Постановление Европейского Суда по правам человека от 9 октября 2008 г. Дело "Моисеев против России" [Moiseyev v. Russia] (жалоба N 62936/00) (I Секция)

Европейский Суд по правам человека
(Первая Секция)

Дело "Моисеев (Moiseyev)
против Российской Федерации"
(Жалоба N 62936/00)

Постановление Суда

Страсбург, 9 октября 2008 г.

По делу "Моисеев против Российской Федерации" Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в составе:

Христоса Розакиса, Председателя Палаты,

Нины Ваич,

Анатолия Ковлера,

Элизабет Штейнер,

Ханлара Гаджиева,

Дина Шпильманна,

Сверре Эрика Йебенса, судей,

а также при участии Андре Вампаша, Заместителя Секретаря Секции Суда,

заседая за закрытыми дверями 18 сентября 2008 г.,

вынес в тот же день следующее Постановление:

Процедура

1. Дело было инициировано жалобой N 62936/00, поданной против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) гражданином Российской Федерации Валентином Ивановичем Моисеевым (далее - заявитель) 1 ноября 2000 г.

2. Интересы заявителя, которому была предоставлена юридическая помощь, представляли К. Москаленко и К. Костромина (Центр содействия международной защите), адвокаты, практикующие в г. Москве, и В. Певкер, адвокат, практикующий в г. Страсбурге. Власти Российской Федерации были представлены бывшим Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека П.А. Лаптевым.

3. Заявитель жаловался, в частности, на нарушение гарантий против бесчеловечного и унижающего достоинство обращения, чрезмерную продолжительность его предварительного заключения и невозможность судебной проверки законности его заключения под стражу, несправедливость судебного разбирательства и отсутствие независимости и беспристрастности суда, чрезмерную длительность разбирательства его уголовного дела. Он также жаловался на непредсказуемое применение уголовного закона в его деле с приданием обратной силы и неоправданные ограничения контактов с адвокатом, ознакомления с материалами уголовного дела и свиданий с семьей.

4. Решением от 9 декабря 2004 г. Европейский Суд признал жалобу частично приемлемой.

5. Заявитель и власти Российской Федерации подали письменные объяснения по существу жалобы (пункт 1 правила 59 Регламента Суда). После консультаций со сторонами Палата решила, что слушание по существу дела не требуется (пункт 3 правила 59 Регламента Суда, последняя часть).

Факты

I. Обстоятельства дела

6. Заявитель родился в 1946 году и проживает в г. Москве.

A. Задержание и предъявление обвинения

7. 3 июля 1998 г. при получении некоторых материалов от заявителя, который в то время был заместителем директора Первого департамента Азии Министерства иностранных дел Российской Федерации, Федеральной службой безопасности Российской Федерации (ФСБ) был задержан южнокорейский дипломат Ч. На следующий день Ч. был объявлен персона нон грата и покинул Россию.

8. 3 июля 1998 г., в 23.30, группа из восьми вооруженных сотрудников ФСБ вошла в квартиру заявителя и провела там обыск. Она задержала заявителя и доставила его в СИЗО "Лефортово".

9. 3 августа 1998 г. Министерство иностранных дел уволило заявителя за серьезные нарушения российского законодательства о государственной службе.

10. 4 июля 1998 г. следователи Следственного управления ФСБ допросили заявителя в качестве подозреваемого по делу о государственной измене.

11. 6 июля 1998 г. заместитель генерального прокурора санкционировал заключение под стражу заявителя. В дальнейшем срок содержания заявителя под стражей несколько раз продлевался.

12. 13 июля 1998 г. заявителю в присутствии его адвоката Коновала было предъявлено обвинение в государственной измене. Он обвинялся в разглашении секретной информации агенту южнокорейской разведки.

13. 15 июля 1998 г. заявитель привлек Гервиса в качестве своего адвоката.

14. 22 и 23 июля, 16 сентября и 12 ноября 1998 г. следователь принял решение об аресте автомобиля и гаража заявителя, 5 447 долларов США и домашнего компьютера в качестве обеспечения возможной конфискации имущества заявителя вследствие признания виновным.

15. 14 января, 12 марта и 20 мая 1999 г. заявитель обжаловал постановления о продлении срока его содержания под стражей.

16. 1 февраля и 4 июня 1999 г. Московский городской суд рассмотрел жалобы заявителя и отклонил их как необоснованные. Суд постановил, что следователь правильно выбрал меру пресечения с учетом тяжести обвинения и возможности заявителя скрыться от следствия или воспрепятствовать ему.

17. 10 июня 1999 г. предварительное следствие было закончено, и заявителю была предоставлена возможность ознакомиться с материалами дела.

18. 25 августа 1999 г. заявителю было вручено обвинительное заключение. Заявителю не разрешалось хранить копию обвинительного заключения в своей камере, поскольку этот документ содержал секретные сведения. Заявитель мог знакомиться с обвинительным заключением в спецчасти следственного изолятора.

B. Первый обвинительный приговор и его отмена

19. 16 декабря 1999 г. Московский городской суд признал заявителя виновным в соответствии с предъявленным обвинением, приговорил его к 12 годам лишения свободы и конфискации имущества.

20. 15 июня 2000 г. и в другие даты заявитель и его адвокаты подали кассационные жалобы на приговор.

21. 25 июля 2000 г. Верховный Суд Российской Федерации отменил приговор и направил дело в суд первой инстанции на новое рассмотрение. Он указал следующее:

"Признавая [заявителя] виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 275 УК Российской Федерации, суд [первой инстанции] указал, что [заявитель] в период с 1992 г. по январь 1994 г. ...занимался... передачей южнокорейской разведке сведений и документов, составляющих государственную тайну. При этом суд [первой инстанции] ограничился лишь общим перечислением сведений и документов... и не указал, какие сведения и документы, когда именно были переданы [заявителем]. Поскольку инкриминируемые [заявителю] деяния носят продолжающийся характер и охватывают период с 1992-1993 гг. по июль 1998 г., в течение которого законодательство Российской Федерации изменялось, то установление таких данных судом имеет существенное значение для дела.

В соответствии с частью 4 статьи 29 Конституции... перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Такой перечень был впервые определен федеральным законом "О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации "О государственной тайне" от 6 октября 1997 г. Таким образом, до указанного времени отсутствовал соответствующий требованиям Конституции Российской Федерации перечень сведений, составляющих государственную тайну. Отсутствие в приговоре данных о времени передачи [заявителем] сведений и документов не позволяет сделать правильный вывод о том, какие именно из инкриминируемых Моисееву действий совершены им в период действия федерального закона, содержащего перечень сведений, составляющих государственную тайну, и соответствующего требованиям Конституции Российской Федерации.

Как следует из материалов дела, ...эксперты Министерства иностранных дел подготовили свое заключение [по определению секретности информации, переданной заявителем]... на основании Закона Российской Федерации "О государственной тайне" от 21 июля 1993 г., Указа Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 г. "Об утверждении перечня сведений, отнесенных к государственной тайне" и Постановления Правительства Российской Федерации от 18 сентября 1992 г. "О временном перечне сведений, составляющих государственную тайну", а эксперт Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации - на основании Закона Российской Федерации "О безопасности" от 5 марта 1992 г., Закона Российской Федерации "О государственной тайне" от 21 июля 1993 г. и Указа Президента Российской Федерации от 30 ноября 1995 г.

Вместе с тем следует учитывать, что в Законе Российской Федерации "О государственной тайне" от 21 июля 1993 г., на который ссылаются вышеуказанные заключения экспертов, отсутствовал перечень сведений, составляющих государственную тайну. В статье 5 данного закона (в редакции от 21 июля 1993 г.) указывается лишь на сведения, которые могут быть отнесены к государственной тайне. С учетом изложенного правильность выводов, содержащихся в заключениях экспертов, подлежит повторной оценке.

Принимая во внимание, что объективную сторону преступления, предусмотренного статьей 275 Уголовного кодекса, составляют указанные в ней действия лишь со сведениями, являющимися государственной тайной, суду необходимо было установить, какие из указанных в обвинительном заключении сведений и документов, переданных [заявителем], могут быть отнесены к государственной тайне в соответствии с требованиями действовавшего в тот период закона".

C. Второе судебное разбирательство

1. Процесс под председательством судьи Губановой

22. 5 сентября 2000 г. Московский городской суд начал рассмотрение дела заявителя в составе председательствующей судьи Губановой и двух народных заседателей.

23. Заявитель ходатайствовал об освобождении из-под стражи. В тот же день суд отклонил ходатайство. Суд указал, что заключение под стражу может быть применено к лицу, обвиненному в государственной измене, на основании одной лишь опасности преступления, поэтому основания для освобождения заявителя из-под стражи отсутствуют.

24. 11 сентября 2000 г. заявитель ходатайствовал перед судом об изменении примененной к нему меры пресечения. В тот же день суд отказал в удовлетворении ходатайства, постановив, что сама по себе опасность преступления является достаточным основанием для содержания его под стражей. 15 сентября 2000 г. заявитель обжаловал это определение в Верховном Суде. Жалоба не была рассмотрена. По словам заявителя, судья Верховного Суда Галиуллин письмом от 14 марта 2001 г. уведомил председателя Московского городского суда Егорову, что "не имеется оснований для ходатайства об отмене определения суда". Копия письма не была представлена Европейскому Суду, однако власти Российской Федерации не оспаривали изложение его содержания заявителем.

25. 12 сентября 2000 г. один из народных заседателей был заменен запасным.

2. Процесс под председательством судьи Коваль

26. 24 или 29 ноября 2000 г. исполняющий обязанности председателя Московского городского суда дал указание об изменении состава суда со ссылкой на длительное отсутствие по болезни судьи Губановой. Он передал дело судье Коваль и двум новым народным заседателям.

27. В тот же день заявитель заявил отвод новому составу суда как незаконному и просил предоставить ему копии официальных решений об изменении состава суда и документов, подтверждающих законность назначения новых народных заседателей, поскольку не было приведено никаких причин их замены. 1 декабря 2000 г. судья Коваль отклонила отвод, указав, что дело было передано другому судье по указанию исполняющего обязанности председателя городского суда и что для этого никакого процессуального решения не требуется.

28. Заявитель подал жалобу в Верховный Суд. 14 марта 2001 г. Верховный Суд отклонил жалобу. Он установил, что судья Губанова действительно болела в период с 15 ноября по 13 декабря 2000 г., а также в период с 18 декабря 2000 г. по 18 января 2001 г., и потому решение о ее замене было законным и обоснованным. Верховный Суд не затронул вопрос о назначении новых народных заседателей.

29. 1 декабря 2000 г. заявитель вновь ходатайствовал об освобождении из-под стражи, ссылаясь на свою невиновность. Городской суд отклонил ходатайство, определив, что мера пресечения была применена в соответствии с законом и оснований для ее изменения не имеется. Заявитель подал жалобу в Верховный Суд. Жалоба не была рассмотрена.

30. 10 апреля 2001 г. разбирательство было отложено до 13 июня 2001 г. для перевода ряда документов с корейского языка на русский. Заявитель обжаловал определение об отложении рассмотрения дела, которое продлевало срок его пребывания под стражей; городской суд отклонил ходатайство. 6 июня 2001 г. Верховный Суд отказал в удовлетворении жалобы на отложение разбирательства как необоснованной.

3. Процесс под председательством судьи Медведева

31. 10 июля 2001 г. состав суда был заменен и дело передано судье Медведеву и двум новым народным заседателям. Решение о замене не было мотивировано.

32. Заявитель безуспешно обжаловал замену состава суда.

33. 16 июля 2001 г. заявитель обжаловал отказ в Верховном Суде, который отклонил его жалобу как необоснованную 26 сентября 2001 г.

4. Процесс под председательством судьи Комаровой

(a) Замена председательствующего и народных заседателей

34. 20 июля 2001 г. председателем городского суда было поручено принять дело к слушанию судье Комаровой. Судья Медведев и оба народных заседателя были заменены судьей Комаровой и двумя новыми народными заседателями - А.А. и Н.А. Решение не было мотивировано.

35. Заявитель отвел новый состав суда; в тот же день его ходатайство об отводе было отклонено. Его ходатайство о назначении запасного народного заседателя в соответствии со статьей 242 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР также было оставлено без удовлетворения.

36. Жалоба в Верховный Суд была рассмотрена и отклонена в краткой форме 26 сентября 2001 г.

(b) Новая замена в составе народных заседателей

37. 31 июля 2001 г. народного заседателя A.A. по семейным обстоятельствам заменил народный заседатель A.M.

38. Заявитель безуспешно возражал против новой замены. Его жалоба была отклонена в краткой форме Верховным Судом 26 сентября 2001 г.

(c) Последующие ходатайства об освобождении

39. 10, 20 и 31 июля 2001 г. заявитель подал три новых ходатайства об освобождении. В те же даты они были отклонены Московским городским судом. Каждый раз суд указывал, что мера пресечения применена законно, и основания для ее изменения или отмены отсутствуют.

40. 16 и 24 июля и в начале августа 2001 г. заявитель подавал жалобы на эти решения в Верховный Суд.

41. 26 сентября 2001 г. Верховный Суд рассмотрел все три жалобы и оставил решения городского суда без изменения.

(d) Осуждение

42. 14 августа 2001 г. Московский городской суд признал заявителя виновным в государственной измене в форме шпионажа по статье 275 Уголовного кодекса Российской Федерации.

43. Что касается объективной стороны преступления, суд установил, что, находясь в длительной дипломатической командировке в Сеуле в 1992-1994 годах, заявитель дал согласие на неофициальное сотрудничество с южнокорейским Агентством планирования национальной безопасности (АПНБ) на условиях регулярной оплаты. Во исполнение указаний АПНБ в период с начала 1994 года по 3 июля 1998 г. заявитель организовал не менее 80 встреч с агентом АПНБ Ч. и передал АПНБ следующие документы, собранные по требованию АПНБ:

"- секретные, составляющие государственную тайну сведения о позиции и подходе России к дружественным отношениям, дружбе и сотрудничеству с КНДР, изложенные в двух проектах договора об основах дружественных отношений между двумя государствами: в сентябре 1995 г. - сведения, содержащиеся в проекте договора об основах дружественных отношений между Российской Федерацией и КНДР, в сентябре 1996 г. - сведения, содержащиеся в проекте договора о дружбе и сотрудничестве между КНДР и Российской Федерацией,

- осенью 1997 г. секретные сведения, составляющие государственную тайну в области военного сотрудничества и содержащиеся в уточненном докладе Отдела Кореи МИД о военном сотрудничестве между Россией и КНДР... который он скопировал и до передачи хранил в своем кабинете;

- секретные сведения, составляющие государственную тайну в области военного сотрудничества:

в ноябре 1994 г. - о начале исполнения межправительственного соглашения, содержащиеся в письме на имя посла Российской Федерации в КНДР от 19 сентября 1994 г.;

в августе 1994 г. - о российском предложении начать закрытые переговоры в области военного сотрудничества;

в мае 1985# г. - о позиции Министерства обороны Российской Федерации...

18 марта 1996 г. - сведения в области политически значимых международных отношений, содержащиеся в двух документах от 14 марта 1996 г. ...

20 июня 1996 г. - о прекращении действия российско-северокорейского соглашения в области военной разведки, поступившие в МИД Российской Федерации из Посольства Российской Федерации в КНДР 11 июня 1996 г.;

- иные сведения, не содержащие государственную тайну, путем передачи копий служебных документов:

в 1994 году: копии документов о переговорах заместителей министров иностранных дел России и КНДР... списка дипломатов северокорейского Посольства КНДР, доклада о некоторых событиях во внутриполитической жизни КНДР...

в 1995 году: копии... доклада Посольства Российской Федерации в Пхеньяне о политической ситуации в КНДР в 1994 году, доклада о положении в КНДР после смерти Ким Ир Сена, списка дипломатов Посольства КНДР в Москве... списка российских граждан, работающих в КНДР;

в 1996 году: копии справочника руководящих работников КНДР за 1995 год... проекта совместного коммюнике по результатам визита в Пхеньян делегации Государственной Думы и списка делегации...

в 1997 году: копии справочника руководящих работников КНДР за 1996 год... контракта российского концерна "Индустрия" с внешнеполитическим комитетом КНДР...

в 1998 году: копии справочника руководящих работников КНДР за 1997 год... уточненного доклада о политической ситуации в КНДР... справки Посольства Российской Федерации в КНДР о положении в КНДР, документа, содержащего информацию о составе сопровождающих вице-премьера Правительства Российской Федерации в его предстоящем визите в Республику Корея...

Кроме того, в период с 5 января 1994 по 5 ноября 1996 г. г-н Моисеев устно передал южнокорейской разведке не менее 35 не содержащих государственную тайну сведений по различным аспектам отношений между государствами.

Получив в 1997 году от Ч. список интересующих АПНБ сведений, Моисеев изготовил и передал южнокорейской разведке копии некоторых служебных документов в виде протоколов и соглашений о сотрудничестве между Россией и КНДР в различных областях".

44. Суд установил, что АПНБ выплатило заявителю не менее 14 тысяч долларов США в качестве вознаграждения.

45. Суд обосновал свои выводы, в частности, показаниями самого заявителя, полученными непосредственно после задержания, и показаниями нескольких свидетелей. Большинство свидетелей названы в приговоре только по своим трем инициалам, т.е. по первыми буквам имени, отчества и фамилии. Для обозначения некоторых свидетелей использовалась только первая буква фамилии.

46. Свидетель "К.Г.Б." показал на предварительном следствии, что практически все документы, подготовленные в Министерстве иностранных дел и касающиеся двусторонних отношений России с другими странами и оценки политической и экономической ситуации в этих странах, содержат конфиденциальную информацию, и их огласка или передача другим государствам крайне нежелательна. Суд отметил, что 12 сентября 1990 г., приступая к работе в Министерстве иностранных дел, заявитель дал подписку о неразглашении государственной или служебной тайны. Свидетели "М.А.И." и "И.А.Т." показали на предварительном следствии, что заявитель имел доступ к конфиденциальным документам, которые интересовали южнокорейцев, и что причастность Ч. к разведслужбе была общеизвестна в кругу экспертов по делам Кореи. Их показания на следствии были оглашены в судебном заседании, а свидетель "Т.Г.Д." также сделал подобные устные заявления в суде. И свидетель "И.А.Т.", и свидетель "Т.Г.Д." показали, что южнокорейцы хорошо знали вопросы, о которых, как предполагалось, они не должны были быть осведомлены.

47. Далее суд отметил, что, по информации Службы внешней разведки Российской Федерации и Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации (ГРУ ГШ ВС РФ), во время работы в Сеуле в период с июня 1992 г. по февраль 1994 г. заявитель поддерживал контакты с сотрудниками корейских разведслужб и неосторожно обсуждал конфиденциальные вопросы в незащищенных помещениях. В 1996 году было установлено, что южнокорейская разведка регулярно получает секретную информацию, к которой имел доступ заявитель, и что заявитель поддерживает личные контакты с Ч. за вознаграждение. Сотрудник Федеральной службы безопасности свидетель "М." показал в судебном заседании, что в январе 1996 г. он встречался с заявителем и информировал его о том, что Ч. является официальным представителем АПНБ в Москве. Заявитель признал, что это было ему известно.

48. Ссылаясь на письмо Управления контрразведывательных операций Департамента контрразведки ФСБ Российской Федерации (УКРО ДКР ФСБ РФ) от 9 июля 1998 г., суд установил, что в феврале 1997 г. Служба внешней разведки предоставила ФСБ копии "Проекта приказа по организации работы резидентуры АПНБ в Москве на 1997 год" и "личного агентурного дела" заявителя, из чего следовало, что заявитель был завербован АПНБ во время его пребывания в Южной Корее и включен в действующую агентуру этой службы.

49. Вывод о том, что информация, переданная заявителем, содержала государственную тайну, суд обосновал заключениями экспертов. Он указал следующее:

"Суд соглашается с заключениями экспертов, поскольку они проведены компетентными лицами, с соблюдением уголовно-процессуальных норм, и научно аргументированы. Согласно экспертным заключениям вышеназванные [переданные] сведения раскрывают содержание российской международной политики, соглашений по взаимодействию с иностранными государствами в области военного сотрудничества и военной разведки, а также содержат политически значимую информацию.

Доводы подсудимого и его адвокатов о некомпетентности экспертов нельзя признать обоснованными, поскольку экспертные исследования проводились коллегиально, с включением в состав экспертной комиссии экспертов по ходатайству [заявителя] и защиты, по их же ходатайству в ходе судебного разбирательства участвовали эксперты, проводившие в составе комиссии экспертизу на предварительном следствии, которыми в суде были даны письменные заключения и разъяснения...".

50. Наконец, суд в следующих выражениях опроверг доводы заявителя о том, что он не может нести ответственность за разглашение государственной тайны, поскольку до внесения изменений в закон "О государственной тайне" 6 октября 1997 г. отсутствовал перечень сведений, составляющих государственную тайну:

"Согласно статье 2 Закона "О государственной тайне" от 6 октября 1997 г. перечень сведений, составляющих государственную тайну, представляет собой совокупность категорий сведений, в соответствии с которыми сведения относятся к государственной тайне... Необходимость включения этого понятия в понятийный аппарат [закона] обусловлена приведением первоначального текста Закона в соответствие с Конституцией Российской Федерации. Поскольку сами сведения, составляющие государственную тайну, не могут быть помещены в текст Закона непосредственно, избран подход, трактующий Перечень как совокупность достаточно общих категорий сведений, описанных в статье 5 нового Закона [т.е. от 6 октября 1997 г.]

ГАРАНТ:

По-видимому, в тексте предыдущего абзаца допущена опечатка. Дату названного Закона следует читать как "21 июля 1993 г."

Таким образом, предусмотренные статьями 5 Закона Российской Федерации "О государственной тайне" в редакции 1993 и 1997 годов нормы имеют лишь незначительное семантическое несоответствие, что никоим образом не может означать, что до 6 октября 1997 г. рычаги правового воздействия за посягательство на основы конституционного строя и безопасность российского государства... отсутствовали...

Не основаны на законе и доводы о том, что объективную сторону преступления, предусмотренного статьей 275 Уголовного кодекса, составляют указанные в ней действия лишь со сведениями, являющимися государственной тайной. Предметом шпионажа являются сведения, как составляющие государственную тайну, так и иные сведения, которые собираются или передаются по заданию иностранной разведки для использования в ущерб внешней безопасности Российской Федерации...".

51. Учитывая, что заявитель ранее не привлекался к уголовной ответственности, его возраст, состояние здоровья, длительное пребывание в условиях следственного изолятора, положительные характеристики с места работы и отсутствие отягчающих обстоятельств, суд применил положение об "исключительных обстоятельствах" статьи 64 Уголовно-процессуального кодекса* (* Норма о "назначении более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление" содержится в статье 64 Уголовного кодекса Российской Федерации (прим. переводчика).) и назначил ему более мягкое наказание, чем предусмотрено санкцией соответствующей статьи, а именно к четырем годам и шести месяцам лишения свободы в колонии строгого режима, с зачетом содержания под стражей с 4 июля 1998 г. и конфискации его имущества.

52. 26 декабря 2001 г. и в другие даты заявитель и три его адвоката обжаловали приговор в Верховный Суд. Они ссылались на нарушение прав заявителя, гарантированных российской Конституцией и различными статьями Конвенции. Жалобы в основном затрагивали те же вопросы, которые впоследствии ставились в жалобе в Европейский Суд.

53. 9 января 2002 г. Верховный Суд оставил приговор без изменения. Суд отклонил доводы защиты и постановил, что в течение всего разбирательства дела суд первой инстанции и следователи действовали в полном соответствии с внутренним и международным правом. Отсутствуют нарушения закона, которые позволяли бы считать приговор необоснованным или незаконным. Верховный Суд дословно воспроизвел аргументацию городского суда, касающуюся уголовной ответственности за разглашение государственной тайны.

D. Условия содержания и перевозки

1. Условия содержания под стражей

54. С 4 июля 1998 г. по 25 января 2002 г. заявитель содержался в Лефортовском следственном изоляторе, находившемся в ведении Федеральной службы безопасности.

55. Как утверждают власти Российской Федерации, заявитель содержался в двухместной камере, площадью 8,2 кв. м. Камера была оборудована отоплением, принудительной вентиляцией, открывающимся окном, мебелью, холодильником, телевизором, раковиной и унитазом. Заявитель имел отдельное спальное место и постельные принадлежности. Три раза в день он получал пищу в соответствии с установленными нормами. Заявителю выдавались столовые принадлежности, предметы личной гигиены, а также книги и журналы из библиотеки. Он имел право на одну часовую прогулку в день.

56. Заявитель указывал, что камера площадью 8,2 кв. м предназначалась для троих, и в ней имелись три койки, вмонтированные в бетонный пол и стены. Он находился в камере еще с двумя сокамерниками в феврале и марте 2000 г., а затем с 19 сентября 2000 г. по 15 января 2001 г. Из мебели в камере были два небольших столика и открытая полка, которую заключенные в шутку называли "телевизором", поскольку ее содержимое было открыто для обзора. Вопреки утверждениям властей Российской Федерации, в камере не было холодильника или телевизора.

57. Расположенный в углу камеры унитаз не имел сливного бачка, и заключенные наливали в раковине таз воды для смыва нечистот. Туалет не был отделен от жилой зоны; заявитель был вынужден пользоваться туалетом и накладывать мазь для лечения геморроя в присутствии сокамерников и надзирателей, которые наблюдали за ними через глазок в двери. Заключенные сами убирали камеру. Веник, совок или моющее средство им не выдавались. Иногда они получали 100 г каустической соды для дезинфекции унитаза. Раз в неделю заявитель мог пользоваться душем и получал 50 г хозяйственного мыла для мытья.

58. Камера была тускло освещена двумя лампочками по 40-60 ватт, находящимися на потолке и прикрытыми металлической решеткой и матовым стеклянным плафоном. Электрическое освещение никогда не выключалось. В оконной раме также было матовое стекло. Прогулочные дворики располагались на крыше изолятора, и их площадь составляла около 10 кв. метров. Стены имели три метра высоты, а верх был затянут металлической решеткой и сеткой.

59. 5 декабря 2001 г. заявитель подал в Лефортовский районный суд Москвы жалобу на общие условия содержания, недостаточную медицинскую помощь, скудное питание и на отсутствие возможности уединения в камере. В этот же день его посетили начальник изолятора и начальник медчасти и спросили о причинах обращения с вышеуказанной жалобой. Начальник изолятора имел отпечатанную копию жалобы заявителя, которая была написана от руки, хотя она не была адресована администрации изолятора.

60. 17 декабря 2001 г. Лефортовский районный суд предложил заявителю до 27 декабря 2001 г. указать орган, на который он жалуется, и уплатить судебную пошлину. Заявитель получил это определение только 27 декабря 2001 г. В тот же день суд возвратил жалобу заявителя, поскольку не были выполнены требования, содержавшиеся в определении от 17 декабря 2001 г. Копию этого определения заявителю вручили 8 января 2002 г., а на следующий день его приговор вступил в силу.

2. Условия перевозки из изолятора "Лефортово" в Московский городской суд

61. Заявителя транспортировали из следственного изолятора в суд и обратно более 150 раз.

62. Тюремные автофургоны, в котором перевозили заявителя, имели пассажирское отделение 3,8 м в длину, 2,35 м в ширину и 1,6 м в высоту. Оно было разделено на два многоместных отсека, рассчитанных на 12 заключенных каждый, и один одноместный отсек. Отсеки оборудованы жесткими скамейками. Пассажирское отделение фургона, помимо камер для заключенных, включало в себя коридор шириной 1,5 м для двух милиционеров. Как утверждают власти Российской Федерации, заявителя помещали в одноместный отсек на основании письменного требования администрации изолятора с тем, чтобы предотвратить его общение с другими заключенными (копия такого требования не была представлена Европейскому Суду). По словам заявителя, его обычно помещали в многоместный отсек, где находилось до 18 заключенных, которые вынуждены были стоять или сидеть друг у друга на коленях. Даже когда его помещали в одноместный отсек, он находился там вместе с другим человеком, и они вынуждены были по очереди сидеть друг у друга на коленях. Его никогда не транспортировали в одиночку, и он не мог быть изолирован от других людей, поскольку автомобиль был сильно переполнен.

63. Власти Российской Федерации утверждали, что отопители и внутреннее освещение тюремных автомобилей зависели от двигателя. Автомобили имели естественную вентиляцию через аварийные люки и дополнительные люки с регулируемым притоком воздуха. Пассажирский отсек убирался и дезинфицировался ежедневно. Заявитель настаивал, что естественного притока воздуха через аварийные люки было недостаточно, и летом было душно. Более того, поскольку люки расположены в помещении охранников, то они открывали и закрывали люки по своему усмотрению. Зимой при неработающем двигателе отопления не было, и заключенные часами пребывали взаперти в промерзших машинах на пунктах сбора. Пол отсека был сильно загрязнен, на нем были разбросаны окурки, остатки пищи и упаковки, пластиковые бутылки и пакеты с мочой; пользоваться туалетом во время транспортировки было невозможно.

64. Как утверждают власти Российской Федерации, время в пути от Лефортовского изолятора до Московского городского суда и обратно не превышало 30 минут. Заявитель отмечал, что для участия в судебных заседаниях его обычно увозили из следственного изолятора рано утром и обратно не привозили ранее, чем через 10-15 часов. Дорога из Московского городского суда в Лефортовский изолятор значительно превышала 30 минут, поскольку по пути машина заезжала или в изолятор "Матросская тишина", или в Бутырский изолятор, которые служили сборными пунктами для заключенных. Вследствие этого время в пути составляло от трех до восьми часов. В качестве примера заявитель привел следующие данные: 26 декабря 2000 г. время в пути из суда в изолятор составляло 3 часа 10 минут, 11 января 2001 г. - 4 часа 30 минут, 17 января 2001 г. - 4 часа 15 минут, 5 февраля 2001 г. - 3 часа 20 минут, 27 июля 2001 г. - 3 часа 30 минут в суд и 4 часа 20 минут из суда, 30 июля 2001 г. - 4 часа 50 минут, 3 августа 2001 г. - 5 часов 20 минут, 9 августа 2001 г. - 5 часов 50 минут (до 1.10 ночи).

65. В жалобе от 25 декабря 2000 г. в Генеральную прокуратуру (повторно подана 25 января 2001 г.) заявитель описывал условия своей перевозки следующим образом:

"22 декабря 2000 г. [мы] выехали из здания Мосгорсуда около 17 часов, и я был доставлен в следственный изолятор ФСБ (Лефортово) в 1 час 15 минут ночи следующего дня, т.е. через 8 часов. Все это время я находился в неотапливаемом автомобиле для перевозки заключенных при температуре воздуха около 10 градусов мороза, без какой-либо еды и питья и в отсутствие доступа к туалету. В каждом отсеке автомобиля находилось до 18 человек: люди вынуждены были стоять, сидеть друг у друга на коленях. В результате такого "путешествия" у меня появились симптомы простуды, приступ гастродуоденита, головные боли и другие симптомы, вызванные длительным сидением на холодных лавках в морозную погоду. Такая ситуация не является исключительной: например, 19 декабря [2000 г.] отправка из здания Мосгорсуда состоялась лишь приблизительно в 21.30 при том, что судебное заседание закончилось около 17 часов. Прибытие в следственный изолятор состоялось приблизительно в 23 часа... Аналогичные факты имели место и после этого: вместо 10-15 минут [поездка] в изолятор, как правило, занимает от 3 до 8 часов".

66. 28 апреля 2001 г. командир милицейского конвойного полка уведомил заявителя о том, что на неназванного сотрудника, допустившего нарушение установленных правил, наложено дисциплинарное взыскание.

67. 13 февраля 2001 г. заявитель безуспешно обжаловал условия перевозки администрации следственного изолятора. На аналогичную жалобу в Генеральную прокуратуру от 13 августа 2001 г. из ГУВД Москвы поступил следующий ответ от 23 ноября 2001 г.:

"Задержки в перевозке вызваны объективными причинами. Приняты меры по недопущению подобных задержек в будущем".

68. В августе 2001 г. заявитель подал жалобу на унижающие достоинство и бесчеловечные условия перевозки судье, рассматривавшей его дело. Его жалоба была занесена в протокол судебного заседания, и судья обещала связаться с соответствующими инстанциями для поиска пути улучшения ситуации.

69. Заявитель также указывал на ужасающие условия перевозки в следственный изолятор и обратно в своей жалобе в Лефортовский районный суд от 5 декабря 2001 г. (см. § 59 настоящего Постановления).

3. Условия содержания в Московском городском суде

70. В дни судебных заседаний заявителя содержали в конвойных камерах Московского городского суда. Более 10 раз - 7 и 21 сентября, 1, 15, 20 и 23 ноября, 5 и 19 декабря 2000 г., 11 и 29 января, 1 февраля, 5 и 21 марта 2001 г. - заявителя доставляли в здание суда, но заседания не проводились, и его держали в камере конвойного помещения весь день.

71. Согласно описанию властей Российской Федерации конвойные камеры имеют стандартные размеры: 1,95 м - длина, 1 м - ширина и 3,1 м - высота, а заявитель содержался в них один, чтобы предотвратить его общение с другими заключенными. Заявитель утверждал, что площадь конвойной камеры составляет 1 кв. м, и их называют "каменными стаканами", поскольку пол и стены покрыты абразивной облицовкой, а высота примерно в два раза превышает длину и ширину. Он никогда не находился в конвойной камере один, а иногда помещался в одну камеру с туберкулезным больным.

72. Власти Российской Федерации указывали, что конвойные камеры оборудованы встроенной в пол скамейкой, принудительной вентиляцией, обогревом, освещением и металлической дверью с глазком. В холодное время года средняя температура внутри составляет 22 градуса. Камеры ежедневно убираются и раз в неделю дезинфицируются. В конвойном помещении имеется туалет, который заключенные могут посещать по своему усмотрению.

Заявитель утверждал, что на встроенной в пол скамейке едва могли уместиться два человека, третий человек вынужден был стоять. Камера освещена маленькой лампочкой, размещенной за металлической сеткой, которая не позволяла читать. Пол и скамейка были грязными и покрыты окурками, остатками пищи и обрывками бумаги. В камере не было окон, и единственным отверстием был глазок в двери. Отопление и принудительная вентиляция отсутствовали, воздух был тяжелым от табачного дыма куривших в камерах заключенных и милиционеров, куривших в коридоре. Посещать туалет можно было два-три раза за день по приказу конвойного; вызвать конвойного из камеры было невозможно. Заявитель не получал в камере конвойного помещения никакого питания (горячей пищи или сухого пайка).

E. Ограничения на свидания с родственниками

73. Заявитель не имел свиданий с родственниками с 3 июля 1998 г. по 9 апреля 1999 г.

74. 25 января 1999 г. жена заявителя просила следователя разрешить свидание с мужем. 10 февраля ее просьба была отклонена со ссылкой на характер дела заявителя и тяжесть обвинений против него. Следователь счел свидание "несвоевременным".

75. 22 февраля 1999 г. заявитель обратился к следователю с просьбой о свидании с женой. 26 февраля ему было отказано, так как свидание было сочтено "несвоевременным в данный момент".

76. 10 марта 1999 г. жена заявителя обжаловала решение следователя в Генеральную прокуратуру. Письмом от 30 марта 1999 г. Главная военная прокуратура ответила, что в вопросе свиданий с родственниками следователь вправе действовать по своему усмотрению, и в данном случае он действовал в рамках своих полномочий.

77. 18 марта 1999 г. заявитель подал жалобу в Главную военную прокуратуру. Он указал, в частности, что не видел семью более восьми месяцев, и что следователь обещал ему разрешить свидание, если он отзовет свою жалобу в суд на незаконность содержания под стражей. 2 апреля 1999 г. прокуратура ответила, что Следственному управлению ФСБ дано указание "решить вопрос" о свидании с семьей.

78. 5 апреля 1999 г. заявитель просил разрешить свидание с дочерью и женой. Разрешение было дано только на свидание с дочерью, и 9 апреля 1999 г. она его посетила.

79. 11 мая 1999 г. заявитель просил разрешить свидание с женой. 24 мая 1999 г. его жене разрешили свидание с ним.

80. Впоследствии заявителю разрешались свидания с членами семьи не чаще двух раз в месяц, каждый раз не более чем по часу. Во время свиданий заявитель был отделен от родственников стеклянной перегородкой и говорил с ними по внутреннему телефону. При этом присутствовал надзиратель.

81. Заявителю не разрешались свидания с родственниками с 3 марта по 5 сентября 2000 г.

82. 25 июля 2001 г. дочь заявителя просила разрешить свидание с отцом. Ей было отказано, поскольку 9 июня 2001 г. она уже приходила к нему на свидание вместе с матерью, что рассматривалось как два свидания, тогда как закон допускает только два свидания с родственниками в месяц.

83. 26 июля 2001 г. жена заявителя обжаловала отказ в Московский городской суд и Генеральную прокуратуру, указывая, в частности, на нарушение статьи 8 Конвенции. Через неделю она получила разрешение на свидание с заявителем.

84. С 7 декабря 2001 г. по 10 января 2002 г. разрешения на свидания с родственниками не выдавались.

F. Контакты с адвокатами и подготовка защиты

1. Ограничения контактов с адвокатами

85. В период разбирательства дела адвокаты заявителя могли встречаться с ним только по разовым разрешениям. На стадии предварительного следствия разрешения выдавали следователи Федеральной службы безопасности, во время суда - судья.

86. 26 апреля и 4 мая 2000 г. одна из адвокатов заявителя - Москаленко обратилась в Верховный Суд Российской Федерации с просьбой о выдаче разрешения на встречи с заявителем без ограничений. В обоих случаях секретарь давала ей разрешение только на "[одну] встречу". Однако, идя навстречу требованиям Москаленко, каждый раз секретарь делала рукописные исправления, заменяя единственное число на множественное.

87. 26 апреля 2000 г. персонал Лефортовского изолятора воспринял выданный Верховным Судом документ как разовое разрешение, поскольку он содержал рукописные исправления, а первоначально в нем была указана одна встреча.

88. 5 мая 2000 г. Москаленко попыталась подать письменное заявление начальнику Лефортовского изолятора с просьбой разрешить встречи с заявителем без ограничений. Сотрудники изолятора отказались принять ее заявление, заявив, что она не может встретиться с начальником изолятора.

89. Впоследствии заместитель начальника Лефортовского изолятора посетил заведующего юридической консультацией N 10, где работала Москаленко, и заявил, что Москаленко подделала разрешение на посещение заявителя; он угрожал возбуждением уголовного дела в отношении Москаленко. Москаленко отвергла эти обвинения.

90. 1 июня 2000 г. Верховный Суд выдал Москаленко отпечатанное разрешение на "[несколько] встреч" с заявителем. Как утверждают власти Российской Федерации, 23 мая 2001 г. Москаленко не разрешили встретиться с заявителем, так как она не предъявила ордер юридической консультации на защиту его интересов.

91. 21 августа, 12 сентября и 17 октября 2001 г. одна из адвокатов заявителя - Костромина безуспешно обращалась в суд первой инстанции с просьбой о получении многоразового разрешения на встречи с заявителем.

92. 25 октября 2001 г. Конституционный Суд постановил, что пункт 15 статьи 16 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений", который позволял властям требовать разрешения следователя на встречу заключенного с адвокатом, не соответствует конституционному праву на юридическую помощь в уголовных делах, поскольку он ставит осуществление права на защиту в зависимость от усмотрения органа, в производстве которого находится дело (Постановление N 14-П).

93. 10 января 2002 г., после того, как приговор вступил в законную силу, Костромина получила разрешение на неограниченные свидания с заявителем.

2. Ограничения доступа к материалам дела и записям

94. Во время предварительного следствия обвинительное заключение хранилось в спецчасти следственного изолятора. Заявитель имел доступ к нему по письменному разрешению администрации. Его адвокаты получили доступ к обвинительному заключению после начала судебных слушаний в спецчасти Московского городского суда.

95. Любой обмен документами между заявителем и его адвокатами допускался только через администрацию следственного изолятора и по ее письменному разрешению. Администрация изучала документы до их передачи.

96. Во время суда заявитель мог делать записи только в специальных тетрадях, которые хранились вместе с обвинительным заключением в спецчасти городского суда. Те же требования распространялись и на адвокатов заявителя, которым предписывалось хранить все относящиеся к делу документы, записи и копии ходатайств в спецчасти.

97. Как утверждает заявитель, его пристегивали за руку к столу или стулу, когда он знакомился с делом в здании Московского городского суда после окончания судебного заседания. Он должен был сидеть в неудобной позе, и через некоторое время его пристегнутая рука немела. Кроме того, когда его пристегивали за правую руку, он не мог пользоваться ручкой и делать выписки. Время, отводимое для ознакомления с делом, определялось по усмотрению надзирателей. Власти Российской Федерации утверждали, что наручники на заявителя надевались только по пути на заседание и обратно.

98. 29 октября 2001 г. заявитель обжаловал ненадлежащие условия подготовки защиты в Московский городской суд. Жалоба была оставлена без рассмотрения.

II. Применимое национальное законодательство и практика

A. Применимое уголовное законодательство

99. Уголовный кодекс Российской Советской Федеративной Социалистической Республики от 27 октября 1960 г. (действовал до 31 декабря 1960 г.) предусматривал следующее:

Статья 64. Измена Родине

"а) Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству... -

наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества".

Статья 65. Шпионаж

"Передача, а равно похищение или собирание с целью передачи иностранному государству, иностранной организации или их агентуре сведений, составляющих государственную или военную тайну, а также передача или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений для использования их в ущерб интересам СССР, если шпионаж совершен иностранным гражданином или лицом без гражданства, -

наказывается лишением свободы на срок от семи до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества".

100. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. (действующий с 1 января 1997 г.) предусматривает следующее:

Статья 275. Государственная измена

"Государственная измена, то есть шпионаж, выдача государственной тайны либо иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, совершенная гражданином Российской Федерации, -

наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет с конфискацией имущества или без таковой"* (* Приведена редакция статьи, действовавшая в период, относящийся к обстоятельствам дела (прим. переводчика).).

Статья 276. Шпионаж

"Передача, а равно собирание, похищение или хранение в целях передачи иностранному государству, иностранной организации или их представителям сведений, составляющих государственную тайну, а также передача или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений для использования их в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, если эти деяния совершены иностранным гражданином или лицом без гражданства, -

наказываются лишением свободы на срок от десяти до двадцати лет".

B. Государственная тайна

101. Конституция от 12 декабря 1993 г. предусматривает:

Статья 15

"Законы подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные законы не применяются. Любые нормативные правовые акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения".

Статья 29

"Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом".

102. 21 сентября 1993 г.* (* Закон издан 21 июля 1993 г. и опубликован 21 сентября того же года (прим. переводчика).) введен в действие Закон Российской Федерации "О государственной тайне" (N 5485-1). Статья 5 устанавливает следующее:

"К государственной тайне могут быть отнесены следующие сведения: ...

2) сведения в области экономики, науки и техники: ...

3) сведения в области внешней политики и экономики:

[сведения] о внешнеполитической... деятельности Российской Федерации, преждевременное распространение которых может нанести ущерб безопасности государства...".

103. Статья 9 регулирует порядок отнесения сведений к государственной тайне. Правом отнесения сведений к государственной тайне наделяются руководители органов государственной власти. Закон не содержит перечня таких должностных лиц, который должен быть утвержден Президентом. Президент также утверждает перечень сведений, составляющих государственную тайну, который подлежит официальному опубликованию.

104. 16 марта, 26 и 27 октября 1995 г. Государственная Дума, отмечая, что отсутствие перечня сведений, составляющих государственную тайну, "лишает правоохранительные органы правовой основы для исполнения своих обязанностей по защите безопасности государства, общества и личности", обращалась к правительству с просьбой подготовить для одобрения президентом проект указа, содержащий перечень сведений, относящихся к государственной тайне.

105. 30 ноября 1995 г. президент подписал Указ N 1203 "Об утверждении перечня сведений, отнесенных к государственной тайне". В пунктах 23-30 перечня перечислены относящиеся к государственной тайне сведения, касающиеся внешней политики и внешней торговли; полномочиями по отнесению таких сведений к государственной тайне наделялись Министерство иностранных дел, Министерство обороны, Министерство внешних экономических связей, Служба внешней разведки и ряд других органов.

106. 20 декабря 1995 г. Конституционный Суд проверил соответствие Закона Российской Федерации "О государственной тайне" Конституции и постановил следующее:

"4. Государство вправе относить те или иные сведения в области военной, экономической и других видов деятельности, распространение которых может нанести ущерб обороне страны и безопасности государства, к государственной тайне. В связи с этим статьей 29 (часть 4) Конституции Российской Федерации предусмотрено, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом. Государство вправе также определять средства и способы охраны государственной тайны, в том числе устанавливать уголовную ответственность за ее разглашение и выдачу иностранному государству.

Однако в силу указанной конституционной нормы уголовная ответственность за выдачу государственной тайны иностранному государству правомерна лишь при условии, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, содержится в официально опубликованном для всеобщего сведения федеральном законе. Правоприменительное решение, включая приговор суда, не может основываться на неопубликованном нормативном правовом акте...

Реализация требования статьи 29 (часть 4) Конституции Российской Федерации обеспечивается Законом Российской Федерации от 21 июля 1993 года "О государственной тайне", в котором определено понятие государственной тайны и указаны сведения, относимые к государственной тайне.

Таким образом, установление уголовной ответственности за выдачу государственной или военной тайны иностранному государству не противоречит Конституции Российской Федерации, ее статьям 15 (часть 3), 29 (часть 4), 55 (часть 3)".

107. 6 октября 1997 г. был введен в действие федеральный закон (N 131-ФЗ), вносивший изменения в Закон "О государственной тайне". Статья 5 Закона Российской Федерации "О государственной тайне" была изменена следующим образом:

"Государственную тайну составляют: ...

3) сведения в области внешней политики и экономики".

Измененная статья 5 перечисляла категории сведений, составлявших государственную тайну.

108. 17 апреля 2000 г. Верховный Суд, рассмотрев кассационный протест прокурора на оправдательный приговор Никитину по обвинению в совершении преступлений, предусмотренных статьями 275 и частью 1 статьи 283 Уголовного кодекса (дело N 78-000-29), оставил приговор без изменения, указав:

"Оправдывая Никитина за отсутствием в его действиях составов вмененных ему преступлений, суд [первой инстанции] исходил из того, что в период с 12 декабря 1993 г. по 30 ноября 1995 г. отсутствовало законодательное определение сведений, относящихся к государственной тайне...

Согласно положениям части 4 статьи 29 Конституции Российской Федерации... перечень сведений, составляющих государственную тайну, должен быть определен федеральным законом. Такой перечень впервые был определен Федеральным законом "О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации "О государственной тайне" от 6 октября 1997 г. Принимая во внимание, что в период совершения Никитиным вмененных ему действий отсутствовал соответствующий требованиям Конституции Российской Федерации перечень сведений, составляющих государственную тайну, сведения, собранные... и разглашенные, не могут быть признаны содержащими государственную тайну. Поскольку объективную сторону преступлений, предусмотренных статьями 275 и 283 УК Российской Федерации, составляют указанные в них действия лишь со сведениями, составляющими государственную тайну, те же действия с другими сведениями не могут быть признаны государственной изменой и разглашением государственной тайны...

Закон Российской Федерации "О государственной тайне" от 21 июля 1993 г. [в редакции 1993 года] не мог применяться в отношении Никитина, поскольку в нем отсутствовал перечень сведений, составляющих государственную тайну, так как в статье 5 названного закона говорилось только о сведениях, которые могут быть отнесены к государственной тайне. Между тем в части 4 статьи 29 Конституции Российской Федерации содержится требование об определении указанного перечня федеральным законом. Поскольку в статье 5 Закона Российской Федерации "О государственной тайне" от 21 июля 1993 г. и части 4 статьи 29 Конституции Российской Федерации речь идет о различных объектах, суд не может согласиться с утверждением кассационного протеста о наличии в этих актах лишь терминологического несоответствия...".

C. Назначение судей и изменение состава суда

109. Статья 21 Закона "О государственной тайне" и статья 2 Закона "О дополнительных гарантиях социальной защиты судей и работников аппаратов судов Российской Федерации"* (* От 10 января 1996 г. N 6-ФЗ (прим. переводчика).) предусматривают, что судьи, имеющие допуск к государственной тайне, имеют право на дополнительные финансовые выплаты. Объем и количество таких выплат зависят от уровня допуска к секретным сведениям. Полномочия по установлению конкретных сумм таких выплат предоставлены правительству и другим государственным органам, таким как Министерство юстиции.

110. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР предусматривал:

Статья 241. Неизменность состава суда при разбирательстве дела

"Каждое дело должно быть рассмотрено в одном и том же составе судей. Если кто-либо из судей лишен возможности продолжать участвовать в заседании, он заменяется другим судьей, и разбирательство дела начинается сначала, за исключением случаев, предусмотренных статьей 242 настоящего Кодекса".

Статья 242. Запасный народный заседатель

"По делу, требующему продолжительного времени для его разбирательства, может быть вызван запасный народный заседатель. Запасный народный заседатель присутствует в зале судебного заседания с начала разбирательства данного дела и в случае выбытия народного заседателя заменяет его".

111. Закон "О судоустройстве" (Закон РСФСР от 8 июля 1981 г.) устанавливает, что председатель суда может назначать судей в качестве председательствующих и распределять обязанности между судьями (пункт 1 статьи 26 и пункты 4 и 11 статьи 37). Закон предусматривает, что народные заседатели при осуществлении правосудия пользуются теми же правами, что и профессиональные судьи (статья 11).

112. Закон "О статусе судей" (N 3132-I от 26 июня 1992 г.) предусматривает:

Статья 6.2. Полномочия председателей и заместителей председателей судов

"1. Председатель суда наряду с осуществлением полномочий судьи соответствующего суда, а также процессуальных полномочий, установленных для председателя суда федеральными конституционными законами и федеральными законами, осуществляет следующие функции:

1) организует работу суда...

3) распределяет обязанности между заместителями председателя, а также в порядке, установленном федеральным законом, - между судьями".

D. Содержание под стражей и сроки судебного разбирательства

113. Конституция устанавливает, что для заключения обвиняемого под стражу или продления срока его содержания под стражей необходимо судебное решение (статья 22). В рассматриваемый период решение о предварительном заключении под стражу могло быть принято прокурором или судом (статьи 11, 89 и 96 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР - "УПК").

114. До 14 марта 2001 г. заключение под стражу в качестве меры пресечения применялось по делам о преступлениях, за которые предусмотрено наказание в виде лишения свободы свыше одного года (статья 96 УПК). В соответствии с изменениями от 14 марта 2001 г. было отменено положение, допускающее заключение под стражу обвиняемых по мотивам одной лишь опасности совершенного ими преступления.

115. После задержания подозреваемый мог быть заключен под стражу на период расследования преступлений по уголовным делам первоначально на срок не более двух месяцев (статья  97 УПК). Этот срок мог быть продлен прокурорами различного уровня.

116. После завершения следствия, получения обвиняемым обвинительного заключения и ознакомления ими с материалами дела дело передавалось в суд. С этого дня обвиняемый считался содержащимся под стражей "за судом"* (* Понятия содержания под стражей "за следствием" или "за судом" широко используются в быту правоохранительных органов, по крайней мере, с начала советского периода. Однако в процессуальном законодательстве эти выражения не применяются (прим. переводчика).). До 14 марта 2001 г. Уголовно-процессуальный кодекс не устанавливал предельного срока содержания под стражей "за судом". 14 марта 2001 г. была введена новая статья 239-1, в которой устанавливалось, что срок содержания под стражей "за судом" не может, как правило, превышать шести месяцев со дня поступления дела в суд.

E. Свидания и переписка

117. Закон "О содержании под стражей" (Федеральный закон "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" N 103-ФЗ от 15 июля 1995 г.) предусматривает следующее:

Статья 16. Внутренний распорядок в местах содержания под стражей

"В целях обеспечения режима в местах содержания под стражей Министерством юстиции, Министерством внутренних дел, Федеральной службой безопасности, Министерством обороны по согласованию с Генеральным прокурором утверждаются Правила внутреннего распорядка в местах содержания под стражей.

Правилами внутреннего распорядка устанавливается порядок...

7) получения и отправления подозреваемыми и обвиняемыми телеграмм, писем, денежных переводов...

15) проведения свиданий подозреваемых и обвиняемых с лицами, перечисленными в статье 18 настоящего Федерального закона...".

Статья 17. Права подозреваемых и обвиняемых

"Подозреваемые и обвиняемые имеют право:...

5) на свидания с родственниками и иными лицами, перечисленными в статье 18;

6) хранить при себе документы и записи, относящиеся к уголовному делу либо касающиеся вопросов реализации своих прав и законных интересов. ...

8) вести переписку и пользоваться письменными принадлежностями".

Статья 18. Свидания с защитниками, родственниками и иными лицами

"С момента задержания подозреваемым и обвиняемым предоставляются свидания с защитником наедине. Количество и продолжительность свиданий не ограничиваются. Свидания предоставляются: с адвокатом, участвующим в деле в качестве защитника, - по предъявлении им ордера соответствующего адвокатского образования... а также документа, удостоверяющего его личность. ...

Подозреваемым и обвиняемым на основании письменного разрешения лица или органа, в производстве которых находится уголовное дело, может быть предоставлено не более двух свиданий в месяц с родственниками и иными лицами продолжительностью до трех часов каждое...".

Статья 20. Переписка

"Подозреваемым и обвиняемым разрешается вести переписку с родственниками и иными лицами без ограничения числа получаемых и отправляемых телеграмм и писем...

Переписка подозреваемых и обвиняемых осуществляется только через администрацию места содержания под стражей и подвергается цензуре. Цензура осуществляется администрацией места содержания под стражей, а в случае необходимости лицом или органом, в производстве которых находится уголовное дело...".

Право

I. Предполагаемое нарушение статьи 3 Конвенции в части условий содержания заявителя под стражей

118. Заявитель жаловался на то, что условия его содержания под стражей в Лефортовском изоляторе не соответствовали статье 3 Конвенции, которая предусматривает:

"Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию".

A. Доводы сторон

119. Заявитель утверждал, что площадь, приходившаяся на одного заключенного, была недостаточна, что туалет не обеспечивал уединения, что освещение было тусклым, и что он должен был получать продукты питания и средства гигиены, приобретая их в ларьке следственного изолятора или получая от жены. Он жаловался на то, что подчиненность Лефортовского следственного изолятора Федеральной службе безопасности противоречила принципу верховенства закона и принципу отделения уголовно-исполнительной системы от следственных органов, поскольку начальник Лефортовского следственного изолятора был также и начальником Следственного управления ФСБ.

120. Власти Российской Федерации утверждали, что проверка Генеральной прокуратуры не установила каких-либо нарушений прав заявителя, гарантированных статьей 3 Конвенции, в отношении условий содержания в Лефортовском изоляторе. Они воздержались от комментариев относительно материальных условий содержания заявителя.

B. Мнение Европейского Суда

121. Как неоднократно указывал Европейский Суд, статья 3 Конвенции закрепляет одну из основополагающих ценностей демократического общества. Она в абсолютных выражениях запрещает пытки или бесчеловечное или унижающее достоинство обращение или наказание, независимо от обстоятельств или поведения жертвы (см. Постановление Европейского Суда от 20 июля 2004 г. по делу "Балог против Венгрии" (Balogh v. Hungary), жалоба N 47940/99, §44; и Постановление Большой Палаты по делу "Лабита против Италии" (Labita v. Italy), жалоба N 26772/95, §119, ECHR 2000-IV). Европейский Суд последовательно подчеркивал, что испытываемые страдания и унижение в любом случае должны выходить за пределы неизбежного элемента страдания или унижения, связанного с применением данной формы правомерного обращения или наказания. Хотя меры, лишающие лица свободы, часто могут содержать такой элемент, в соответствии со статьей 3 Конвенции государство-ответчик должно обеспечить содержание лица в условиях, совместимых с уважением его человеческого достоинства, и способ, и метод исполнения этой меры не должны подвергать его страданиям и трудностям, превышающим неизбежный уровень, присущий содержанию под стражей (см. Постановление Большой Палаты по делу "Кудла против Польши" (Kudla v. Poland), жалоба N 30210/96, §§92-94, ECHR 2000-XI).

122. Заявитель провел три года и шесть месяцев в московском следственном изоляторе. Хотя не имеется данных о переполнении сверх проектной вместимости или недостатке спальных мест (см. противоположные примеры в Постановлении Европейского Суда от 15 ноября 2007 г. по делу "Гришин против Российской Федерации" (Grishin v. Russia), жалоба N 30983/02, §89* (* Опубликовано в специальном выпуске "Российская хроника Европейского Суда" N 4/2008.); и Постановлении Европейского Суда по делу "Калашников против Российской Федерации" (Kalashnikov v. Russia), жалоба N 47095/99, §97, ECHR 2002-VI* (* Опубликовано в "Путеводителе по прецедентной практике Европейского Суда по правам человека за 2002 год".)), условия в тюрьме, тем не менее, были чрезвычайно стесненными. Заявитель делил восьмиметровую камеру с одним или двумя заключенными. Отсюда следует, что жилое пространство на одного заключенного колебалось от 2,6 до 4 кв. м.

ГАРАНТ:

По-видимому, в тексте предыдущего абзаца допущена опечатка. Вместо слов "жалоба N 47095/99" следует читать "жалоба N 47095/991"

123. Европейский Суд напоминает, что в ряде дел нехватка личного пространства заключенных в российских следственных изоляторах была настолько острой, что это само по себе оправдывало установление нарушения статьи 3 Конвенции. В таких делах заявители обычно располагали менее чем 3 кв. м личного пространства (см., например, Постановление Европейского Суда от 6 декабря 2007 г. по делу "Линд против Российской Федерации" (Lind v. Russia), жалоба N 25664/05, §59* (* Опубликовано в специальном выпуске "Российская хроника Европейского Суда" N 3/2008.); Постановление Европейского Суда от 21 июня 2007 г. по делу "Кантырев против Российской Федерации" (Kantyrev v. Russia), жалоба N 37213/02, §§50-51* (* Там же. N 2/2008.); Постановление Европейского Суда от 29 марта 2007 г. по делу "Андрей Фролов против Российской Федерации" (Andrey Frolov v. Russia), жалоба N 205/02, §§47-49* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 8/2008.); Постановление Европейского Суда от 20 января 2005 г. по делу "Майзит против Российской Федерации" (Mayzit v. Russia), жалоба N 63378/00, §40* (* Там же. N 10/2005.); и Постановление Европейского Суда от 16 июня 2005 г. по делу "Лабзов против Российской Федерации" (Labzov v. Russia), жалоба N 62208/00, §44* (* Там же.)). Напротив, в других делах, в которых переполненность не была столь острой для возникновения вопроса о соблюдении статьи 3 Конвенции самой по себе, Европейский Суд принимал к сведению другие аспекты физических условий содержания под стражей как имеющие значение для оценки соблюдения этого положения. Такие аспекты включали, в частности, возможность использования туалета в уединении, доступ естественного освещения и воздуха, достаточность отопления и соблюдение санитарных требований. Таким образом, даже в тех делах, в которых фигурируют камеры больших размеров - от 3 до 4 кв. м на одного заключенного - Европейский Суд устанавливал нарушение статьи 3 Конвенции, поскольку фактор пространства усугублялся выявленными недостатками вентиляции и освещения (см., например, Постановление Европейского Суда от 18 октября 2007 г. по делу "Бабушкин против Российской Федерации" (Babushkin v. Russia), жалоба N 67253/01, §44* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 11/2008.); Постановление Европейского Суда от 19 июля 2007 г. по делу "Трепашкин против Российской Федерации" (Trepashkin v. Russia), жалоба N 36898/03, §94* (* Там же. N 3/2008.); и Постановление Европейского Суда по делу "Пирс против Греции" (Peers v. Greece), жалоба N 28524/95, §§70-72, ECHR 2001-III).

ГАРАНТ:

По-видимому, в тексте предыдущего абзаца допущена опечатка. Дату названного Постановления Европейского Суда по делу "Андрей Фролов против Российской Федерации" следует читать как "8 марта 2007 г."

124. Небольшая камера, в которой содержался заявитель, имела три койки, два столика, раковину и туалет. Эти предметы еще более уменьшали площадь для заключенных. Особую озабоченность Европейского Суда вызывает отсутствие перегородки между жилой зоной и туалетом, не оснащенным какой-либо системой смыва. Такое тесное соседство было не только неприемлемо с санитарно-гигиенической точки зрения, но также лишало заключенных, пользующихся туалетом, какого-либо уединения. Это обстоятельство должно было иметь особое значение для заявителя, который лечился от геморроя и вынужден был принимать лекарственные средства на виду у сокамерников и надзирателей, наблюдавших в дверной глазок.

125. Европейский Суд отмечает, что в течение всего периода нахождения под стражей доступ заявителя к естественному свету и свежему воздуху был значительно ограничен до такой степени, что он практически отсутствовал. В окно его камеры было вставлено матовое стекло, которое в значительной степени ограничивало поступление естественного света, что требовало постоянного использования искусственного освещения. По-видимому, окно не открывалось, и воздух поступал только через систему принудительной вентиляции. Возможность прогулки была ограничена одним часом в день. Отсюда следует, что три с половиной года заявитель был практически заперт в своей камере, без прозрачного окна или доступа к свежему воздуху (см. для сравнения упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Пирс против Греции", §75). Кроме того, прогулочные дворики едва ли могли дать возможность для полноценной прогулки, поскольку имели площадь, всего на два квадратных метра превышавших площадь камеры. Они были окружены трехметровыми стенами, вид на небо был ограничен металлической решеткой и частой сеткой. Очевидно, что ограниченное пространство в совокупности с недостатком открытых мест уменьшало возможности прогулочных двориков для восстановления сил и здоровья. К тому же, в дни судебных слушаний он был лишен возможности прогулок.

126. Учитывая совокупный эффект всех этих факторов, Европейский Суд находит, что факт того, что заявитель был обязан почти четыре года жить, спать и пользоваться туалетом в плохо освещенной и вентилируемой камере, не имея возможности для надлежащей прогулки на свежем воздухе, должен был принести ему страдания или муки такой интенсивности, которая превосходила неизбежный уровень страданий, присущий заключению. Отсюда следует, что условия его содержания под стражей были бесчеловечными и унижающими человеческое достоинство.

127. Соответственно, имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий содержания заявителя под стражей в Лефортовском следственном изоляторе.

II. Предполагаемое нарушение статьи 3 Конвенции в части условий перевозки заявителя в суд и обратно

128. Заявитель жаловался на то, что условия его перевозки в тюремном автофургоне в Московский городской суд и обратно представляли собой бесчеловечное и унижающее достоинство обращение, не совместимое со статьей 3 Конвенции.

A. Доводы сторон

129. Заявитель оспорил описание властями Российской Федерации условий его перевозки как не соответствующее действительности: по его мнению, власти Российской Федерации описали условия, какими они должны быть в соответствии с применимыми правилами, а не какими они были в действительности. На самом деле тюремный автофургон заполнялся сверх проектной вместимости, и заявитель никогда не перевозился отдельно. Не выдавалось никакого питания, и возможность пользоваться туалетом во время перевозки отсутствовала. Вентиляционная и отопительная системы были неудовлетворительными, и летом было душно, а зимой - очень холодно.

130. Власти Российской Федерации утверждали, что заявитель всегда перевозился один, и ему выдавался сухой паек на все время перевозки. По их мнению, условия транспортировки заявителя соответствовали статье 3 Конвенции.

B. Мнение Европейского Суда

131. Обращаясь к фактам, Европейский Суд отмечает, что заявитель доставлялся в судебные заседания в обычном тюремном автофургоне более 150 раз. Пассажирские отделения этих автомобилей рассчитаны на перевозку 25 заключенных на площади менее 9 кв. м, вследствие чего на каждого заключенного приходилась пространство размером примерно 50 на 50 см. Высота кузова (1,6 м) была недостаточна для того, чтобы человек нормального роста мог войти или стоять не сгибаясь, что вынуждало заключенных сидеть все время пребывания в машине. Европейский Суд не убеждают утверждения властей Российской Федерации о том, что заявителя всегда перевозили одного по требованию администрации изолятора, поскольку копия такого требования не была представлена. Власти Российской Федерации не комментировали вопрос об общей численности лиц, перевозимых тюремными автофургонами. Однако представляется, что переполненность машин, перевозящих в г. Москве заключенных, является одной из проблем, о которых говорило ответственное за следственные изоляторы должностное лицо по результатам проведенной в 2003 году проверки (см. письмо от 26 ноября 2003 г. начальника Московского управления исполнения наказаний, цитируемое в Решении Европейского Суда от 12 января 2006 г. по делу "Старокадомский против Российской Федерации" (Starokadomskiy v. Russia), жалоба N 42239/02). Суд поэтому доверяет утверждениям заявителя о том, что в тюремные автомобили иногда помещали заключенных сверх проектной вместимости, что еще более уменьшало приходящуюся на них площадь.

132. Кроме того, Европейский Суд не усматривает доказательств того, что тюремные автомобили в описании сторон удовлетворительно освещались, вентилировались и обогревались. Власти Российской Федерации признают, что системы отопления и освещения действовали только при работающем двигателе. С учетом того, что не имелось окон или других отверстий, пропускающих естественный свет, заключенные при выключенном двигателе оставались в темноте, а иногда в холоде. Естественная вентиляция через аварийные люки в жаркие дни была, очевидно, недостаточной при стесненном положении внутри машины и, более того, была недоступна для заключенных в отсеках.

133. Европейский Суд отмечает, что заявитель находился в таких условиях длительное время при каждой поездке. Лефортовский изолятор находится недалеко от Московского городского суда, и прямой путь едва ли потребовал бы более 30 минут. Однако власти Российской Федерации не опровергли и не прокомментировали утверждение заявителя о том, что тюремные автофургоны по дороге заезжали в другие следственные изоляторы - "Матросскую тишину" или "Бутырку", которые расположены намного дальше от городского суда. Заключенные оставались запертыми в машине во время этих заездов и загрузки или выгрузки других заключенных. Не опровергнута какими-либо документами, которые должны иметь власти Российской Федерации, подробная информация, представленная заявителем о длительности поездок в конкретные дни. По сути, в ответе из Управления внутренних дел Москвы на жалобу заявителя подтверждаются задержки в транспортировке заключенных (см. § 67 настоящего Постановления). Таким образом, несмотря на то, что невозможно абсолютно точно установить продолжительность каждой поездки, для оценки Европейского Суда важно то, что время, проводимое заявителем в машине, было весьма продолжительным и в среднем составляло 5-6 часов в день, а иногда и до 10 часов.

134. Европейский Суд напоминает, что оценка минимального уровня суровости, которого должна достичь данная форма обращения для того, чтобы подпасть под действие статьи 3 Конвенции, зависит от всех обстоятельств дела, таких как: продолжительность обращения, его физическое и моральное воздействие и в некоторых случаях - пола, возраста и состояния здоровья жертвы (см. Постановление Европейского Суда от 18 января 1978 г. по делу "Ирландия против Соединенного Королевства" (Ireland v. United Kingdom), Series A, N 25, p. 65, §162; и упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Кудла против Польши", §91). Европейский Суд признавал обращение "бесчеловечным", если оно было, в частности, преднамеренным, длилось часами и причинило либо реальные телесные повреждения, либо глубокие физические и моральные страдания. Он считал обращение "унижающим человеческое достоинство", если оно вызывало в жертвах чувства страха, тоски и неполноценности, способные унизить и оскорбить их (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Кудла против Польши", §92). Так, Европейский Суд установил нарушение статьи 3 Конвенции в связи с перевозкой заявителя и еще одного заключенного в одноместном отсеке площадью 1 кв. м. Хотя время поездки не превышало одного часа, Европейский Суд счел такую организацию транспортировки бесчеловечной и унижающей достоинство, независимо от ее продолжительности (см. Постановление Европейского Суда по делу "Худоеров против Российской Федерации" (Khudoyorov v. Russia), жалоба N 6847/02, §§118-120, ECHR 2005-... (извлечения)* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 7/2006.)).

135. В настоящем деле заявителя перевозили более 150 раз в стандартном тюремном автофургоне, который иногда был заполнен свыше проектной вместимости. С учетом того, что ему приходилось находиться в замкнутом помещении по нескольку часов, такие стесненные условия должны были приносить ему серьезные физические страдания. Его страдания еще более усиливались отсутствием надлежащих вентиляции и освещения и ненадежным отоплением. Учитывая совокупное воздействие, которое эти условия оказывали на заявителя, Европейский Суд считает, что условия перевозки из следственного изолятора в суд и обратно достигали уровня "бесчеловечного" обращения по смыслу статьи 3 Конвенции. Для оценки Европейского Суда имеет значение также то, что заявитель подвергался такому обращению во время суда или при судебном рассмотрении жалоб на продление срока содержания под стражей, то есть тогда, когда он более всего нуждался в сосредоточенности и умственной деятельности (см. для сравнения упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Худоеров против Российской Федерации", §120).

136. Таким образом, имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий перевозки заявителя.

III. Предполагаемое нарушение статьи 3 Конвенции в части условий содержания заявителя под стражей в здании суда

137. Заявитель жаловался на то, что условия его содержания в конвойных помещениях Московского городского суда противоречили статье 3 Конвенции.

A. Доводы сторон

138. Заявитель оспаривал описание властями Российской Федерации условий его содержания как не соответствующее действительности. Он подтверждал, что конвойные помещение, именуемые на жаргоне "каменными стаканами", были переполненными, грязными, плохо освещенными, избыточно жаркими и плохо вентилируемыми. Находясь там, он не получал питания и не мог отправлять естественные надобности. Неоднократно он проводил в этих камерах до 15 часов без вызова на заседание.

139. Власти Российской Федерации утверждали, что заявитель содержался в обычной конвойной камере Московского городского суда в отсутствие других заключенных. Кроме обычных конвойных камер, никаких других камер или "каменных стаканов" в здании суда не было. По мнению властей Российской Федерации, в части условий содержания заявителя в здании суда требования статьи 3 Конвенции нарушены не были.

B. Мнение Европейского Суда

140. Европейский Суд учитывает, что в течение более чем 150 дней заявитель содержался под стражей в конвойных помещениях Московского городского суда. Хотя его содержание в этих камерах было ограничено несколькими часами до и после заседаний суда и в перерывах между ними, более 10 раз он не вызывался на заседания и провел весь рабочий день в камере.

141. Стороны не пришли к согласию относительно площади камеры и числа заключенных, содержавшихся вместе с заявителем. Европейский Суд не считает необходимым разрешать это противоречие. Он отмечает, что конвойные камеры предназначались для содержания в течение очень ограниченного времени. Соответственно, они были не только крошечными по площади - в любом случае не более 2 кв. м, - но даже по проекту были лишены удобств, обязательных для длительного содержания. В камере отсутствовали окно, естественное освещение и доступ свежего воздуха. Она была оборудована только скамейкой, в ней не было стула, стола или какой-либо другой мебели. Особую озабоченность Европейского Суда вызывают отсутствие в камере туалета и то, что заключенные могли пользоваться им только по распоряжению надзирателей. Кроме того, не имеется сведений о снабжении, которое обеспечивало бы заключенных достаточным и здоровым питанием и питьем на регулярной основе. Европейский Суд считает неприемлемым для человека содержание в условиях, когда не обеспечиваются его основные потребности (см. Постановление Европейского Суда от 24 января 2008 г. по делу "Риад и Идиаб против Бельгии" (Riad and Idiab v. Belgium), жалобы NN 29787/03 и 29810/03, §106).

142. Заявитель оставался в таких стесненных условиях несколько часов в день, а иногда и 8-10 часов. Хотя его содержание в конвойном отделении не было постоянным, Европейский Суд не может не учитывать тот факт, что оно чередовалось с содержанием в следственном изоляторе и перевозкой в условиях, которые он ранее признал бесчеловечными и унижающими достоинство. При таких обстоятельствах совокупное воздействие содержания заявителя в крайне тесных камерах конвойного помещения Московского городского суда без вентиляции, пищи, питья и свободного доступа к туалету было столь серьезным, что приводило к физическим страданиям и моральной опустошенности.

143. Таким образом, имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий содержания заявителя под стражей в конвойных помещениях Московского городского суда.

IV. Предполагаемое нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции

144. Заявитель утверждал, что ему было отказано в осуществлении права на разбирательство в течение разумного срока или освобождение до суда в нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции, который предусматривает:

"Каждый задержанный или заключенный под стражу в соответствии с подпунктом "с" пункта 1 настоящей статьи незамедлительно доставляется к судье или к иному должностному лицу, наделенному, согласно закону, судебной властью, и имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда. Освобождение может быть обусловлено предоставлением гарантий явки в суд".

A. Доводы сторон

145. Заявитель утверждал, что, продлевая срок его предварительного заключения, власти страны неконкретно ссылались на тяжесть преступления, в котором он обвинялся, на возможность того, что он скроется или воспрепятствует установлению истины, не указывая на какие-либо факторы, которые подтверждали бы, что эти возможности действительно существуют. Не учитывалось, что он имеет прочные социальные связи, постоянное место жительства в Москве, устойчивые семейные отношения, ранее не судим, а также что у него были изъяты внутренний и дипломатический паспорта и все денежные накопления. Заявитель считал, что приводимые основания были недостаточны для содержания его под стражей в течение более чем трех лет. Более того, национальные власти не проявили "особой тщательности" в проведении разбирательства.

146. Власти Российской Федерации утверждали, что длительность предварительного заключения заявителя не противоречила требованиям Уголовно-процессуального кодекса РСФСР.

B. Мнение Европейского Суда

147. Согласно прецедентной практике Европейского Суда вопрос о том, является ли срок содержания под стражей разумным, не может рассматриваться абстрактно. Является ли разумным содержание обвиняемого под стражей, должно быть оценено в каждом деле с его конкретными обстоятельствами. Длительное содержание под стражей может быть оправданным в данном деле, только если есть конкретные признаки реального требования публичного интереса, которое, несмотря на презумпцию невиновности, перевешивает правило уважения индивидуальной свободы (см., в частности, Постановление Европейского Суда от 26 января 1993 г. по делу "W. против Швейцарии" (W. v. Switzerland), Series A, N 254-A, p. 15, § 30; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Кудла против Польши", §110).

148. Существует презумпция в пользу освобождения. Как неоднократно указывал Европейский Суд, вторая часть пункта 3 статьи 5 не дает судебным органам возможности выбора между доставкой обвиняемого к судье в течение разумного срока или его освобождением до суда. До признания его виновным обвиняемый должен считаться невиновным, и цель рассматриваемого положения заключается в том, чтобы обеспечивать его временное освобождение, как только его содержание под стражей перестает быть обоснованным (см., например, Постановление Европейского Суда от 13 марта 2007 г. по делу "Кастравец против Молдавии" (Castravet v. Moldova), жалоба N 23393/05, §30; Постановление Большой Палаты по делу "Маккей против Соединенного Королевства" (McKay v. United Kingdom), жалоба N 543/03, §41, ECHR 2006-...; Постановление Европейского Суда от 21 декабря 2000 г. по делу "Яблонский против Польши" (Jablonski v. Poland), жалоба N 33492/96, §83; и Постановление Европейского Суда от 27 июня 1968 г. по делу "Ноймейстер против Австрии" (Neumeister v. Austria), Series A, N 8, §4).

149. Европейский Суд отмечает, что заявитель был заключен под стражу 3 июля 1998 г., тогда как обвинительный приговор был постановлен Московским городским судом 14 августа 2001 г. С учетом существенной связи между пунктом 3 статьи 5 Конвенции и подпунктом "с" пункта 1 той же статьи лицо, осужденное судом первой инстанции, не может рассматриваться в качестве задержанного с целью его доставки в компетентный орган по обоснованному подозрению в совершении преступления, но на него распространяется ситуация, предусмотренная подпунктом "a" пункта 1, допускающая "законное содержание под стражей лица, осужденного компетентным судом" (см. упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Кудла против Польши", §104; Решение Европейского Суда от 7 сентября 1999 г. по делу "Барфусс против Чехии" (Barfuss v. Czech Republic), жалоба N 35848/97). Соответственно, содержание заявителя под стражей с 16 декабря 1999 г., даты его первого осуждения, до 25 июля 2000 г., даты, когда вынесенный ему приговор был отменен и дело направлено на новое рассмотрение, не может учитываться для целей пункта 3 статьи 5 Конвенции. Поэтому Европейский Суд полагает, что период, который должен учитываться, состоит из двух отдельных сроков, первый из которых течет с 3 июля 1998 г. по 16 декабря 1999 г., а второй - с 25 июля 2000 г. по 14 августа 2001 г., и составляет два года и чуть более шести месяцев в общей сложности.

150. Такая продолжительность предварительного заключения - свыше двух лет и шести месяцев - вызывает озабоченность Европейского Суда. Он отмечает, что ни на одной стадии разбирательства национальные власти не рассматривали вопрос о том, было ли нарушено его право "на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда". Тот факт, что максимальный срок, предусмотренный национальным законодательством, не был превышен, не может иметь решающего значения для оценки Европейским Судом. Как ранее устанавливал Европейский Суд в делах против Российской Федерации, исчисление сроков зависело исключительно от тяжести обвинений, которые предъявлялись органами преследования и не подлежали судебной проверке (см. Постановление Европейского Суда от 14 декабря 2006 г. по делу "Щеглюк против Российской Федерации" (Shcheglyuk v. Russia), жалоба N 7649/02, §43* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 7/2007.); и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Худоеров против Российской Федерации", §180).

151. Европейский Суд отмечает, что российское уголовно-процессуальное законодательство до внесения в него изменений законом от 14 марта 2001 г. допускало содержание подозреваемого под стражей исключительно на основании опасности преступления, в котором он подозревался (см. § 114 настоящего Постановления). Действуя в соответствии с этим положением, суды страны продлевали срок содержания заявителя под стражей, ссылаясь на тяжесть предъявленных ему обвинений в качестве единственного относимого и достаточного основания (см., в частности, решения от 5 и 11 сентября 2000 г.). Иногда они также упоминали иные основания, такие как риск того, что он скроется или воспрепятствует производству по уголовному делу (см. решения от 1 февраля и 4 июня 1999 г.). Наконец, в других инстанциях судебная проверка избранной ему меры пресечения ограничивалась установлением формальной законности решения (см. решения от 10, 20 и 31 июля 2001 г.).

ГАРАНТ:

По-видимому, в тексте предыдущего абзаца допущена опечатка. Вместо слов "законом от 14 марта 2001 г." следует читать "законом от 9 марта 2001 г."

152. Согласно утвердившейся прецедентной практике Европейского Суда, хотя тяжесть наказания, грозящего заявителю, является относимым элементом при оценке вероятности того, что он скроется, необходимость продления срока содержания под стражей не может оцениваться с чисто абстрактной точки зрения, чтобы принималась во внимание только тяжесть совершенного преступления (см. Постановление Европейского Суда от 1 марта 2007 г. по делу "Белевицкий против Российской Федерации"* (* Опубликовано в специальном выпуске "Российская хроника Европейского Суда" N 8/2007.) (Belevitskiy v. Russia), жалоба N 72967/01, §101; Постановление Европейского Суда от 26 июля 2001 г. по делу "Илийков против Болгарии" (Ilijkov v. Bulgaria), жалоба N 33977/96, §81; и Постановление Европейского Суда от 26 июня 1991 г. по делу "Летелье против Франции" (Letellier v. France), Series A, N 207, §51). Это особенно существенно для российской правовой системы, в которой правовая квалификация фактов - и, следовательно, наказание, грозящее заявителю, - определяется обвинением в отсутствие судебной проверки того, подкрепляют ли собранные доказательства обоснованное подозрение в том, что предполагаемое преступление совершено заявителем (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Худоеров против Российской Федерации", в указанном месте).

153. Что касается иных оснований для содержания под стражей помимо тяжести обвинений, Европейский Суд отмечает, что суды страны не упоминали конкретных фактов в подкрепление своего вывода о том, что существует угроза того, что обвиняемый скроется или воспрепятствует производству по уголовному делу. С другой стороны, серьезную озабоченность Европейского Суда вызывает то, что суды не учли доводы заявителя о том, что он имеет постоянное место жительства в Москве, устойчивые семейные взаимоотношения и прочные социальные связи, что он лишен документов, удостоверяющих личность и позволяющих передвигаться, и денежных сбережений, а также других относимых фактов, которые уменьшали риск того, что он скроется.

154. Европейский Суд напоминает, что длительное содержание под стражей может быть оправдано в конкретном деле, только если имеются данные о существовании реального требования публичного интереса, оправдывающего, с надлежащим учетом принципа презумпции невиновности, отход от правила уважения личной свободы. Любая система обязательного содержания под стражей до рассмотрения дела судом сама по себе не совместима с пунктом 3 статьи 5 Конвенции, так как именно национальные власти обязаны установить и продемонстрировать существование конкретных фактов, перевешивающих правило уважения личной свободы (см. Постановление Европейского Суда от 7 апреля 2005 г. по делу "Рохлина против Российской Федерации" (Rokhlina v. Russia), жалоба N 54071/00, §67* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 6/2006.)). Переход бремени доказывания на заключенного в таких делах был бы равнозначен отмене правила статьи 5 Конвенции, положения, признающего заключение под стражу отступлением в исключительных случаях от права на личную свободу, которое допустимо в строго определенных случаях, не допускающих расширительного толкования (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Илийков против Болгарии", §§84-85, с дополнительными ссылками).

155. Европейский Суд находит, что, не указав конкретные относящиеся к делу факты и исходя в основном из тяжести обвинений, власти продлевали срок содержания заявителя под стражей по основаниям, которые не могут считаться "достаточными". Таким образом, власти не обосновали длительность предварительного заключения заявителя (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Рохлина против Российской Федерации", §69).

156. Соответственно, имело место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции.

V. Предполагаемое нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции

157. Заявитель жаловался со ссылкой на пункт 4 статьи 5 Конвенции на то, что его жалобы на решения городского суда об отклонении его ходатайств об освобождении рассматривались со значительной задержкой, если вообще рассматривались. Пункт 4 статьи 5 Конвенции предусматривает:

"Каждый, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, имеет право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным".

A. Доводы сторон

158. Заявитель указывал, что его жалобы на решения городского суда от 15 сентября и 1 декабря 2000 г. и от 16 апреля 2001 г. не были рассмотрены Верховным Судом, а его жалоба на решение городского суда, поданная в июле 2001 г., была рассмотрена Верховным Судом только 26 сентября 2001 г., т.е. более чем через шесть недель после постановления обвинительного приговора.

159. Власти Российской Федерации утверждали, что ходатайства заявителя об освобождении рассматривались в сроки, предусмотренные национальным законодательством.

B. Мнение Европейского Суда

160. Европейский Суд напоминает, что пункт 4 статьи 5 Конвенции, гарантирующий арестованным или заключенным под стражу право на возбуждение разбирательства по проверке законности их заключения под стражу, также предусматривает после возбуждения такого разбирательства право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным. Хотя он не обязывает Высокие Договаривающиеся Стороны создавать второй уровень юрисдикции для проверки законности заключения под стражу, государство, учреждающее такую систему, должно в принципе обеспечивать заключенным при обжаловании те же гарантии, что и в суде первой инстанции (см. Постановление Европейского Суда от 23 ноября 1993 г. по делу "Наварра против Франции" (Navarra v. France), Series A, N 273-B, §28; Постановление Европейского Суда от 12 декабря 1991 г. по делу "Тот против Австрии" (Toth v. Austria), Series A, N 224, §84). Требование о безотлагательности вынесения решения безусловно является одной из таких гарантий; в то время как один год на инстанцию может быть примером приблизительного применения этого правила в делах о соблюдении пункта 1 статьи 6 Конвенции, дела о соблюдении пункта 4 статьи 5 Конвенции, затрагивающего вопросы личной свободы, требуют особой оперативности (см. Постановление Европейского Суда по делу "Хатчинсон Рейд против Соединенного Королевства" (Hutchison Reid v. United Kingdom), жалоба N 50272/99, §79, ECHR 2003-IV). В этом контексте Европейский Суд также отмечает, что имеется особая необходимость в срочном разрешении вопроса о законности содержания под стражей в случаях длительного рассмотрения дел судом, поскольку обвиняемый должен иметь возможность извлекать выгоду из принципа презумпции невиновности в полном объеме (см. Постановление Европейского Суда от 4 октября 2001 г. по делу "Иловиечки против Польши" (Ilowiecki v. Poland), жалоба N 27504/95, §76).

1. Уклонение от рассмотрения жалоб

161. Заявитель утверждал, а власти Российской Федерации не оспаривали, что 15 сентября 2000 г. он подал жалобу на решение городского суда от 11 сентября 2000 г., которым было отклонено его ходатайство об освобождении, и эта жалоба не была рассмотрена (см. § 24 настоящего Постановления). Также не оспаривается, что его жалоба на решение городского суда от 1 декабря 2000 г. не была рассмотрена Верховным Судом (см. § 29 настоящего Постановления).

162. В отсутствие данных о противоположном Европейский Суд исходит из того, что жалобы были поданы в установленный срок и в порядке, предусмотренном российским законодательством. Власти Российской Федерации не представили оправдания для уклонения Верховного Суда от рассмотрения жалоб.

163. Соответственно, имело место нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции в части уклонения Верховного Суда от рассмотрения жалоб на решения от 15 сентября и 1 декабря 2000 г.

2. Несвоевременное рассмотрение жалоб

164. 16 и 24 июля и в начале августа 2001 г. заявитель подал жалобы на решения городского суда от 10, 20 и 31 июля 2001 г., которыми были отклонены его ходатайства об освобождении. Жалобы были рассмотрены Верховным Судом 26 сентября 2001 г., то есть, соответственно, 71, 63 и приблизительно 50 дней спустя.

165. Не имеется данных о том, что заявитель, подавая жалобы, нес ответственность за какие-либо задержки их рассмотрения. Европейский Суд полагает, что эти три периода были чрезмерны продолжительными и не отвечали требованию "безотлагательности" пункта 4 статьи 5 Конвенции, особенно принимая во внимание, что за общую длительность, по-видимому, должны нести ответственность власти (см. для сравнения, в качестве одного из последних примеров прецедентной практики, Постановление Европейского Суда от 1 июня 2006 г. по делу "Мамедова против Российской Федерации" (Mamedova v. Russia), жалоба N 7064/05, §96* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 12/2006.), в котором период проверки, продолжавшийся от 29 до 36 дней, не был оценен как отвечавший требованию "безотлагательности").

166. Соответственно, имело место нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции в части несвоевременного рассмотрения Верховным Судом жалоб на решения от 10, 20 и 31 июля 2001 г.

VI. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в части отсутствия независимости и беспристрастности суда, рассматривавшего дело

167. Заявитель жаловался со ссылкой на пункт 1 статьи 6 Конвенции на то, что рассматривавший дело суд не обладал свойствами независимости и беспристрастности, указывая на произвольные замены его состава, особые требования безопасности к судьям, участвовавшим в рассмотрении дела, и связь прокурора и народных заседателей с Федеральной службой безопасности. Пункт 1 статьи 6 Конвенции в соответствующей части предусматривает:

"Каждый... при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона".

A. Доводы сторон

168. Заявитель указывал, что при повторном рассмотрении дела состав суда изменялся шесть раз, в том числе четырежды заменялся председательствующий и дважды - народные заседатели (под председательством судей Губановой и Комаровой). Он ссылался на несменяемость судей, предусмотренную статьей 242 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, как на важнейший принцип уголовного процесса. Возможность замены судьи, который не может "продолжать участвовать в рассмотрении дела", обычно должна использоваться в исключительных обстоятельствах, таких как смерть судьи, серьезная болезнь, отставка, приостановление или прекращение полномочий квалификационной коллегией судей. Однако в российском законодательстве отсутствуют ясные нормы, регулирующие распределение дел между судьями, что относит вопрос назначения и замены судьи на усмотрение председателя суда. Председатель суда не обязан с точки зрения закона приводить основания для замены или замещения. Заявитель подчеркивал, что судьи полностью зависят от председателя с точки зрения карьерного продвижения и дополнительных льгот, и это заставляет их не противиться его пожеланиям. В его деле изменения состава суда всегда проходили без уведомления и указания причин. По мнению заявителя, произвольные замены были мотивированы желанием властей добиться обвинительного приговора от "послушного" состава суда, и поэтому суд не был беспристрастным и независимым.

169. Заявитель также указывал, что допуск к сведениям, имеющим гриф "совершенно секретно", подобным тем, что имеются в его деле, дается Федеральной службой безопасности, которая осуществляла функции преследования в его деле. Согласно действующим правилам руководитель органа, в том числе и председатель суда, лично отвечает за определение лиц, которым должен быть предоставлен допуск к секретным сведениям. В результате этого формируется специальная категория "уполномоченных судей", которые получили допуск к секретным сведениям и назначаются слушать дела, затрагивающие конфиденциальную информацию. Отсутствие в деле подписки о неразглашении секретных сведений, на что указывали власти Российской Федерации, свидетельствует о том, что судьи Губанова, Коваль, Медведев и Комарова имели постоянный допуск к секретным сведениям. Заявитель отмечал, что судьи, имеющие постоянный допуск к секретным сведениям, имеют финансовые льготы, такие как прибавка к зарплате от 10 до 20% в зависимости от формы допуска. Заявитель утверждал, что состав суда по его делу формировался "не по обычной процедуре", а включал в себя "уполномоченных судей", отобранных лично председателем суда.

170. Власти Российской Федерации указывали, что распределение дел среди судей относится к компетенции председателя суда, его заместителя или любого другого лица, назначенного ими. Дело может быть передано другому судье, если председательствующий судья длительное время болен, взял самоотвод или ему заявлен отвод. По мнению властей Российской Федерации, неизменность состава суда является фундаментальным требованием российского уголовно-процессуального закона. Власти Российской Федерации разъяснили, что в деле заявителя судья Губанова заболела и была заменена судьей Коваль. Листки нетрудоспособности свидетельствуют о нездоровье судьи Губановой, хотя в дальнейшем она приходила в городской суд, чтобы подписать документы и протоколы судебных заседаний, которые она ранее рассматривала. В своем меморандуме о приемлемости и по существу дела власти Российской Федерации заявили, что не могут комментировать последующие замены состава суда, поскольку в протоколе судебного заседания не указываются основания для этих замен. После принятия решения о приемлемости власти Российской Федерации заявили, что судью Коваль сменила судья Комарова, поскольку Коваль была очень занята в других текущих слушаниях уголовных дел.

171. Власти Российской Федерации утверждали, что национальное законодательство не предъявляет каких-либо специальных требований к составу суда, который рассматривает уголовные дела, связанные с секретными сведениями. Согласно статье 21 Закона "О государственной тайне" все судьи имеют допуск к секретной информации без специального его оформления. Тем не менее от них требуют подписку о неразглашении секретной информации и предупреждают о возможной ответственности в случае ее разглашения. Такие же подписки должны дать народные заседатели, участвующие в рассмотрении подобных дел. Власти Российской Федерации утверждали, что суд первой инстанции в деле заявителя был сформирован в соответствии с обычной процедурой и поэтому должен считаться беспристрастным и объективным.

B. Мнение Европейского Суда

172. Первый аспект жалобы заявителя заключался в том, что изменения состава суда были произвольными и несовместимыми с требованиями "независимости" и "беспристрастности" суда.

173. Что касается вопроса "независимости", то Европейский Суд напоминает, что для установления того, может ли считаться суд независимым для целей пункта 1 статьи 6 Конвенции, необходимо, в частности, учитывать порядок назначения его членов и срок их полномочий, наличие гарантий от давления извне и то, выглядит ли он как независимый (см., в частности, Постановление Европейского Суда от 25 февраля 1997 г. по делу "Финдли против Соединенного Королевства" (Findlay v. United Kingdom), Reports 1997-I, p. 281, §73).

174. Что касается требования "беспристрастности", то необходимо учитывать два аспекта. Во-первых, суд должен быть субъективно беспристрастным, то есть ни один из его членов не должен иметь какого-либо личного предубеждения или предвзятости. Личная беспристрастность презюмируется, если ничто не свидетельствует об обратном. Во-вторых, суд должен быть также беспристрастным с объективной точки зрения, то есть он должен представить достаточно гарантий, чтобы исключить любое законное сомнение в этом отношении. При рассмотрении с объективной точки зрения следует определить - отдельно от личного поведения судей, - есть ли подтверждаемые факты, вызывающие сомнения в их беспристрастности. В этом отношении даже внешний вид может иметь определенное значение. Самое важное - это доверие, которое суд в демократическом обществе должен вызывать у людей, и в первую очередь у сторон разбирательства (см. Постановление Европейского Суда от 4 апреля 2000 г. по делу ""Академи трейдинг Лтд." и другие против Греции" (Academy Trading Ltd and Others v. Greece), жалоба N 30342/96, §§43-45; Постановление Европейского Суда от 10 июня 1996 г. по делу "Паллар против Соединенного Королевства" (Pullar v. United Kingdom), Reports 1996-III, §29).

175. Поскольку в данном деле не были представлены доказательства, которые могли бы указывать на личную предвзятость со стороны судей суда первой инстанции, Европейский Суд сосредоточит рассмотрение на концепции независимости и объективной беспристрастности, которые тесно связаны и должны рассматриваться совместно (см. Постановление Европейского Суда по делу "Финдли против Соединенного Королевства", §73; и Постановление Европейского Суда от 3 мая 2007 г. по делу "Бочан против Украины" (Bochan v. Ukraine), жалоба N 7577/02, §68).

176. Европейский Суд напоминает, что национальные суды обязаны организовать судебные разбирательства в целях надлежащего отправления правосудия. Передача дела определенному судье или суду относится к пределам усмотрения национальных властей. Существует широкий спектр факторов, таких, например, как наличие средств, квалификация судей, конфликт интересов, доступность места заседаний для сторон и т.д., которые власти должны принимать во внимание, назначая слушания. Хотя в задачу Европейского Суда не входит оценка того, были ли достаточные правовые основания у национальных властей для передачи дела конкретному судье или суду, Европейский Суд должен убедиться, что такая передача соответствовала пункту 1 статьи 6 Конвенции, в особенности ее требованиям объективной независимости и беспристрастности (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Бочан против Украины", §72).

177. Российское законодательство не содержит каких-либо норм, регулирующих распределение дел между судьями суда соответствующей юрисдикции. Статья 6.2 Закона "О статусе судей" устанавливает, что контроль за распределением дел осуществляется председателем суда в порядке, установленном федеральным законом (см. § 112 настоящего Постановления). Однако, поскольку на сегодняшний день такой закон не принят, в соответствии с общей практикой дела суда распределяются председателями по их собственному усмотрению.

178. Законодательство требует, чтобы после распределения дела и начала судебного разбирательства оно оставалось за тем же составом суда до вынесения окончательного решения. Этот принцип, известный как принцип неизменности состава суда, в рассматриваемое время был закреплен в статье 241 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР (см. § 110 настоящего Постановления; в настоящее время статья 242). Принцип неизменности допускает возможность замены судьи, который не может продолжать участвовать в заседании, другим судьей. Это применимо как к профессиональным судьям, так и к народным заседателям, статус которых приравнивался к профессиональным судьям при осуществлении правосудия (см. § 111 настоящего Постановления).

179. Во время повторного судебного разбирательства дела заявителя произошли 11 замен судей в составе суда. Дело последовательно рассматривали четыре председательствующих. Каждая замена председательствующего сопровождалась заменой обоих народных заседателей. Кроме того, в одном случае в рассмотрение дела был введен запасный заседатель, а в другом - был назначен новый заседатель для замены прекратившего рассмотрение дела. При назначении нового члена суда судебное разбирательство всякий раз должно было начинаться заново.

180. Власти Российской Федерации не пояснили, как это необычное количество замен в составе суда - поразительное в сравнении с другими уголовными делами, представленными на рассмотрение Европейского Суда, - согласуется с принципом неизменности состава суда, фундаментальную важность которого они сами подчеркивали. Чрезвычайную озабоченность Европейского Суда вызывают не только слишком частые замены в деле заявителя, но и то, что причины таких замен были объявлены только дважды. Один раз дело передано от судьи Губановой судье Коваль из-за болезни Губановой, действительность и серьезность которой оспаривается заявителем. Затем народный заседатель A.A., участвовавшая в рассмотрении дела совместно с судьей Комаровой, прекратила рассмотрение дела по семейным обстоятельствам и была заменена заседателем A.M. Как власти Российской Федерации признали на этапе, предшествующем решению о приемлемости, в протоколе судебного заседания не указывалось на причины других замен. В меморандуме после принятия решения о приемлемости власти утверждали, что судья Коваль была заменена судьей Комаровой по причине того, что судья Коваль непрерывно участвовала в слушаниях других уголовных дел. Однако это утверждение не только противоречит его позиции на этапе, предшествующем решению о приемлемости, но и опровергается тем фактом, что судью Коваль сменил судья Медведев, а не судья Комарова, которая вступила в дело на более позднем этапе.

181. Европейский Суд отмечает, что статья 241 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР только указывает на возможность замены судьи, который "не может продолжать участвовать в заседании", без изложения обстоятельств, при которых такая замена возможна или действительно необходима. Власти Российской Федерации не привели каких-либо примеров судебного толкования этой статьи, несмотря на прямой запрос об этом. Хотя можно полагать, что статья 241 предполагает такие ситуации, как самоотвод судьи, отвод одной из сторон или внешние события, которые могут воспрепятствовать продолжению участия в слушаниях, например, прекращение статуса судьи квалификационной коллегией, нет никаких указаний на то, что какие-то подобные обстоятельства сложились во время суда по делу заявителя. Ни один из замененных судей не заявил о своем желании выйти из дела или был отведен, статус ни одного из судей не был приостановлен или прекращен. Хотя адекватность оснований для замены судьи Губановой судьей Коваль и была предметом разногласий между сторонами, восемь замен судей, слушающих дело заявителя, произошли по причинам, которые остались неизвестны заявителю и не могут быть установлены в рамках страсбургской процедуры. По мнению Европейского Суда, замена рассматривающего дело судьи без указания причин может быть охарактеризована только как произвольная.

182. Европейский Суд также отмечает, что, как и при распределении дел среди судей, правом передачи рассматриваемого дела другому председательствующему обычно пользуется председатель суда. В настоящем деле известно, что в двух случаях прямое указание о передаче было дано председателем или исполняющим обязанности председателя городского суда (от судьи Губановой судье Коваль и позже от судьи Медведева судье Комаровой). Как Европейский Суд установил выше, закон не устанавливает сколько-нибудь точно обстоятельства, при которых такая передача может осуществляться. Отсутствие предсказуемости в применении статьи 241 УПК выразилась в том, что председатель Московского городского суда пользовался неограниченным усмотрением в вопросе замены судьи и передачи дела при рассмотрении уголовного дела заявителя. В этой связи Европейский Суд подчеркивает, что в статье 241 отсутствуют процессуальные гарантии против произвольного использования этого усмотрения. Так, она не требует уведомления сторон о причинах передачи дела или предоставления им возможности выразить мнение по этому поводу (см. для сравнения упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Бочан против Украины", §72). Более того, замена члена суда не оформляется никаким процессуальным решением, которое можно было бы обжаловать в вышестоящем суде. Европейский Суд считает, что отсутствие каких-либо процессуальных гарантий в тексте закона делает членов суда уязвимыми для давления извне.

183. Наконец, Европейский Суд напоминает, что, безусловно, существует возможность того, что вышестоящий или верховный суд при определенных обстоятельствах устраняет ошибки, имевшие место при рассмотрении дела судом первой инстанции (см. Постановление Европейского Суда от 26 октября 1984 г. по делу "Де Куббер против Бельгии" (De Cubber v. Belgium), Series A, N 86, §33). В настоящем деле можно предположить, что Верховный Суд в качестве суда кассационной инстанции должен был иметь полномочия отменить обвинительный приговор на основании существенного нарушения уголовно-процессуального закона, такого как принцип неизменности состава суда (часть 4 статьи 342 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР). Хотя заявитель указывал на это нарушение в кассационной жалобе, Верховный Суд оставил без изменения обвинительный приговор и меру наказания. Как следствие, он не устранил это нарушение (см. Постановление Большой Палаты по делу "Киприану против Кипра" (Kyprianou v. Cyprus), жалоба N 73797/01, §134, ECHR 2005-...; Постановление Европейского Суда от 26 августа 1997 г. по делу "Де Хан против Нидерландов" (De Haan v. Netherlands), Reports 1997-IV, §§52-55; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Финдли против Соединенного Королевства", §§78-79).

184. Учитывая вышеизложенные соображения, Европейский Суд считает, что в деле заявителя российское уголовное законодательство не обеспечило гарантии, которые были бы достаточны для того, чтобы исключить какое бы то ни было объективное сомнение относительно отсутствия ненадлежащего давления на судей при отправлении ими судейских обязанностей (см. для сравнения Постановление Европейского Суда по делу "Дактарас против Литвы" (Daktaras v. Lithuania), жалоба N 42095/98, §36, ECHR 2000-X; и противоположный пример в Постановлении Европейского Суда по делу "Сасилор-Лормен против Франции" (Sacilor-Lormines v. France), жалоба N 65411/01, §67, ECHR 2006-...). При таких обстоятельствах можно утверждать, что сомнения заявителя в независимости и беспристрастности суда первой инстанции объективно оправданны в связи с многократной и частой заменой членов суда по его уголовному делу, которые проводились по неизвестным причинам и не были ограничены какими-либо процессуальными гарантиями.

185. Соответственно, имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в части отсутствия независимости и беспристрастности у суда первой инстанции. Этот вывод исключает необходимость рассматривать второй аспект жалобы заявителя, касающийся предполагаемого отбора председательствующих судей из специальной категории "уполномоченных судей".

VII. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в части чрезмерно длительного разбирательства уголовного дела

186. Заявитель жаловался на нарушение гарантии "разумного срока", содержащейся в пункте 1 статьи 6 Конвенции, в связи с чрезмерно длительным рассмотрением его уголовного дела.

A. Доводы сторон

187. Заявитель указывал, что его дело не являлось сложным, поскольку последний состав суда постановил приговор после всего девяти заседаний, проведенных в течение двух недель. За задержки разбирательства несли ответственность, главным образом, власти страны. Предварительное следствие длилось более года, а первое заседание суда было отложено почти на два месяца в связи с отсутствием судьи. Верховному Суду потребовалось почти семь месяцев для рассмотрения первой кассационной жалобы; при втором кассационном разбирательстве дело из городского суда в Верховный Суд было направлено почти через четыре месяца после приговора, а его последующее рассмотрение длилось пять месяцев. Кроме того, произвольные замены состава суда в значительной степени определяли задержки, поскольку каждая замена председательствующего судьи или народного заседателя требовала рассмотрения дела заново. Ссылаясь на вывод Европейского Суда, сделанный в Постановлении от 26 июля 2001 г. по делу "Илийков против Болгарии" (Ilijkov v. Bulgaria) (жалоба N 33977/96, §116), заявитель отмечал, что задержки, вызванной заменой народного заседателя 31 июля 2001 г., можно было бы избежать, если бы суд 20 июля назначил запасного заседателя, как предлагала его защита.

188. Власти Российской Федерации утверждали, что отсутствовали периоды бездействия, за которые несут ответственность судебные органы. Городской суд принимал меры для полного и всестороннего рассмотрения дела, и все отсрочки были "объективно оправданны". Заявитель часто подавал одинаковые ходатайства, такие как об отводе судьи и всего состава суда, отводе прокурора, участии общественных защитников, приобщении дополнительных доказательств и т.д. Рассмотрение его ходатайств требовало много времени. Определенное время было также необходимо для рассмотрения замечаний заявителя на протокол судебного заседания и на уведомление сторон о жалобах. Власти Российской Федерации утверждали, что в деле заявителя отсутствовало преднамеренное затягивание процесса со стороны суда первой инстанции.

B. Мнение Европейского Суда

189. Европейский Суд напоминает, что разумность длительности разбирательства должна оцениваться в свете конкретных обстоятельств дела с учетом критериев, установленных прецедентной практикой Европейского Суда, в частности, сложности дела, поведения заявителя и поведения соответствующих органов власти (см., в частности, Постановление Европейского Суда от 2 марта 2006 г. по делу "Нахманович против Российской Федерации" (Nakhmanovich v. Russia), жалоба N 55669/00, §95* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 9/2006.)).

190. Европейский Суд принимает дату задержания заявителя 3 июля 1998 г. в качестве начала течения срока разбирательства по уголовному делу. Окончательное решение по делу было вынесено 9 января 2002 г., то есть три года и шесть месяцев спустя.

191. Европейский Суд отмечает, что дело рассматривалось дважды на двух уровнях юрисдикции. Несмотря на конфиденциальный характер дела, представляется, что вопросы, рассматриваемые судом первой инстанции, не были сложными, поскольку городскому суду в первый раз потребовалось четыре месяца, а во второй - меньше месяца для вынесения приговора. В обоих случаях вопросы, затронутые жалобами, были разрешены в одном заседании. Оставшиеся приблизительно два с половиной года (один год предварительного следствия вычтен из общего срока) были вызваны различного рода задержками, за которые несут ответственность российские власти. В этой связи Европейский Суд особо отмечает задержки, вызванные необоснованными заменами состава суда, которые требовали рассмотрения дела заново, и чрезмерно большими затратами времени на передачу дела между городским судом и Верховным Судом.

192. С другой стороны, Европейский Суд не усматривает каких-либо существенных задержек, вызванных поведением заявителя. Что касается его отводов участникам процесса и ходатайств, то Европейский Суд напоминает, что заявителю не может ставиться в вину использование всех предусмотренных национальным законодательством средств для защиты своих интересов (см. Постановление Европейского Суда от 1 декабря 2005 г. по делу "Скоробогатова против Российской Федерации" (Skorobogatova v. Russia), жалоба N 33914/02, §47* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 11/2006.)). Кроме того, тот факт, что заявитель находился в заключении, требовал от судов, рассматривавших дело, особой тщательности для безотлагательного осуществления правосудия (см. Постановление Европейского Суда от 8 февраля 2005 г. по делу "Панченко против Российской Федерации" (Panchenko v. Russia), жалоба N 45100/98, §133* (* Там же N 9/2005.); и Постановление Европейского Суда по делу "Калашников против Российской Федерации" (Kalashnikov v. Russia), жалоба N 47095/99, §132, ECHR 2002-VI* (* Опубликовано в "Путеводителе по прецедентной практике Европейского Суда по правам человека за 2002 год".)). При таких обстоятельствах Европейский Суд полагает, что длительность разбирательства превысила "разумный срок".

ГАРАНТ:

По-видимому, в тексте предыдущего абзаца допущена опечатка. Вместо слов "жалоба N 47095/99" следует читать "жалоба N 47095/991"

193. Соответственно, имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в части чрезмерной продолжительности рассмотрения уголовного дела заявителя.

VIII. Предполагаемое нарушение пункта 3 статьи 6 Конвенции

194. Заявитель жаловался со ссылкой на подпункты "b" и "c" пункта 3 статьи 6 §3 Конвенции на то, что он не имел достаточных возможностей для подготовки своей защиты в связи с ограниченным доступом к обвинительному заключению, материалам дела и своим собственным записям, строго регламентированным общением с защитниками и ужасающими условиями перевозки и содержания в помещении суда. Пункт 3 статьи 6 Конвенции в соответствующей части предусматривает:

"Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления имеет как минимум следующие права...

b) иметь достаточное время и возможности для подготовки своей защиты;

с) защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника или, при недостатке у него средств для оплаты услуг защитника, пользоваться услугами назначенного ему защитника бесплатно, когда того требуют интересы правосудия...".

A. Доводы сторон

195. Заявитель полагал, что его право на защиту было серьезно ограничено. Он утверждал, что в первые дни после задержания он не имел надлежащей правовой помощи, поскольку назначенный ему адвокат был однокурсником следователя и склонял его к самооговору. Его последующий адвокат должен был обращаться за разрешением на встречу с ним к Федеральной службе безопасности, то есть организации, осуществлявшей уголовное преследование. Администрация следственного изолятора, который также принадлежал Федеральной службе безопасности, отказалась признать законность "многократного" разрешения на свидания, полученного Москаленко. Судьи суда первой инстанции также выдавали только разовые разрешения. Костромина получила разрешение на неограниченное количество посещений только после вступления приговора в законную силу. Любой обмен документами между ним и его адвокатами был возможен только в следственном изоляторе по письменному разрешению администрации, которая знакомилась с предназначенными для передачи документами.

196. Заявитель указал меры, которые ограничивали его возможность знакомиться с документами, приобщенными к материалам дела. Он и его адвокаты могли изучать обвинительное заключение и другие материалы дела только в спецчасти следственного изолятора или спецчасти городского суда. От них требовалось также держать в этих помещениях любые записи, сделанные в ходе процесса, и копии жалоб.

197. Наконец, заявитель утверждал, что условия его перевозки в суд и содержания в конвойном помещении отрицательно воздействовали на его физические и умственные способности. Постоянное напряжение, накапливающаяся усталость, недостаток питания и сна в значительной степени уменьшали его возможность эффективно защищать себя. После заседания он мог знакомиться с материалами дела в неестественной позе, поскольку его рука была пристегнута наручниками к столу или стулу. Он не мог писать правой рукой, когда она была пристегнута.

198. Власти Российской Федерации указывали, что защита заявителя была поручена четверым адвокатам по его выбору. Они могли посещать заявителя в следственном изоляторе без ограничений по частоте и продолжительности встреч. Московский городской суд не препятствовал заявителю в общении с его адвокатами; он никак не ограничивал количество встреч и выдавал разрешения на посещения каждый раз, когда они запрашивались, за исключением одного случая (см. § 90 настоящего Постановления). Хотя жалобы и ходатайства заявителя прокурорам, в суды и другие государственные органы не подвергались цензуре, его переписка с адвокатами контролировалась администрацией следственного изолятора на основании статьи 20 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений".

199. Власти Российской Федерации указывали, что заявитель имел доступ к обвинительному заключению во время судебных заседаний и в следственном изоляторе. Ему было отказано в просьбе о хранении копии обвинительного заключения в камере, поскольку оно содержало секретные сведения.

200. Власти Российской Федерации утверждали, что на заявителя надевались наручники только тогда, когда его вели из конвойного помещения Московского городского суда на заседания. В зале заседания наручники снимались.

B. Мнение Европейского Суда

201. Поскольку требования пункта 3 статьи 6 Конвенции следует рассматривать как особый аспект права на справедливое судебное разбирательство, гарантированного пунктом 1 той же статьи, Европейский Суд рассмотрит жалобы с точки зрения обоих пунктов во взаимосвязи (см. Постановление Европейского Суда от 23 ноября 1993 г. по делу "Пуатримоль против Франции" (Poitrimol v. France), Series A, N 277-A, §29). Европейский Суд полагает, что для установления того, соблюдались ли права защиты при разбирательстве уголовного дела заявителя, необходимо, во-первых, рассмотреть вопросы доступности для него правовой помощи, во-вторых, обеспечения ему и его адвокатам доступа к материалам дела, и, наконец, воздействия условий перевозки и содержания заявителя в здании суда на его способность подготовить свою защиту.

1. Ограничения правовой помощи

202. Европейский Суд отмечает, что контакты заявителя с его адвокатами были возможны только на основе разрешений, выдаваемых органом, в ведении которого находилось дело.

203. Европейский Суд напоминает, что принцип равенства сторон как один из аспектов более широкого понятия справедливого судебного разбирательства, закрепленного в пункте 1 статьи 6 Конвенции, требует, чтобы каждой стороне была предоставлена разумная возможность изложить свои доводы в условиях, которые не ставят ее в невыгодное положение по сравнению с другой стороной. В этом контексте имеют значение внешние признаки, а также повышенная чувствительность к справедливому отправлению правосудия (см. Постановление Европейского Суда от 22 февраля 1996 г. по делу "Булут против Австрии" (Bulut v. Austria), Reports 1996-II, §47; и Постановление Европейского Суда от 30 октября 1991 г. по делу "Борже против Бельгии" (Borgers v. Belgium), Series A, N 214-B, §24).

204. Что касается фактов, Европейский Суд отмечает, что адвокаты заявителя должны были испрашивать специальные разрешения для того, чтобы посетить его для беседы. Разрешения были действительны только на одно посещение, и попытки адвокатов увеличить срок их действия оказались безуспешными. Разрешения выдавались органом, в ведении которого находилось дело. После решения Конституционного Суда о неконституционности положений Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений", которые относили свидания с адвокатом на усмотрение органа, в ведении которого находилось дело (см. § 92 настоящего Постановления), адвокат заявителя получил разрешение на неограниченное количество встреч, однако к этому времени решением последней инстанции приговор вступил в силу. Отсюда следует, что в течение всего времени разбирательства уголовного дела заявителя его посещения адвокатами зависели от разрешения властей.

205. Уголовное преследование заявителя было возбуждено и осуществлялось Федеральной службой безопасности. Лефортовский следственный изолятор, где содержался заявитель, также находился в ведении Федеральной службы безопасности. При таких обстоятельствах орган преследования имел неограниченный доступ к заявителю для своих собственных целей и осуществлял полный и эффективный контроль за его контактами с адвокатами, которые должны были обращаться за разрешением к следователю, являвшемуся офицером Федеральной службы безопасности, всякий раз, когда они хотели посетить его в следственном изоляторе. Европейский Суд принимает к сведению утверждение властей Российской Федерации о том, что ни на каком этапе разбирательства в разрешении на посещение адвокатом не было беспричинно отказано. Тем не менее у него нет сомнения в том, что необходимость обращаться за отдельным разрешением на каждое посещение создавала значительные практические трудности в осуществлении права на защиту, поскольку отнимало время и силы от реализации основной цели защиты. Но еще большую озабоченность Европейского Суда вызывает то, что эта система ставила защиту в зависимость от усмотрения органа преследования и в подчинение ему и таким образом разрушала внешние признаки равенства сторон. Несколько раз Федеральная служба безопасности злоупотребляла своим доминирующим положением в этом вопросе, отказавшись принять ходатайство Москаленко о разрешении на неограниченное количество визитов или пригрозив ей возбуждением уголовного дела в отсутствие каких-либо доказательств того, что разрешение подделано (см. §§ 88 и 89 настоящего Постановления).

206. Европейский Суд также отмечает, что власти Российской Федерации не указали правовой основы, которая позволяла бы национальным властям требовать специальные разрешения на свидания с адвокатом. Статья 18 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" не указывает, что ордера юридической консультации и удостоверения личности не достаточно для разрешения на посещение заявителя профессиональными адвокатами, каковыми и были юридические представители заявителя. Хотя в статье 18 четко требуется разрешение компетентного органа на свидания с родственниками, в ней не упоминается о том, что посещения адвокатов могут зависеть от таких разрешений. Отсюда следует, что требование о получении адвокатами заявителя разрешения на свидание с ним было не только обременительным для защиты, но и лишенным правовых оснований, следовательно, произвольным.

207. С учетом вышеизложенного Европейский Суд находит, что контроль, осуществлявшийся стороной обвинения над доступом адвокатов к заявителю, подрывал внешнее проявление справедливого судебного разбирательства и принцип равенства сторон.

2. Изучение документов, которыми обменивался заявитель

208. Помимо необходимости получения разрешения на свидания, адвокаты заявителя и сам заявитель должны были получать специальное разрешение от администрации следственного изолятора на передачу любых документов друг другу. До передачи с документами знакомилась администрация.

209. Европейский Суд напоминает, что право обвиняемого на общение со своим представителем в условиях, благоприятствующих широкому и беспрепятственному обсуждению, является частью базовых требований о справедливом судебном разбирательстве в демократическом обществе и вытекает из подпункта "с" пункта 3 статьи 6 Конвенции. Если адвокат не может совещаться со своим клиентом и получать от него конфиденциальные инструкции, его помощь теряет значительную часть пользы, в то время как Конвенция предназначена для того, чтобы "гарантировать не теоретические и иллюзорные, а практические и эффективные права" (см. Постановление Европейского Суда от 13 мая 1980 г. по делу "Артико против Италии" (Artico v. Italy), Series A, N 37, §33). Важность для прав защиты обеспечения конфиденциальности отношений между обвиняемым и его адвокатами была подтверждена в различных международно-правовых актах и прецедентной практике Европейского Суда (см. Постановление Большой Палаты по делу "Оджалан против Турции" (Ocalan v. Turkey), жалоба N 46221/99, §133, ECHR 2005-IV; Постановление Европейского Суда по делу "Бреннан против Соединенного Королевства" (Brennan v. United Kingdom), жалоба N 39846/98, §§38-40, ECHR 2001-X; и Постановление Европейского Суда от 25 марта 1992 г. по делу "Кэмпбелл против Соединенного Королевства" (Campbell v. United Kingdom), Series A, N 233, §47).

210. Европейский Суд отмечает, что статья 20 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений", служившая, по-видимому, правовой основой для контроля документов, которыми обменивались заявитель и его адвокаты, предусматривает цензуру всей переписки находящихся под стражей, не делая исключения для привилегированной переписки, такой как переписка с адвокатом. Европейский Суд напоминает в этой связи, что переписка с адвокатами, независимо от ее цели, всегда является привилегированной и что чтение писем заключенного, направляемых адвокату или получаемых от него, допустимо в исключительных случаях, когда у властей есть разумные основания полагать, что этой привилегией злоупотребляют в том смысле, что содержание письма угрожает безопасности пенитенциарного учреждения, безопасности других или носит какой-либо другой преступный характер (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Кэмпбелл против Соединенного Королевства", §48).

211. Как отмечалось выше, Лефортовский следственный изолятор находился в ведении того же органа, который осуществлял расследование дела заявителя. Таким образом, практика ознакомления со всеми документами, которыми обменивались заявитель и его защита, имела следствием то, что противная сторона заранее знала стратегию защиты и ставила заявителя в невыгодное положение. Это вопиющее нарушение конфиденциальности отношений между клиентом и адвокатом не могло не причинить ущерб праву заявителя на защиту и в значительной степени лишить получаемую правовую помощь ее пользы. Не имеется данных о том, что неизбирательное применение такой меры на протяжении всего разбирательства уголовного дела обосновывалось исключительными обстоятельствами или предшествующими злоупотреблениями этой привилегией. Европейский Суд полагает, что изучение документов, которыми обменивались заявитель и его адвокаты, является избыточным и произвольным посягательством на права защиты.

212. Соответственно, Европейский Суд находит, что практика ознакомления органа преследования с материалами защиты нарушала принцип равенства сторон и в значительной степени умаляла права защиты.

3. Ограничения использования материалов дела и записей

213. Сторонами не оспаривается, что обвинительное заключение, другие документы дела и записи, сделанные заявителем и его защитниками, могли использоваться только в спецчасти следственного изолятора и спецчасти городского суда.

214. Европейский Суд напоминает, что статья 6 Конвенции как таковая гарантирует право обвиняемого на эффективное участие в уголовном процессе. Понятие "эффективного участия" в уголовном процессе включает право делать записи с тем, чтобы содействовать осуществлению защиты, независимо от того, представляет ли обвиняемого адвокат. Действительно, интересам защиты обвиняемого наилучшим образом может служить помощь обвиняемого, которую он оказывает в ведении дела своему адвокату до того, как даст показания (см. Постановление Европейского Суда по делу "Матыек против Польши" (Matyjek v. Poland, жалоба N 38184/03, §59, ECHR 2007-...; Решение Европейского Суда от 15 июня 2000 г. по делу "Пулличино против Мальты" (Pullicino v. Malta), жалоба N 45441/99).

215. Власти Российской Федерации признали, что в ходатайстве заявителя о выдаче копии обвинительного заключения было отказано на том основании, что оно содержит конфиденциальные сведения. На протяжении всего судебного разбирательства оно хранилось в спецчасти следственного изолятора или в спецчасти городского суда, откуда его запрещалось выносить. Власти Российской Федерации не оспаривали утверждения заявителя о том, что все другие материалы дела и записи, сделанные как заявителем, так и его представителями во время судебных слушаний, после заседаний должны были сдаваться в спецчасть.

216. Европейский Суд признает, что требования национальной безопасности могут при определенных обстоятельствах вызвать процессуальные ограничения в делах, затрагивающих государственную тайну. Тем не менее даже если возникает вопрос о национальной безопасности, понятия законности и верховенства закона в демократическом обществе требуют, чтобы меры, затрагивающие фундаментальные права, такие как право на справедливое судебное разбирательство, имели законную основу и соответствовали достижению их защитных функций. В настоящем деле власти Российской Федерации не привели какого-либо закона, постановления или положения национального законодательства, регулирующего деятельность спецчастей следственных изоляторов или спецчастей судов. Не выдвинули они и каких-либо обоснований неизбирательного характера ограничений на доступ заявителя к материалам дела. Они не разъяснили, почему национальные власти не могли составить обвинительное заключение таким образом, чтобы секретные сведения содержались в отдельном приложении, которое и составляло бы единственную его часть с ограниченным доступом. Аналогичным образом представляется, что российские власти не задумывались над тем, чтобы отделить материалы дела, составляющие государственную тайну, от всех других, таких, например, как процессуальные решения суда, доступ к которым в принципе должен быть неограниченным. Наконец, Европейский Суд считает, что тот факт, что заявитель и его защитники не могли взять свои записи, чтобы показать их эксперту или использовать их иным образом, практически не давал им возможности использовать содержащуюся в них информацию, поскольку в таком случае они должны были полагаться только на свою память (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Матыек против Польши", §59; и Постановление Европейского Суда от 15 января 2008 г. по делу "Лубох против Польши" (Luboch v. Poland), жалоба N 37469/05, §64).

217. Европейский Суд уже указывал, что неограниченный доступ к материалам дела и неограниченное использование всех записей, включая при необходимости возможность получения копий соответствующих документов, являются важными гарантиями справедливого судебного разбирательства в рамках люстрационного процесса* (* Имеется в виду практика преследования представителей прежних правительств и правоохранительных органов в ряде восточноевропейских государств (прим. переводчика).). Неспособность обеспечить такой доступ побудила Европейский Суд в его оценке сделать вывод о нарушении принципа равенства сторон (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Матыек против Польши", §§59 и 63; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Лубох против Польши", §§64 и 68). Этот вывод тем более применим при обстоятельствах настоящего дела, в котором заявитель предстал перед судом и мог потерять не просто свое доброе имя и возможность занимать государственную должность (как в деле о люстрации), а свою свободу. Кроме того, как установил выше Европейский Суд, ограничения заявителя на доступ к материалам дела и записям не имели обоснования в национальном законодательстве и были чрезмерно широкими по объему.

218. Соответственно, Европейский Суд находит, что тот факт, что заявителю и его защитникам не был предоставлен соответствующий доступ к документам, и они были также ограничены в использовании своих записей, усугубил трудности в подготовке его защиты.

4. Влияние условий перевозки и содержания в помещении суда на подготовку защиты

219. Наконец, заявитель утверждал, что не мог надлежащим образом готовиться к судебным заседаниям из-за ужасающих условий перевозки в суд и содержания в его помещении.

220. Европейский Суд также напоминает, что подпункт "b" пункта 3 статьи 6 Конвенции гарантирует обвиняемому "достаточное время и условия для подготовки своей защиты", и потому предполагает, что реальная деятельность по защите с его стороны может включать все "необходимое" для подготовки к основному судебному разбирательству. Обвиняемый должен иметь возможность организовать свою защиту надлежащим образом и без ограничений возможности изложения всех относимых доводов защиты суду и таким образом повлиять на исход разбирательства (см. Постановление Европейского Суда от 20 января 2005 г. по делу "Майзит против Российской Федерации"* (* Опубликовано в "Бюллетене Европейского Суда по правам человека" N 10/2005.) (Mayzit v. Russia), жалоба N 63378/00, §78; Решение Европейского Суда от 26 июня 1996 г. по делу "Коннолли против Соединенного Королевства" (Connolly v. United Kingdom), жалоба N 27245/95; и Доклад Комиссии по правам человека от 12 июля 1984 г. по делу "Джан против Австрии" (Can v. Austria), жалоба N 9300/81, Series A, N 96, §53).

221. Что касается "возможностей", то Европейский Суд не исключает, что в случаях, когда человек находится в предварительном заключении, это слово может включать в себя такие условия содержания, которые позволяют ему читать и писать с достаточной сосредоточенностью (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Майзит против Российской Федерации", §81). В деле, где заявители должны были предстать перед судом, рассматривающим крайне важный для них вопрос, в состоянии пониженной физической и моральной сопротивляемости из-за изнурительной транспортировки накануне в тюремном автофургоне, Европейский Суд отметил это обстоятельство как один из факторов, подрывающих требования справедливого судебного разбирательства. Он далее отметил, что "несмотря на помощь своих адвокатов, которые имели возможность излагать доводы, это обстоятельство, вызывающее сожаление само по себе, несомненно, ослабило позицию [заявителей] в жизненно важный момент, когда им нужны были все их способности для своей защиты и, в частности, для того, чтобы быть готовыми для допроса в самом начале слушаний и эффективно консультироваться со своими адвокатами" (см. Постановление Европейского Суда от 6 декабря 1988 г. по делу "Барбера, Мессеге и Хабардо против Испании" (Barberа, Messegue and Jabardo v. Spain), Series A, N 146, §§71 и 89). Аналогично Европейский Суд установил нарушение пунктов 1 и 3 статьи 6 Конвенции в деле, где заседание по уголовному делу продолжалось более 17 часов, что привело к тому, что не только подсудимый и его защита, но и судьи находились в состоянии крайней усталости (см. Постановление Европейского Суда от 19 октября 2004 г. по делу "Махфи против Франции" (Makhfi v. France), жалоба N 59335/00, §§40-41).

222. В настоящем деле Европейский Суд принимает во внимание свои вышеизложенные выводы в части статьи 3 Конвенции о том, что заявитель содержался в изоляторе, транспортировался и содержался в суде в чрезвычайно стесненных условиях, без достаточного доступа к естественному освещению и воздуху и соответствующего обеспечения питанием. Заявитель не мог читать или писать, поскольку находился в суде в таком ограниченном пространстве со многими другими заключенными. Страдания и неудовлетворенность, которые должен был ощущать заявитель в связи с бесчеловечными условиями перевозки и содержания, несомненно, ухудшали его способность к сосредоточению и интенсивной умственной деятельности в часы, непосредственно предшествующие судебным заседаниям. Действительно, ему оказывала помощь группа адвокатов, которые могли выступать от его имени. Тем не менее, принимая во внимание характер поднимаемых во время судебного разбирательства вопросов и их тесную связь со сферой компетенции заявителя, Европейский Суд считает, что возможность эффективно инструктировать адвокатов и консультироваться с ними имела первостепенное значение. Совокупное воздействие вышеуказанных условий и недостаточность возможностей исключали какую-либо вероятность заблаговременной подготовки защиты заявителем, особенно учитывая то, что он не мог обращаться к материалам своего дела и своим записям в камере.

223. Соответственно, Европейский Суд находит, что заявителю не были предоставлены достаточные условия для подготовки своей защиты, что подрывало требования справедливого судебного разбирательства и равенства сторон.

5. Вывод Европейского Суда

224. Таким образом, Европейский Суд полагает, что судебное разбирательство дела заявителя было несправедливым по следующим причинам: орган преследования имел неограниченное усмотрение в вопросе свиданий с адвокатами и обмена документами, доступ заявителя и его защитников к материалам дела и их собственным записям был строго ограничен, и, наконец, заявитель не имел достаточных условий для подготовки своей защиты. Совокупное влияние этих трудностей до такой степени ограничило права защиты, что принцип справедливого судебного разбирательства, предусмотренный статьей 6 Конвенции, был нарушен.

225. Соответственно, имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции во взаимосвязи с подпунктами "b" и "с" пункта 3 статьи 6 Конвенции.

IX. Предполагаемое нарушение статьи 7 Конвенции

226. Заявитель жаловался со ссылкой на статью 7 Конвенции на то, что вынесенный ему обвинительный приговор был основан на непредсказуемом применении закона с обратной силой, поскольку во время совершения вменяемых ему преступлений в законодательстве отсутствовал перечень сведений, относящихся к государственной тайне. Статья 7 Конвенции предусматривает:

"1. Никто не может быть осужден за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое согласно действовавшему в момент его совершения национальному или международному праву не являлось уголовным преступлением. Не может также налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления.

2. Настоящая статья не препятствует осуждению и наказанию любого лица за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое в момент его совершения являлось уголовным преступлением в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами".

A. Доводы сторон

227. Заявитель, во-первых, утверждал, что статья 275 Уголовного кодекса Российской Федерации была применена в его деле с приданием обратной силы, поскольку этот кодекс введен в действие только с 1 января 1997 г. Кроме того, наказание по статье 275 более суровое, чем по статье 64 Уголовного кодекса РСФСР, поскольку им предусмотрены более длительные сроки лишения свободы.

228. Во-вторых, заявитель указывал, что он был осужден за передачу сведений, содержащих государственную тайну, в период до осени 1997 г. Однако, как он подчеркивал, согласно части 4 статьи 29 Конституции сведения, составляющие государственную тайну, должны были быть определены федеральным законом. До внесения поправок 6 октября 1997 г. Закон "О государственной тайне" содержал только перечень сведений, которые могли быть отнесены к гостайне, а не действительный перечень сведений, содержащих гостайну. Ни постановление Правительства от 18 сентября 1992 г., ни указ Президента от 30 ноября 1995 г. не отвечали качеству "закона" в национальной правовой системе. Наличие правового пробела в законодательстве о государственной тайне признавалось членами парламента в ходе обсуждения поправок к Закону "О государственной тайне", а также в решениях Верховного Суда от 17 апреля 2000 г. по делу военно-морского офицера Никитина и от 25 июля 2000 г. по делу самого заявителя. Заявитель утверждал, что в отсутствие ясного регулирования вопроса о сведениях, составляющих государственную тайну, он не мог разумно предполагать, что передача каких-то сведений повлечет его уголовную ответственность. Он также заявлял, что его осуждение представляет непредсказуемое изменение позиции Верховного Суда, выраженной в упоминавшихся выше решениях от 17 апреля и 25 июля 2000 г.

229. Наконец, заявитель утверждал, что характер его дипломатической работы предполагал обмен информацией с иностранными коллегами. Он является автором многих публикаций и докладов по корейским вопросам. В связи с этим он не мог предполагать, что понесет уголовную ответственность за передачу информации, не составляющей гостайну, такой, например, как копии соглашений между Россией и КНДР или официальных справочников, изданных Министерством иностранных дел.

230. Власти Российской Федерации утверждали, что обвинение заявителю правомерно предъявлено на основании статьи 275 Уголовного кодекса Российской Федерации. Хотя некоторые деяния совершены заявителем до его вступления в силу, этот кодекс был применим, поскольку предусматривал более мягкое наказание за государственную измену: лишение свободы, а не смертную казнь.

231. Власти Российской Федерации подчеркивали, что заявитель давал подписку о неразглашении государственной тайны и внутренней информации при поступлении на работу в Министерство иностранных дел СССР 12 сентября 1990 г. Эксперты установили, что документы, которые он передал Ч., содержали сведения, составляющие государственную тайну, а также имели гриф "секретно" и "совершенно секретно". В Постановлении от 20 декабря 1995 г. Конституционный Суд подтвердил, что установление уголовной ответственности за передачу государственной или военной тайны иностранному государству соответствует Конституции. Терминологическое различие между первоначальной формулировкой статьи 5 Закона "О государственной тайне" и ее изложением с изменениями от 6 октября 1997 г. не может служить основанием для вывода о том, что до введения в действие новой редакции гражданин не мог быть привлечен к уголовной ответственности за посягательства на конституционные основы и безопасность России. Что касается решений Верховного Суда от 17 апреля и 25 июля 2000 г., то власти Российской Федерации утверждали, что они не имеют нормативного значения для последующих судебных решений, так как в правовой системе России прецедент не является источником права.

232. Власти Российской Федерации также подчеркивали, что "шпионаж", как он определен в статьях 275 и 276 Уголовного кодекса Российской Федерации, подразумевает сбор как секретной, так и несекретной информации с целью ее передачи иностранному агенту. Следствие собрало доказательства, свидетельствующие о том, что заявителю было известно о секретном характере информации, которую он собирал, и что он намеренно передал информацию Ч., которого знал как агента иностранной разведки. Осуждение заявителя за шпионаж опиралось на установленный факт того, что он собирал, хранил и передал информацию, не обязательно составляющую государственную тайну, по предложению иностранной разведывательной службы с целью причинения ущерба безопасности Российской Федерации.

B. Мнение Европейского Суда

1. Общие принципы

233. Европейский Суд напоминает, что гарантии статьи 7 Конвенции являются существенным элементом верховенства закона. Они не ограничиваются запрещением придания уголовному закону обратной силы во вред обвиняемому. Они также в широком смысле воплощают принцип о том, что только в соответствии с законом может быть определено преступление и назначено наказание (nullum crimen, nulla poena sine lege), и принцип о том, что закон не должен широко толковаться в ущерб обвиняемому, например, по аналогии. Из этих принципов следует, что преступление должно быть ясно определено в законе. Это требование выполняется, когда человек может узнать из формулировки соответствующей статьи, а при необходимости с помощью судебного толкования, какие действия или бездействие повлекут для него уголовную ответственность. Употребляя термин "закон", статья 7 Конвенция имеет в виду то же самое понятие, какое Конвенция имеет в виду во всех других случаях использования этого термина, понятие, которое заключает в себе писаный и неписаный закон, а также качественные требования, в особенности доступность и предсказуемость (см., в частности, Постановление Европейского Суда по делу "S.W. против Соединенного Королевства" (S.W. v. United Kingdom); Постановление Европейского Суда от 22 ноября 1995 г. по делу "C.R. против Соединенного Королевства" (C.R. v. United Kingdom), Series A, N 335-C, §§34-35 и 32-33; и Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии" (Streletz, Kessler and Krenz v. Germany), жалобы NN 34044/96, 35532/97, 44801/98, §50, ECHR 2001-II).

234. В любой системе законодательства, включая уголовное законодательство, как бы четко ни было сформулировано правовое положение, имеется неизбежный элемент судебного толкования. Всегда будет существовать необходимость в разъяснении вызывающих сомнение пунктов и в их адаптации к изменяющимся обстоятельствам. Действительно, в государствах-участниках Конвенции развитие уголовного законодательства посредством судебного законотворчества является хорошо укоренившейся и необходимой частью правовой традиции. Статья 7 Конвенции не может пониматься как исключающая постепенное изменение норм об уголовной ответственности посредством судебного толкования от дела к делу при условии, что это соответствует существу преступления и является разумно предсказуемым (см., в частности, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "S.W. против Соединенного Королевства", §36; упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", §50; и Постановление Большой Палаты по делу "K.-H. W. против Германии" (K.-H. W. v. Germany), жалоба N 37201/97, §45, ECHR 2001-II).

2. Применение общих принципов в настоящем деле

235. В свете вышеизложенных принципов, касающихся сферы его контроля, Европейский Суд отмечает, что в его задачу входит не вынесение решения о личной уголовной ответственности заявителя, что в основном является предметом оценки национальными судами, а рассмотрение с точки зрения пункта 1 статьи 7 Конвенции вопроса о том, составляли ли действия заявителя в период их совершения преступление, определенное с достаточной доступностью и предсказуемостью российским или международным правом.

236. Заявитель утверждал, во-первых, что, поскольку вменяемые ему деяния были совершены до введения в действие Уголовного кодекса Российской Федерации, придание этому кодексу обратной силы противоречило статье 7 Конвенции.

237. Европейский Суд отмечает, что Уголовный кодекс Российской Федерации прямо указывает, что имеет обратную силу по отношению к деяниям, совершенным до его вступления в силу, если за соответствующее преступление предусмотрено более мягкое наказание, чем по старому уголовному законодательству (статья 10). До 1 января 1997 г. ответственность за государственную измену предусматривалась статьей 64 Уголовного кодекса РСФСР, а после этого - статьей 275 Уголовного кодекса Российской Федерации, которая определяла преступления в значительной степени так же. Однако санкции были различны: если статья 64 устанавливала, что государственная измена наказывается лишением свободы или смертной казнью, то статья 275 предусматривала лишение свободы как основную санкцию за то же преступление. В соответствии с обоими кодексами в качестве дополнительного вида наказания могла быть применена конфискация имущества.

238. Поскольку государственная измена по Уголовному кодексу Российской Федерации наказывается мягче, чем то же преступление по Уголовному кодексу РСФСР (lex mitius), в соответствии с вышеуказанными положениями именно первый был применен в отношении деяний, совершенных до или после его вступления в силу. Отсюда следует, что жалоба заявителя на придание обратной силы уголовному закону в ущерб ему лишена основания (см. для сравнения упоминавшееся выше Постановление Большой Палаты по делу "Штрелец, Кеслер и Кренц против Германии", §§53-55).

239. Европейский Суд отмечает, что национальные суды признали заявителя виновным в государственной измене в форме шпионажа. "Шпионаж" - одна из форм государственной измены, указанная в статье 275 Уголовного кодекса Российской Федерации и конкретизированная в статье 276 этого кодекса. В соответствии со статьей 276 преступление в виде "шпионажа" не ограничено передачей государственной тайны иностранному агенту, а включает также собирание и передачу "иных", то есть несекретных сведений по заданию иностранной разведки.

240. Власти Российской Федерации подчеркивали, что национальные суды установили все составные элементы состава преступления в виде "шпионажа" в действиях заявителя. Так, было установлено, что заявитель имел частые контакты с Ч., который являлся представителем разведывательной службы Южной Кореи. В документах, полученных из Агентства планирования национальной безопасности, указывалось, что заявитель является его резидентом в Москве. Заявитель скопировал некоторые рабочие документы по списку, подготовленному Ч., и передал их ему. Национальные суды сочли эти элементы достаточными для того, чтобы признать заявителя виновным в государственной измене в форме шпионажа, учитывая в особенности, что это преступление не обязательно связано с передачей информации, составляющей государственную тайну. Европейский Суд считает, что такое толкование соответствовало существу преступления в виде шпионажа, как оно определено российским законом.

241. Рассматривая, вопрос о том, мог ли заявитель разумно предвидеть толкование шпионажа национальными судами в рассматриваемый период, Европейский Суд отмечает, что и Уголовный кодекс РСФСР (статьи 64 и 65), и Уголовный кодекс Российской Федерации определяют понятие "шпионажа" в одинаковых выражениях. Эти положения прямо указывают на собирание "иных сведений" (то есть не составляющих государственную тайну) по заданию иностранной разведки. Европейский Суд считает, что последствия несоблюдения этих законов были в достаточной мере предсказуемы не только при использовании юридической консультации, но также и с точки зрения здравого смысла (см. для сравнения Постановление Европейского Суда от 19 февраля 2008 г. по делу "Куолелис и другие против Литвы" (Kuolelis and Others v. Lithuania), жалобы NN 74357/01, 26764/02 и 27434/02, §121). Кроме того, Европейский Суд напоминает, что толкование состава преступления, которое, как в настоящем деле, соответствовало сути преступления, должно, как правило, считаться предсказуемым (см. Постановление Европейского Суда по делу "Йоргич против Германии" (Jorgic v. Germany), жалоба N 74613/01, §109, ECHR 2007-... (извлечения)). Соответственно, по делу требования статьи 7 Конвенции нарушены не были.

242. Как ранее отмечал Европейский Суд, преступление в виде государственной измены в форме шпионажа включает в себя как действия, связанные со сведениями, составляющими государственную тайну, так и действия с несекретной информацией. На определение этих действий законом не влияет, признаны ли совершенными в конкретном деле один или оба вида действий. Учитывая, что правовое определение в обоих случаях одинаково, Европейский Суд не усматривает какого-либо правового основания для того, чтобы полагать, что в каком-либо из этих случаев было бы применено более суровое наказание. При таких обстоятельствах, учитывая вышеуказанное заключение о том, что осуждение заявителя за передачу несекретных сведений не составляло нарушения статьи 7 Конвенции, Европейский Суд не считает необходимым отдельно рассматривать, мог ли заявитель разумно предусмотреть, что он будет осужден по той же статье Уголовного кодекса за передачу конфиденциальных сведений, которые впоследствии были признаны составляющими государственную тайну.

X. Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции в связи с ограничениями на свидания с родственниками

243. Заявитель жаловался со ссылкой на статью 8 Конвенции на незаконные и несоразмерные ограничения свиданий с членами семьи. Статья 8 Конвенции предусматривает:

"1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.

2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".

A. Доводы сторон

244. Заявитель указывал, что свидания с родственниками не разрешались ему в течение первых девяти месяцев после задержания. Впоследствии свидания были ограничены по количеству и времени: ему разрешались два свидания в месяц по часу каждое. Кроме того, он был отделен от жены или дочери стеклянной перегородкой и мог говорить с ними только по внутреннему телефону в присутствии надзирателя. Помимо этого, с учетом практики Верховного Суда ему не разрешались свидания с родственниками с 3 марта по 5 сентября 2000 г. и с 7 декабря 2001 г. по 10 января 2002 г., когда рассматривались его жалобы на приговор суда.

245. Власти Российской Федерации утверждали, что во время предварительного следствия следователь "обоснованно ограничивал" свидания заявителя с родственниками, руководствуясь статьей 18 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений". В последующие периоды свидания заявителя с родственниками разрешались регулярно.

B. Мнение Европейского Суда

246. Европейский Суд напоминает, что содержание под стражей, как и любая другая мера, лишающая человека свободы, влечет за собой сопутствующее ограничение личной и семейной жизни. Тем не менее существенным элементом права заключенного на уважение семейной жизни является то, что власти дают ему возможность, а при необходимости содействуют в поддержании контактов с его близкими родственниками. Такие меры, как установление ограничений на количество свиданий с родственниками, наблюдение за этими свиданиями и, если это оправдано характером преступления, определение заключенному специального режима содержания или специального режима встреч, являются вмешательством в права, предусмотренные статьей 8, но не нарушают ее сами по себе. Однако любое ограничение подобного рода должно устанавливаться "в соответствии с законом", должно преследовать одну или несколько законных целей, указанных в пункте 2, и к тому же быть оправданным в качестве "необходимого в демократическом обществе" (см., в частности, Постановление Европейского Суда от 18 января 2007 г. по делу "Эстрих против Латвии" (Estrikh v. Latvia), жалоба N 73819/01, §166; Постановление Европейского Суда по делу "Кучера против Словакии" (Kucera v. Slovakia), ECHR 2007-... (извлечения); и Постановление Европейского Суда от 3 апреля 2003 г. по делу "Кламецкий против Польши" (Klamecki v. Poland) (N 2), жалоба N 31583/96, §144).

247. Как указывал заявитель и не оспаривали власти Российской Федерации, в определенные периоды его содержания под стражей ему вообще не разрешались свидания с родственниками, в другие периоды они ограничивались двумя часовыми встречами в месяц, и что он всегда был отделен от родственников решеткой и стеклянной перегородкой. Европейский Суд считает, что эти ограничения являются вмешательством в право заявителя на уважение его семейной жизни (см. Постановление Европейского Суда по делу "Мессина против Италии" (Messina v. Italy) (N 2), жалоба N 25498/94, §62, ECHR 2000-X). В дальнейшем он рассмотрит, было ли каждое из вышеуказанных ограничений обоснованно в настоящем деле.

1. Запрет свиданий с родственниками

248. Заявителю не разрешались любые свидания с родственниками с июля 1998 г. по апрель 1999 г. и с марта по сентябрь 2000 г., а также с декабря 2001 г. по январь 2002 г.

249. Европейскому Суду следует, прежде всего, рассмотреть вопрос о том, был ли запрет на свидания "предусмотрен законом". Вмешательство основывалось на статье 18 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений", в которой предусматривается право следователя разрешать по своему усмотрению до двух свиданий в месяц. Европейский Суд, соответственно, признает, что запрет имел основу в национальном законодательстве. Европейский Суд напоминает, однако, что выражение "предусмотрено законом" не просто требует того, чтобы оспариваемая мера имела основу в национальном законодательстве, но относится также и к качеству указанного закона. Закон должен быть достаточно ясным с точки зрения формулировки, чтобы надлежащим образом указать человеку обстоятельства и условия, при которых государственные органы вправе прибегнуть к оспариваемым мерам. Помимо этого, национальное законодательство должно предусматривать меры правовой защиты от произвольного вмешательства государственных органов в права, гарантированные Конвенцией. В вопросах, затрагивающих фундаментальные права, предоставленное должностному лицу правовое усмотрение, выраженное в неограниченной форме, противоречило бы верховенству закона. Соответственно, закон должен с достаточной ясностью указывать пределы любого такого усмотрения, предоставленного компетентным органам, и способ его реализации с учетом законной цели такой меры с тем, чтобы предоставить человеку соответствующую защиту от произвольного вмешательства (см., например, Постановление Европейского Суда по делу "Лупса против Румынии" (Lupsa v. Romania), жалоба N 10337/04, §§32 и 34, ECHR 2006-...; и Постановление Европейского Суда от 20 июня 2002 г. по делу "Аль-Нашиф против Болгарии" (Al-Nashif v. Bulgaria), жалоба N 50963/99, §119).

250. Европейский Суд отмечает, что Закон "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" был официально опубликован и, следовательно, доступен для заключенных. Однако он не удовлетворяет требованию предсказуемости, поскольку наделяет неограниченным усмотрением следователя в вопросе свиданий с родственниками, но не определяет обстоятельства, при которых в свиданиях может быть отказано. Оспариваемое положение свелось к установлению возможности запрета свиданий с родственниками без какого-либо упоминания о сроке этой меры и о причинах, которые могут обусловить ее применение. Не упоминается и о возможности обжаловать отказ в разрешении или о том, вправе ли суд рассматривать такую жалобу. Отсюда следует, что в положениях российского законодательства, регулирующего свидания с родственниками, не указывается с разумной ясностью на пределы и способы реализации соответствующего усмотрения, предоставленного государственным органам, и таким образом заявитель не имел минимальной защиты, на которую граждане имеют право в соответствии с принципом верховенства закона в демократическом обществе (см. для сравнения Постановление Европейского Суда от 13 сентября 2005 г. по делу "Островар против Молдавии" (Ostrovar v. Moldova), жалоба N 35207/03, §100; и Постановление Европейского Суда от 15 ноября 1996 г. по делу "Калоджеро Диана против Италии" (Calogero Diana v. Italy), Reports of Judgments and Decisions 1996-V, §§32-33). С учетом вышеизложенного Европейский Суд находит, что запрет на свидания с родственниками не может считаться "предусмотренным законом". В связи с этим нет необходимости оценивать, были ли соблюдены другие условия, изложенные в пункте 2 статьи 8 Конвенции.

251. Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции в связи с запретом заявителю на свидания с родственниками в указанные периоды его содержания под стражей.

2. Ограничения частоты и продолжительности свиданий с родственниками

252. В остальной период содержания заявителя под стражей ему разрешалось не более двух краткосрочных свиданий с родственниками в месяц.

253. Ограничение частоты и продолжительности свиданий заключенных с родственниками предусмотрено статьей 18 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" и потому имеет законную основу. Европейский Суд признает, что ограничение преследует законную цель защиты национальной безопасности и предотвращения беспорядков и преступлений.

254. Что касается необходимости оспариваемой меры в демократическом обществе, Европейский Суд напоминает, что в ряде итальянских дел он ранее рассматривал режим содержания под стражей, в значительной степени аналогичный тому, который был установлен для заявителя. Этот режим ограничивал количество свиданий с родственниками не более чем двумя в месяц и предусматривал отделение заключенных от посетителей стеклянной перегородкой. Принимая во внимание специфический характер феномена организованной преступности мафиозного типа, в которой семейные связи часто играют решающую роль, Европейский Суд отмечал, что специальный режим являлся эффективным средством для предотвращения контактов заключенных членов мафии с внешним миром и недопущения того, чтобы они могли организовать и осуществлять преступления внутри и вне тюрьмы. Это привело Европейский Суд к признанию того, что в критической ситуации расследования деятельности мафии, проводимого итальянскими властями, обжалуемые меры были необходимы и соразмерны законной цели (см., в частности, упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Мессина против Италии" (N 2), §§65-67; и Решение Европейского Суда от 6 июля 2000 г. по делу "Инделикато против Италии" (Indelicato v. Italy), жалоба N 31143/96).

255. В настоящем деле власти Российской Федерации не выдвинули никаких доводов в оправдание ограничений, за исключением ссылки на соответствующую статью Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений". Европейский Суд с озабоченностью отмечает, что Закон "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" ограничил максимальное количество свиданий с родственниками двумя в месяц, не оставляя возможности для оценки того, целесообразны ли такие ограничения или представляются ли они необходимыми в каждом конкретном случае. Что касается ситуации заявителя, то Европейский Суд не в состоянии усмотреть необходимость для таких строгих ограничений на периодичность и продолжительность свиданий с родственниками. Он отмечает, что жена заявителя не была ни свидетелем, ни сообвиняемой по его уголовному делу, что исключало риск сговора или иное воспрепятствование процессу сбора доказательств (см. противоположный пример в упоминавшемся выше Постановлении Европейского Суда Европейского Суда по делу "Кучера против Словакии", §130; Постановлении Европейского Суда от 11 октября 2005 г. по делу "Багиньский против Польши" (Baginski v. Poland), жалоба N 37444/97, §92 и последующие; и упоминавшемся выше Постановлении Европейского Суда по делу "Кламецкий против Польши", §135). То же можно сказать о дочери заявителя, которая в период, относящийся к обстоятельствам дела, была еще несовершеннолетней. Кроме того, соображения безопасности, относящиеся к криминальным семейным связям, которые были признаны обоснованными в вышеуказанных итальянских делах, со всей очевидностью отсутствовали в данном деле. В таких условиях и учитывая продолжительность ограничений на свидания заявителя с родственниками, Европейский Суд приходит к выводу, что они выходили за пределы того, что необходимо в демократическом обществе для "предотвращения беспорядков и преступлений". Действительно, рассматриваемая мера сократила семейную жизнь заявителя до такой степени, которую нельзя обосновать ни присущими содержанию под стражей ограничениями, ни преследованием законной цели, на которую ссылались власти Российской Федерации. Европейский Суд поэтому считает, что власти не смогли установить справедливое равновесие между примененной мерой и целью, которой стремились достичь.

256. Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции в отношении ограничений частоты и продолжительности свиданий с родственниками.

3. Отделение стеклянной перегородкой

257. Европейский Суд отмечает, что власти Российской Федерации не сослались ни на один нормативный акт как на основание для установки стеклянной перегородки в кабинке для свиданий заключенных с посетителями. Положение, которое может считаться допускающим это, содержится в Правилах внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы Министерства юстиции (пункт 147 приказа N 148 от 12 мая 2000 г.). Однако это положение не применимо в деле заявителя, поскольку в то время Лефортовский следственный изолятор не относился к юрисдикции Министерства юстиции, а находился в ведении Федеральной службы безопасности. Хотя сопоставимое положение могло содержаться и в правилах для следственных изоляторов, находившихся под юрисдикцией Федеральной службы безопасности, такие правила, если они были приняты в соответствии с требованием статьи 16 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений", никогда не были опубликованы или доведены до сведения общественности другим способом. Отсюда следует, что оспариваемая мера не была "предусмотрена законом".

258. В любом случае Европейский Суд напоминает, что, хотя физическое отделение заключенного от посетителей может быть оправданным в некоторых делах соображениями безопасности (см. упоминавшиеся выше дела против Италии и дела против Нидерландов, затрагивающие тюремный режим, призванный предотвратить побеги: Постановление Европейского Суда по делу "Ван дер Вен против Нидерландов" (Van der Ven v. Netherlands), жалоба N 50901/99, §71, ECHR 2003-II; и Постановление Европейского Суда от 4 февраля 2003 г. по делу "Лорсе и другие против Нидерландов" (Lorse and Others v. Netherlands), жалоба N 52750/99, §85), эта мера не может быть признана необходимой в отсутствие любой установленной угрозы безопасности (см. Постановление Европейского Суда от 19 июня 2007 г. по делу "Чорап против Молдавии" (Ciorap v. Moldova), жалоба N 12066/02, §117). Как установил выше Европейский Суд, в настоящем деле отсутствовали соображения безопасности, оправдывавшие применение таких ограничений. Кроме того, Европейский Суд отмечает, что заявителю запрещался физический контакт с посетителями на протяжении всего срока содержания под стражей, то есть более трех с половиной лет. Влияние такого длительного периода, которое должно было крайне негативно отразиться на заявителе и его родственниках, является еще одним фактором в пользу вывода о том, что оспариваемая мера была непропорциональной (см. для сравнения упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу "Чорап против Молдавии", §118). Таким образом, Европейский Суд находит, что в отсутствие какой-либо установленной необходимости для таких серьезных ограничений права заявителя на уважение его семейной жизни оспариваемая мера не может быть оправданной с точки зрения пункта 2 статьи 8 Конвенции.

259. Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции в отношении физического отделения заявителя от семьи стеклянной перегородкой.

XI. Предполагаемое нарушение статьи 8 Конвенции в связи с ограничениями корреспонденции

260. Заявитель жаловался со ссылкой на статью 8 Конвенции на незаконные и несоразмерные ограничения корреспонденции.

A. Доводы сторон

261. Заявитель утверждал, что его входящая и исходящая корреспонденция подвергались цензуре. Кроме того, ему разрешалось иметь при себе полученные письма только в течение суток. Администрация изолятора ограничивала количество фотографий, которые родственники могли послать ему. Ему не разрешалось иметь в камере более двух фотографий. Заявитель утверждал, что эти ограничения не были основаны на каком-либо национальном законе и были несоразмерными.

262. Власти Российской Федерации указывали, что цензура корреспонденции заявителя осуществлялась в соответствии со статьей 20 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений".

B. Мнение Европейского Суда

263. Как указывал заявитель и не оспаривали власти Российской Федерации, его входящая и исходящая корреспонденция подвергались цензуре или контролю. Хотя ни власти Российской Федерации, ни заявитель не уточнили конкретную форму этой меры, представляется, что, по крайней мере, его письма вскрывались и читались в его отсутствие администрацией Лефортовского следственного изолятора. Помимо этого, власти Российской Федерации не оспаривали, что специальные ограничения распространялись на количество семейных фотографий, которые заявитель мог иметь в камере. Эти меры составляли вмешательство в реализацию права заявителя на уважение его корреспонденции.

264. Европейский Суд напоминает, что любое "вмешательство государственного органа" в право на уважение корреспонденции противоречит статье 8 Конвенции, если оно не "предусмотрено законом", не преследует одну или несколько законных целей, указанных в пункте 2 этой статьи, и не является "необходимым в демократическом обществе" для их достижения (см., в частности, Постановление Европейского Суда от 25 марта 1983 г. по делу "Силвер и другие против Соединенного Королевства" (Silver and Others v. United Kingdom), Series A, N 61, p. 32, §84; Постановление Европейского Суда от 25 марта 1992 г. по делу "Кэмпбелл против Соединенного Королевства" (Campbell v. United Kingdom), Series A, N 233, p. 16, §34; и Постановление Европейского Суда от 4 июля 2000 г. по делу "Недбала против Польши" (Niedbaia v. Poland), жалоба N 27915/95, §78).

265. Европейский Суд признает, что вмешательство было основано на статье 20 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений". Как он установил в § 257 настоящего Постановления, это было единственное доступное общественности правовое положение, регулирующее ситуацию заявителя, поскольку Правила внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы Министерства юстиции не применимы к Лефортовскому изолятору, находившемуся в ведении Федеральной службы безопасности, и правила, относящиеся к изоляторам последней, даже если они были изданы, никогда не публиковались.

266. Как подчеркивалось в § 249 настоящего Постановления, выражение "предусмотрено законом" относится также и к качеству рассматриваемого закона, который с достаточной ясностью должен указывать пределы любого усмотрения, предоставленного компетентным органам, и способы его реализации. В статье 20 Закона "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" предусматривается цензура всей корреспонденции заключенных в целом без разграничения категорий корреспонденции, как, например, личная переписка и переписка с адвокатом. Европейский Суд уже устанавливал, что такая форма цензуры, которая практически дает право администрации следственного изолятора на неизбирательный и постоянный контроль над корреспонденцией заявителя, является несовместимой со статьей 8 Конвенции (см. Постановление Европейского Суда от 16 ноября 2006 г. по делу "Чиапас против Литвы" (Сiapas v. Lithuania), жалоба N 4902/02, §25; и Постановление Европейского Суда от 24 февраля 2005 г. по делу "Янкаускас против Литвы" (Jankauskas v. Lithuania), жалоба N 59304/00, §22). Этот вывод тем более применим к обстоятельствам настоящего дела, в которых Закон "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" наделял администрацию следственного изолятора неограниченным усмотрением в вопросах цензуры, не определяя продолжительность и пределы этой меры, оснований, дающих право на ее применение или способа ее применения - вскрытие, чтение, задержание, удержание или другая форма контроля. Кроме того, Закон "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений" не предусматривает независимой проверки объема и продолжительности цензурных мер. Отсутствие каких-либо гарантий от произвольного использования усмотрения администрацией следственного изолятора повлекло исключительное и необычное ограничение для заявителя, такое как запрет иметь в камере более двух фотографий и хранить при себе письма более суток. Отсюда следует, что положения российского законодательства не предусматривают меру правовой защиты от произвольного вмешательства государственных органов в право заявителя на уважение его корреспонденции. Оспариваемые ограничения на корреспонденцию заявителя, следовательно, не могут рассматриваться как "предусмотренные законом". С учетом вышеизложенного вывода нет необходимости рассматривать вопрос о том, выполнены ли другие требования пункта 2 статьи 8 Конвенции.

267. Соответственно, имело место нарушение статьи 8 Конвенции в отношении неоправданных ограничений корреспонденции заявителя.

XII. Применение cтатьи 41 Конвенции

268. Статья 41 Конвенции предусматривает:

"Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".

A. Ущерб

269. Что касается компенсации материального ущерба, заявитель требовал 53 594 доллара США 60 центов в связи с утратой дохода и 13 611 долларов США 40 центов в счет имущества, конфискованного по приговору суда. Заявитель также требовал 799 620 евро в качестве компенсации морального вреда.

270. Ссылаясь на Постановление Европейского Суда по делу "Калашников против Российской Федерации" (упоминавшееся выше), власти Российской Федерации высказывали мнение о том, что требования заявителя являются чрезмерными, неадекватными и необоснованными. Они указывали, что законность решения о конфискации в настоящем деле не оспаривалась.

271. Европейский Суд отмечает, что предъявление обвинения заявителю не было предметом проверки в настоящем деле. Отсутствует причинная связь между установленными нарушениями и предполагаемой утратой дохода. Вопрос о предполагаемом нарушении имущественных прав заявителя перед Европейским Судом не ставился. С учетом вышеизложенного Европейский Суд отклоняет требование заявителя о материальном ущербе.

272. Что касается компенсации морального вреда, Европейский Суд отмечает, что в настоящем деле им установлено сочетание серьезных нарушений фундаментальных прав человека. Заявитель провел более трех лет под стражей в бесчеловечных и унижающих достоинство условиях, часто подвергался перевозке в суд и обратно и содержался под стражей в помещении суда в условиях, которые также были бесчеловечными и унижающими достоинство. Его содержание под стражей не было основано на достаточных основаниях и было чрезмерно длительным. Его право на справедливое судебное разбирательство и правовую помощь было нарушено. Длительное время ему отказывали в праве встречаться с родственниками, в отношении его корреспонденции были установлены строгие ограничения. При таких обстоятельствах Европейский Суд считает, что страдания и чувство разочарования заявителя не могут быть компенсированы одним лишь установлением нарушения. Оценивая эти обстоятельства на справедливой основе, Европейский Суд присуждает заявителю 25 000 евро в качестве компенсации морального вреда, а также любые налоги, подлежащие начислению на указанную сумму.

B. Судебные расходы и издержки

273. Заявитель требовал 9 552 доллара США 92 цента в счет юридических гонораров и 12 960 долларов США в счет продуктов питания и лекарств, которые его родственники доставляли в следственный изолятор.

274. Власти Российской Федерации отмечали, что заявитель не представил чеков о приобретении продуктов или лекарств, и что в документах об оплате юридических услуг не указаны фамилия адвоката или номер дела.

275. Европейский Суд отмечает, что расходы на приобретение продуктов питания и лекарств не могут считаться обусловленными условиями содержания под стражей, которые повлекли установление нарушения статьи 3 Конвенции. Соответственно, он отклоняет требование по данному основанию. Европейский Суд также считает, что сумма, требуемая в счет юридических гонораров, подлежит уменьшению с учетом того факта, что часть жалобы заявителя была признана неприемлемой. С учетом представленных ему материалов Европейский Суд присуждает заявителю 5 000 евро за вычетом 1 027 евро, ранее выплаченных в порядке освобождения от оплаты юридической помощи, а также любые налоги, подлежащие начислению на указанную сумму.

C. Процентная ставка при просрочке платежей

276. Европейский Суд счел, что процентная ставка при просрочке платежей должна быть установлена в размере предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процента.

На основании изложенного Суд единогласно:

1) постановил, что имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий содержания заявителя под стражей в Лефортовском следственном изоляторе;

2) постановил, что имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий перевозки заявителя между следственным изолятором и зданием суда;

3) постановил, что имело место нарушение статьи 3 Конвенции в части условий содержания заявителя под стражей в помещении Московского городского суда;

4) постановил, что имело место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции;

5) постановил, что имело место нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции;

6) постановил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в связи с отсутствием независимости и беспристрастности Московского городского суда;

7) постановил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в связи с нарушением требования "разумного срока";

8) постановил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции и подпунктов "b" и "с" пункта 3 статьи 6 Конвенции;

9) постановил, что по делу требования статьи 7 Конвенции нарушены не были;

10) постановил, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции в связи с неоправданными ограничениями свиданий с родственниками;

11) постановил, что имело место нарушение статьи 8 Конвенции в связи с неоправданными ограничениями корреспонденции заявителя;

12) постановил:

(a) что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить заявителю следующие суммы, подлежащие переводу в рубли по курсу, который будет установлен на день выплаты:

(i) 25 000 евро (двадцать пять тысяч евро) в качестве компенсации морального вреда, а также любые налоги, подлежащие начислению на указанную сумму;

(ii) 3 973 евро (три тысячи девятьсот семьдесят три евро) в качестве компенсации судебных расходов и издержек, а также любые налоги, подлежащие начислению на указанную сумму;

(b) что с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процента;

13) отклонил оставшуюся часть требований заявителя о справедливой компенсации.

Совершено на английском языке, уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 9 октября 2008 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.

Андре Вампаш Заместитель Секретаря Секции Суда

Христос Розакис Председатель Палаты Суда