Юридическая природа дел о признании информационных материалов экстремистскими с точки зрения гражданского процесса (А.Р. Султанов, "Адвокат", N 1, январь 2012 г.)

Юридическая природа дел о признании информационных материалов экстремистскими с точки зрения гражданского процесса

А.Р. Султанов рассматривает некоторые проблемы, возникшие с появлением в судебной практике нового рода дел - о признании информационных материалов экстремистскими - ввиду его неясной юридической природы. В результате проведенного анализа автор высказывает сомнения в возможности рассмотрения дел о признании информационных материалов экстремистскими в гражданском процессе.

Актуальность исследования

За последние несколько лет количество рассмотренных судами общей юрисдикции гражданских дел о признании информационных материалов экстремистскими резко возросло.

Однако суды в различных регионах России по-разному подходят к разрешению данного рода дел. Это вызвано отчасти тем, что означенная категория дел не упоминается в ГПК РФ, а также неопределенностью Федерального закона от 25 июля 2002 г. "О противодействии экстремистской деятельности", в котором говорится только, что дела о признании материалов экстремистскими возбуждаются по представлению прокурора. ГПК РФ содержит упоминание термина "представление прокурора" лишь как обращение в вышестоящую судебную инстанцию, а Федеральный закон "О прокуратуре Российской Федерации" под представлением имеет в виду обращение в орган или к должностному лицу, уполномоченным устранить допущенные нарушения, которое подлежит безотлагательному рассмотрению (ст. 24).

Соответственно в этой ситуации суды получают различные виды процессуальных обращений органов прокуратуры. Так, органы прокуратуры г. Санкт-Петербурга обращаются в суд с заявлениями о признании материалов экстремистскими, указывая в качестве процессуальных оснований статью 245 ГПК РФ, что находит поддержку Санкт-Петербургского суда (определения от 28 сентября 2009 г. N 12780, N 12783; от 10 марта 2011 г. N 4460 и др.). Такой подход логичен, поскольку, безусловно, это спор из публичных правоотношений, однако раздел III ГПК РФ, регулирующий производство по делам из публичных правоотношений, абсолютно не приспособлен к делам о признании информационных материалов экстремистскими. Судя по тому виду, в каком существует данный раздел, очевидно, что он был предназначен лишь для такого рода споров, где требования направлены государственным органам, а не наоборот. Процессуальные гарантии, установленные для граждан и их объединений в этом разделе, сформулированы именно таким образом, что они действуют только в ситуации, когда заявителями являются граждане.

Пытаясь решить рассматриваемую проблему, Краснодарский краевой суд и прокуратура Краснодарского края выпустили совместное информационное письмо от 20 ноября 2007 г. "О порядке рассмотрения судами дел, предусмотренных Федеральным законом "О противодействии экстремистской деятельности". В письме констатируется, что указанный закон не разъясняет, в каком именно процессуальном порядке должны рассматриваться дела, предусмотренные его статьями 6-9, 13, и даются разъяснения, которые здесь уместно частично воспроизвести: "...при рассмотрении дел о прекращении деятельности средства массовой информации, осуществляющего экстремистскую деятельность, о запрете (ликвидации) общественного (религиозного) объединения, осуществляющего экстремистскую деятельность, и о признании информационных материалов экстремистскими необходимо применять следующий процессуальный порядок:

- разрешение дел осуществляется по правилам искового производства;

- обязанности сторон по доказыванию распределяются в соответствии с требованиями п. 1 ст. 56 ГПК РФ: каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основание своих требований и возражений;

- предоставление и истребование доказательств в ходе рассмотрения дел осуществляется в общем порядке, предусмотренном ст. 57 ГПК РФ".

Однако существуют и другие подходы. Например, когда прокурор обратился в суд с заявлением о признании информационного материала экстремистским в один из районных судов г. Омска, суд оставил его без движения. В определении суда прокурору было предложено в установленный срок оформить исковое заявление, указав в нем наименование ответчика, место его нахождения. Но данное определение было отменено определением судебной коллегии по гражданским делам Омского областного суда*(1) по представлению прокурора, который просил определение суда отменить, сославшись на то, что заявление оформлено в соответствии с законодательством, требование о признании информационного материала экстремистским не подлежит рассмотрению в порядке искового производства. Отменяя определение суда и направляя материал в районный суд для разрешения вопроса о принятии заявления к производству, судебная коллегия областного суда исходила из следующего.

"В соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 262 ГПК РФ суд рассматривает дела в порядке особого производства, в том числе об установлении фактов, имеющих юридическое значение. В силу ч. 1 ст. 264 ГПК РФ суд устанавливает факты, от которых зависит возникновение, изменение, прекращение личных или имущественных прав граждан, организаций.

Перечень фактов, имеющих юридическое значение, установленный ч. 2 ст. 264 ГПК РФ, не является исчерпывающим. В соответствии с п. 10 ч. 2 ст. 264 ГПК РФ судом могут быть установлены другие имеющие юридическое значение факты.

Так, в соответствии с ч. 2 ст. 13 Федерального закона от 25 июля 2002 года N 114-ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности" (с посл. изм. и доп.) информационные материалы признаются экстремистскими федеральным судом по месту их обнаружения, распространения или нахождения организации, осуществившей производство таких материалов, на основании представления прокурора или при производстве по соответствующему делу об административном правонарушении, гражданскому или уголовному делу.

В заявлении прокурора о признании информационного материала экстремистским ставится вопрос об установлении правового состояния информационного материала, которое в дальнейшем может иметь юридическое значение, в том числе не только для привлечения лиц к ответственности за распространение, производство или хранение соответствующего информационного материала, но и для изъятия, дальнейшего предотвращения распространения материала иными лицами. Такое заявление подлежит рассмотрению в гражданском судопроизводстве по правилам особого производства".

О недопустимости рассмотрения дел о признании информационных материалов экстремистскими в особом производстве мы уже писали ранее, анализируя саму процедуру особого производства*(2) и обращая внимание на недопустимость рассмотрения данного рода дел в бесспорной процедуре. Однако большинство дел о признании информационных материалов экстремистскими по-прежнему происходит в бесспорной процедуре - особом производстве.

Думается, наличие разных подходов судов, допускающих в том числе рассмотрение такого рода дел в особом производстве, вызвано прежде всего тем, что, к сожалению, процессуальная доктрина не обращала внимания на данный род дел и соответственно не выработала определения его правовой природы, хотя от решения этого вопроса зависит и правильное определение должной судебной процедуры.

На первый взгляд, притязание прокурора в отношении этого рода дел, равно как и других дел о признании, направлено только к суду. Но этот факт не может служить квалифицирующим признаком, который мог бы нам помочь определить правовую природу данного рода дел. Тем более что направленность притязаний прокурора только к суду при внимательном рассмотрении вызывает сомнение, поскольку одновременно с решением о признании информационных материалов экстремистскими суд должен принимать решение о конфискации таких материалов, т.е. прекращать права собственности конкретного собственника данных материалов. Конечно же, в этом случае притязание направлено против собственника.

Признание материалов экстремистскими как публично-правовая санкция

Статья 13 Федерального закона "О противодействии экстремистской деятельности" предусматривает признание информационных материалов экстремистскими и содержит положения об ответственности за распространение экстремистских материалов, которая, безусловно, является публично-правовой формой ответственности.

Норма, устанавливающая ответственность за распространение экстремистских материалов, является сложносоставной. Так, гипотеза данной нормы содержится в различных статьях рассматриваемого Закона, статьях 280, 282, 282.1 УК РФ и 20.29 КоАП РФ*(3). Основные санкции тоже находятся в указанных кодексах, а в Законе "О противодействии экстремистской деятельности" приведены лишь дополнительные санкции, такие как признание материалов экстремистскими и включение их в федеральный список экстремистских материалов, а также конфискация материалов, признанных таковыми*(4).

Надо отметить, что само включение материалов в федеральный список экстремистских материалов является не только санкцией, но и гипотезой нормы о привлечении к административной ответственности, установленной в статье 20.29 КоАП РФ. В отсутствие факта включения материалов в федеральный список экстремистских материалов административной ответственности не наступает. То есть квалификация информационных материалов как экстремистских представляет собой установление одного из элементов административно-правового состава, без которого не существует административно-правовой ответственности. Таким образом, можно признать: законодатель, формулируя положения об административной ответственности, согласился с тем, что описание экстремистской деятельности настолько широкое и неопределенное, что привлечение к административной ответственности возможно, лишь когда тот или иной материал будет находиться в федеральном списке экстремистских материалов. Безусловно, это порождает вопросы относительно соответствия законодательства о противодействии экстремистской деятельности принципу правовой определенности, который помимо прочего требует, чтобы правовая норма была ясной и недвусмысленной (см. постановления Конституционного Суда РФ от 25 апреля 1995 г. N 3-П; от 15 июля 1999 г. N 11-П; от 11 ноября 2003 г. N 16-П, от 13 декабря 2001 г. N 16-П, от 17 июня 2004 г. N 12-П), сформулированной таким образом, чтобы адресат нормы мог уяснить, какие действия (бездействие) могут быть основанием для привлечения его к ответственности (постановления ЕСПЧ по делу "Коэм против Бельгии" (п. 145, 146); по делу "ОАО Нефтяная компания "ЮКОС" против Российской Федерации" (п. 567)). Впрочем, эти вопросы требуют отдельного обсуждения, в данной же статье ограничимся исследованием правовой природы дел о признании информационных материалов экстремистскими.

Полагаем, в свете вышесказанного наше утверждение о том, что признание материалов экстремистскими является санкцией, нуждается в более подробном рассмотрении, поскольку существует точка зрения, что признанием материалов экстремистскими суд лишь "устанавливает правовое состояние материалов". Так, в определении судебной коллегии по гражданским делам Свердловского областного суда от 10 января 2008 г. (дело N 33-91/2008) была выражена следующая позиция "В представлении прокурора Верх-Исетского района г. Екатеринбурга о признании экстремистскими информационных материалов, содержащихся в книге "А", не ставится вопрос о привлечении какого-либо лица к административной или уголовной ответственности. Фактически прокурор в представлении просит установить правовое состояние информационных материалов, изложенных в указанной книге, которое в дальнейшем может иметь юридическое значение, в том числе не только для привлечения лиц к ответственности за распространение, производство или хранение таких информационных материалов, но и для их изъятия, дальнейшего предотвращения их распространения иными лицами, что допускается в гражданском судопроизводстве по правилам особого производства".

Однако информационные материалы - это не вещь, которая существует сама по себе, это всегда результат чьего-то действия, у них всегда есть автор. В связи с этим уместно задаться вопросами: какие правовые последствия возникают для создателя информационных материалов вследствие признания их экстремистскими? Можно ли рассматривать вопрос о признании материала экстремистским без привлечения его автора к ответственности или к процедуре признания материала экстремистским?

В соответствии со статьей 15 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" автор печатных, аудио-, аудиовизуальных и иных материалов (произведений), предназначенных для публичного использования и содержащих хотя бы один из признаков, предусмотренных статьей 1 названного Закона, признается лицом, осуществлявшим экстремистскую деятельность, и несет ответственность в установленном законодательством Российской Федерации порядке. Признание информационных материалов экстремистскими - это признание того, что они предназначены для обнародования и призывают к осуществлению экстремистской деятельности либо обосновывают или оправдывают необходимость осуществления такой деятельности (ч. 3 ст. 1), при этом экстремистская деятельность - это действия, поименованные в части 1 ст. 1 указанного Закона.

Следовательно, признание информационного материала экстремистским может иметь место, только когда данный материал был предназначен для распространения, а не для личного использования. В то же время из приведенных выше норм следует однозначный вывод, что признание информационных материалов экстремистскими - это всегда установление факта совершения их автором экстремистской деятельности, констатация противоправности действий автора. Такое признание является осуждением, порицанием деятельности автора и одновременно - ограничением его свободы выражения мнений, поскольку такое признание означает и запрет распространения информационных материалов. В статье 13 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" законодатель в качестве общего запрета указал: "На территории Российской Федерации запрещаются распространение экстремистских материалов, а также их производство или хранение в целях распространения".

Далее законодатель специально оговорил, что производство, хранение или распространение экстремистских материалов является правонарушением и влечет за собой ответственность только в случаях, предусмотренных законодательством Российской Федерации. Данная оговорка вызывает вопрос: нарушение общего запрета на производство, хранение и распространение экстремистских материалов не всегда является правонарушением? Лишь в строго определенных случаях? Тогда зачем нужно было формулировать общий запрет? Полагаем, что законодатель здесь просто использовал неудачную юридическую технику и, намереваясь сделать ссылку на административное и уголовное законодательство, нечаянно поставил под сомнение общий запрет на производство, хранение и распространение экстремистских материалов.

Однако в той части публичного права, где ставится вопрос об ответственности, текст нормы должен быть сформулирован строго определенным образом, исключающим произвольное толкование, а правоприменитель связан буквальным написанием нормы и не вправе применять нормы об ответственности по аналогии или пытаться расширительно толковать нормы права.

Соответственно, можно утверждать: законодатель, устанавливая, что "информационные материалы признаются экстремистскими федеральным судом по месту их обнаружения, распространения или нахождения организации, осуществившей производство таких материалов, на основании представления прокурора или при производстве по соответствующему делу об административном правонарушении, гражданскому или уголовному делу", фактически создал норму, которая предусматривает признание материалов экстремистскими лишь при наличии специально установленных в материальном праве случаях, когда производство, хранение и распространение экстремистских материалов является правонарушением.

Признание информационных материалов экстремистскими и их конфискация

В статье 13 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" говорится: "...одновременно с решением о признании информационных материалов экстремистскими судом принимается решение об их конфискации" Это, на наш взгляд, также является подтверждением того, что признание материалов экстремистскими есть мера публично-правовая, применяемая одновременно с другой публично-правовой мерой. Безусловно, конфискация - публично-правовая, а не гражданско-правовая мера, поскольку носит не компенсационный, а карательный характер.

Хотя в главе 15 ГК РФ, посвященной прекращению права собственности, имеется статья 243 "Конфискация", она является не регламентацией санкции, а скорее гражданско-правовым отражением применения санкций за совершение преступления или иного правонарушения в уголовно-процессуальном либо административно-процессуальном порядке. Полагаем, данная статья была включена в ГК РФ, поскольку законодатель принимал его при еще не законченной кодификации административного законодательства, состоявшего в то время из многочисленных подзаконных актов, включая ведомственные. Соответственно, в статье 243 были закреплены некоторые гарантии того, что конфискация будет возможна только на основании законов и что решение о конфискации, принятое в административном порядке, может быть в последующем оспорено в судебном порядке. На сегодняшний день данные гарантии в ГК РФ в связи с кодифицированием административного законодательства просто излишни - статья 3.7 КоАП РФ предусматривает, что конфискация назначается только судьей*(5). В соответствии с КоАП РФ конфискация признается как основным, так и дополнительным административным наказанием (ч. 2 ст. 3.3).

Конфискация и порядок ее применения неоднократно рассматривались Конституционным Судом РФ.

В постановлении Конституционного Суда РФ от 25 апреля 2011 г. N 6-П "По делу о проверке конституционности части 1 статьи 3.7 и части 2 статьи 8.28 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с жалобой общества с ограниченной ответственностью "СтройКомплект" было отмечено: "Гражданский кодекс Российской Федерации устанавливает, что в случаях, предусмотренных законом, имущество может быть безвозмездно изъято у собственника по решению суда в виде санкции за совершение преступления или иного правонарушения (пункт 1 статьи 243). На такое же понимание конфискации имущества - как особой меры публичной ответственности за деяние, которое обычно совершено собственником этого имущества - ориентируют и нормы уголовного и уголовно-процессуального законодательства (часть вторая статьи 2 и пункт "г" части первой статьи 104.1 УК Российской Федерации, пункт 1 части третьей статьи 81 УПК Российской Федерации)".

Обращаясь в ряде своих решений (постановления Конституционного Суда РФ от 25 января 2001 г. N 1-П, от 27 апреля 2001 г. N 7-П, от 17 июля 2002 г. N 13-П, определения от 9 апреля 2003 г. N 172-О, от 7 декабря 2010 г. N 1570-О-О и др.) к вопросу о вытекающих из Конституции РФ общих принципах юридической ответственности, которые по существу относятся к основам правопорядка, Конституционный Суд РФ пришел к следующим выводам.

Как следует из части 2 ст. 54 Конституции РФ, юридическая ответственность может наступать только за те деяния, которые законом, действующим на момент их совершения, признаются правонарушениями. Наличие состава правонарушения является, таким образом, необходимым основанием для всех видов юридической ответственности; при этом признаки состава правонарушения, прежде всего в публично-правовой сфере, как и содержание конкретных составов правонарушений, должны согласовываться с конституционными принципами демократического правового государства, включая требование справедливости, в его взаимоотношениях с физическими и юридическими лицами как субъектами юридической ответственности. В свою очередь, наличие вины как элемента субъективной стороны состава правонарушения - общепризнанный принцип привлечения к юридической ответственности во всех отраслях права, и всякое исключение из него должно быть выражено прямо и недвусмысленно, т.е. закреплено непосредственно в законе.

Таким образом, для того чтобы конфисковать информационные экстремистские материалы, нужно установить виновность лица, которое создало их с целью распространения, либо распространяло, либо производило или хранило в целях распространения. То есть создание, производство и хранение экстремистских материалов влечет ответственность лишь при наличии умысла, направленного на их распространение. Наверное, это действительно правильный подход, который разрешает проблему владения материалами, признанными экстремистскими, в личных целях, например в научных.

Реалии правоприменения

Посмотрим, применяется ли описанный выше подход на практике. Для анализа возьмем случай с конфискацией, описанный на сайте "Свидетелей Иеговы"*(6). Он удобен тем, что помимо описания ситуации на сайте доступен судебный акт, который содержит необходимую для анализа информацию.

В октябре 2010 г. старший помощник прокурора Заволжского района г. Твери, явившись в дом к 71-летней В. Фомушкиной, без ее согласия изъял всю имеющуюся у нее духовную литературу, а это 471 издание, включая Библию.

Полагаем, такое грубое вмешательство в право собственности и свободу вероисповедания должно было иметь довольно веские основания. Однако женщина, которая по состоянию здоровья не могла выходить из дома, была лишена единственной возможности доступа к богослужебным текстам не потому, что она приготовила данную литературу для распространения и занималась экстремистской деятельностью, а в связи с попыткой прокурора привлечь другую пенсионерку за "массовое распространение экстремистских материалов". Прокурор представил изъятую литературу как вещественное доказательство в деле против другой пенсионерки, Л. Белимовой и указал, что она "распространила" всю эту литературу Фомушкиной, причем в течение нескольких месяцев. Мировой судья постановил оштрафовать Белимову на 1000 рублей, а всю изъятую богослужебную литературу - включая Библию! - конфисковать и уничтожить.

Данное постановление было обжаловано. Жалоба подлежала частичному удовлетворению*(7), федеральный судья согласился с правильностью принятия конфискационных мер, указав, что "в силу ст. 3.7 КоАП РФ, постановления и определения Конституционного Суда РФ, которыми допускается за совершение административного правонарушения конфискация орудий или предметов, не принадлежащих нарушителю на праве собственности, мировой судья пришел к правильному выводу о конфискации литературы, поскольку одновременно с решением о признании информационных материалов экстремистскими судом принимается решение об их конфискации". То есть суд понимал, что конфисковано имущество не правонарушителя, а лица, не привлекаемого к административной ответственности и не являющегося участником административного дела. По всей видимости, суд все же осознавал проблему конфискации имущества, не принадлежащего нарушителю, и проблему вынесения судебного решения о правах и обязанностях лица, не привлеченного к делу, и потому сделал ссылку на постановление и определение Конституционного Суда РФ. В то же время суд не указал реквизитов решений Конституционного Суда РФ, очевидно, понимая, что решений Суда, совпадающих по фабуле дела, нет. Думается, суд имел в виду постановление Конституционного Суда от 14 мая 1999 г. N 8-П "По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 131 и части первой статьи 380 Таможенного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой закрытого акционерного общества "Сибирское агентство "Экспресс" и гражданина С.И. Тененева, а также жалобой фирмы "Y.&G. Reliable Services, Inc." и определение Конституционного Суда РФ от 27 ноября 2001 г. N 202-О "Об официальном разъяснении Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 14 мая 1999 года по делу о проверке конституционности положений части первой статьи 131 и части первой статьи 380 Таможенного кодекса Российской Федерации", которые хотя и не совпадают полностью по фабуле дела, но использовались другими судами для оправдания конфискации орудий или предметов, не принадлежащих нарушителю на праве собственности*(8). Хотя, на наш взгляд, более правильна позиция Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа, который в постановлении от 12 мая 2003 г. N Ф03-А51/03-1/968 указал, что постановление Конституционного Суда РФ от 14 мая 1999 г. N 8-П не применимо к отношениям, не урегулированным статьей 29 КоАП РСФСР, а также пунктом 2 ст. 235 и статьей 243 ГК РФ с частью 1 ст. 380 Таможенного кодекса РФ по делам о таможенных правонарушениях, поскольку применение административной ответственности по аналогии запрещено. В данном постановлении Федеральный арбитражный суд Дальневосточного округа признал обоснованным исключение из акта описи конфискованного имущества в связи с тем, что истец, являющийся собственником имущества, не совершал административного правонарушения, по факту которого вынесено постановление Петропавловского городского суда Камчатской области от 13 апреля 2001 г. и которым принято решение о конфискации.

В ранее указанном постановлении Конституционного Суда РФ от 25 апреля 2011 г. N 6-П также говорится о том, что правовая позиция, изложенная в постановлении Конституционного Суда РФ от 14 мая 1999 г. N 8-П, не может автоматически распространяться на всю сферу административно-деликтных отношений.

Безусловно, мы не можем упрекнуть суд за неприменение правовых позиций, изложенных в постановлении Конституционного Суда РФ от 25 апреля 2011 г. N 6-П, поскольку оно было оглашено более чем через месяц после рассмотрения дела федеральным судьей.

В то же время не можем не отметить: в данном постановлении Конституционный Суд РФ указал, что положения части 2 ст. 8.28 КоАП РФ в той мере, в какой они во взаимосвязи с частью 1 ст. 3.7 данного Кодекса вопреки требованиям части 1 ст. 46 и части 2 ст. 54 Конституции РФ допускают в качестве административного наказания конфискацию орудия совершения административного правонарушения у собственника этого имущества, не привлеченного к административной ответственности и не признанного в законной процедуре виновным в совершении данного административного правонарушения, в нарушение части 3 ст. 55 Конституции РФ несоразмерно ограничивают право частной собственности, гарантированное частями 1 и 3 ст. 35 Конституции РФ.

Причем если данное постановление Конституционного Суда РФ было оглашено уже после вынесения рассматриваемого судебного акта, то правовые позиции, раскрывающие содержание конституционного права на судебную защиту, сформулированные, в частности, в постановлениях от 3 мая 1995 г. N 4-П по делу о проверке конституционности статей 220.1 и 220.2 УПК РСФСР, от 16 марта 1998 г. N 9-П по делу о проверке конституционности статьи 44 УПК РСФСР и статьи 123 ГПК РСФСР, от 17 ноября 2005 г. N 11-П по делу о проверке конституционности части 3 ст. 292 АПК РФ, должны были быть известны суду.

В перечисленных постановлениях Конституционный Суд РФ разъяснял: "Право на судебную защиту относится к основным неотчуждаемым правам и свободам и одновременно выступает гарантией всех других прав и свобод, в силу статьи 56 (часть 3) Конституции Российской Федерации оно не может быть ограничено ни при каких обстоятельствах. Право на судебную защиту предполагает конкретные гарантии эффективного восстановления в правах посредством правосудия, отвечающего требованиям справедливости; из статьи 46 Конституции Российской Федерации во взаимосвязи с ее статьями 19 (часть 1), 47 (часть 1) и 123 (часть 3), закрепляющими равенство всех перед законом и судом, право каждого на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом, и принцип осуществления судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон, следует, что конституционное право на судебную защиту - это не только право на обращение в суд, но и возможность получения реальной судебной защиты в форме восстановления нарушенных прав и свобод в соответствии с законодательно закрепленными критериями, которые в нормативной форме (в виде общего правила) предопределяют, в каком суде и в какой процедуре подлежит рассмотрению конкретное дело, что позволяет суду (судье), сторонам, другим участникам процесса, а также иным заинтересованным лицам избежать правовой неопределенности в этом вопросе".

Конституционный Суд РФ исходя из данных правовых позиций и взаимосвязанных положений статей 1, 2, 18, 45 и 118 Конституции РФ в постановлениях N 1-П от 20 февраля 2006 г. "По делу о проверке конституционности положения статьи 336 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан К.А. Инешина, Н.С. Никонова и открытого акционерного общества "Нижнекамскнефтехим" и от 21 апреля 2010 г. N 10-П "По делу о проверке конституционности части первой статьи 320, части второй статьи 327 и статьи 328 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами гражданки Е.В. Алейниковой и общества с ограниченной ответственностью "Три К" и запросами Норильского городского суда Красноярского края и Центрального районного суда города Читы" указал об обязанности Российской Федерации как правового государства создать эффективную систему гарантий защиты прав и свобод человека и гражданина посредством правосудия. Неотъемлемым элементом нормативного содержания права на судебную защиту, имеющего универсальный характер, является правомочие заинтересованных лиц, в том числе не привлеченных к участию в деле, на обращение в суд за защитой своих прав и свобод, нарушенных неправосудным судебным решением. Разрешение судом вопроса о правах и обязанностях лиц, не привлеченных к участию в деле, не позволяет считать судебное разбирательство справедливым, обеспечивающим каждому в случае спора о его гражданских правах и обязанностях закрепленное статьей 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом. Лицо, не привлеченное к участию в деле, в отношении которого вынесено судебное решение, нарушающее его права и свободы либо возлагающее на него дополнительные обременения, во всяком случае должно располагать эффективными средствами восстановления своих нарушенных прав, как того требует статья 13 Европейской конвенции. Из этого исходит в своей практике Европейский суд по правам человека, который неоднократно указывал на то, что данная статья гарантирует доступность на национальном уровне средств правовой защиты для осуществления материальных прав и свобод, установленных Конвенцией, независимо от того, в какой форме они обеспечиваются в национальной правовой системе; средства правовой защиты должны быть эффективными в том смысле, что должны предотвращать предполагаемое нарушение или его прекращать, равно как и предоставлять адекватную компенсацию за уже произошедшее нарушение (постановления от 26 октября 2000 г. по делу "Кудла (Kudla) против Польши", от 30 ноября 2004 г. по делу "Кляхин (Klyakhin) против Российской Федерации" и др.).

Безусловно, данные правовые позиции могли быть применены в рассматриваемой ситуации, поскольку решение о конфискации имущества лица, не привлеченного к рассмотрению дела, будет актом, вынесенным о правах и обязанностях лица, не привлеченного к рассмотрению дела.

Но решением судьи Центрального районного суда г. Твери от 18 марта 2011 г. постановление мирового судьи было не отменено, а лишь изменено с указанием, что из изъятых 471 экземпляра литературы только 38 экземпляров печатных материалов признаны экстремистскими и включены в федеральный список. Федеральный судья оставил в перечне подлежащей конфискации и уничтожению литературы лишь информационные материалы, находящиеся в федеральном списке экстремистских материалов, не изменив наказание в виде штрафа.

Не согласившись с судебными актами, Белимова подала надзорную жалобу. Тверской областной суд постановлением от 18 октября 2011 г. в порядке надзора*(9) отменил вступившее в силу постановление о привлечении Л. Белимовой, исповедующей религию Свидетелей Иеговы, к ответственности по статье 20.29 КоАП РФ, производство по делу было прекращено в связи с отсутствием в ее действиях состава административного правонарушения. В то же время решение о конфискации было оставлено в силе.

Из текста постановления председателя Тверского областного суда от 18 октября 2011 г. видно, как суд решил проблему конфискации информационных материалов у лица, не привлеченного к участию в рассмотрении дела: он просто указал, что литература была изъята у лица, привлекаемого к ответственности - Белимовой, т.е. изменил обстоятельства дела... Здесь пожалуй, комментарии излишни. Сам факт конфискации информационных материалов, при том, что дело об административном правонарушении прекращено, порождает вопросы о правомерности такой конфискации. Очевидно, что отсутствие состава правонарушения является юридическим фактом, не допускающим применения конфискации.

По всей видимости, суд несколько "спутал" конфискацию с чем-то другим. Так, изъятие из незаконного владения лица, совершившего административное правонарушение, орудия совершения или предмета административного правонарушения, изъятых из оборота и на этом основании подлежащих обращению в собственность государства или уничтожению, не является конфискацией (п. 3 ст. 3.7 КоАП РФ). Отнесение литературы к экстремистским материалам, конечно же, означает ограничение таких материалов в обороте и запрет на совершение с ними сделок, однако законом не предусмотрено их изъятие, когда лицо, ими владеющее, не предназначает их для распространения и не совершает соответствующих правонарушений.

Полагаем, что в Законе "О противодействии экстремистской деятельности" все же обоснованно установлена конфискация как санкция к правонарушителю. Это в полной мере соответствует положениям части 3 ст. 55 Конституции РФ, в соответствии с которой права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

Правоприменитель, безусловно, не может выходить за пределы норм, устанавливающих ответственность и расширительно их толковать, подменяя законодателя.

Вышеприведенный анализ осуществлен на примере административного дела, однако мы не видим никаких причин для того, чтобы при рассмотрении вопросов о конфискации при рассмотрении гражданского дела были применены другие подходы. Конфискация и в гражданском деле не перестает быть санкцией, применяемой только к виновному лицу, "лично совершившему правонарушение... Юридическая ответственность - последствие правонарушения"*(10).

Надлежащая правовая процедура зависит не от того, в каком судебном порядке рассматривается вопрос конфискации, а от ее юридической природы как меры публично-правовой ответственности.

Цель признания информационных материалов экстремистскими и задачи гражданского судопроизводства

Безусловно, гражданско-процессуальная форма не может быть использована для того, чтобы добывать доказательства совершения публичных правонарушений, за которые установлена административная и уголовная ответственность, под видом "установления правового состояния информационных материалов". Такой задачи в ГПК РФ мы не найдем, поскольку она, безусловно, противоречит базовым положениям и названного Кодекса, и УПК РФ.

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 28 июня 2011 г. N 11 "О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности" было дано следующее разъяснение: "При рассмотрении уголовных дел о преступлениях экстремистской направленности судам следует обеспечивать, с одной стороны, охрану публичных интересов (основ конституционного строя, целостности и безопасности Российской Федерации), а с другой - защиту гарантированных Конституцией Российской Федерации прав и свобод человека и гражданина - свободы совести и вероисповедания, свободы мысли, слова, массовой информации, права свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом".

Соответственно, та же задача стоит перед судами и при рассмотрении дел о признании материалов экстремистскими. Соответственно при рассмотрении дел о признании материалов экстремистскими всегда имеет место спор о праве свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом, свободно изучать религиозные книги, реализуя право на свободу совести и вероисповедания.

Отметим, что само признание информационных материалов экстремистскими направлено не на защиту частных интересов, а на то, чтобы не допустить распространение экстремистских материалов, т.е. на запрет, воспрещение. Иск о воспрещении был известен еще римскому праву под названием прогибиторного иска (actio prohibitoria), назначение которого заключалось в обязании ответчика не вмешиваться в свободу собственника*(11).

Хотя в российской процессуальной науке искам о воспрещении было уделено не так много внимания*(12), любому процессуалисту известно, что требование, направленное на принуждение ответчика к воздержанию от совершения каких-либо действий (иск о воспрещении), является иском о принуждении, и если точнее - иском о принуждении к бездействию (в случаях, когда истец требует от ответчика воздержания от определенных действий)*(13).

Предметом иска о принуждении является материально-правовое требование истца к ответчику, принудительного осуществления которого добивается истец. Основание иска о принуждении составляют юридические факты, свидетельствующие о том, что право нарушено, т.е. обстоятельства (факты), которые создают, изменяют или погашают права и обязанности сторон или препятствуют возникновению прав и обязанностей*(14).

Соответственно, притязание на запрет, воспрещение должно иметь адресата. Нам могут "подсказать", что на основании судебного решения о признании информационных материалов экстремистскими данные материалы помещаются в федеральный список экстремистских материалов, что является общим запретом для неопределенного круга лиц, причем запретом не только распространения, но и получения данных информационных материалов. Конечно же, так оно и есть, но, как уже указывалось, "информационный материал" - всегда плод чьего-то творения, у него всегда есть автор, который с признанием информационных материалов экстремистскими становится лицом, занимавшимся экстремистской деятельностью.

Таким образом, требование о признании материалов экстремистскими в ряде случаев является иском о воспрещении к неопределенному кругу лиц и одновременно "иском" о привлечении к публично-правовой ответственности автора, а также владельца информационных материалов, имеющего цель их распространить. По крайней мере суть притязаний прокурора и правовая природа признания информационных материалов экстремистскими именно такова, хотя зачастую притязаний к автору в требованиях прокурора мы можем не увидеть, что свидетельствует о несоответствии таких требований положениям статьи 131 ГПК РФ.

Полагаем, что рассмотрение такого рода дел в гражданском процессе вряд ли может обеспечить уровень правовых гарантий, необходимый с точки зрения международных стандартов справедливого правосудия, которые при рассмотрении данного рода дел требуют соблюдения процессуальных гарантий, предоставляемых при уголовном обвинении.

Правовые позиции ЕСПЧ

Хотя на момент написания данной статьи постановлений Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ), вынесенных по делам против России по данному роду дел, пока нет, имеющиеся жалобы в ЕСПЧ еще находятся на стадии решения вопросов о приемлемости, ничто не лишает нас возможности поучиться на чужих ошибках.

Надо отметить, что при разбирательстве административных и даже гражданских дел с целью соблюдения Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) российский правоприменитель в ряде случаев должен соблюдать гарантии, установленные ее статьей 6, как если бы в отношении этих лиц было предъявлено "уголовное обвинение". То есть при определенных обстоятельствах должны быть соблюдены принципы уголовного процесса при рассмотрении гражданского дела*(15), поскольку необходимость такого подхода обусловлена тем, что понятие "уголовное обвинение", применяемое ЕСПЧ, является автономным от квалификации национального права*(16). Так, ЕСПЧ в постановлении от 4 ноября 2008 г. по делу Балсите-Лидейкиене против Литвы [Balsyte-Lideikiene v. Lithuania] (N 72596/01) установил, что по делу о привлечении к ответственности за публикацию, разжигающую национальную рознь, должны быть применены гарантии статьи 6 Конвенции, предоставляемые при уголовном обвинении. В данном деле ЕСПЧ установил нарушение указанной статьи по следующим основаниям. Обвинение в том, что спорная публикация разжигала национальную рознь было основано на экспертных заключениях, и суды, признавая заявительницу виновной, широко цитировали экспертные заключения, которые играли ключевую роль в возбужденном против нее разбирательстве, но ей не была предоставлена возможность допросить экспертов с целью оспорить достоверность их заключений. ЕСПЧ сделал вывод, что отказ в удовлетворении ходатайства о допросе экспертов в открытом судебном заседании не отвечал требованиям статьи 6 Конвенции.

Полагаем возможным более подробно рассмотреть данное постановление ЕСПЧ, поскольку изложенные в нем правовые позиции могут быть полезны для понимания отнесения Судом того или иного рода дел к уголовным и соответственно применимости положений статьи 6 Конвенции о процессуальных гарантиях при уголовном обвинении. Но вначале напомним их.

"2. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления считается невиновным, до тех пор пока его виновность не будет установлена законным порядком.

3. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления имеет как минимум следующие права:

a) быть незамедлительно и подробно уведомленным на понятном ему языке о характере и основании предъявленного ему обвинения;

b) иметь достаточное время и возможности для подготовки своей защиты;

c) защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника или, при недостатке у него средств для оплаты услуг защитника, пользоваться услугами назначенного ему защитника бесплатно, когда того требуют интересы правосудия;

d) допрашивать показывающих против него свидетелей или иметь право на то, чтобы эти свидетели были допрошены, и иметь право на вызов и допрос свидетелей в его пользу на тех же условиях, что и для свидетелей, показывающих против него;

e) пользоваться бесплатной помощью переводчика, если он не понимает языка, используемого в суде, или не говорит на этом языке".

Соответственно, эти процессуальные гарантии должны быть предоставлены, даже если национальным законодательством дело может быть и не отнесено к уголовным. Безусловно, этот факт обязывает нас быть внимательным к подходам ЕСПЧ, поскольку игнорирование их может привести к нарушением прав и свобод граждан.

Итак, в деле Балсите-Лидейкиене против Литвы ЕСПЧ задался вопросом, был ли процесс уголовным в исключительном понимании статьи 6 Конвенции и, таким образом, подпадает ли заявительница под гарантии, предоставляемые в данном отношении указанной статьей при рассмотрении того факта, что на заявительницу была наложена санкция в виде административного предупреждения и конфискации непроданных экземпляров "Литовского календаря 2000".

Прежде всего ЕСПЧ указал: при определении, можно ли считать правонарушение уголовным, следует применять три критерия: юридическая квалификация правонарушения в национальном законодательстве, характер нарушения и характер и степень суровости возможного наказания. Рассмотрев первый критерий, ЕСПЧ заметил, что в соответствии с национальным законодательством Литвы Кодекс об административных правонарушениях не характеризуется как уголовный, однако индикаторы, наблюдаемые в законодательстве государства-ответчика, имеют лишь относительное значение (см. дело "Озтюрк против Германии", постановление от 21 февраля 1984 г., серия A N 73, с. 19, § 52).

ЕСПЧ также напомнил, что согласно его устоявшейся практике второй и третий критерий являются альтернативными и не обязательно совокупными: статья 6 Конвенции применима если рассматриваемое правонарушение квалифицируется как "уголовное" с точки зрения Конвенции или если это правонарушение ставит человека под угрозу применения санкции, которая по своему характеру и суровости в целом относится к уголовной сфере (см. дело "Эзех и Коннорз против Великобритании" (Большая Палата), N 39665/98 и 40086/98, § 86, ЕСПЧ 2003-X). Это не исключает применения совокупного подхода в случаях, когда раздельный анализ каждого критерия не позволяет достичь однозначного заключения в отношении наличия "уголовного обвинения" (см. дело "Лауко против Словакии", § 57).

Что касается характера правонарушения, совершенного заявительницей, ЕСПЧ напомнил, что к ней была применена санкция за производство и распространение "Литовского календаря 2000" в соответствии со статьями 301 и 21412 Кодекса об административных правонарушениях. Последняя касается административных правонарушений против установленного порядка администрирования (Administraciniai teises pazeidimai, kuriais kesinamasi i nustatyta valdymo tvarka). Следовательно, данная юридическая норма адресуется всем гражданам, а не определенной группе, имеющей особый статус. Общий характер рассматриваемой юридической нормы далее подтверждается главой 1 Кодекса об административных правонарушениях, которая устанавливает, что все граждане должны обеспечивать уважение к юридическим правилам и правам других граждан, а также статьей 9, которая определяет административное правонарушение как противоправное деяние, представляющее угрозу для правопорядка, прав граждан или установленного порядка администрирования. Отсюда следует, что рассматриваемая юридическая норма является общей и, следовательно, подпадает под второй критерий (дело "Лауко против Словакии", § 58).

Далее ЕСПЧ рассмотрел третий критерий: характер и степень суровости наказания. Национальные суды установили, что заявительница виновна в правонарушении, предусмотренном статьей 21412 Кодекса об административных правонарушениях, которая устанавливает штраф от 1000 до 10 000 литов, хотя, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, штраф был заменен предупреждением в соответствии со статьей 301 Кодекса.

Что касается характера наказания, ЕСПЧ обратил особое внимание на статью 20 Кодекса об административных правонарушениях, в которой утверждается, что цель административного наказания - наказать нарушителей и заставить их воздержаться от повторных нарушений. ЕСПЧ отметил, что возмездие - это обычная отличительная черта уголовного наказания (см. постановление по делу "Озтюрк против Германии", § 53).

В отношении степени суровости наказания ЕСПЧ напомнил: реальное наказание, наложенное на заявительницу, относится к усмотрению, но не может уменьшить первоначальные альтернативы (см. дело "Эзех и Коннорз против Великобритании", § 120, и процитированное в деле законодательство).

Таким образом, хотя в настоящем деле национальные суды сделали лишь предупреждение в соответствии со статьей 301 Кодекса об административных правонарушениях, заявительница была наказана в соответствии со статьей 21412, которая предусматривает штраф от 1000 до 10 000 лит. ЕСПЧ также обратил особое внимание на тот факт, что если штраф не выплачивается, в соответствии со статьей 314 Кодекса он может быть заменен административным арестом на срок до 30 дней и указал, что в дополнение к изданию предупреждения были конфискованы напечатанные и непроданные экземпляры календаря, а конфискация часто рассматривается как уголовное наказание.

На основе вышеизложенного ЕСПЧ сделал вывод: "В сумме общий характер юридической нормы, нарушенной заявительницей, вместе с целью наказания, состоящей в сдерживании и возмездии, а также степенью суровости наказания, которой могла подвергнуться заявительница, достаточны для того, чтобы продемонстрировать, что рассматриваемое правонарушение имело в смысле статьи 6 Конвенции уголовный характер". В силу этого Суд счел, что статья 6 § 3 (d) применима в деле "Балсите-Лидейкиене против Литвы".

Экстраполируя подходы ЕСПЧ на дела о признании информационных материалов экстремистскими, можно с большой степенью вероятности утверждать, что дела данного рода могут быть отнесены ЕСПЧ к делам уголовного обвинения.

В качестве краткого вывода можем сказать: ситуация с данной категорией споров такова, что требуется законодательное разрешение проблемы*(17), поскольку последняя рождена именно законодателем, который фактически установил новый род дел без должного анализа их правовой природы и процессуального права, подлежащего применению при рассмотрении данного рода дел. Установление должной правовой процедуры - конституционная обязанность законодателя, вытекающая из участия России в Европейской конвенции.

Однако было бы ошибочным утверждать, что установление должной правовой процедуры признания информационных материалов экстремистскими может полностью решить проблему. Хотя в данной статье мы рассматривали проблему только со стороны правовой процессуальной процедуры, проблема все же заключается не только и, быть может, не столько в процессуальной процедуре, но и в материальной стороне*(18), а также в самой санкции за идеи, а не действия. Данная санкция - вмешательство в свободу мысли. "После способности мыслить способность сообщать свои мысли своим ближним является самым поразительным качеством, отличающим человека от животного. Она является одновременно признаком бессмертного призвания человека к общественному состоянию, связующим началом, душой, орудием общества, единственным средством усовершенствовать последнее, достигнуть той степени власти, познаний и счастья, которая доступна человеку"*(19). Закон, карающий за образ мыслей, не есть закон, изданный государством для его граждан*(20).

Библиография:

Арбитражный процесс: Учебник. / Отв. ред. Д.Х. Валеев, М.Ю. Челышев; авторы § 1 гл. 8 Я.Ф. Фархтдинов и В.М. Фетюхин. - М., 2010.

Баранов В.М. Теория юридической ответственности. - Н. Новгород, 1998. С. 9.

Гарсиа Гарридо М.Х. Римское частное право: казусы, иски, институты / Отв. ред. Л.Л. Кофанов. - М, 2005. С. 333.

Гордон В.М. Иск о воспрещении. СПб., 1913.

Иск в гражданском судопроизводстве: Сборник / О.В. Исаенкова, А.А. Демичев, Т.В. Соловьева и др.; под ред. О.В. Исаенковой. М., 2009.

Клепицкий И.А. Преступление, административное правонарушение и наказание в России в свете Европейской конвенции о правах человека // Государство и право. 2000. N 3.

Кушнарев Т.В. Признание информационных материалов экстремистскими // Законность. 2011. N 4.

Нешатаева Т.Н. Уроки судебной практики о правах человека: европейский и российский опыт. - М., 2007. С. 80.

Маркс К. Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции // URL: http://oldcsu.csu.ru/files/history/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%BA%D1%81.pdf.

Робеспьер М. О свободе печати // URL: http://www.twirpx.com/file/647450/.

Султанов А.Р. Применение европейских стандартов в гражданском судопроизводстве на примере экстремистских дел. Адвокат. 2010. N 8.

Султанов А.Р. О кодификации законодательства об административных правонарушениях и антимонопольном законодательстве // Закон. 2007. N 7.

А.Р. Султанов,

начальник юридического управления

ОАО "Нижнекамскнефтехим",

член Ассоциации по улучшению жизни и образования

"Адвокат", N 1, январь 2012 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Бюллетень судебной практики Омского областного суда. 2010. N 1 (42).

*(2) Султанов А.Р. Применение европейских стандартов в гражданском судопроизводстве на примере экстремистских дел. Адвокат. 2010. N 8.

*(3) Хотя российские классики теории права нас учили, что разбить норму-предписание на несколько статей невозможно (см.: Алексеев С.С. Основные вопросы общей теории социалистического права // Собр. соч. Т. 3. С. 223.

*(4) В принципе данные санкции могут быть и основными.

*(5) Султанов А.Р. О кодификации законодательства об административных правонарушениях и антимонопольном законодательстве // Закон. 2007. N 7. С. 141-148.

*(6) URL: http://www.jw-russia.org/news/tver/courtdoc20111018_u.pdf (дата обращения 11.12.2011).

*(7) URL: http://centralny.twr.sudrf.ru/modules.php?name=bsr&op=show_text&srv_num=1 &id=69600401103301021401961000106358 (дата обращения 11.12.2011).

*(8) Решение Арбитражного суда Свердловской области от 19 мая 2010 г. N А60-13600/2010; постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 3 ноября 2010 г. N А40-101210/10-130-584 и др.

*(9) URL: http://www.jw-russia.org/news/tver/courtdoc20111018_u.pdf (дата обращения 11.12.2011).

*(10) Баранов В.М. Теория юридической ответственности. - Н. Новгород, 1998.С. 9.

*(11) Гарсиа Гарридо М.Х. Римское частное право: казусы, иски, институты / Отв. ред. Л.Л. Кофанов. - М, 2005. С. 333.

*(12) Гордон В.М. Иск о воспрещении. СПб., 1913.

*(13) Иск в гражданском судопроизводстве: Сборник / О.В. Исаенкова, А.А. Демичев, Т.В. Соловьева и др.; под ред. О.В. Исаенковой. М., 2009.

*(14) Арбитражный процесс: Учебник. / Отв. ред. Д.Х. Валеев, М.Ю. Челышев; авторы § 1 гл. 8 Я.Ф. Фархтдинов и В.М. Фетюхин. - М., 2010.

*(15) Нешатаева Т.Н. Уроки судебной практики о правах человека: европейский и российский опыт. - М., 2007. С. 80.

*(16) См. подробнее: Клепицкий И.А. Преступление, административное правонарушение и наказание в России в свете Европейской конвенции о правах человека // Государство и право. 2000. N 3.

*(17) Кушнарев Т.В. Признание информационных материалов экстремистскими // Законность. 2011. N 4. С. 53 -55.

*(18) О должной правовой процедуре см.: Протасов В.Н. Юридическая процедура. - М., 1991; Яковенко О.В. Правовая процедура: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. - Саратов. 1999; Корнилов А.Р. Правовые процедуры института юридической ответственности: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. - Н. Новгород, 2000; Смольянов М.С. Юридическая процедура как гарантия прав человека: Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. - М., 2011. С. 8 // URL: http://www.igpran.ru/prepare/avtoreferati/Smolianov.pdf (дата обращения 12.12.2011) и др.

*(19) Робеспьер М. О свободе печати // URL: http://www.twirpx.com/file/647450/ (дата обращения 12.12.2011).

*(20) Маркс К. Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции // URL: http://oldcsu.csu.ru/files/history/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D0%BA%D1%81.pdf (дата обращения 12.12.2011).