Конвенционная юрисдикция Европейского Суда по правам человека в соотношении с компетенцией Конституционного Суда РФ (Н.С. Бондарь, "Журнал российского права", N 6, июнь 2006 г.)

Конвенционная юрисдикция
Европейского Суда по правам человека
в соотношении с компетенцией Конституционного Суда РФ*(1)

Для европейского конституционализма общепризнанным является тот факт, что принятая в 1950 г. Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод сохраняет характеристики действенного документа, отвечающего современным условиям социально-политической действительности, прежде всего благодаря плотно "обволакивающим" ее решениям Европейского Суда по правам человека. Соответственно, формирующееся на основе данных решений прецедентное право становится составной частью нормативного содержания Европейской конвенции, что имеет принципиальное значение, в том числе при анализе деятельности Европейского Суда в соотношении с компетенцией национальных органов конституционного контроля.

1. О степени обязательности решений Европейского Суда для национального конституционного правосудия: соотношение казуальных и нормативных начал.

Юрисдикция Европейского Суда по правам человека в отношении Российской Федерации и характер принимаемых им решений опосредованы нормами Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также требованиями Конституции РФ и федерального законодательства. Российская Федерация, реализуя суверенные полномочия, подписала и ратифицировала Конвенцию, приняв на себя вытекающие из нее обязательства, в том числе и по выполнению решений Европейского Суда по правам человека. В статье 1 Федерального закона от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней"*(2) прямо установлено, что Российская Федерация в соответствии со ст. 46 Конвенции признает ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации.

Но следует ли из этого, что Российская Федерация признает для себя обязательными все решения Европейского Суда по правам человека? По своему буквальному смыслу данное положение предполагает обязательность для России лишь той части практики Европейского Суда, которая формируется при рассмотрении дел в связи с предполагаемыми нарушениями Российской Федерацией своих конвенционных обязательств. Это в полной мере соотносится с общим принципом связанности судебным решением сторон спора, но не третьих лиц. Что же касается вопроса о значении для национальной правовой системы практики Европейского Суда, сформированной без участия Российской Федерации, то он не получил прямого разрешения в Конвенции и Федеральном законе N 54-ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней" и не имеет однозначной оценки в отечественной научной литературе*(3). При этом в ряде зарубежных исследований высказывается мнение, согласно которому, несмотря на то, что формально решения Европейского Суда не обязательны для неучаствовавших государств, фактически государства следуют сформированной им практике, поскольку контрольные органы Конвенции признают себя связанными прецедентом*(4).

Однако очевидно, что готовность государств - участников Конвенции добровольно следовать практике Европейского Суда по правам человека, сформированной вне связи с рассмотрением дел в отношении соответствующих государств, подчеркивает не общеобязательность и нормативность таких решений конвенционно-судебного органа в рамках конкретного дела, а степень их собственного усмотрения при решении вопроса о признании таких решений Европейского Суда как имеющих для них обязывающий характер.

Не свидетельствует об универсальной обязательности решений Европейского Суда по правам человека и то обстоятельство, что сам конвенционный орган рассматривает себя связанным ранее сформулированными положениями и выводами, приобретшими значение прецедента, поскольку прецедентный характер имеет не все судебное решение целиком, а лишь содержащаяся в нем фундаментальная (основная) правовая позиция (или ряд таких позиций), в которой заключено ядро обоснования разрешения судом новой юридической ситуации. В связи с этим нельзя не отметить и то обстоятельство, что сам Европейский Суд дает поводы для утверждения, что его собственные решения не всегда воспринимаются им как имеющие абсолютное значение прецедентов*(5).

И это несмотря на то, что Европейский Суд признает свои решения, впервые вынесенные по определенной категории дел, значимыми и подлежащими учету при разрешении последующих споров по соответствующим вопросам и зачастую в своих решениях прямо указывает на сформировавшуюся прецедентную практику*(6). Вместе с тем в ряде случаев Европейский Суд полагает необходимым учитывать контекст того или иного своего прецедентного решения и, по существу, не исключает пересмотра ранее сформулированной им позиции при существенном изменении юридически значимых для понимания и оценки сути конкретного дела обстоятельств. Наиболее отчетливо данный подход Европейского Суда проявился в рамках рассмотрения им споров, касающихся коллизии свободы слова и свободы совести и вероисповедания. Так, в своем решении от 20 сентября 1994 г. по делу "Отто Премингер Институт против Австрии" Европейский Суд указал, что, поскольку по смыслу п. 2 ст. 10 Конвенции всякий, кто пользуется предусмотренными в п. 1 данной статьи правами и свободами, берет на себя обязанности и ответственность, в число которых - в контексте религиозных мнений и убеждений - правомерно может быть включена обязанность избегать, по мере возможности, выражений, которые беспричинно оскорбительны для других, являются ущемлением их прав и не привносят в публичные обсуждения ничего, что способствовало бы прогрессу в делах человеческих, постольку по принципиальным соображениям в некоторых демократических обществах может быть сочтено необходимым подвергать санкциям или предотвращать неподобающие нападки на предметы религиозного культа при непременном соблюдении требования, что любые "формальность", "условие", "ограничение" или "санкция" будут соразмерны с преследуемой правомерной целью. Как и в случае с моралью, нельзя выявить единообразное для всей Европы представление о значении религии в обществе; даже внутри одной страны такие представления могут быть различны. По этой причине невозможно прийти к всеохватывающему определению того, что представляет собой допустимое вмешательство в осуществление права на свободу слова там, где такое слово направлено против религиозных чувств других лиц. В связи с этим национальные власти обладают широким полем усмотрения при оценке потребности и степени такого вмешательства.

Таким образом, Европейский Суд прямо указывает на необходимость соотнесения применимого к делу правового подхода с культурной средой соответствующего государства, а также - в случае возможности выделения таковых - с общеевропейскими культурными представлениями. Их изменение потребует от Европейского Суда корректировки и ранее принятых подходов. Более определенно на возможность пересмотреть ранее выработанные позиции Европейский Суд указал в решении от 2 сентября 2003 г. по делу "Гишар против Франции"*(7).

Разрешение же вопроса о значении актов Европейского Суда по правам человека для не участвовавших в конкретном деле государств предполагает уяснение специфики статуса данного конвенционного органа, реализующего двуединую функцию по контролю за соблюдением положений Конвенции посредством установления наличия или отсутствия их нарушения государствами-участниками (правоприменительная функция), с одной стороны, и по толкованию положений Конвенции в рамках каждого конкретного дела (функция толкования) - с другой. Этим предопределяется необходимость учета двуединой юридической природы судебных актов Европейского Суда по правам человека: во-первых, как казуальных решений конкретных дел, находящихся в сфере юрисдикции европейского судебного органа; во-вторых, с точки зрения содержащегося в них официального толкования положений Конвенции, имеющих значение не только для разрешения данного конкретного спора, но и - в силу сложившегося общеевропейского правового обыкновения - прецедентное значение для разрешения последующих аналогичных споров.

Отсюда вытекает, что обязывающее значение решений Европейского Суда как бы раздваивается: по конкретным спорам оно распространяется, по общему правилу, на те государства - участников Конвенции, которые являлись стороной в споре; для иных государств, не участвовавших в деле, решения Европейского Суда по правам человека обязательны лишь в части содержащегося в них официального (нормативного) толкования конвенционных положений, приобретающих значение правовых позиций Европейского Суда. Прецедентно-обязывающая сила таких решений вытекает из того обстоятельства, что толкование международного договора органом, юрисдикция которого признана государствами-участниками, является неотъемлемым элементом юридического содержания договорных норм, которые не могут применяться в отрыве, а тем более вопреки данному толкованию. Именно в таком двойственном качестве - как акты казуального решения споров о соответствии Конвенции действий российских национальных властей и как акты официального (нормативного) толкования конвенционных положений - решения Европейского Суда по правам человека входят в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции РФ в состав правовой системы Российской Федерации.

Такое понимание роли решений Европейского Суда по правам человека в рамках национальной правовой системы подтверждается, в частности, судебной практикой. Так, из п. 11 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5-П "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации"*(8) следует, что выполнение постановлений Европейского Суда по правам человека, касающихся Российской Федерации, предполагает в случае необходимости обязательство со стороны государства принять меры частного характера, направленные на устранение нарушений прав человека, а также меры общего характера (выделено мною. - Н.Б.) с тем, чтобы предупредить повторение подобных нарушений. Суды в пределах своей компетенции должны действовать таким образом, чтобы обеспечить выполнение обязательств государства, вытекающих из участия Российской Федерации в Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

При этом, говоря о вхождении решений Европейского Суда по правам человека в российскую правовую систему, следует учитывать, что из ч. 4 ст. 15 Конституции РФ вытекает, что правовые позиции Европейского Суда как положения конвенционного истолкования имеют большую по отношению к положениям национального законодательства юридическую силу*(9). Вместе с тем обладание такими решениями Европейского Суда большей юридической силой по отношению к федеральным законам оставляет открытым вопрос о их соотношении с нормами Конституции РФ. Принципиальные подходы к его разрешению были сформулированы Конституционным Судом РФ в постановлении от 30 ноября 2000 г. N 15-П*(10). Признав не соответствующими Конституции РФ ряд положений Устава Курской области, регламентирующих, в частности, вопросы государственного контроля за местным самоуправлением, Конституционный Суд РФ указал, что на оценку конституционности оспариваемых норм не влияет то, что некоторые из них, по существу, воспроизводят положения Европейской хартии о местном самоуправлении, устанавливающей минимальные гарантии самостоятельности местного самоуправления; Конституция РФ и федеральные законы закрепляют более высокий, чем это предусмотрено международными обязательствами России, уровень гарантий самостоятельности местного самоуправления, который субъекты Российской Федерации не вправе занижать или ограничивать.

Данная правовая позиция Конституционного Суда РФ имеет универсальный характер и в полной мере применима к правовым позициям Европейского Суда по правам человека. Она предполагает, что, если Конституцией РФ предусмотрен более высокий стандарт гарантирования прав и свобод человека и гражданина, нежели в выявленном Европейским Судом по правам человека смысле конвенционных положений, применению подлежат нормы Конституции РФ и, соответственно, наоборот, если более высокий уровень обеспечения прав и свобод человека и гражданина вытекает из правовой позиции Европейского Суда по правам человека, то она имеет приоритетное значение перед конституционными нормами. Однако эта правовая позиция Конституционного Суда РФ ни в коей мере не может рассматриваться как ставящая под сомнение положение ч. 4 ст. 15 Конституции РФ. Ведь в данном деле речь шла не о соотношении принципов и норм международного права с национальными нормами Российской Федерации, а о конституционной оценке конкретных норм проверяемого закона субъекта РФ, которые произвольно расширяли пределы государственного контроля за деятельностью органов местного самоуправления, допуская, в частности, такой контроль с точки зрения не только законности, но и целесообразности принимаемых решений, что противоречит требованиям Конституции РФ. Справедливости ради следует признать, что такого рода ситуации, когда международные стандарты в области прав человека, уступая Конституции РФ и тем самым дезориентируя законодателя, как бы "провоцируют" его на принятие актов, не "дотягивающих" до конституционных стандартов, носят исключительный характер. Об этом свидетельствует и практика Конституционного Суда РФ, в том числе связанная с использованием решений Европейского Суда по правам человека при проверке конституционности нормативных правовых актов как федерального, так и регионального уровня.

Что же касается характера влияния решений Европейского Суда на практику Конституционного Суда РФ, то это во многом предопределяется особенностями юридической природы конвенционно-толковательных положений, в которых находит свое воплощение специфическая форма реализации Европейским Судом нормоконтрольной функции.

2. Конвенционное истолкование в соотношении с национальным конституционным нормоконтролем.

Рассматривая соотношение конвенционного нормативного толкования с национальным конституционно-судебным нормоконтролем, необходимо, во-первых, определить пределы полномочий Европейского Суда по правам человека, связанные с его вторжением в национально-правовую сферу при рассмотрении конкретных дел, и, во-вторых, выявить значение правовых позиций Европейского Суда по правам человека для Конституционного Суда РФ.

Определяя пределы допустимого вторжения Европейского Суда по правам человека в национально-правовую сферу, следует учитывать, что Европейский Суд по правам человека по своему юридическому статусу, вытекающему из положений Конвенции, является конвенционным органом, реализующим контрольную функцию, которая направлена на обеспечение соответствия национальной публично-властной практики положениям Конвенции. Вместе с тем, реализуя данную функцию, Европейский Суд по правам человека не свободен в выборе форм, методов и средств воздействия на национальные правовые системы с целью достижения стоящих перед ним задач.

Контрольная функция Европейского Суда по правам человека связана с разрешением обоснованных предположений частных лиц о том, что они явились жертвой нарушения одной из Высоких Договаривающихся Сторон их прав, признанных в Конвенции или в Протоколах к ней (ст. 34 Конвенции), что предполагает исследование Судом фактических и юридических обстоятельств, послуживших основанием для обращения заявителя за конвенционной защитой. Следовательно, отвечая на поставленный перед ним в жалобе вопрос, Европейский Суд должен проанализировать конкретную, имевшую место в деле заявителя правоприменительную практику и соотнести ее с вытекающими из конвенционных положений требованиями. Таким образом, именно правоприменительная практика отдельного государства в конкретном деле является объектом контроля Европейского Суда.

Вместе с тем, поскольку правоприменительная практика имеет своим основанием национальное законодательное регулирование соответствующих общественных отношений, постольку, принимая решение по делу, Европейский Суд по правам человека неизбежно реализует и элементы конвенционно-надзорной функции в отношении национального законодательства, выявляя, в частности, нормативные правовые условия, ставшие поводом для оценки конвенционного правонарушения. Об этом свидетельствует и уже упоминавшееся постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5-П, согласно которому исполнение постановлений Европейского Суда по правам человека предполагает, в том числе, противодействие повторению нарушения прав и свобод человека и гражданина, установленных Европейским Судом.

Следует отметить, что соответствующие полномочия Европейского Суда конвенционно-надзорного характера могут быть реализованы лишь "попутно", в рамках конкретного дела по оценке правоприменительной практики государства - участника Конвенции. Напрямую же в функции Европейского Суда, как справедливо отмечается в одном из совместных отдельных мнений судей Европейского Суда Холмбэка, Роденбурга, Росса, Фавра и Бильге по делу де Вильде, Оомс и Версип против Бельгии от 18 июня 1971 г.*(11), не входит рассмотрение in abstracto соответствия законодательных или конституционных норм требованиям Конвенции, вследствие чего он не может выносить решение об общем соответствии норм национального законодательства Конвенции. Задача Европейского Суда состоит в определении того, привело ли применение национального законодательства к нарушению Конвенции, к ограничению в осуществлении прав, гарантируемых в соответствии с Конвенцией. Суд не уполномочен ни отменять национальные законы, ни давать указания национальному законодателю отменить те положения, которые обжалует заявитель. Он на основании толкования Конвенции должен рассмотреть в порядке контроля решения, вынесенные национальным законодателем.

В то же время нельзя не отметить и определенную непоследовательность практики Европейского Суда по этим вопросам. Так, например, Европейским Судом по правам человека была признана приемлемой жалоба Класса и ряда других заявителей из Федеративной Республики Германия, в которой ими обжаловались положения п. 2 ст. 10 Основного закона Германии и Закона от 13 августа 1968 г. (Закон G10) на предмет несоответствия ст. 6 (п. 1), 8 и 13 Конвенции. При этом Суд указал, что "...в принципе для индивидуального заявителя недостаточно утверждать, что само существование закона нарушает его право, установленное Конвенцией; необходимо, чтобы закон был применен с причинением ему вреда. Тем не менее... закон может сам по себе нарушать права отдельных лиц, если они испытывают его действие даже в отсутствие каких-либо конкретных мер по его применению (выделено мною. - Н.Б.)". В решении по делу "Маркс против Бельгии" Суд отметил: "...ст. 25 Конвенции предоставляет лицу право утверждать, что закон нарушает его права, если он подвергается риску быть непосредственным объектом таких нарушений... Именно таковой и является позиция заявительниц. Они возражают против нескольких статей Гражданского кодекса, которые автоматически применялись или применяются по отношению к ним. Утверждая, что эти статьи противоречат Конвенции и Протоколу N 1, заявительницы требуют от Суда не абстрактной оценки внутреннего законодательства, что не соответствовало бы ст. 25 Конвенции".

В то же время, имея в виду - как это видно из приведенных решений Европейского Суда по правам человека - возможность определенного "погружения" Европейского Суда по правам человека при рассмотрении конкретных дел в оценку национального законодательства с точки зрения его соответствия Конвенции, следует обратить внимание на то обстоятельство, что в делах, связанных с оспариванием только национального законодательства, а не конкретных мер, принятых в соответствии или в нарушение требований данного законодательства, Европейский Суд исходит из того, что условием признания жалобы приемлемой может быть в этом случае обращение заявителя в национальный орган конституционного контроля, являющийся эффективным внутригосударственным средством правовой защиты по смыслу ст. 35 Конвенции.

3. Влияние правовых позиций Европейского Суда на практику конституционно-судебного контроля в России.

Воздействие правовых позиций Европейского Суда по правам человека на практику Конституционного Суда РФ различается в зависимости от формы конституционно-судебного нормоконтроля, а также от характера осуществляемых Конституционным Судом РФ полномочий.

3.1. Оценивая влияние решений Европейского Суда по правам человека на практику Конституционного Суда РФ в зависимости от формы осуществляемого Конституционным Судом РФ нормоконтроля - абстрактного или конкретного, - следует заметить, что из 35 решений Конституционного Суда РФ, в которых по состоянию на 1 января 2006 г.*(12) непосредственно использованы правовые позиции Европейского Суда по правам человека либо упоминаются принятые им решения, 33 решения принято Конституционным Судом в порядке конкретного нормоконтроля и 2 - в порядке "совмещенного" нормоконтроля, а именно в результате соединения в одном производстве жалоб граждан и запроса депутатов Государственной Думы.

И это вполне объяснимо, если иметь в виду, что, во-первых, предназначением Европейского Суда является именно защита предусмотренных Конвенцией прав и свобод от нарушений и потому именно в данной области Европейский Суд правомочен устанавливать правовые стандарты, обязывающие Договаривающиеся Стороны. Во-вторых, Европейский Суд является субсидиарным по отношению к национальному, включающему в себя в том числе и конституционно-судебный механизм защиты прав человека. И наконец, в-третьих, определяющим фактором движения дела в рамках конкретного конституционного нормоконтроля являются конституционные права и свободы человека и гражданина, с предполагаемым нарушением которых связано инициирование конституционного судопроизводства и его развитие.

3.2. Влияние правовых позиций Европейского Суда по правам человека на практику Конституционного Суда РФ в зависимости от характера реализуемых им полномочий проявляется, прежде всего, в связи с оценкой конституционности оспариваемых законоположений.

В качестве непосредственного критерия оценки оспариваемых на соответствие Конституции РФ законоположений решения Европейского Суда по правам человека, по общему правилу, не могут использоваться Конституционным Судом РФ. Исходя из ст. 125 Конституции РФ и конкретизирующих ее положений ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации", Конституционный Суд проверяет оспариваемые законы и иные нормативные правовые акты на соответствие именно Конституции РФ, а не общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам Российской Федерации, которые, являясь, как уже было сказано, составной частью российской правовой системы, зачастую лишь опосредованно влияют на формирование правовой позиции Конституционного Суда РФ по делу.

Вместе с тем в отдельных случаях используемые Конституционным Судом РФ для разрешения поставленного вопроса решения Европейского Суда имеют столь существенный вес для конкретного дела, что оказывают во многом определяющее влияние на решение вопроса о конституционности. Так, например, в деле о проверке конституционности положений части второй ст. 170 и части второй ст. 235 Кодекса законов о труде РФ и п. 3 ст. 25 Федерального закона "О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности"*(13) Конституционный Суд РФ оценивал установленный названными законоположениями запрет на увольнение работников, имеющих детей-инвалидов или инвалидов с детства, до достижения ими возраста восемнадцати лет, в случаях совершения ими дисциплинарных проступков, являющихся в соответствии с законом основанием для расторжения с ними трудового договора по инициативе работодателя. Конституционный Суд установил, что данный запрет, по существу, исключает для работодателя возможность доказывать в суде необходимость и обоснованность увольнения таких недобросовестных работников, совершивших дисциплинарный проступок, и тем самым лишает их возможности защищать в судебном порядке свои права и законные интересы, то есть существенно ограничивает конституционное право на судебную защиту. Между тем, как указал Конституционный Суд РФ, из Конституции РФ и международно-правовых актов следует, что правосудие должно отвечать требованиям справедливости и обеспечивать эффективное восстановление в правах, а судебная защита должна быть полной, что предполагает не только возможность для каждого обратиться в суд, но и обязанность суда вынести справедливое и обоснованное решение. Право на универсальную судебную защиту подтверждено Европейским Судом по правам человека, в частности в решениях от 21 февраля 1975 г. по делу "Голдер (Golder) против Соединенного Королевства" и от 27 февраля 1980 г. по делу "Девеер (Deweer) против Бельгии". Исходя из этого, названные нормы были признаны не соответствующими Конституции РФ, в том числе по указанному основанию.

В ряде решений Конституционного Суда РФ конвенционные нормы в их интерпретации Европейским Судом по правам человека использованы не только для обоснования правовой позиции Конституционного Суда РФ по делу, но и вынесены в резолютивную часть решения. Так, в постановлении от 25 января 2001 г. N 1-П по делу о проверке конституционности положения пункта 2 статьи 1070 Гражданского кодекса Российской Федерации (п. 1 резолютивной части)*(14) Конституционный Суд РФ признал не противоречащим Конституции РФ положение, содержащееся в п. 2 ст. 1070 ГК РФ, согласно которому вред, причиненный при осуществлении правосудия, возмещается в случае, если вина судьи установлена приговором суда, вступившим в законную силу, поскольку на основании этого положения подлежит возмещению государством вред, причиненный при осуществлении правосудия посредством гражданского судопроизводства в результате принятия незаконных судебных актов, разрешающих спор по существу. При этом Суд указал, что данное положение в его конституционно-правовом смысле, выявленном в данном постановлении, и во взаимосвязи со ст. 6 и 41 Конвенции по защите прав человека и основных свобод, не может служить основанием для отказа в возмещении государством вреда, причиненного при осуществлении гражданского судопроизводства в иных случаях (а именно, когда спор не разрешается по существу) в результате незаконных действий (или бездействия) суда (судьи), в том числе при нарушении разумных сроков судебного разбирательства, - если вина судьи установлена не приговором суда, а иным соответствующим судебным решением.

В соответствии с данным постановлением Конституционным Судом РФ вынесены решения об отказе в принятии к рассмотрению ряда жалоб граждан, оспаривавших указанные положения Гражданского кодекса, поскольку соответствующий вопрос разрешен в конституционном производстве. Резолютивная часть соответствующих определений также включила в себя нормы Европейской конвенции (определения от 8 февраля 2001 г. N 42-О*(15), от 8 февраля 2001 г. N 43-О*(16)).

В п. 1 резолютивной части постановления от 17 июля 2002 г. N 13-П Конституционный Суд РФ постановил: признать не соответствующими Конституции РФ, ее ст. 15 (ч. 4), 46, 49, 50 (ч. 1), 55 (ч. 3) и 123 (ч. 3), находящиеся в нормативном единстве положения п. 1 и 2 ст. 342, ч. 1 и п. 1 ч. 2 ст. 371, п. 2 ч. 1 ст. 378, ч. 1 ст. 379 и ч. 3 ст. 380 УПК РСФСР, а также п. 1 и 2 ст. 36 Федерального закона "О прокуратуре Российской Федерации" - в части, допускающей пересмотр и отмену в порядке надзора по протесту прокурора вступившего в законную силу оправдательного приговора ввиду односторонности или неполноты расследования или судебного следствия, а также несоответствия выводов суда фактическим обстоятельствам дела в случаях, когда в предшествующем разбирательстве не были допущены нарушения, которые отвечали бы критериям, предусмотренным п. 2 ст. 4 Протокола N 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод*(17).

В постановлении от 11 мая 2005 г. N 5-П по делу о проверке конституционности статьи 405 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации предметом проверки являлась содержащаяся в названной статье УПК Российской Федерации норма, устанавливающая абсолютный запрет на поворот к худшему для осужденного в надзорном порядке. Конституционный Суд РФ разрешил это дело сообразно с постановлением Европейского Суда по правам человека от 20 июля 2004 г. по делу "Никитин против России", в котором Европейским Судом отмечалось, что требования правовой определенности и стабильности не являются абсолютными и не препятствуют возобновлению производства по делу в связи с появлением новых или вновь открывшихся обстоятельств или при обнаружении существенных нарушений, которые были допущены на предыдущих стадиях процесса и привели к неправильному исходу дела*(18).

Признав оспариваемую норму не соответствующей Конституции РФ, Конституционный Суд РФ использовал свое право на восполнение возникающего в результате признания оспариваемого положения неконституционным правового пробела, указав, что впредь до внесения соответствующих изменений и дополнений в уголовно-процессуальное законодательство пересмотр в порядке надзора по жалобе потерпевшего, его представителя и по представлению прокурора обвинительного приговора, а также определения и постановления суда в связи с необходимостью применения уголовного закона о более тяжком преступлении, ввиду мягкости наказания или по иным основаниям, влекущим за собой ухудшение положения осужденного, а также оправдательного приговора либо определения или постановления суда о прекращении уголовного дела, допускается лишь в течение года по вступлении их в законную силу. Непосредственным основанием соответствующей позиции Конституционного Суда РФ - как прямо следует из его решения - явилась позиция Европейского Суда, сформулированная им по уже упомянутому делу "Никитин против России", в соответствии с которой возможность рассмотрения требования о пересмотре оправдательного приговора только в течение одного года с момента вступления его в силу согласуется с требованиями Конвенции о защите прав человека и основных свобод (§ 39, 55 и 56 постановления).

3.3. Чаще всего Конституционный Суд РФ обращается к практике Европейского Суда по правам человека в рамках конституционного истолкования норм текущего законодательства в целях подкрепления своей позиции в процессе уяснения, в частности: нормативного содержания того или иного правового института, его ключевых (универсальных) параметров; нормативного содержания конституционных прав; порядка разрешения коллизий конституционных ценностей, воплощенных в конституционных правах, свободах и иных конституционных институтах; пределов допустимого ограничения конституционных прав.

Так, например, в постановлении от 14 июля 2005 г. N 9-П по делу о проверке конституционности положений статьи 113 Налогового кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданки Г.А. Поляковой и запросом Федерального арбитражного суда Московского округа*(19) Конституционный Суд РФ через практику Европейского Суда раскрыл юридическую природу института давности привлечения к налоговой ответственности. В решении по данному делу он установил, что давность привлечения к налоговой ответственности - институт, общий для правовых систем государств - участников Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Европейский Суд по правам человека рассматривает ее как право, предоставляемое законом лицу, совершившему налоговое правонарушение, не быть преследуемым по истечении определенного срока с момента совершения деяния, с тем чтобы достигалась правовая защищенность и не подвергалось посягательствам право на защиту, которое было бы скомпрометировано, если бы суды выносили решения, основываясь на неполной в силу истекшего времени доказательственной базе (Постановление от 22 июня 2000 г. по делу "Коэм и другие против Бельгии" (Coeme and others v. Belgium).

В постановлении от 27 июня 2000 г. N 11-П по делу о проверке конституционности положений части первой статьи 47 и части второй статьи 51 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.И. Маслова*(20) Конституционный Суд РФ на основе правовых позиций Европейского Суда по правам человека пришел к выводу о том, что нормативное содержание конституционного права обвиняемого на помощь адвоката охватывает собой правомочия обвиняемого и на досудебных стадиях производства по уголовному делу. В постановлении Конституционного Суда отмечается следующее. Рассматривая право обвиняемого на получение помощи адвоката как распространяющееся на досудебные стадии производства (решение от 24 мая 1991 г. по делу Quaranta, Series A, no. 205, para 27; решение от 24 ноября 1993 г. по делу Ymbrioscia, Series А, no. 275, para 36), Европейский Суд по правам человека сформулировал ряд положений, согласно которым отказ задержанному в доступе к адвокату в течение первых часов допросов полицией в ситуации, когда праву на защиту мог быть нанесен невосполнимый ущерб, является - каким бы ни было основание такого отказа - несовместимым с правами обвиняемого, предусмотренными ст. 6 (п. 3с) Конвенции о защите прав человека и основных свобод (решение от 8 февраля 1996 г. по делу Murray, 1996-I, para 66). При этом под обвинением в смысле ст. 6 Конвенции Европейский Суд по правам человека понимает не только официальное уведомление об обвинении, но и иные меры, связанные с подозрением в совершении преступления, которые влекут серьезные последствия или существенным образом сказываются на положении подозреваемого (решение от 27 февраля 1980 г. по делу Deweer, Series A, no. 35, para 44, 46; решение от 15 июля 1982 г. по делу Eckle, Series A, no. 51, para 73; решение от 10 декабря 1982 г. по делу Foti, Series A, no. 56, para 52), то есть считает необходимым исходить из содержательного, а не формального понимания обвинения.

В этом же ряду находятся касающиеся проблем права собственности, имущественных прав граждан постановления от 30 июля 2001 г. N 13-П по делу о проверке конституционности положений подп. 7 п. 1 ст. 7, п. 1 ст. 77 и п. 1 ст. 81 Федерального закона "Об исполнительном производстве"*(21), от 16 мая 2000 г. N 8-П по делу о проверке конституционности отдельных положений пункта 4 статьи 104 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)"*(22), от 13 декабря 2001 г. N 16-П по делу о проверке конституционности части второй статьи 16 Закона города Москвы "Об основах платного землепользования в городе Москве" в связи с жалобой гражданки Т.В. Близинской*(23) и др.

Столкнувшись с проблемой определения конституционных оснований права на объединение в политические партии, Конституционный Суд РФ установил, что, несмотря на отсутствие прямого терминологического закрепления данного права в Конституции РФ и международных правовых актах, Европейский Суд по правам человека неоднократно указывал на то, что политические партии подпадают под действие общих норм о праве на объединение (например, решение от 30 января 1998 г. по делу "Объединенная коммунистическая партия Турции и другие против Турции"). Следовательно, право граждан на объединение в политические партии, включающее право создания политической партии и право участия в ее деятельности, является неотъемлемой частью права каждого на объединение, а свобода деятельности политических партий как общественных объединений гарантируется. Возможность для граждан свободно объединиться в политическую партию, образовать партию как юридическое лицо с тем, чтобы действовать коллективно в области реализации и защиты своих политических интересов, - одна из необходимых и наиболее важных составляющих права на объединение, без чего данное право лишалось бы смысла*(24).

В ряде случаев Конституционный Суд РФ апеллирует к практике Европейского Суда по правам человека в целях определения надлежащего порядка разрешения коллизий конституционных ценностей, воплощенных в конституционных правах, свободах и иных конституционных институтах.

Так, при выработке постановления Конституционного Суда РФ от 30 октября 2003 г. N 15-П, ключевым вопросом которого являлось соотношение свободы слова и права на свободные выборы, активно было использовано решение Европейского Суда по правам человека от 19 февраля 1998 г. по делу "Боуман (Bowman) против Соединенного Королевства". В данном решении, касающемся аналогичной проблемы, Европейский Суд отметил, в частности, следующее. Свободные выборы и свобода слова, в особенности свобода политической дискуссии, образуют основу любой демократической системы, оба права взаимосвязаны и укрепляют друг друга; по этой причине особенно важно, чтобы всякого рода информация и мнения могли циркулировать свободно в период, предшествующий выборам; тем не менее при некоторых обстоятельствах эти два права могут вступить в конфликт, и тогда может быть сочтено необходимым, чтобы до или во время проведения выборов были установлены определенные ограничения свободы слова, которые в обычных условиях были бы неприемлемы; их цель - обеспечить свободное выражение мнений народа при избрании законодательной власти*(25).

Обращения Конституционного Суда РФ к решениям Европейского Суда по правам человека были связаны и с установлением допустимых пределов ограничения конституционных прав.

В постановлении Конституционного Суда РФ от 23 ноября 1999 г. N 16-П по делу о проверке конституционности абзацев третьего и четвертого пункта 3 статьи 27 Федерального закона от 26 сентября 1997 г. "О свободе совести и о религиозных объединениях"*(26) указывается следующее. В демократическом обществе с присущим ему религиозным плюрализмом, как следует из ст. 17 (ч. 3) и 55 (ч. 3) Конституции РФ и корреспондирующих им положений ст. 18 (п. 2 и 3) Международного пакта о гражданских и политических правах, а также ст. 9 (п. 2) Конвенции о защите прав человека и основных свобод, подобного рода ограничения могут быть предусмотрены законом, если это необходимо в интересах общественного спокойствия, охраны общественного порядка, здоровья и нравственности или для защиты прав и свобод других лиц. Государство вправе предусмотреть определенные преграды, с тем чтобы не предоставлять статус религиозной организации автоматически, не допускать легализации сект, нарушающих права человека и совершающих незаконные и преступные деяния, а также воспрепятствовать миссионерской деятельности (в том числе в связи с проблемой прозелитизма), если она несовместима с уважением к свободе мысли, совести и религии других и к иным конституционным правам и свободам, а именно сопровождается предложением материальных или социальных выгод с целью вербовки новых членов в церковь, неправомерным воздействием на людей, находящихся в нужде или в бедственном положении, психологическим давлением или угрозой применения насилия и т.п. На это, в частности, обращается внимание в постановлении Европейского парламента от 12 февраля 1996 г. "О сектах в Европе" и в рекомендации Совета Европы N 1178 (1992) "О сектах и новых религиозных движениях", а также в постановлениях Европейского Суда по правам человека от 25 мая 1993 г. (Series А, nо. 260-А) и от 26 сентября 1996 г. (Reports of Judgments and Decisions, 1996-IV), разъяснивших характер и масштаб обязательств государства, вытекающих из ст. 9 названной Конвенции.

Зачастую решения Европейского Суда по правам человека интегрируются Конституционным Судом РФ в осуществляемое им конституционное истолкование оспариваемых законоположений.

Так, в Определении от 12 апреля 2005 г. N 113-О*(27) на основе, в частности, Постановления Европейского Суда по правам человека от 15 ноября 2001 г. по делу "Вернер против Польши" по вопросу процессуального равноправия и Постановления Европейского Суда по правам человека от 24 июля 2003 г. по делу "Рябых против Российской Федерации" по вопросу принципа правовой определенности в приложении к процессуальным отношениям, Конституционный Суд РФ дал конституционное истолкование оспариваемым положениям КоАП РФ, согласно которому данные положения предполагают обязанность суда надзорной инстанции известить лицо, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, о факте принесения протеста прокурора, предоставить возможность ознакомления с протестом и представить свои возражения на него.

В постановлении от 24 февраля 2004 г. N 3-П по делу о проверке конституционности отдельных положений статей 74 и 77 Федерального закона "Об акционерных обществах", регулирующих порядок консолидации размещенных акций акционерного общества и выкупа дробных акций, в связи с жалобами граждан, компании "Кадет Истеблишмент" и запросом Октябрьского районного суда города Пензы*(28), Конституционный Суд РФ, признав оспариваемые нормы не противоречащими Конституции РФ, указал, что по своему конституционно-правовому смыслу они предполагают эффективный судебный контроль за процессом консолидации акций. При этом Конституционный Суд РФ исходил, в частности, из решения Европейского Суда по правам человека от 25 июля 2002 г. по делу "Совтрансавто-Холдинг" против Украины", в котором отмечалось, что в силу ст. 1 Конвенции о защите прав человека и основных свобод государства - члены Совета Европы обеспечивают каждому находящемуся под их юрисдикцией права и свободы, определенные в разделе I Конвенции. Это налагает на государство обязательство соблюдать судебную процедуру, которая должна претворять в жизнь необходимые гарантии судебного разбирательства и которая при этом позволит национальным судам эффективно и справедливо разрешать все вопросы между частными лицами.

3.4. Что касается решений Конституционного Суда, связанных с толкованием Конституции РФ, то лишь в одном постановлении о толковании Конституции РФ Конституционный Суд обратился к нормам Европейской конвенции (постановление от 16 июня 1998 г. N 19-П по делу о толковании отдельных положений статей 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации*(29)).

В то же время некоторые из принятых Европейским Судом по правам человека решений вполне могут быть использованы для толкования отдельных положений Конституции РФ. К примеру, Окончательное решение Европейского Суда по правам человека от 16 сентября 2004 г. по вопросу приемлемости жалобы "Галина Петровна Герасимова против Российской Федерации"*(30), в котором Европейскому Суду по правам человека пришлось обратиться к вопросу о природе органов местного самоуправления, может послужить для выявления содержания нормы ст. 12 Конституции РФ о самостоятельности местного самоуправления и невхождении органов местного самоуправления в систему органов государственной власти. В названном решении Европейский Суд по правам человека указал, что в соответствии с прецедентной практикой конвенционных органов органы местного самоуправления, несомненно, являются государственными органами в том смысле, что они действуют на основании публичного права и осуществляют государственные функции, переданные им на основании Конституции и иных законов (см., mutatis mutandis, Решение Европейской комиссии по делу "Ротентурм Коммюн против Швейцарии" (Rothenthurm Commune v. Switzerland) от 14 декабря 1988 г., жалоба N 13252/87; Решение Европейской комиссии по делу "Аюнтамьенто де Х. против Испании" (Ayuntamiento de X. v. Spain) от 7 января 1991 г., жалоба N 15090/89, Decisions and Reports (DR) 59, p. 251). Европейский Суд напомнил, что в международном праве термин "государственная организация" не сводится только к центральным органам власти. В тех случаях, когда государственная власть децентрализована, указанное понятие распространяется на любой национальный орган власти, осуществляющий публичные функции (см. упоминавшееся выше Решение Европейской комиссии по делу "Аюнтамьенто де Х. против Испании").

Обязательность официального нормативного толкования конвенционных положений, формулируемого Европейским Судом по правам человека для конституционно-судебной практики, в Российской Федерации предполагает, что соответствующие правовые позиции Европейского Суда должны использоваться национальными органами конституционного правосудия корректно, с учетом всего комплекса юридически значимых для разрешения конкретного конституционно-правового спора обстоятельства, а не только лишь на основе фактического сходства "фабул" конвенционных и конституционных дел.

Конвенционная юрисдикция Европейского Суда по правам человека является, таким образом, важным фактором утверждения и развития общеевропейских конституционных ценностей, их защиты национальными органами конституционного контроля. Это, однако, не означает отсутствия проблемных вопросов, определенных коллизий и противоречий между общеевропейскими и национальными институтами гарантирования прав и свобод человека и гражданина, между конвенционной юрисдикцией Европейского Суда и компетенцией национальных органов конституционного контроля.

Н.С. Бондарь,

судья Конституционного Суда РФ,

профессор, доктор юридических наук

"Журнал российского права", N 6, июнь 2006 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) В основу статьи положено выступление автора на Международной конференции "Влияние практики Европейского Суда по правам человека на национальное конституционное законодательство" (Киев, октябрь 2005 г.).

*(2) См.: СЗ РФ. 1998. N 14. Ст. 1514.

*(3) См., например: Самостоятельность и независимость судебной власти Российской Федерации / Под ред. В.В. Ершова. М.: Юристъ, 2006. С. 147-170; Канашевский В.А. Прецедентная практика Европейского Суда по правам человека как регулятор гражданских отношений в Российской Федерации // Журнал российского права. 2003. N 4.

*(4) См.: Гомьен Д., Харрис Д., Зваак Л. Европейская конвенция о правах человека и Европейская социальная хартия. М., 1998. С. 29.

*(5) См.: Карапетян Л. М. Метаморфозы в решениях Европейского Суда по правам человека // Журнал российского права. 2005. N 7. С. 107-108.

*(6) См., например: Решения Европейского Суда по правам человека от 12 февраля 1985 г. по делу "Колоцца против Италии"; от 9 декабря 1994 г. по делу "Греческие нефтеперерабатывающие заводы "Стрэн" и Стратис Андреадис против Греции"; от 23 апреля 1997 г. по делу "Ван Мехелен и другие против Нидерландов"; от 30 октября 1998 г. по делу "Стирановски против Польского Государства"; Постановление Европейского Суда по правам человека от 28 июля 1999 г. по делу "Иммобилиаре Саффи" против Италии" и др.

*(7) См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. Российское издание. 2004. N 1.

*(8) См.: БВС РФ. 2003. N 12.

*(9) Понятие "конвенционное истолкование" в данном случае выводится во многом по аналогии с выработанным в теории национального конституционного правосудия понятием "конституционное истолкование", которое не тождественно известному в общей теории права понятию толкования права.

*(10) См.: СЗ РФ. 2000. N 50. Ст. 4943.

*(11) См.: Европейский Суд по правам человека: Избранные решения: В 2 т. Т. 1 / Председатель ред. коллегии В.А. Туманов. М.: Норма, 2000. С. 34.

*(12) В данном случае речь идет о количественных показателях использования Конституционным Судом решений Европейского Суда. Что же касается самой по себе Конвенции о защите прав человека и основных свобод, то она использовалась в практике Конституционного Суда РФ значительно чаще (таких решений - более 100).

*(13) См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 24 января 2002 г. N 3-П // СЗ РФ. 2002. N 7. Ст. 745.

*(14) См.: СЗ РФ. 2001. N 7. Ст. 700.

*(15) См.: СЗ РФ. 2001.N 15. Ст. 1530.

*(16) См.: СЗ РФ. 2001. N 15. Ст. 1531.

*(17) См.: СЗ РФ. 2002. N 31. Ст. 3160.

*(18) См.: СЗ РФ. 2005. N 22. Ст. 2194.

*(19) См.: СЗ РФ. 2005. N 30. Ч. II. Ст. 3200.

*(20) См.: СЗ РФ. 2000. N 27. Ст. 2882.

*(21) См.: СЗ РФ. 2001. N 32. Ст. 3412.

*(22) См.: СЗ РФ. 2000. N 21. Ст. 2258.

*(23) См.: СЗ РФ. 2001. N 52. Ст. 5014.

*(24) См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 15 декабря 2004 г. N 18-П // СЗ РФ. 2004. N 51. Ст. 5260.

*(25) См.: СЗ РФ. 2003. N 44. Ст. 4358.

*(26) См.: СЗ РФ. 1999. N 51. Ст. 6363.

*(27) См.: СЗ РФ. 2005. N 22. Ст. 2195.

*(28) См.: СЗ РФ. 2004. N 9. Ст. 830.

*(29) См.: СЗ РФ. 1998. N 25. Ст. 3004.

*(30) См.: Журнал российского права. 2005. N 1. С. 115-119.