Правовая определенность и судебное нормотворчество (А.Р. Султанов, "Законодательство и экономика", N 11, ноябрь 2007 г.)

Правовая определенность и судебное нормотворчество

Деятельность судебной системы должна вносить определенность в гражданско-правовые отношения. В результате этой деятельности должны разрешаться конфликты и споры. И уже в Древнем Риме существовал принцип "res judicata pro veritate habeture"*(1).

Правовая определенность - один из основополагающих принципов права.

В начале ХХ в. один из корифеев правовой науки России И.А. Покровский в своей книге "Основные проблемы гражданского права" дал следующую оценку принципу правовой определенности: "Одно из первых и самых существенных требований, которые предъявляются к праву развивающейся человеческой личностью, является требование определенности правовых норм. Если каждый отдельный человек должен подчиняться праву, если он должен приспособлять свое поведение к его требованиям, то очевидно, что первым условием упорядоченной общественной жизни является определенность этих требований. Всякая неясность в этом отношении противоречит самому понятию правопорядка и ставит человека в весьма затруднительное положение: неизвестно, что исполнять и к чему приспособляться. И естественно, что чем более развивается индивидуальная самодеятельность, тем более растет эта потребность в определенности права. Пока гражданско-правовая жизнь течет вяло, движимая инерцией исстари заведенного порядка, пока индивидуальное творчество в этой области еще не играет заметной роли, до тех пор известная неясность или неопределенность правовых норм не дает себя больно чувствовать. Но дело решительно меняется с того момента, когда возникает потребность в большей личной энергии и в большей личной инициативе, тогда определенность права становится непременным условием этих последних, становится вопросом самой личности. Индивид, поставленный лицом к лицу с обществом, государством, имеет право требовать, чтобы ему было этим последним точно указано, чего от него хотят и какие рамки ему ставят. Логически это право на определенность правовых норм есть одно из самых неотъемлемых прав человеческой личности, какое только себе можно представить; без него, в сущности, вообще ни о каком "праве" не может быть речи".

В наши дни ритм гражданско-правовой жизни заметно ускорился, соответственно возросло и требование правовой определенности по сравнению с началом ХХ в. и временем "социалистического" существования России.

Актуальность правовой определенности подчеркивалась и в неоднократно выраженной Конституционным Судом РФ правовой позиции: общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ), поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования правовой нормы всеми правоприменителями. Неопределенность содержания правовой нормы, напротив, допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и ведет к произволу, а значит, к нарушению принципов равенства и верховенства закона*(2).

В связи с изложенным нельзя не оставить без внимания статью С.В. Потапенко "Судебное нормотворчество и единство судебной практики", опубликованную в предновогоднем выпуске журнала "ЭЖ-юрист" (1996 г.). Автор поднял актуальную тему - о выполнении судебной системой стабилизирующей функции, создающей уверенность в справедливости и надежности законов, объективности и предсказуемости правосудия. Прочитав эту статью, захотелось отчасти развить поднятую тему, отчасти возразить автору.

В качестве инструмента для обеспечения правовой определенности он предлагает применение статьи 389 Гражданского процессуального кодекса РФ (далее - ГПК РФ): "Согласно статье 389 ГПК РФ Председатель Верховного Суда РФ или заместитель Председателя Верховного Суда РФ имеет право внести в Президиум Верховного Суда РФ мотивированное представление о пересмотре судебных постановлений в порядке надзора в целях обеспечения единства судебной практики и законности".

С.В. Потапенко весьма своеобразно ее толкует: "Причем такой пересмотр судебных постановлений в порядке надзора не ограничен какими-либо сроками, на него не распространяется характерный для стадии надзорного производства принцип диспозитивности, так как дело рассматривается по существу в отсутствие надзорных жалоб сторон или представления прокурора".

К сожалению, автор не привел никаких доводов для такого толкования статьи 389 ГПК РФ. На мой взгляд, приведенное толкование, неконституционное и противоречит основополагающим принципам справедливого правосудия.

В частности, как считает Секретариат Конституционного Суда РФ, "...при толковании статьи 389 ГПК РФ необходимо принимать правовую позицию Конституционного Суда РФ, выраженную в определении от 13 июня 2002 г. N 166-О, согласно которой должностные лица судов общей юрисдикции, являющиеся одновременно судьями, могут инициировать возбуждение производства в порядке надзора на состоявшиеся судебные решения только при наличии оснований, выявленных по результатам рассмотрения заявлений соответствующих заинтересованных лиц, указанных в законе. Иное означало бы нарушение принципов состязательности и равноправия при осуществлении судопроизводства. Данная позиция, выраженная в отношении правомочий должностных лиц суда на принесение протестов в порядке надзора на основе норм ГПК РФ 1964 г., сохраняет свою силу и в отношении реализации полномочий, предусмотренных статьей 389 ГПК РФ"*(3).

Более того, такое толкование статьи 389 ГПК РФ предполагает несоблюдение Российской Федерацией обязательств, вытекающих из присоединения к Европейской конвенции "О защите основных свобод и прав человека".

В связи с инкорпорированием Европейской конвенции "О защите прав человека и основных свобод" (далее - Конвенция) в правовую систему России перед российским законодателем встала необходимость привести свою судебную систему в соответствие с европейскими стандартами. Основным из источников по формированию позиции европейского суда по вопросу пересмотра в порядке надзора является установленный Европейской конвенцией принцип правовой определенности, гарантирующий недопустимость пересмотра вступившего в законную силу решения суда. Такая позиция зафиксирована в решении по делу "Брумареску против Румынии". Право на справедливое разбирательство, гарантированное Конвенцией, провозглашает верховенство права как часть общего наследия договаривающихся государств. Один из основных аспектов верховенства права - принцип правовой определенности, который среди прочего требует, чтобы если суды вынесли окончательное решение по вопросу, их решение не ставилось под сомнение.

В постановлении Европейского суда по правам человека по делу "Рябых против Российской Федерации" содержится принципиальный подход к любой процедуре, позволяющей отменить окончательное решение суда. Так, Европейский суд установил, что надзорное производство по российскому гражданскому судопроизводству не соответствует принципу правовой определенности. Это несоответствие имеет следующие аспекты:

- отсутствие жестких и неизменяемых процессуальных сроков на отмену судебного акта;

- наличие права у суда надзорной инстанции рассматривать дело по существу;

- привязка процедуры надзорного обжалования к полномочиям отдельных должностных лиц.

С.В. Потапенко толкует статью 389 ГПК РФ именно в свете важности наличия вышеуказанных аспектов, не считаясь с радикально противоположной позицией Европейского суда по правам человека по данному вопросу.

Россия, выступавшая по делу "Рябых против Российской Федерации" как ответчик, после вынесения решения Европейским судом по правам человека была обязана в целях предотвращения новых нарушений привести в соответствие с нормами Конвенции российскую правовую систему.

Оставление в статье 389 ГПК РФ права должностных лиц вносить мотивированные представления в Президиум Верховного Суда РФ также создает предпосылки для новых нарушений Конвенции со стороны Российской Федерации. Также это противоречит статьям 26 и 27 Венской Конвенции оправе международных договоров (Вена, 23 мая 1969 г.) ("Каждый действующий договор обязателен для его участников и должен ими добросовестно выполняться" (ст. 26); "Участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора" (ст. 27)) и положениям части 4 ст. 15, ч. 1 ст. 17, ст. 18 Конституции РФ (права и свободы человека согласно общепризнанным принципам и нормам международного права, а также международным договорам Российской Федерации являются непосредственно действующими в пределах юрисдикции Российской Федерации").

В настоящее время Европейским судом по правам человека вынесено уже восемь постановлений, в которых было установлено нарушение пункта 1 ст. 6 Европейской конвенции по фактам отмены вступивших в законную силу решений в порядке надзора: постановление от 1 декабря 2005 г. "Смарыгин против Российской Федерации", жалоба N 73203/01; постановление от 25 октября 2005 г. "Юрий Романов против Российской Федерации", жалоба N 69341/01; постановление от 25 октября 2005 г. "Кутепов и Аникеенко против Российской Федерации", жалоба N 68029/01; постановление от 13 октября 2005 г. "Васильев против Российской Федерации", жалоба N 66543/01; постановление от 6 октября 2005 г. "Андросов против Российской Федерации", жалоба N 63973/00; постановление от 21 июля 2005 г. "Росэлтранс против Российской Федерации", жалоба N 60974/00; постановление от 5 апреля 2005 г. "Волкова против Российской Федерации", жалоба N 48758/99; постановление от 24 июля 2005 г. "Рябых против Российской Федерации", жалоба N 52854/99.

Европейский суд по правам человека в данных постановлениях указывал, что отмена окончательных судебных решений противоречит принципам "верховенства права", "правовой определенности", "res judicata". И поэтому применение статьи 389 ГПК РФ в толковании г-на Потапенко - это прямой путь к допущению новых нарушений Конвенции со стороны России. Можно сделать и другой вывод: отмена судебного решения в порядке надзора на основании мотивированного представления Председателя Верховного Суда РФ или его заместителя будет нарушением права на справедливый суд в свете толкований Европейского суда по правам человека.

Применение статьи 389 ГПК РФ в последующем может явиться предметом рассмотрения жалобы о нарушении Россией прав человека, с большой долей вероятности установления факта нарушения пункта 1 ст. 6 Европейской конвенции "О защите прав человека и основных свобод". Этот вывод можно сделать также на основании наиболее известного и наиболее цитируемого Европейским судом по правам человека постановления от 25 июля 2002 г. по делу "Совтрансавто против Украины", жалоба N 48553/99: "...юридические системы, характеризуемые процедурой протеста, и, следовательно, риском отмены вступивших в силу решений судов неоднократно, как произошло в данном деле, как таковые несовместимы с принципом правовой определенности, которая является одним из фундаментальных аспектов верховенства права по смыслу статьи 6 § 1 Конвенции, в свете Brumarescu...".

Это дело является прецедентным и, на мой взгляд, для более полного понимания отношения Европейского суда по правам человека к отмене решений в порядке надзора необходимо процитировать частично не совпадающее, частично особое мнение судьи И. Кабрала Баррето по данному делу: "Я первым признаю, что процедура принесения протеста является одним из наиболее тяжких и вопиющих нарушений принципа обязательности судебных решений, принципа, который сам по себе является одной из основополагающих ценностей демократического общества, вытекающей из принципа верховенства права, закрепленного в Конвенции".

Европейский суд по правам человека, рассмотрев вопрос о справедливой компенсации по данному делу в отдельном судебном заседании*(4), постановил, что государство-ответчик должно выплатить компании-заявителю в течение трех месяцев со дня вступления постановления в окончательную силу согласно пункту 2 ст. 44 Конвенции следующие суммы:

- 500 000 (пятьсот тысяч) евро в возмещение материального ущерба;

- 75 000 (семьдесят пять тысяч) евро за моральный ущерб;

- 50 000 (пятьдесят тысяч) евро в возмещение судебных издержек и расходов;

- любую сумму, соответствующую налогу на данные суммы.

По истечении названного срока вплоть до даты выплаты будут начисляться простые проценты исходя из ставки программы маржинальных ссуд Центрального европейского банка плюс три процента...

Таким образом, применение статьи 389 ГПК РФ, на мой взгляд, не может служить средством внесения правовой определенности, а наоборот, представляет для нее угрозу.

Конечно же, вопрос соответствия статьи 389 ГПК РФ Конституции РФ и принципам справедливого правосудия значительно шире, чем оговаривалось выше; более полный анализ этой статьи можно найти в обращении ОАО "Нижнекамскнефтехим" в Конституционный Суд РФ о ее неконституционности*(5).

Сразу же после толкования статьи 389 ГПК РФ С.В. Потапенко приводит определение термина "единство судебной практики", данного в постановлении Президиума Верховного Суда РФ от 23 марта 2005 г. N 25-ПВ04.

Причем из текста данного постановления можно определить круг лиц, на которых распространяется данное разъяснение:

"Для Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ (курсив авт. - А.С.) нарушением единства судебной практики может считаться вынесение определений, противоречащих постановлениям Пленума Верховного Суда РФ, содержащим разъяснения по вопросам судебной практики; постановлениям Президиума Верховного Суда РФ, определениям Судебной коллегии по гражданским делам, и Кассационной коллегии Верховного Суда РФ по конкретным делам, содержащим толкования норм материального и процессуального права; материалам официально опубликованных Верховным Судом РФ обзоров судебной практики и ответов на возникшие у судов вопросы в применении законодательства".

Данное толкование порождает для судей судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ обязанность соотносить выносимый судебный акт не только с законом, но судебными актами: постановлениями Президиума Верховного Суда РФ, определениями Судебной коллегии по гражданским делам и Кассационной коллегии Верховного Суда РФ по конкретным делам, содержащими толкования норм материального и процессуального права. Причем судья Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ должен будет выверять свое решение не только с судебными актами вышестоящих инстанций, но и судебными актами, вынесенными судьями Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ. Даже если он будет считать, что его коллега неправильно истолковал закон и попытается вынести решение, руководствуясь статьей 120 Конституции РФ, считая, что он подчиняется только Конституции РФ и федеральному закону, то согласно трактовке вышеуказанного постановления Президиума Верховного Суда РФ его решение будет подлежать отмене...

Данное разъяснение Президиума Верховного Суда РФ оставляет открытым вопрос о том, что будет нарушением единства судебной практики для судей первой инстанции. Станут ли для них обязательными определения кассационной инстанции и постановления Президиумов областных судов?

Возникает разумный вопрос: является ли нарушение единства судебной практики новым основанием для отмены решения? Если так, то насколько это согласуется с положениями части 3 ст. 55 Конституции РФ? И насколько законно данное постановление Президиума Верховного Суда РФ? Является оно прецедентом или создает норму права?

Норме права присущи следующие признаки*(6):

а) принята уполномоченными органами государства (законодательными органами);

б) ее действие распространяется на неограниченный круг субъектов;

в) имеет общеобязательный характер;

г) рассчитана на неоднократное применение;

д) в случае ее неисполнения возможно применение принудительных мер.

Теперь рассмотрим цитируемое постановление Президиума ВС РФ с точки зрения соотношения с данными признаками нормы права.

Конституцией РФ (ст. 10, 94, 110, 118) реализован принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную. Причем в соответствии со статьей 94 законодательным органом является Федеральное собрание. А часть 4 ст. 3 запрещает присвоение властных полномочий. То есть из Конституции РФ не следует право судебных органов создавать нормы права.

Конституционный суд РФ в определении от 19 февраля 2004 г. N 103-О, оценив полномочия Президиума Верховного суда РФ, пришел к следующему суждению: "...Постановление Президиума Верховного Суда Российской Федерации не является по своему назначению и содержанию разъяснением и не подпадает под признак "официального и иного толкования", которое в соответствии с частью второй статьи 74 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" оценивается наряду с буквальным смыслом рассматриваемого акта Конституционным Судом Российской Федерации при принятии решения по делу. Правом давать разъяснения по вопросам судебной практики Президиум Верховного Суда Российской Федерации не наделен законом...".

Круг действия постановления Президиума Верховного Суда РФ от 23 марта 2005 г. N 25-ПВ04 ограничен в самом постановлении указанием о том, что оно имеет предназначение для судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ. То есть опять же имеет место несоответствие признаку нормы права.

Насчет общеобязательности постановления Президиума Верховного Суда РФ от 23 марта 2005 г. N 25-ПВ04 думается следующее: сама направленность на определенный круг (судебную коллегию по гражданским делам Верховного Суда РФ) говорит о том, что данное постановление, даже если было бы обязательным, не имело бы общеобязательного характера. Тем более что в силу статьи 120 Конституции РФ судьи подчинены только Конституции РФ и закону. Обязателен для судьи закон, а не постановления Президиума ВС РФ.

Несоблюдение правовой позиции, изложенной в постановлении Президиума ВС РФ, не является основанием для отмены судебных актов и не может быть положено в обоснование судебного решения. В пункте 4 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 19 декабря 2003 г. N 23 "О судебном решении" разъяснено: "Суду также следует учитывать:

а) постановления Конституционного Суда Российской Федерации о толковании положений Конституции Российской Федерации, подлежащих применению в данном деле, и о признании соответствующими либо не соответствующими Конституции Российской Федерации нормативных правовых актов, перечисленных в пунктах "а", "б", "в" части 2 и в части 4 статьи 125 Конституции Российской Федерации, на которых стороны основывают свои требования или возражения;

б) постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации, принятые на основании статьи 126 Конституции Российской Федерации и содержащие разъяснения вопросов, возникших в судебной практике при применении норм материального или процессуального права, подлежащих применению в данном деле;

в) постановления Европейского Суда по правам человека, в которых дано толкование положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод, подлежащих применению в данном деле".

Пленум Верховного Суда РФ в данном постановлении не дал никаких разъяснений о необходимости учитывать постановления Президиума Верховного Суда РФ при вынесении решений.

Объективно "норма права", содержащаяся в постановлении Президиума ВС РФ, не может существовать вне нормы права, содержащейся в данном случае в части 3 ст. 377 ГПК РФ, поэтому неоднократность применения как признак нормы права также не может быть в полной мере применена к постановлению Президиума Верховного Суда РФ.

На основании вышеизложенного можно констатировать: постановления Президиума Верховного Суда РФ не обладают признаками, присущими норме права.

В качестве аргумента для признания нормативности решений Верховного Суда РФ С.В. Потапенко приводит следующее: "Официальное опубликование этих решений является одним из признаков их нормативности".

Публикация всех судебных решений была бы правильным ответом на вызовы времени. И это можно делать в сети Интернет. Безусловно, это сделает правосудие более прозрачным и повысит ответственность судей.

Но сама по себе публикация судебных актов, конечно же, не делает их носящими нормативный характер. Тем более что публикуются не все судебные акты, а, как указано в статье С.В. Потапенко, лишь "наиболее актуальные судебные постановления, носящие прецедентный характер". Отсюда можно предположить, что не все судебные постановления носят прецедентный характер. И что есть кто-то, определяющий по неизвестному публике принципу, что будет опубликовано, а что нет (т.е. придавать "нормативность" судебному постановлению или нет). И это лицо, санкционировавшее публикацию "прецедента", остается неизвестным, как и мотивы его действий. Что порождает возможность умножения судебных ошибок, а также открывает двери для судебного произвола.

Даже официальная публикация постановлений Президиума ВС РФ не может превратить постановление Президиума Верховного Суда РФ в писаное право.

Весьма энергично о неписаном праве отзывался английский философ, экономист, юрист Иеремия Бентам: "Неписаное право, право по сути своей неопределенное, не имеющее ни начала, ни конца, пригодное разве для управления стадом и не достойное человека. При нем судья является законодателем, но таким, все законы которого индивидуальны и неизбежно создаются только ex post facto (задним числом): законы его пишутся кровью тех, для кого они предназначаются"*(7).

Считаю, что прав В.Ф. Яковлев, отметивший, что, несмотря на возрастание регулятивной роли судебной практики, ее использование в качестве дополнительного источника права формально невозможно, поскольку Россия является страной континентального позитивного права*(8).

Нельзя не прислушаться к словам И.А. Покровского писавшего еще в 1917 г.: "Если теория свободного судейского правотворения заключает в себе органическую и неустранимую опасность судейского произвола, если она самую неопределенность и неясность права возводит в принцип, она, очевидно, идет вразрез с интересами развивающейся человеческой личности. Эта последняя может мириться со многими ограничениями своей свободы, если они установлены законом и если они ясны, она не может мириться с зависимостью от чьего бы то ни было произвола, хотя бы самого доброжелательного. Стремление к строгой законности составляет такую же непременную черту развивающегося гражданского права, как и развивающегося права публичного, и никакой судейский "трансперсонализм" этого стремления подавить не сможет"*(9).

Причина, названная в качестве придания нормативности судебным постановлениям Верховного Суда РФ (выполнение стабилизирующей функции, создающей уверенность в справедливости и надежности законов, объективности и предсказуемости правосудия), является весьма уважительной.

Было бы идеально, если бы в каждом суде принимались правильные и законные решения, тогда не было бы разброса практики. Вполне понятно желание Верховного Суда РФ, осуществляющего в предусмотренных федеральным законом процессуальных формах судебный надзор над деятельностью судов общей юрисдикции, жестко ограничить нижестоящие суды от неправильного применения законов, указывая им образец применения права. Однако вряд ли возможно создать такой образец для каждого случая.

И все же, устанавливая жесткий образец применения права для нижестоящего суда, Верховный Суд РФ не решает проблему законности решений нижестоящих судов. Поскольку тем самым снижается ответственность нижестоящих судов за правильное толкование норм права. Имеется в виду позитивная ответственность, которая проявляется в способности самостоятельно выполнять свою работу так, как должно.

В области управления любой руководитель знает, что если делать работу за подчиненного, тот через некоторое время будет считать это должным, и практически будет не работать, а приносить работу руководителю, снимая таким образом с себя ответственность за эту работу и перекладывая ее на руководителя.

Последствия этого в области правосудия лучше всего показать, процитировав профессора Г.Ф. Шершеневича: "Судебная практика рабски ловит каждое замечание кассационного департамента, старается согласовать свою деятельность со взглядами сената. Эта масса решений, нарастающая с каждым годом, все крепче и крепче опутывает наш суд, который как лев, запутавшийся в сетях, бессильно подчиняется своей участи, отказывается от борьбы и живет разумом высшей инстанции. В настоящее время вся задача практика заключается в том, чтобы подыскать кассационное решение на данный случай. Борьба перед судом ведется не силою логики, не знанием соотношения конструкции института и системы права, не искусством тонкого толкования законов, а ссылкою на кассационные решения. Печальную картину представляют теперь судебные заседания, где мы видим, как адвокаты поражают друг друга кассационными решениями, и где торжествует тот, кто нашел более подходящее и притом более позднейшее"*(10).

Против признания за судебной практикой высших судебных органов (Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ) силы закона можно привести тот факт, что судебная практика имеет тенденцию менять свое направление. И это вполне логично, поскольку и высшие судебные инстанции могут ошибаться, и ограничить их в праве исправить ошибку в толковании права было бы неразумно. Исправление ошибки путем изменения своей практики, а не настаивание на ней снова и снова, делает честь высшим органам судебной власти и является вполне приемлемым, пока решения обязательны только по делам, по которым они вынесены.

В случае же придания решениям высших судебных инстанций силы закона любое изменение судебной практики было бы равнозначно изменению закона. Причем данное изменение, даже ухудшающее положение тяжущихся, было бы обязательным для всех дел, рассмотрение которых было начато, и еще не окончено. Кстати, вопрос точного определения момента окончания рассмотрения дел весьма сложен при существующей многоступенчатой надзорной системе, существующей в Гражданском процессуальном кодексе РФ. Европейский суд по правам человека в деле "Денисов против Российской Федерации" от 6 мая 2004 г. (жалоба N 33408/03) проанализировал процедуру надзора по новому ГПК РФ и сделал следующий вывод: процедура судебного надзора, как только она запущена, может стать неопределенной. Следовательно, если ее считать средством правовой защиты, которое нужно исчерпать, то созданная надзорной процедурой неопределенность сделает бессмысленным правило шестимесячного срока. "В этих обстоятельствах Суд считает, что надзорная жалоба сродни жалобе о повторном слушании дела и аналогична средствам правовой защиты, которые не должны обычно быть приняты во внимание как средство правовой защиты по статье 35 § 1 Конвенции. Суд не находит никаких особых обстоятельств, которые могли бы оправдать другой вывод". Тем самым, по мнению ЕСПЧ, окончательным решением является постановление кассационной инстанции. А закон, ухудшающий положение, в соответствии с общеправовым принципом не может иметь обратной силы.

Е.А. Васьковский в книге "Курс гражданского процесса" также затронул данный вопрос*(11): "Признание решений третьей инстанции обязательными для всех судов чрезвычайно неблагоприятно отражается на деятельности низших судов, лишая их всякой самостоятельности и приучая к пассивному подчинению разъяснениям третьей инстанции. Совсем не то наблюдается в западной Европе. Во Франции суды второй инстанции нередко отступают от разъяснений кассационного суда, и их упорное неподчинение не раз побуждало кассационный суд пересматривать свои разъяснения и отказываться от высказанных взглядов. Такую же самостоятельность суждений проявляют германские суды. Известный процессуалист профессор Штейн свидетельствует, что... изучая ...из года в год судебные решения низших и средних инстанций, он именно из них получает правильные сведения об основоположениях действующего права. Если бы мы, продолжает он, когда-либо должны были устранить всю совокупность наших судей от научного и духовного участия в развитии и усовершенствовании нашего права, то это привело бы к застою, регрессу, невознаградимому уменьшению духовной производительности. И когда Адикес жалуется, что у нас низшие суды могут оспаривать решения имперского суда, то я говорю: слава Богу, что наши суды настолько самостоятельны, что подчиняются решениям имперского суда только тогда, когда его мотивы убедительны, и что они высказывают свои убеждения даже тогда, когда знают, что наивысший авторитет другого мнения. Противоречие не остается без внимания. Наш имперский суд к счастью, обладает мужеством через несколько лет заявлять, что он ошибся, и он отказывается от прежнего решения. Он не связывает себя, как английские высшие суды, он идет вперед, и низшие суды помогают ему; происходит взаимное оплодотворение между высшей и низшей инстанциями, и было бы грубой ошибкой прекратить его".

Можно было бы приводить много различных доводов касательно нормативного характера актов Верховного Суда РФ, но, на мой взгляд, никак нельзя отрицать положительное влияние на всю судебную систему, оказываемое разъяснениями Пленума Верховного Суда РФ. Более того, многие разъяснения давно ожидаются обществом. В частности, совместное постановление Пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ о подведомственности споров, которое могло бы действительно обеспечить единообразие в разрешении гражданских споров. Данное постановление двух высших судебных органов, осуществляющих судебный надзор при разрешении гражданских дел в рамках гражданского судопроизводства (ст. 118 Конституции РФ), имело бы огромный интерпретационный авторитет. И одного этого авторитета было бы достаточно, чтобы уменьшить количество злоупотреблений и споров о подведомственности.

Хотя, конечно, при обнаружении дефектов в тексте закона, правильней было бы воспользоваться законодательной инициативой.

С.В. Потапенко в своей статье делает весьма неожиданный вывод: "...Определения Конституционного Суда РФ - это не решения суда по существу спора, поэтому высказанные в них правовые позиции не могут рассматриваться в качестве источников права и не носят обязательный характер для судов, разрешающих конкретные споры".

В качестве краткого комментария к данному выводу просто напомню, что постановление Президиума Верховного Суда РФ от 23 марта 2005 г. N 25-ПВ04, которым автор цитируемой статьи обосновывал признание судебного нормотворчества Верховного Суда РФ, также не является решением по существу спора. В нем так же как и в определениях Конституционного Суда РФ решался вопрос о приемлемости дела для рассмотрения. Поэтому, на мой взгляд, аргументация С.В. Потапенко для неприменения правовых позиций Конституционного Суда РФ, выраженных в определениях, не может быть признана убедительной. Тем более что сам Конституционный Суд РФ в своих постановлениях ссылается на свои правовые позиции, выраженные и в определениях.

Но в то же время зачастую суды поступают именно так, как указал в своей статье С.В. Потапенко: используют правовые позиции Конституционного Суда РФ в своих решениях только в случаях, когда это соответствует их собственным взглядам, и игнорируют их, когда правовая позиция Конституционного Суда РФ, изложенная в определении, не совпадает со взглядами судьи. Что, конечно же, не добавляет правовой определенности для граждан и не способствует единству судебной практики.

Эту проблему можно разрешить различными способами: внесением изменения в законодательство, выражением правовой позиции по данному вопросу в постановлении Конституционного Суда РФ, внесением дополнений в постановление Пленума Верховного суда РФ от 19 декабря 2003 г. N 23 "О судебном решении".

Так или иначе, в данный вопрос должна быть внесена определенность, что дало бы большую уверенность в справедливости и надежности законов, объективности и предсказуемости правосудия.

А.Р. Султанов,

судья Третейского энергетического суда,

член Ассоциации по улучшению жизни и образования

"Законодательство и экономика", N 11, ноябрь 2007 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) "Судебное решение должно приниматься за истину".

*(2) Постановления Конституционного Суда РФ от 25 апреля 1995 г. по делу о проверке конституционности частей первой и второй статьи 54 Жилищного кодекса РСФСР, от 15 июля 1999 г. по делу о проверке конституционности отдельных положений Закона РСФСР "О Государственной налоговой службе РСФСР", Законов Российской Федерации "Об основах налоговой системы в Российской Федерации" и "О федеральных органах налоговой полиции", от 11 ноября 2003 г. по делу о проверке конституционности положений пункта 2 статьи 81 Закона Челябинской области "О бюджетном устройстве и бюджетном процессе в Челябинской области".

*(3) Письмо Секретариата Конституционного суда РФ от 29 сентября 2005 г. N 9655.

*(4) Постановление Европейского суда по правам человека от 2 октября 2003 г.

*(5) http://www.nknk.ru/pdf/2005/ks2.pdf.

*(6) Загайнова С.К. Судебный прецедент: проблемы правоприменения. - М.: Норма, 2002. С. 153. Далее также использован метод сопоставления и некоторые аргументы из указанной книги.

*(7) Цит. по: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. - М.: Статут, 2003. С. 106.

*(8) Цит. по: Рогожин Н. Судебная практика и ее роль в правовом регулировании предпринимательской деятельности. - М.: Волтерс Клувер, 2004.

*(9) Покровский И.А. Указ. соч. С. 107.

*(10) Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. - М., 1893. С. 235, 236.

*(11) Васьковский Е.А. Курс гражданского процесса. - М., 1913. С. 216-218.