Акты судебных органов в системе источников российского уголовного права (А.В. Денисова, "Законодательство", N 3, март 2014 г.)

Акты судебных органов в системе источников российского уголовного права

Своеобразие каждой отрасли права в числе прочего отражается в наличии собственных специфических формально-юридических источников права. В теории права под ними принято понимать определенные внешние формы установления и выражения правовых норм; формы выражения воли, придающие тем или иным правилам значение норм права; формы существования юридических норм*(1).

В науке уголовного права источниками данной отрасли права признаются явления правовой действительности, облеченные в определенную форму, признаваемые государством, содержащие уголовно-правовые нормы либо их элементы, которые регулируют уголовно-правовые отношения в Российской Федерации и относятся к ее правовой системе; внешние формы выражения уголовно-правовых норм, т.е. правовые акты, содержащие уголовно-правовые нормы или нормативные предписания, входящие в состав уголовно-правовых норм*(2).

Длительное время в отечественной уголовно-правовой науке считалось, что уголовно-правовые нормы могут быть выражены только в уголовном законе, а сам Уголовный кодекс РФ объявлялся единственным источником уголовного права. Однако в современной специальной литературе указывается на множественность видов источников уголовного права, помимо уголовного законодательства к ним относят и решения высших судебных инстанций (в том числе международных)*(3). Особого внимания среди них заслуживают постановления Европейского суда по правам человека (далее - ЕСПЧ).

Современные реалии свидетельствуют о существенном влиянии процессов глобализации, интеграции и миграции населения на все сферы общественной жизни, в том числе на правовые явления. Поэтому правовую действительность Российской Федерации в последние годы во многом определяют нормы международного права, содержащиеся и в международных договорах, и в правовых актах международных судебных органов*(4). В данном случае речь идет не о решениях международных судов как правоприменительных актах, констатирующих факт нарушения норм международного права и определяющих санкции в виде компенсации потерпевшему, а о принципиальных решениях международных судебных инстанций, содержащих так называемые правовые позиции, на основании которых и вершится международное правосудие. Такие решения могут или даже должны использоваться в процессе правоприменительной деятельности на территории России. Сказанное касается прежде всего правовых позиций ЕСПЧ, обязательность которых закреплена в ст. 1 Федерального закона от 30 марта 1998 г. N 54 "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней"*(5).

Отметим, что для Российской Федерации обязательными являются решения ЕСПЧ, принятые при рассмотрении дел в связи с предполагаемыми нарушениями нашей страной своих обязательств, вытекающих из Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция). Согласно п. 11 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5-П "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации", "постановления в отношении Российской Федерации, принятые окончательно, являются обязательными для всех органов государственной власти Российской Федерации, в том числе и для судов"*(6). Более того, в действующем уголовно-процессуальном законодательстве Российской Федерации специально закреплено положение, согласно которому установленное ЕСПЧ нарушение положений Конвенции при рассмотрении судом Российской Федерации уголовного дела следует считать новым обстоятельством, являющимся основанием для возобновления производства (п. 2 ч. 4 ст. 413 Уголовно-процессуального кодекса РФ).

Судьба остальных решений ЕСПЧ (не касающихся Российской Федерации) четко не определена ни в Конвенции, ни в российском законе о ее ратификации, ни в отечественной правовой науке. Зарубежная доктрина в основном признает тенденцию формального следования непричастных государств принятым ЕСПЧ решениям*(7). В тексте упомянутого постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. сказано, что применение российскими судами Конвенции должно осуществляться с учетом практики ЕСПЧ во избежание любого нарушения Конвенции*(8). По мнению ряда исследователей, резолютивная часть решения ЕСПЧ обязательна только для конкретного государства - участника Совета Европы, а правовые позиции, положенные в основу этого решения, имеют обязательное значение и для других государств, не участвующих в деле*(9). В 2013 г. Верховный Суд РФ разъяснил, что для эффективной защиты прав и свобод человека российские суды должны обязательно учитывать правовые позиции ЕСПЧ, изложенные в ставших окончательными постановлениях, принятых в отношении других государств - участников Конвенции. При этом правовая позиция учитывается судом, если обстоятельства рассматриваемого им дела являются аналогичными обстоятельствам, ставшим предметом анализа и выводов ЕСПЧ*(10).

Представляется, что если речь идет о постановлении, которое вынесено в отношении другого государства, то такие положения российскому суду действительно следует учитывать, так как это может помочь избежать нарушений, которые уже были предметом рассмотрения и по которым уже сформулированы правовые позиции ЕСПЧ в отношении других государств. Однако, по нашему мнению, учет соответствующих решений ЕСПЧ и их применение в российской судебной практике - не одно и то же. Эти понятия обозначают два разных подхода к использованию правовых позиций ЕСПЧ в отечественной правоприменительной деятельности. Если учет осуществляется в рамках правового воздействия (все государства - участники Конвенции в силу добросовестности исполнения международных обязательств, не дожидаясь соответствующей реакции жертв нарушений Конвенции и решения ЕСПЧ, могут исправить правовые ситуации, не соответствующие положениям Конвенции и правовым позициям ЕСПЧ), то применение соответствующих решений однозначно происходит в процессе правового регулирования общественных отношений. Более того, при принятии соответствующих решений ЕСПЧ исходит из того, что каждый правовой акт будет активно использоваться в национальных правовых системах стран - участниц процесса, а значит, постановления ЕСПЧ, принятые в отношении Российской Федерации, могут быть признаны источниками российского права.

Не все исследователи согласны с этим тезисом, так как в российском законодательстве прямо не обозначено место постановлений ЕСПЧ в национальной правовой системе, не прописана степень их обязательности, нет прямого указания на их юридическую силу в части соотношения с конституционными нормами Российской Федерации. В отечественной правовой науке сформировалось устойчивое негативное отношение к возможности признания актов судебного правотворчества источниками российского права. Поэтому проблема определения места и роли постановлений ЕСПЧ в Российской Федерации до сих пор остается довольно острой и дискуссионной.

Так, по мнению Н.В. Витрука, дела, рассмотренные ЕСПЧ, являются индивидуальными с точки зрения фактических обстоятельств дела и их правовой квалификации с позиций национального права, что по существу исключает автоматическое использование решения ЕСПЧ по конкретному делу в координатах других национально-правовых систем*(11).

Е.А. Ершова и В.В. Ершов считают, что ЕСПЧ не является правотворческим органом и вправе лишь толковать Конвенцию, поэтому отечественные суды должны руководствоваться соответствующими пунктами Конвенции с учетом их обязательного для российских судов толкования, предложенного ЕСПЧ*(12).

Однако исследователи отмечают, что в современном праве фактически преобладают правовые позиции Европейского суда, выраженные в его решениях по конкретным делам, а не нормы Конвенции*(13). Связывается это с тем, что Конвенция применяется уже более 50 лет, ее текст, вполне типичный для любой современной декларации прав, никогда не сможет дать точных ответов на все вопросы, связанные с защитой прав человека в Европе. Приспособиться к меняющейся социально-политической действительности и отвечать на все новые возникающие вопросы позволяют постановления, принимаемые ЕСПЧ в результате рассмотрения конкретных обращений заявителей. В своих постановлениях и решениях ЕСПЧ неоднократно отмечал, что "Конвенция не является застывшим правовым актом, она открыта для толкования в свете сегодняшнего дня", "предмет и цель Конвенции как правового акта, обеспечивающего защиту прав человека, требует, чтобы ее нормы толковались и применялись таким образом, чтобы сделать ее гарантии эффективными и реальными"*(14).

И зарубежные, и российские исследователи отмечают, что решения ЕСПЧ не только толкуют Конвенцию, но и развивают, дополняют ее новыми нормами, которые становятся ее неотъемлемой частью. Например, в решении по делу Soering v. United Kingdom ЕСПЧ указал: "Вряд ли соответствовало бы основополагающим ценностям Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а именно "общему наследию политических традиций и идеалов, уважению свободы и верховенства права", о которых говорится в преамбуле, если бы государства-участники выдавали преступника, скрывающегося от правосудия, другому государству, заведомо зная о последствиях, имея веские основания полагать, что он может быть подвергнут пыткам, каким бы жестоким ни было преступление, в котором он обвиняется. Экстрадиция при таких обстоятельствах, хотя об этом и не говорится в... ст. 3 Конвенции, явно вступала бы в противоречие с духом и очевидным смыслом этой статьи, и это подразумеваемое обстоятельство распространяется на случаи, когда скрывающийся от правосудия преступник столкнулся бы в государстве, которому он будет выдан, с реальным риском стать жертвой бесчеловечного или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания, запрещаемых в соответствии с данной статьей"*(15).

В процитированном решении ЕСПЧ, по сути, сформулирована новая норма, дополняющая содержание Конвенции исходя из ее духа и из основополагающих ценностей, перечисленных в преамбуле, но не в самом тексте данного международно-правового акта. Поэтому некоторые постановления ЕСПЧ следует признать нормативно-интерпретационными актами, ибо они содержат новые нормы и правила, выработанные в результате судебного правотворчества и предназначенные для урегулирования определенного вида общественных отношений.

Такие новые нормы и правила не надо путать с более емким понятием правовых позиций ЕСПЧ, под которыми следует понимать совокупность правовых аргументов, определенную мотивировку, раскрывающие смысл Конвенции, наполняющие конкретным содержанием ее отдельные предписания и выступающие правовым основанием итоговых решений ЕСПЧ. Представляется, что в некоторых правовых позициях содержатся новые правовые представления и выводы общего характера ЕСПЧ, т.е. нормы и правила, предназначенные для урегулирования определенного вида общественных отношений и возникающие как результат толкования и выявления смысла положений Конвенции. Именно такие постановления ЕСПЧ, содержащие правовые позиции с новыми нормами и правилами, именуются принципиальными решениями первого уровня, или наивысшей степени значимости*(16).

В связи со сказанным отметим, что в базе решений ЕСПЧ (HUDOC) применительно к каждому постановлению указана степень его значимости. Всего существуют три степени значимости. Любое постановление ЕСПЧ обязательно отнесено к одной из этих трех категорий, что отражается в официальной судебной статистике*(17).

По официальным данным ЕСПЧ, при принятии абсолютного большинства постановлений судьи ограничиваются применением сложившейся практики ЕСПЧ; и такие постановления, в которых нет ничего нового с точки зрения сложившейся судебной практики ЕСПЧ и применены уже известные правовые позиции суда, относятся к третьей степени значимости. (Importance level 3). При принятии других постановлений судьи не ограничиваются простым применением сложившейся практики ЕСПЧ, хотя и не вносят значительного вклада в ее развитие. Это постановления второй степени значимости (Importance level 2). Меньше всего принимается постановлений, вносящих значительный вклад в развитие, уточнение или изменение судебной практики ЕСПЧ; именно в этих решениях первой степени значимости (Importance level 1) и формулируются правовые позиции с новыми нормами и правилами, именно их и следует признавать формально-юридическими источниками права, в том числе внутригосударственного.

Отметим, что в России продолжается поиск оптимальной модели взаимодействия систем внутригосударственного и международного права в национальном механизме правового регулирования. Так, согласно позиции Конституционного Суда РФ решения ЕСПЧ в той части, в какой они исходя из общепризнанных принципов и норм международного права дают толкование закрепленных в Конвенции прав и свобод, являются составной частью российской правовой системы*(18). В постановлении от 26 февраля 2010 г. N 4-П Конституционный Суд РФ указал, что не только Конвенция, но и решения ЕСПЧ являются составной частью российской правовой системы, а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права*(19). Таким образом, на территории России правовые позиции ЕСПЧ во многом именно благодаря решениям Конституционного Суда РФ приобретают качества внутригосударственного регулятора общественных отношений, через конституционно-судебное правоприменение и интерпретационную деятельность Конституционного Суда наращивают свой нормативный потенциал.

В специальной литературе высказана точка зрения, согласно которой Россия обязана внести изменения в отечественное уголовное законодательство, если ЕСПЧ своим решением признает, что положения Уголовного кодекса РФ, примененные в уголовном деле, противоречат Конвенции*(20). С это точкой зрения трудно согласиться. Полномочия конвенционно-надзорного характера, имеющиеся у ЕСПЧ, могут быть реализованы лишь попутно, в рамках конкретного дела по оценке правоприменительной практики государства - участника Конвенции. При этом в функции ЕСПЧ не входит рассмотрение соответствия (несоответствия) законодательных или конституционных норм требованиям Конвенции, вследствие чего он не может выносить решение об общем соответствии (несоответствии) норм национального законодательства Конвенции*(21). Задача ЕСПЧ состоит в определении того, привело ли применение национального законодательства к нарушению Конвенции, к ограничению в осуществлении прав, гарантируемых в соответствии с Конвенцией. Суд не уполномочен ни отменять национальные законы, ни тем более давать указания национальному законодателю отменить те положения, которые обжалует заявитель. То есть суверенные государства-участники должны самостоятельно избирать формы и способы устранения выявленных ЕСПЧ нарушений прав и свобод человека и стремиться не допускать повторения подобных случаев.

Изложенное позволяет сделать следующие выводы: в настоящее время национальные правовые системы подвержены интернационализации, поэтому значение постановлений ЕСПЧ с течением времени будет только усиливаться. Те из них, которые вносят значительный вклад в развитие, уточнение или изменение судебной практики ЕСПЧ и содержат правовые позиции с новыми нормами и правилами, следует признавать формально-юридическими источниками права, в том числе внутригосударственного. На территории России постановления ЕСПЧ, принятые в отношении Российской Федерации, являются обязательными для всякого правоприменителя. Постановления ЕСПЧ, которые содержат правовые позиции с новыми нормами и правилами, следует признавать формально-юридическими источниками российского права, в том числе уголовного права. Остальные постановления ЕСПЧ, в том числе принятые без участия России, подлежат обязательному учету российскими правоприменителями в рамках правового воздействиях на общественные отношения, связанные с защитой прав и свобод человека и гражданина, в силу принципа добросовестности исполнения российским государством своих международных обязательств. Однако все указанные постановления ЕСПЧ, независимо от их вида, могут быть признаны составной частью российской правовой системы лишь в той степени, в какой они выражают общепризнанные принципы и нормы международного права и соответствуют Конституции РФ.

Не менее дискуссионен вопрос об отнесении постановлений и иных решений Конституционного Суда РФ к источникам российского уголовного права. Представляется, что для конституционного правоприменения свойственны нормотворческие элементы в силу общего характера конституционных предписаний, нуждающихся в опосредовании более конкретными правилами. Кроме того, решения Конституционного Суда РФ распространяются на все аналогичные случаи судебной практики, они общеобязательны, не подлежат обжалованию, действуют непосредственно и не требуют утверждения или подтверждения со стороны каких-либо органов и должностных лиц.

По общему правилу в случае признания проверяемого акта неконституционным последний с момента вступления в силу соответствующего решения Конституционного Суда РФ утрачивает силу (ст. 79 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации"*(22)), а не считается не имеющим юридической силы вследствие неконституционности. Это означает, что решения Конституционного Суда РФ имеют не констатирующий, а правоустанавливающий характер. Более того, Федеральным конституционным законом "О Конституционном Суде Российской Федерации" предусмотрено, что основанием обращения в данный суд является "обнаружившаяся неопределенность" (ст. 36) в том или ином вопросе. Получается, что Конституционный Суд РФ заведомо "обречен" на творение права и, более того, именно для этого создан*(23).

Нормативность решений Конституционного Суда РФ о проверке конституционности того или иного акта определяется последствиями их принятия: положения акта, признанные неконституционными, утрачивают юридическую силу, т.е. решения Конституционного Суда РФ влекут фактическую отмену юридических норм. Элемент прецедентности выражается в том, что указанные постановления действуют не только в отношении норм, ставших предметом рассмотрения, но и всех аналогичных по содержанию нормативных положений (ст. 87 Федерального конституционного закона "О конституционном Суде Российской Федерации").

Постановления Конституционного Суда РФ о проверке конституционности положений того или иного акта в зависимости от характера принятого решения делятся на правопрекращающие и правоподтверждающие. Первые констатируют неконституционность положений проверяемого акта (что исключает их дальнейшее применение), вторые признают положения проверяемого акта соответствующими Конституции (что устраняет возможные сомнения в их конституционности). Правопрекращающие решения Конституционного Суда РФ, по мнению Н.В. Витрука, содержат специальную правовую норму, а юридическая сила этой нормы равна юридической силе нормы самой Конституции*(24). Конституционный Суд РФ менее категоричен в данном вопросе, по его мнению, "решения, в результате которых неконституционные нормативные акты утрачивают юридическую силу, имеют такую же сферу действия во времени, пространстве и по кругу лиц, как решения нормотворческого органа"*(25).

В последнее время правопрекращающие постановления Конституционного Суда РФ о проверке конституционности положений уголовного закона большинством авторов признаются источником отечественного уголовного права*(26). Принятие соответствующих постановлений Конституционным Судом РФ считается формой негативного правотворчества, так как в случае утраты юридической силы даже одним уголовно-правовым предписанием изменяется содержание системы уголовного права в целом. Так, в результате принятия Конституционным Судом РФ решения по делу М.А. Асламазян существенно изменилось содержание уголовно-правовой нормы о контрабанде: в предмет данного преступления перестали включать денежные средства и иное имущество, которые соответствующий регулятивный закон разрешал ввозить в Российскую Федерацию без письменного декларирования*(27), а впоследствии ст. 188 УК РФ и вовсе была признана утратившей силу.

Решения Конституционного Суда РФ могут быть не только правопрекращающими, но и правоизменяющими. Констатируя невозможность реализации в юридической практике тех или иных правовых предписаний, Конституционный Суд РФ тем самым изменяет существующую систему правовых норм и правоотношений. По меткому выражению Н.С. Бондаря, в таких случаях осуществляется так называемая конституционная "рихтовка" отраслевого законодательства, т.е. доведение его до уровня требований конституционных принципов и ценностей без вторжения в букву закона*(28). Ярким примером такого решения следует признать определение Конституционного Суда РФ от 19 ноября 2009 г. N 1344-О-Р*(29), изменившее предписания УК РФ о смертной казни как наказании, включенном в законодательную систему уголовных наказаний. Согласно п. 6 данного определения Российская Федерация в отношении запрета на вынесение смертных приговоров связана конституционно-правовыми по своей природе обязательствами, вытекающими как из международно-правовых договоров, так и из внутригосударственных правовых актов. Это означает, что в России действует комплексный мораторий на применение смертной казни, который по смыслу составляющих его правовых актов первоначально предполагался в качестве краткосрочного. В течение длительного срока в России сформировались устойчивые гарантии права не быть подвергнутым смертной казни и сложился легитимный конституционно-правовой режим, в рамках которого - с учетом международно-правовой тенденции и обязательств, взятых на себя Российской Федерацией, - происходит необратимый процесс, направленный на отмену смертной казни как исключительной меры наказания. Таким образом, появление надлежащих процессуальных гарантий (введение суда с участием присяжных заседателей на всей территории Российской Федерации) не означает возможности применения смертной казни, в том числе по обвинительному приговору, вынесенному на основании вердикта присяжных заседателей, и в будущем.

По сути определение Конституционного Суда РФ от 19 ноября 2009 г. N 1344-О-Р окончательно изменило систему уголовных наказаний, закрепленных в ст. 44 УК РФ, фактически изъяв оттуда смертную казнь без изменения уголовного законодательства. Более того, оно повлекло за собой окончательное неприменение части санкций статей Особенной части УК РФ, в которых допускается назначение смертной казни. Так, примерно через две недели после вынесения Конституционным Судом РФ указанного определения Пленум Верховного Суда РФ исключил из своего постановления от 27 января 1999 г. N 1 "О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)" указание о возможности применения смертной казни как исключительной меры наказания за совершение особо тяжкого преступления, посягающего на жизнь, при наличии особых обстоятельств, обусловливающих необходимость ее назначения*(30).

В специальной литературе подобные правовые положения, складывающиеся в процессе судебной практики, в том числе в практике Конституционного Суда РФ, получили название постзаконного (реального, актуального) права*(31). Это право актуализирует, одушевляет и гуманизирует правовую действительность посредством адаптации и инновации содержащихся в законах правовых норм применительно к реалиям современных общественных отношений за счет восполнения ограниченных возможностей законодательных предписаний и их коррекции решениями Конституционного Суда РФ, приводящей к точной настройке механизмов правового регулирования и исправлению изъянов в содержании нормативно-правовых актов. Таким способом устраняются внутрисистемные и логические противоречия в содержании правовых норм; обеспечивается преемственность и постоянство в национальном праве и восприятие им прогрессивных положений других правовых систем; а также выявляются нежизнеспособные правовые предписания, готовится почва для моделирования и создания будущего законодательства.

Подытоживая сказанное, можно заключить, что решения Конституционного Суда РФ, признающие уголовно-правовую норму не соответствующей Конституции России либо постоянно или временно изменяющие предписания уголовного закона, однозначно следует признать источником отечественного уголовного права.

Что касается возможности отнесения к формально-юридическим источникам российского уголовного права постановлений Пленума Верховного Суда РФ о судебной практике по уголовным делам определенной категории, то, по нашему мнению, их положения по своим правовым характеристикам могут содержать производные уголовно-правовые предписания. Они ориентированы на неопределенный круг лиц, рассчитаны на многократное повторение, содержат новые уголовно-правовые предписания, не известные действующему уголовному законодательству, фактически имеют обязательную силу для правоприменителей, участвуют совместно с уголовным законом в регулировании соответствующих общественных отношений (собственно говоря, ради этого они и принимаются), реально используются в судебно-следственной практике (ссылками на соответствующие разъяснения Верховного Суда РФ, как и на статьи уголовного закона, мотивируются решения в процессуальных документах). Все это свидетельствует о том, что постановления Пленума Верховного Суда РФ обладают всеми признаками правового акта нормативного характера и являются дополнительным источником отечественного уголовного права.

Дополнительный характер этого источника российского уголовного права означает, что разъяснения Пленума Верховного Суда РФ подчинены уголовному закону, не могут ему противоречить и не могут самостоятельно (помимо УК РФ) регулировать общественные отношения в сфере борьбы с преступностью. Кроме того, в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ не могут быть сформулированы новые уголовно-правовые запреты, не может быть установлена преступность и наказуемость деяний. Высшая судебная инстанция в принципе не вправе изменять и объем уголовной репрессии в отрыве от УК РФ, однако на практике в указанных правовых актах не только разъясняется смысл тех или иных статей уголовного законодательства, но и происходит дополнение, развитие, изменение соответствующих предписаний УК РФ, которое может как улучшать, так и ухудшать положение лиц, совершивших преступления, что еще раз подтверждает нормативный характер соответствующих разъяснений.

В отличие от постановлений Пленума Верховного Суда РФ, решения высшей судебной инстанции страны по конкретным уголовным делам не обладают нормативными свойствами, относятся к индивидуально определенным уголовно-правовым отношениям (наличие которых как раз и констатируется в рамках рассматриваемого уголовного дела) и функционально не предназначены для регулирования иных общественных отношений, при этом весьма зависимы от субъективных факторов. Таким образом, можно заключить, что индивидуально определенные решения Верховного Суда РФ по конкретным уголовным делам не следует причислять к формально-юридическим источникам российского уголовного права.

Подытоживая анализ актов органов судебной власти как формально-юридических источников отечественного уголовного права, можно прийти к выводу, что решения ЕСПЧ, Конституционного Суда РФ и содержащиеся в них правовые позиции, как, впрочем, и разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, выгодно отличаются от актов законотворчества своей несомненной актуальностью, оперативностью и ориентацией на нужды правоприменителей и населения в целом. В этом смысле судебная практика указанных судебных инстанций, откликаясь на потребности сегодняшнего дня, обеспечивает последовательное развитие права и адекватную реакцию на те проблемы, которые возникли в сфере противодействия преступности. Такими качествами далеко не всегда обладают принимаемые законодательные акты, по меньшей мере в силу длительности законотворческой процедуры, а также ее отстраненности от правоприменительной практики. Поэтому указанные акты судебного правотворчества могут быть признаны дополнительными формально-юридическими источниками российского уголовного права, ибо они не только фактически регулируют общественные отношения в сфере борьбы с преступностью, но и при принятии были функционально предназначены для этого. Их специфические особенности заключаются в том, что они, как правило, связаны с конкретизацией, развитием и дополнением существующих уголовно-правовых норм и восполнением некоторых пробелов в уголовном законодательстве; они принимаются на основании действующих правовых норм и принципов и в определенной степени ограничены национальным уголовным законодательством.

Список литературы

1. Барнашов А.М. О применении Конституционным Судом Российской Федерации общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации // Российский ежегодник международного права. СПб., 2006.

2. Бибик О.Н. Источники уголовного права Российской Федерации. СПб., 2006.

3. Бондарь Н.С. Конвенционная юрисдикция Европейского суда по правам человека в соотношении с компетенцией Конституционного Суда РФ // Журнал российского права. 2006. N 6.

4. Бондарь Н.С. Нормативно-доктринальная природа решений Конституционного Суда РФ как источников права // Журнал российского права. 2007. N 4.

5. Вильдхабер Л. Место Европейского суда по правам человека в европейском конституционном ландшафте // Конституционное правосудие на рубеже веков: Материалы международной конференции, посвященной 10-летию Конституционного Суда Российской Федерации. М., 2002.

6. Витрук Н.В. О некоторых особенностях использования решений Европейского суда по правам человека в практике Конституционного Суда Российской Федерации и иных судов // Антология научной мысли: К 10-летию Российской академии правосудия: Сборник статей / Отв. ред. В.В. Ершов, Н.А. Тузов. М., 2008.

7. Витрук Н.В. Правовые позиции Конституционного Суда РФ: понятие, природа, юридическая сила и значение // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 1999. N 3.

8. Волосюк П.В. Значение решений Европейского суда по правам человека в уголовном праве России: Дис ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2007.

9. Ершова Е.А., Ершов В.В. Прецеденты толкования Европейского суда по правам человека // Антология научной мысли: К 10-летию Российской академии правосудия: Сборник статей / Отв. ред. В.В. Ершов, Н.А. Тузов. М., 2008.

10. Керимов Д.А. Философские проблемы права. М., 1972.

11. Кечекьян С.Ф. О понятии источника права // Ученые записки МГУ. Вып. 116. Труды юридического факультета. М., 1946. Кн. 2.

12. Маврин С.П. Правовые позиции Конституционного Суда РФ: природа и место в национальной правовой системе // Журнал конституционного правосудия. 2010. N 6.

13. Мадьярова А.В. Разъяснения Верховного Суда Российской Федерации в механизме уголовно-правового регулирования. СПб., 2002.

14. Мингазов Л.Х. Источники современного международного права (теоретические аспекты проблемы) // Евразийский юридический журнал. 2012. N 1.

15. Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства. М., 1967.

16. Муравский В.А. Право формальное и право реальное // Российский юридический журнал. 2009. N 2.

17. Наумов А.В. Судебный прецедент как источник уголовного права // Российская юстиция. 1994. N 1.

18. Ображиев К.В. Формальные (юридические) источники российского уголовного права. М., 2010.

19. Степченко В.В. Решения Конституционного Суда Российской Федерации в уголовном праве. Владимир, 2007.

20. Ткешелиадзе Г.Т. Судебная практика и уголовный закон. Тбилиси, 1975.

21. Туманов В.А. Европейский суд по правам человека. Очерк организации и деятельности. М.: Норма, 2001.

22. Шаргородский М.Д. Вопросы Общей части уголовного права (законодательство и судебная практика). Л., 1955.

А.В. Денисова,

кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права

и криминологии Самарского государственного университета

"Законодательство", N 3, март 2014 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) См., напр.: Керимов Д.А. Философские проблемы права. М., 1972. С. 218; Мицкевич А.В. Акты высших органов Советского государства. М., 1967. С. 15; Кечекьян С.Ф. О понятии источника права // Ученые записки МГУ. Вып. 116. Труды юридического факультета. М., 1946. Кн. 2. С. 5; Денисов А.И. Теория государства и права. М., 1948. С. 430.

*(2) См., напр.: Бибик О.Н. Источники уголовного права Российской Федерации. СПб., 2006. С. 44; Ображиев К.В. Формальные (юридические) источники российского уголовного права. М., 2010. С. 44.

*(3) См., напр.: Бибик О.Н. Указ. соч. С. 133-157; Наумов А.В. Судебный прецедент как источник уголовного права // Российская юстиция. 1994. N 1. С. 8-11; Ображиев К.В. Указ. соч. С. 137-187; Ткешелиадзе Г.Т. Судебная практика и уголовный закон. Тбилиси, 1975. С. 31-35; Шаргородский М.Д. Вопросы Общей части уголовного права (законодательство и судебная практика). Л., 1955. С. 4.

*(4) См.: Мингазов Л.Х. Источники современного международного права (теоретические аспекты проблемы) // Евразийский юридический журнал. 2012. N 1. С. 30.

*(5) СЗ РФ. 1998. N 14. ст. 1514.

*(6) Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. N 12. С. 6.

*(7) См. об этом: Барнашов А.М. О применении Конституционным Судом Российской Федерации общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации // Российский ежегодник международного права. СПб., 2006. С. 34.

*(8) См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. N 12. С. 6.

*(9) См., напр.: Волосюк П.В. Значение решений Европейского суда по правам человека в уголовном праве России: Дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2007. С. 25-26; Бондарь Н.С. Конвенционная юрисдикция Европейского суда по правам человека в соотношении с компетенцией Конституционного Суда РФ // Журнал российского права. 2006. N 6. С. 117; Ображиев К.В. Указ. соч. С. 154.

*(10) См.: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 июня 2013 г. N 21 "О применении судами общей юрисдикции Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года и Протоколов к ней" // Российская газета. 2013. 5 июля.

*(11) См.: Витрук Н.В. О некоторых особенностях использования решений Европейского суда по правам человека в практике Конституционного Суда Российской Федерации и иных судов // Антология научной мысли: К 10-летию Российской академии правосудия: Сборник статей / Отв. ред. В.В. Ершов, Н.А. Тузов. М., 2008. С. 546.

*(12) См.: Ершова Е.А., Ершов В.В. Прецеденты толкования Европейского суда по правам человека // Там же. С. 602.

*(13) См.: Воронцова И.В., Соловьева Т.В. Постановления Европейского суда по правам человека в гражданском процессе Российской Федерации / Под ред. О.В. Исаенковой. М., 2010. С. 8; Ображиев К.В. Указ. соч. С. 155 и др.

*(14) Цит. по: Туманов В.А. Европейский суд по правам человека. Очерк организации и деятельности. М., 2001. С. 90-91.

*(15) Soering v. United Kingdom. Судебное решение от 7 июля 1989 г. // Европейский суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. М., 2000. Т. 1. С. 641-645.

*(16) См.: Вильдхабер Л. Место Европейского суда по правам человека в европейском конституционном ландшафте // Конституционное правосудие на рубеже веков: Материалы международной конференции, посвященной 10-летию Конституционного Суда Российской Федерации. М., 2002. С. 92-98.

*(17) См.: http://europeancourt.ru/uploads/Statistika_Evropeyskogo_Suda_11.pdf.

*(18) См.: постановление Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2007 г. N 2-П // СЗ РФ. 2007. N 22. ст. 2686.

*(19) СЗ РФ. 2010. N 11. ст. 1255.

*(20) См.: Ображиев К.В. Указ. соч. С. 159.

*(21) См.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. М., 2000. Т. 1. С. 34.

*(22) СЗ РФ. 1994. N 13. ст. 1447.

*(23) См.: Мадьярова А.В. Разъяснения Верховного Суда Российской Федерации в механизме уголовно-правового регулирования. СПб., 2002. С. 260.

*(24) См.: Витрук Н.В. Правовые позиции Конституционного Суда РФ: понятие, природа, юридическая сила и значение // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 1999. N 3. С. 91.

*(25) Постановление Конституционного Суда РФ от 16 июня 1998 г. N 19-П "По делу о толковании отдельных положений статей 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации" // СЗ РФ. 1998. N 25. ст. 2304.

*(26) См., напр.: Наумов А.В. Указ. соч. С. 11; Коняхин В.П. Указ. соч. С. 128; Ображиев К.В. Указ. соч. С. 50; Мадьярова А.В. Указ. соч. С. 257; Степченко В.В. Решения Конституционного Суда Российской Федерации в уголовном праве. Владимир, 2007. С. 156.

*(27) СЗ РФ. 2008. N 24. ст. 2892.

*(28) См.: Бондарь Н.С. Нормативно-доктринальная природа решений Конституционного Суда РФ как источников права // Журнал российского права. 2007. N 4. С. 79.

*(29) Российская газета. 2009. 27 ноября.

*(30) Постановление Пленума Верховного Суда РФ N 27 от 3 декабря 2009 г. "О внесении изменения в постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 года N 1 "О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)" // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2010. N 2. С. 3.

*(31) См.: Маврин С.П. Правовые позиции Конституционного Суда РФ: природа и место в национальной правовой системе // Журнал конституционного правосудия. 2010. N 6. С. 28; Муравский В.А. Право формальное и право реальное // Российский юридический журнал. 2009. N 2. С. 13.