 года, принятый после восстановления независимости Латвии в 1991 году). Мы хотели бы только напомнить, что осуждение заявителя было основано на международном праве. В этой связи выдвинутая в Постановлении (§ 236) аналогия с Постановлением Большой Палаты по делу "K.-H.W. против Германии" (K.-H.W. v. Germany), жалоба N 37201/97, ECHR 2001-II) не представляется нам убедительной. То дело затрагивало факты, имевшие место в 1972 году, которые предусматривались национальным законодательством, применимым в то время, и Европейский Суд нашел, что они также должны быть оценены с точки зрения международного права - однако по состоянию на 1972, а не на 1944 год. Точно так же по делу "Корбей против Венгрии" (Korbely v. Hungary), жалоба N 9174/02, ECHR 2008-... факты, относящиеся к 1956 году, в любом случае имели место, в частности, после Женевской конвенции 1949 года.

22. Таким образом, мы хотели бы подчеркнуть, что цель заключается не в повторном суде над заявителем, определении его индивидуальной ответственности в качестве преступника, подстрекателя или соучастника, или в подтверждении или отклонении оценки фактов национальными судами. Вопрос также заключается не в умалении тяжести действий, совершенных 27 мая 1944 г. в Малых Батах. Вопрос заключается в толковании и применении статьи 7 Европейской Конвенции о защите прав человека. Эта статья не является второстепенной, но крайне важной, о чем, в частности, свидетельствует тот факт, что отступления от нее, в соответствии со статьей 15 Конвенции, не допускаются.

23. В заключение мы полагаем, что в соответствии со статьей 7 Конвенции:

(a) правовая основа преследования и осуждения заявителя в 1944 году не была достаточно ясной;

(b) они также не были в то время разумно предсказуемы, особенно самим заявителем;

(c) для преследования преступления, кроме того, в 1954 году истек срок давности согласно национальному законодательству;

(d) и, как следствие, вывод о том, что на действия заявителя не распространялся срок давности, повлекший его осуждение, представлял собой придание обратной силы уголовному закону в ущерб заявителю.

По всем этим причинам, мы полагаем, что статья 7 Конвенции была нарушена.