Неклассические теории договора (договор-обещание, дискретные, реляционные и сетевые договоры) в контексте новой редакции ГК России (А.Е. Кирпичев, журнал "Законы России: опыт, анализ, практика", N 2, февраль 2016 г.)

Неклассические теории договора (договор-обещание, дискретные, реляционные и сетевые договоры) в контексте новой редакции ГК России

А.Е. Кирпичев,

кандидат юридических наук,

доцент кафедры гражданского права

Российского государственного университета правосудия

Журнал "Законы России: опыт, анализ, практика", N 2, февраль 2016 г., с. 51-58.

Реформа обязательственного права, с одной стороны, явилась итогом продолжительных научных дискуссий и, таким образом, является воплощением определенных достижений правовой науки, но с другой - как и любое масштабное изменение позитивного права требует осмысления не только на практическом, но и на теоретическом уровне и, следовательно, является отправной точкой для новых исследований. В этой связи может быть уместным обращение к набирающим популярность среди зарубежных ученых так называемым неклассическим концепциям, которые могут дать объяснение ряду новелл обязательственного права. Кроме того, речь должна идти не о рецепции зарубежной доктрины, а о сопоставлении концепций иностранных ученых с идеями отечественных исследователей. Только это позволит предположить перспективы правоприменительной практики и толкования новелл обязательственного права российскими судами.

Появление так называемых неклассических теорий договора в западной правовой мысли было связано с объективным разочарованием в либертарной идеологии свободного рынка и его основы - свободного договора. Как известно, англо-американское обязательственное право не является единым, распадаясь на договорное право (contract law) и деликтное право (tort law)*(1). Иски в рамках первого и второго конкурируют между собой, при этом степень свободы (диспозитивности) в договорном праве существенно выше, чем в деликтном (императивном по своей сути). Конкуренция подобных исков известна и современному российскому праву. Так, комментируя соотношение гл. 59 ГК РФ и Закона "О защите прав потребителей"*(2), Верховный Суд Российской Федерации указал, что "в случае причинения вреда вследствие недостатков товара (работы, услуги) законодатель допускает конкуренцию договорного и деликтного исков, оставляя право выбора правового основания иска за гражданином - потребителем"*(3). Либертарное правопонимание предполагало, что экономически сторонам выгоднее дерегулирование, присущее договорному праву, однако, по мнению Г. Гилмора (G. Gilmore) - одного из ученых, провозгласивших "смерть договора" (обоснование этой идеи содержится в одноименной книге Г. Гилмора, впервые изданной в 1974 г.), договорное право поглощается деликтным правом*(4), одной из причин чего является несостоятельность экономической либеральной теории laissez-faire*(5), а проявлением - неспособность набирающей популярность и в российской юриспруденции*(6) юридической теории встречного предоставления (consideration) объяснить объективно имеющиеся отношения*(7), из-за чего отношения, основанные на соглашении сторон, суды вынуждены рассматривать как деликты*(8), неосновательное обогащение или хотя бы как квази-договоры*(9). Современный исследователь Х. Коллинз (H. Collins) приводит показательные примеры "смерти договора" - ситуаций, когда предприниматели сознательно заключают договор, не признаваемый таковым с юридической точки зрения, т.е. не обеспечиваемый судебной защитой и правовыми санкциями, к таким случаям относятся, в частности, запрещенные антимонопольным законодательством соглашения или (до их признания законодательством) рамочные договоры*(10). Впрочем, утверждение о смерти договора достаточно быстро сменилось "более оптимистичным" утверждением о пересмотре свободы договора. Возрастание публичного регулирования, объективная необходимость императивной защиты прав потребителей в договорных отношениях, развитие технического регулирования и все большее вмешательство государства в экономику в западных странах символично отражены в названии впервые изданной в 1979 г. книги другого классика договорного права - П.С. Атья (P.S. Atiyah): "Взлет и падение свободы договора" (The rise and fall of freedom of contract). П.С. Атья указывает на названные проблемы, а также на проблемы влияния договоров на третьих лиц*(11) и декларирует необходимость построения новой теории договора*(12).

Следует отметить, что дальнейшее экономическое развитие привело к появлению и поддержке со стороны государства идеологии дерегулирования, в том числе и за счет расширения свободы, что нашло отражение в ироничном названии коллективной монографии 1999 г. под редакцией Ф. Бакли (F. Buckley) - "Падение и взлет свободы договора" (The fall and rise of freedom of contract), в которой свобода договора вновь превозносится как ценность и демонстрируются ее новые грани: свобода выбора применимого права (юрисдикции)*(13), применение договора в ранее подверженных лишь публичному регулированию областях, например при зонировании земель*(14). Тем не менее призыв, который сформулировал П.С. Атья, о необходимости новой теории договора нашел отклик в юридическом сообществе и привел к формированию ряда теорий договоров, именуемых неклассическими или неоклассическими.

Наиболее известной в нашей стране неклассической теорией договора является концепция договора-обещания*(15). В целостном виде данная теория сформулирована в работе Ч. Фрида (Ch. Fried) "Договор как обещание" (Contract as a Promise), изданной в 1980 г. Ч. Фрид в предисловии ко второму изданию 2015 г. пишет, что одной из целей написания его работы было противостояние с кантианских позиций набиравшему силу движению экономического анализа права (law and economics), которое в настоящее время приобретает все больше сторонников и в России*(16), в его утилитаризме*(17). Свои идеи Ч. Фрид основывает на мысли философа Д. Юма (по справедливому замечанию П.Д. Баренбойма, остающемуся практически неизвестным в России*(18)) о том, что обязательность договора - это признак цивилизованного общества*(19). Теория договора-обещания хотя и противостоит идее договора как соглашения, консенсуса, тем не менее не ограничивает заключение договора одной стадией - офертой. По мнению Ч. Фрида, сама моральная сторона состоит в том, что обещание должно быть принято, следовательно, необходим акцепт*(20). Большое значение эта теория имеет для понимания принципа добросовестности. Ч. Фрид приводит три примера, один из которых является известным прецедентом Obde vs. Schlemeyer (продавец продал дом, зараженный термитами, о наличии которых покупатель не поинтересовался), а два - теоретическими: нефтяная компания предположила наличие нефти на участке, который затем купила у фермера по среднерыночной цене для такой земли, не предупредив его (дело I); либо небольшая венчурная компания предположила наличие нефти на участке и купила его у крупной компании, занимающейся природными ресурсами, не предупредив о своих изысканиях (дело II). Если реальный прецедент является известным примером злоупотребления и здесь мораль противостоит даже обещанию (ведь покупатель заплатил обещанную им цену), то в случае с придуманными Ч. Фридом ситуациями "моральная интуиция" показывает наличие злоупотребления (дело I) и его отсутствие (дело II). Для понятия предпринимательского обязательства важны размышления Ч. Фрида о деле II: интуитивный ответ отличается "не потому, что обе стороны сделки - юридические лица или потому, что мы испытываем сентиментальные сопереживания интересам фермера. Благосостояние сторон также не важно. В конце концов, фермер мог быть очень богат...", интуитивный ответ основывается на предположении знания, возможности доступа к информации. Впрочем, однозначного ответа Ч. Фрид не дает, уточняя, что нефтяная компания тратит средства и, рискуя, в результате получает эту информацию, а фермер не несет какого-либо риска и ничего не инвестирует в исследования*(21). Ценность своей теории в послесловии, написанном через 35 лет после первого издания, Ч. Фрид видит в том, что в отличие от экономического анализа права основание договорного права на морали позволяет заполнять пробелы (gaps) в договорах, например, когда стороны не определили размеры санкций за нарушение договора*(22), П.С. Атийя, Г. Гилмор обвиняются Ч. Фридом в "марксистски-окрашенном" правовом реализме (типе правопонимания, во многом отрицающем ценность правовой доктрины в пользу решений конкретных судей), в то время как теория договора-обещания отстаивает моральную ценность классической договорной доктрины*(23).

Совершенно иначе относится к классической теории концепция реляционных (и их антонима - дискретных) договоров. Впервые проблема непрерывного, реляционного договора была сформулирована Й. Макнилом (I. Macneil), который предположил, что долгосрочные отношения между сторонами обменных отношений неверно делить на изолированные (дискретные) договоры, например, лицо, приобретающее регулярно один и тот же товар у одного и того же предпринимателя, не согласовывает все условия заново, а ожидает, что трансакция пройдет экономически так же, как и всегда, т.е. речь идет о едином реляционном договоре*(24). Критики Й. Макнила указывают на то, что согласно его теории есть объективно существующие "общественные" договоры, лишь части (фрагменты) признаются правом и имеют юридическую силу*(25). Однако сам автор теории в своих последних работах настаивал на ее ценности в силу того, что он позволяет оценивать договоры исходя из контекста*(26). Сторонники теории также указывают на ее ценность для понимания потребительских договоров присоединения*(27).

Показательна конструктивная критика этой теории Х. Коллинзом, согласно которому договор имеет три аспекта: часть предпринимательских отношений (business relations), экономическая сделка (транзакция) и договор как средство саморегулирования отношений, только последний аспект является собственно-юридическим, а реляционный договор относится к первому аспекту, а дискретный - ко второму*(28). Впрочем, подобное толкование не объясняет, когда два неюридических аспекта имеют правовое значение. Отметим, что Верховный Суд РФ различает в некоторых случаях экономические трансакции и договоры. Так, по одному из дел суд указал, что "оспариваемые внутрибанковские проводки являются не более, чем техническими действиями по изменению числовых значений на счетах клиентов"*(29).

В то же время позиция Х. Коллинза справедливо акцентирует внимание на том, что реляционные договоры важны для предпринимательских отношений, возможно, это одна из многочисленных черт, отличающих предпринимательские договоры от непредпринимательских, неоднократно выделявшихся в литературе*(30).

Как и теория реляционного (и его парного понятия - дискретного) договора теория сетевого договора исходит из того, что договоры не следует изолировать один от другого, они образуют единую социальную систему, т.е. сеть. Данная концепция сформулирована немецким ученым Г. Тойбнером (G. Teubner), который в свою очередь основывается на идеях известного социолога Н. Лумана, рассматривавшего общество как совокупность не индивидуумов, а коммуникаций, а право - как подсистему общества. Теория Н. Лумана может быть использована для решения ряда вопросов договорного права*(31), и Г. Тойбнер основывает на ней идеи о взаимном влиянии договоров как элементов сети, о влиянии договоров на третьих лиц*(32). Следует отметить, что сам Н. Луман, называя договор "одним из величайших достижений социальной истории", полагал его ценность именно в том, что он "создает специфическое различие" для его сторон, "оставаясь безразличным к остальным"*(33), т.е. все-таки не внешний эффект является сущностной чертой договора, скорее он является исключением. Примечательно, что Х. Коллинз, считающий трансакцию одним из аспектов договора, во многом основывается на теории Г. Тойнберга, который в свою очередь основывается на социологической концепции Н. Лумана, при этом последний разделял экономическую и правовую системы общества, считая несовпадающими понятия экономической трансакции и частноправового договора*(34) (в этом позиция Н. Лумана совпадает с процитированной выше позицией Верховного Суда РФ). Поэтому и сетевой договор должен рассматриваться не как экономическое, а как юридическое явление, связи между договорами должны иметь юридическую природу.

Концепция сетевого договора стала единственным теоретическим основанием для обоснования появления в европейском праве категории взаимосвязанных договоров*(35), в отечественной юриспруденции данная категория известна под названием сложной структуры договорных связей или сложного обязательства, даже юристы, отрицающие существование единого сложного обязательства, например, между перевозчиком, грузоотправителем и грузополучателем, признают усложнение структуры договорных связей, которое должно быть признано и отражено в правовом регулировании*(36). Сам Г. Тойбнер использует свою концепцию для объяснения, например, роли экспертов в формировании условий договоров*(37), что для отечественной науки может быть интересно при анализе положений об обязательной независимой оценке или об обязательном проведении экспертизы исполнения контракта по ст.ст. 41 и 94 Закона о контрактной системе*(38).

Рассмотрим через призму названных концепций ряд положений общей части ГК РФ об обязательствах и договорах.

Концепция договора как обещания объясняет не только роль одной из сторон в порядке заключения договора, но и правила ст. 434.1 ГК РФ о переговорах при заключении договора. Введенная для установления преддоговорной ответственности (culpa in contrahendo) данная статья ставит перед практикой несколько важных вопросов, один из которых: как определить момент, когда переговоры сторон получили такое юридическое значение, что их прерывание может быть расценено как правонарушение, за которое должно следовать наступление гражданско-правовой ответственности. С точки зрения теории договора-обещания, обязанность исполнения договора является производной от моральной обязанности исполнения обещаний. При этом если речь идет об обещании, касающемся гражданско-правового договора, то исполнение данной обязанности включается в сферу регулирования не только морали, но и права. Соответственно, для определения момента, когда переговоры приобрели правовое значение, необходимо определить, в какой момент сторона, допустившая злоупотребление при их ведении, совершила обещание, на исполнение которого вправе была рассчитывать другая сторона. В качестве такого обещания, как представляется, можно расценивать предоставление информации о порядке исполнения будущего обязательства (например, обещание исполнить его в определенный срок при указанных условиях) и нельзя расценивать информацию об исполнении ранее возникших обязательств (например, о сроках исполнения обязательства).

С концепцией договора-обещания связаны и положения о договоре присоединения: одна из сторон (чаще всего предприниматель) разрабатывает условия договора и обещает его взаимовыгодное (в противном случае он был бы недействителен по п. 3 ст. 179 ГК РФ) исполнение. Вторая сторона полагается на добросовестность обещания, и именно с этим связаны предусмотренные законодательством последствия злоупотреблений. Однако, как мы писали ранее, договор присоединения связывает не только его стороны, он также связывает всех контрагентов лица по подобным договорам*(39) (экономическое признание этой связи, в частности, проявляется при так называемых отзывах автомобилей или других технических устройств их производителями при обнаружении недостатков в товаре, переданном одному из потребителей, а юридическое - в институте коллективных исков).

Статья 319.1 новой редакции ГК РФ оперирует термином "однородные требования", ранее использовавшимся лишь в одной статье общих положений обязательственного права - ст. 410.

В соответствии с названной нормой если у должника имеются однородные обязательства перед кредитором и исполненного недостаточно для погашения их всех, то исполненное засчитывается в счет обязательства, указанного должником при исполнении или без промедления после исполнения. Если же должник не отказал, то очередность исполнения определяется по трем правилам: 1) преимущество исполнения обязательств, не имеющих обеспечения; 2) преимущество исполнения обязательства, срок наступления которого наступает раньше; 3) преимущество исполнения обязательства, возникшего ранее других (если обязательства не имеют срока исполнения). Если все три правила не позволили определить, к какому обязательству относить исполнение (сроки исполнения обязательств предусмотрены и наступили одновременно, либо, хотя этот случай прямо не указан в ГК РФ, сроки исполнения обязательств не были предусмотрены и обязательства возникли одновременно), то исполненное засчитывается пропорционально в погашение всех однородных требований.

Теория реляционного договора непосредственно связана с предпринимательской деятельностью, когда отдельный договор рассматривается лишь как часть "предпринимательских отношений" (business relations), поэтому закономерно его применение к одним из положений общей части обязательственного права об "обязательствах, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности".

В соответствии с п. 1 ст. 361 ГК РФ в договоре поручительства, поручителем по которому является лицо, осуществляющее предпринимательскую деятельность, может быть указано, что поручительство обеспечивает все существующие и (или) будущие обязательства должника перед кредитором в пределах определенной суммы. Таким образом, поручительство предпринимателя может обеспечивать не только одно отдельное обязательство (дискретный договор), а все договоры, опосредующие единые экономические отношения двух сторон. Следует отметить, что российский законодатель устанавливает в такой ситуации обязательное требование о статусе предпринимателя только для поручителя, а не для сторон обеспечиваемых им договоров. Однако сама суть наличия системы однородных обязательств между сторонами предполагает, что по крайней мере одна из них является профессиональным участником оборота, на профессиональной основе исполняющей подобные обязательства, т.е. предпринимателем*(40).

Традиционная формулировка п. 2 ст. 431 ГК РФ о толковании договора, лишь реакционно изменившаяся в рамках реформы гражданского законодательств, также содержит элементы теории реляционного договора. Законодателем установлено, что для установления действительной воли сторон принимается во внимание "практика, установившаяся во взаимных отношениях сторон", т.е. для толкования условий договора могут приниматься во внимание содержание и практика исполнения ранее существовавших между ними договоров (которые, очевидно, должны быть однородно толкуемыми).

Идея реляционного договора объясняет и взаимосвязь между рамочным договором и заключенными между его сторонами отдельными договорами (ст. 429.1 ГК РФ), между соглашением о предоставлении опционного договора и подлежащим заключению на его основании договором (ст. 429.2 ГК РФ), между предварительным договором и основным договором (ст. 429 ГК РФ). При этом становится ясной разница между рамочным и абонентским договором: в первом случае законодатель разделяет рамочный договор и каждый договор, заключаемые на его основании его сторонами, как юридически самостоятельные связи (т.е. подчеркивается дискретность, чем объясняется и правило п. 2 ст. 429.1 ГК РФ о приоритете условий отдельных договоров перед условиями рамочного), а во втором случае все долгосрочные отношения сторон объединяются в один договор, который без введения данной нормы в ГК РФ можно было бы расчленить на отдельные отношения (т.е., по общему правилу, дискретности законодатель целенаправленно противопоставляет реляционность абонентского договора).

Сетевая теория договора нашла свое отражение в п. 4 ст. 346 ГК РФ, в соответствии с которой в случае обращения залогодержателем взыскания на заложенное имущество не только вещные права, но и право, возникающее из договора аренды, иные права, возникающие из сделок по предоставлению имущества во владение или в пользование, которые предоставлены залогодателем третьим лицам без согласия залогодержателя, прекращаются с момента вступления в законную силу решения суда об обращении взыскания на заложенное имущество или, если требование залогодержателя удовлетворяется без обращения в суд (во внесудебном порядке), с момента возникновения права собственности на заложенное имущество у его приобретателя при условии, что приобретатель не согласится с сохранением указанных прав. Таким образом, залогодержатель наделяется правом прекращения обязательственных прав между залогодателем и третьими лицами. По отношению к таким обязательствам сам залогодержатель является третьим лицом. Представляет интерес вопрос о том, является ли прекращение права аренды в данном случае синонимом прекращения обязательства, возникшего из договора аренды? В случае если такое право было прекращено на основании решения суда, данный вопрос может быть решен путем применения положений п. 1 ст. 417 ГК РФ о прекращении обязательств в силу акта государственного органа, однако в доктрине и судебной практике считается, что "юридическая невозможность исполнения" должна возникнуть после возникновения самого прекращаемого обязательства*(41). Предшествующее поведение залогодателя должно дифференцироваться в зависимости от того, имел ли он право в конкретном случае передавать имущество по договору во владение и (или) пользование третьего лица без согласия залогодержателя. Если такого согласия не требовалось (п. 3 ст. 346 ГК РФ), то, действительно, имеет место прекращение обязательства на основании акта государственного органа. Если же согласие залогодержателя требовалось и не было получено залогодателем, то обязательство не может прекратиться по этому основанию, так как юридическая невозможность существовала до возникновения обязательства. В случае если требование залогодержателя удовлетворяется во внесудебном порядке, то правовая судьба обязательства также зависит от того, требовалось ли его неполученное согласие на заключение договора: если оно не требовалось, то обязательство прекращается невозможностью исполнения, если же нет - обязательство сохраняется и залогодатель по отношению к своему контрагенту становится лицом, нарушившим обязательство. В любом случае прекращение обязательства по инициативе залогодержателя, не являющегося стороной соответствующего договора о передаче прав владения и (или) пользования имуществом залога, не согласуется с классической теорией договорного правоотношения как связи двух лиц. Эта связь становится элементом более сложной социальной "сетевой" связи, в связи с чем законом лицо, не являющееся стороной правоотношения, наделяется правом инициировать его прекращение.

Сеть договоров может создаваться и в ситуации, если в результате неисполнения обязательства одной из сторон другая была вынуждена заключить аналогичный договор с другим лицом. Новая редакция ГК РФ обобщает подобные ситуации в п. 1 ст. 393.1, устанавливая, что в случае, если неисполнение или ненадлежащее исполнение должником договора повлекло его досрочное прекращение и кредитор заключил взамен его аналогичный договор, кредитор вправе потребовать от должника возмещения убытков в виде разницы между ценой, установленной в прекращенном договоре, и ценой на сопоставимые товары, работы или услуги по условиям договора, заключенного взамен прекращенного договора. Термин "аналогичный договор" в данном случае означает, как представляется, аналогичный предмет (объект) договора (например, поставка не поставленного или недопоставленного товара третьим лицом, выполнение работ или устранение недостатков в работе подрядчика третьим лицом). При этом первоначальный договор и аналогичный договор образуют сеть договоров, связанных объектом и целью общей стороны.

Подводя итог, следует отметить, что так называемые неклассические теории опровергают не классическое понимание консенсуального договора как соглашения, а скорее попытки оторвать договор от морали, экономики либо, наоборот, свести его только к выражению экономической транзакции. Договорные отношения являются неотъемлемой частью системы социальных связей. С развитием социальной системы развивается и договор, он приобретает "внешний эффект", оказывается связанным с иными договорами. Теория обязательственного права влияет на развитие правового регулирования договорных обязательств, но и само развитие правового регулирования, и особенно правоприменения, должно отражаться на теории договорных обязательств. В противном случае участники оборота, в особенности предприниматели, будут вынуждены заключать соглашения, не имеющие юридической силы, а правоприменитель будет вынужден, игнорируя их, рассматривать отношения сторон спора как неосновательное обогащение. В то же время только сбалансированная доктрина может остановить правоприменителя от признания договоров, пусть экономически целесообразных, но не соответствующих базовым принципам права и нормам морали.

Библиографический список

1. Баренбойм П.Д. Три века одиночества правовых идей Давида Юма // Право и экономика. 2011. N 9.

2. Бекленищева И.В. Гражданско-правовой договор: классическая традиция и современные тенденции. М.: Статут, 2006.

3. Илюшина М.Н. Модернизация концептуальных основ правового регулирования договорных отношений в сфере предпринимательской деятельности в проекте ГК РФ // Предпринимательское право. 2013. N 3.

4. Илюшина М.Н. Особенности правовой природы обязательственных отношений с участием предпринимателей в свете концепции совершенствования гражданского законодательства // Предпринимательское право. Приложение "Бизнес и право в России и за рубежом". 2010. N 3.

5. Карапетов А.Г. Экономические основания принципа свободы договора // Вестник гражданского права. 2012. N 3.

6. Кирпичев А.Е. Безвозмездность договора в гражданском праве // Российское правосудие. 2015. N 10 (114).

7. Кирпичев А.Е. Категория взаимосвязанных договоров в российском и европейском праве // Гражданское право. 2014. N 2.

8. Кирпичев А.Е. Конструкция договора присоединения // Юстиция. 2015. N 1.

9. Кирпичев А.Е. Соотношение понятий "потребительский договор" и "обязательство, связанное с осуществлением предпринимательской деятельности": проблемы теории и правоприменения // Мировой судья. 2014. N 1.

10. Кулаков В.В. Прекращение обязательств по гражданскому законодательству России: монография. М.: РГУП, 2015.

11. Кулаков В.В. Сложные обязательства в гражданском праве: дис. ... докт. юрид. наук. М., 2011.

12. Кулаков В.В. Состав и структура сложного обязательства: монография. М.: РАП, 2011.

13. Курочкин С.А. Экономический анализ права как перспективный метод поиска решений актуальных проблем юриспруденции (на примере гражданского судопроизводства) // Российский юридический журнал. 2013. N 2.

14. Подузова Е.Б. Особенности возмещения убытков за нарушение организующего договора в свете англосаксонской концепции встречного предоставления // Гражданское право. 2015. N 3.

15. Филиппова С.Ю. Реформирование гражданского законодательства об обязательствах в сфере предпринимательской деятельности: Гражданский оборот - место для экспериментов? // Право и бизнес: сборник статей I ежегодной международной научно-практической конференции, приуроченной к 80-летию со дня рождения профессора В.С. Мартемьянова / М.Ю. Абрамкина, М.Г. Абрамова, А.А. Алпатов и др.; под ред. И.В. Ершовой. М.: Юрист, 2012.

16. Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. Oxford, 1985.

17. Barnett R.E. Conflcting Visions: A Critique of Ian Macneil's Relational theory of Contract // Virginia Law Review. 1992. N 78.

18. Collins H. Regulating Contracts. Oxford, 2005.

19. Fried Ch. Contract as a Promise: A Theory of Contractual Obligation. Oxford, 2015.

20. Gilmore G. The Death of Contract. Ohio, 1995.

21. Kobayashi B.H., Ribstein L.E. Contract and Jurisdictional Freedom // Fall and Rise of Freedom of Contract / еd. by F.H. Buckley. Duke University Press, 1999.

22. Leib E.J. What is the Relational Theory of Consumer Form Contract? // Revisiting the Contract Scholarship of Stewart Macaulay: On the Empirical and Lyrical / еd. by J. Braucher, J. Kidwell, W.C. Whitford. Oxford, 2013.

23. Luhman N. Law as a Social System. Oxford, 2008.

24. Macneil I. Contract: Adjustment of Long-term Economic Relations under Classical, Neoclassical, and Relational Contract Law// Northwestern University Law Review. 1978. N 72.

25. Macneil I. Reflections on Relational Contract Theory after a Neoclassical Seminar//Implicit Dimensions of Contract: Discrete, Relational and Network Contracts / еd. by D. Campbell, H. Collins, J. Wightman. Oxford, 2003.

26. Nelson R.H. Zoning by Private Contract. Fall and Rise of Freedom of Contract / еd. by F.H. Buckley. Duke University Press, 1999.

27. Teubner G. Expertise as Social Institution: Internalising Third Parties into the Contract // Implicit Dimensions of Contract: Discrete, Relational and Network Contracts / еd. by D. Campbell, H. Collins, J. Wightman. Oxford, 2003.

28. Teubner G. Networks as Connected Contracts. Oxford, 2011.

------------------------------------------------------------------------

*(1) Кулаков В.В. Сложные обязательства в гражданском праве: дис. ... докт. юрид. наук. М., 2011. С. 141.

*(2) Закон РФ от 7 февраля 1992 г. N 2300-1 "О защите прав потребителей" // СЗ РФ. 1996. N 3. Ст. 140.

*(3) Определение СК по гражданским делам Верховного Суда РФ от 22 сентября 2015 г. N 66-КГ15-10.

*(4) Gilmore G. The Death of Contract. Ohio, 1995. P. 95.

*(5) Ibid. P. 104.

*(6) См.: Подузова Е.Б. Особенности возмещения убытков за нарушение организующего договора в свете англосаксонской концепции встречного предоставления // Гражданское право. 2015. N 3. С. 15-18.

*(7) Gilmore G. Op. cit. P. 84.

*(8) Ibid. P. 91.

*(9) Gilmore G. Op. cit. P. 96-97.

*(10) Collins H. Regulating Contracts. Oxford, 2005. P. 108-111.

*(11) Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. Oxford, 1985. P. 693, 697, 703.

*(12) Ibid. P. 778-779.

*(13) Kobayashi B.H., Ribstein L.E. Contract and Jurisdictional Freedom // Fall and Rise of Freedom of Contract / cd. by F.H. Buckley. Duke University Press, 1999. P. 325.

*(14) Nelson R.H. Zoning by Private Contract. Fall and Rise of Freedom of Contract / еd. by F.H. Buckley. Duke University Press, 1999. P. 158.

*(15) См.: Бекленищева И.В. Гражданско-правовой договор: классическая традиция и современные тенденции. М.: Статут, 2006. С. 120 и далее.

*(16) См.: Курочкин С.А. Экономический анализ права как перспективный метод поиска решений актуальных проблем юриспруденции (на примере гражданского судопроизводства) // Российский юридический журнал. 2013. N 2. С. 166-175; Карапетов А.Г. Экономические основания принципа свободы договора // Вестник гражданского права. 2012. N 3. С. 66-154.

*(17) Fried Ch. Contract as a Promise: A Theory of Contractual Obligation. Oxford, 2015. P. XIII.

*(18) См.: Баренбойм П.Д. Три века одиночества правовых идей Давида Юма // Право и экономика. 2011. N 9. С. 55-58.

*(19) Fried Ch. Op. cit. P. 1.

*(20) Ibid. P. 43.

*(21) Ibid. P. 78-82.

*(22) Ibid. P. 146.

*(23) Ibid. P. 137.

*(24) Macneil I. Contract: Adjustment of Long-term Economic Relations under Classical, Neoclassical, and Relational Contract Law // Northwestern University Law Review. 1978. N 72. P. 854.

*(25) Barnett R.E. Conflcting Visions: A Critique of Ian Macneil's Relational theory of Contract // Virginia Law Review. 1992. N 78.

*(26) Macneil I. Reflections on Relational Contract Theory after a Neo-classical Seminar // Implicit Dimensions of Contract: Discrete, Relational and Network Contracts / ad. by D. Campbell, H. Collins, J. Wightman. Oxford, 2003. P. 217.

*(27) Leib E.J. What is the Relational Theory of Consumer Form Contract? // Revisiting the Contract Scholarship of Stewart Macaulay: On the Empirical and Lyrical / ed. by J. Braucher, J. Kidwell, W.C. Whitford. Oxford, 2013. P. 259-262.

*(28) Collins H. Op. cit. P. 128, 140-143.

*(29) Определение Верховного Суда РФ от 16 сентября 2015 г. N 306-ЭС15-8369(4).

*(30) См.: Илюшина М.Н. Особенности правовой природы обязательственных отношений с участием предпринимателей в свете концепции совершенствования гражданского законодательства // Предпринимательское право. Приложение "Бизнес и право в России и за рубежом". 2010. N 3. С. 35-39; Илюшина М.Н. Модернизация концептуальных основ правового регулирования договорных отношений в сфере предпринимательской деятельности в проекте ГК РФ // Предпринимательское право. 2013. N 3. С. 52-55; Филиппова С.Ю. Реформирование гражданского законодательства об обязательствах в сфере предпринимательской деятельности: Гражданский оборот - место для экспериментов? // Право и бизнес: сборник статей 1 ежегодной международной научно-практической конференции, приуроченной к 80-летию со дня рождения профессора В.С. Мартемьянова / М.Ю. Абрамкина, М.Г. Абрамова, А.А. Алпатов и др.; под ред. И.В. Ершовой. М.: Юрист, 2012.

*(31) См.: Кирпичев А.Е. Безвозмездность договора в гражданском праве // Российское правосудие. 2015. 2015. N 10 (114). С. 22-29.

*(32) Teubner G. Networks as Connected Contracts. Oxford, P. 107, 213, 250.

*(33) Luhman N. Law as a Social System. Oxford, 2008. P. 395-396.

*(34) Ibid. P. 393.

*(35) См.: Кирпичев А.Е. Категория взаимосвязанных договоров в российском и европейском праве // Гражданское право. 2014. N 2. С. 40-43.

*(36) См.: Кулаков В.В. Состав и структура сложного обязательства: монография. М.: РАП, 2011. С. 161 и далее.

*(37) Teubner G. Expertise as Social Institution: Internalising Third Parties into the Contract // Implicit Dimensions of Contract: Discrete, Relational and Network Contracts / еd. by D. Campbell, H. Collins, J. Wightman. Oxford, 2003. P. 333-364.

*(38) Федеральный закон от 5 апреля 2013 г. N 44-ФЗ "О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд" // СЗ РФ. 2013. N 14. Ст. 1652.

*(39) См.: Кирпичев А.Е. Конструкция договора присоединения // Юстиция. 2015. N 1. С. 84-90.

*(40) См.: Кирпичев А.Е. Соотношение понятий "потребительский договор" и "обязательство, связанное с осуществлением предпринимательской деятельности": проблемы теории и правоприменения // Мировой судья. 2014. N 1. С. 20-24.

*(41) См.: Кулаков В.В. Прекращение обязательств по гражданскому законодательству России: монография. М.: РГУП, 2015. С. 138.