Постановление Европейского Суда по правам человека от 6 октября 2020 г. Дело "Карастелёв и другие (Karastelev and Others) против Российской Федерации" (Жалоба N 16435/10) (Третья секция)

Европейский Суд по правам человека
(Третья секция)

Дело "Карастелёв и другие (Karastelev and Others)
против Российской Федерации"
(Жалоба N 16435/10)

Постановление Суда

Страсбург, 6 октября 2020 г.

По делу "Карастелёв и другие против Российской Федерации" Европейский Суд по правам человека (Третья Секция), заседая Палатой в составе:

Пауля Лемменса, Председателя Палаты Суда,

Хелен Келлер,

Дмитрия Дедова,

Алены Полачковой,

Марии Элосеги,

Джильберто Феличи,

Лорэн Скембри Орланд, судей,

а также при участии Милана Блашко, секретаря Секции Суда,

рассмотрев дело в закрытом заседании 1 сентября 2020 г.,

вынес в указанный день следующее Постановление:

Процедура

1. Дело было инициировано жалобой (N 16435/10), поданной 3 марта 2010 г. против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) двумя гражданами Российской Федерации: Вадимом Евгеньевичем Карастелёвым (далее - заявитель) и Тамарой Викторовной Карастелёвой (далее - заявительница), - а также неправительственной организацией "Новороссийский комитет по правам человека" (далее - НКПЧ, или организация-заявительница). 3 декабря 2011 г. заявительница умерла. 17 мая 2017 г. заявитель проинформировал об этом Европейский Суд и выразил желание поддержать жалобу заявительницы в Европейском Суде. В феврале 2018 года Европейский Суд получил письмо, подписанное М. Агальцовой, действующей от имени заявителя и Дмитрия Вадимовича Карастелёва. В письме указано, что последний является сыном и наследником заявительницы согласно свидетельству о праве на наследство, выданному в декабре 2017 года; что он будет поддерживать жалобы своей умершей матери в Европейском Суде; и что заявитель отозвал свои ранее сделанные утверждения в связи с этим.

2. На разных этапах производства в Европейском Суде интересы заявителей представляли Ф. Тишаев, М. Агальцова и другие юристы Правозащитного центра "Мемориал", г. Москва, и Европейского центра защиты прав человека, Соединенное Королевство.

3. Власти Российской Федерации (далее также - власти государства-ответчика) первоначально были представлены Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде Г.О. Матюшкиным, а затем его преемником в этой должности М.Л. Гальпериным.

4. 7 ноября 2016 г. властям Российской Федерации было направлено уведомление о жалобах заявителя и заявительницы по статьям 6, 10 и 13 Конвенции, а также по статье 2 Протокола N 7 к Конвенции. В оставшейся части жалобы были объявлены неприемлемыми для рассмотрения по существу в соответствии с пунктом 3 правила 54 Регламента Европейского Суда.

Факты

I. Обстоятельства дела

5. Заявитель родился в 1965 году и в период рассматриваемых событий проживал в г. Новороссийске, Краснодарский край. Организация-заявительница являлась неправительственной организацией, действовавшей в г. Новороссийске.

6. В период рассматриваемых событий заявитель и заявительница являлись заместителем руководителя и руководителем НКПЧ, соответственно.

A. Демонстрации заявителя и заявительницы

7. 21 июля 2008 г. в Краснодарском крае был принят закон "О мерах по профилактике безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних"* (* Так в тексте. Речь идет о Законе Краснодарского края от 21.07.2008 г. N 1539-КЗ "О мерах по профилактике безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних в Краснодарском крае" (примеч. переводчика).) (далее - Закон о защите несовершеннолетних). Он предусматривал, inter alia, что родители должны были принимать меры по недопущению нахождения их детей в общественных местах в ночное время без сопровождения взрослых* (* Упомянутый краевой закон устанавливал, что дети до семи лет вообще не могли появляться в общественных местах без сопровождения родителей или законных представителей круглосуточно, несовершеннолетние в возрасте от 7 до 14 лет - с 21:00 до 6:00, а подростки от 14 до 16 лет - с 22:00 до 6:00 (примеч. переводчика).).

8. Заявитель и заявительница организовали в г. Новороссийске публичные протесты против Закона о защите несовершеннолетних, который, по их мнению, был слишком ограничительным и противоречил Конституции Российской Федерации, в частности, потому, что он не позволял подросткам выходить на улицу, чтобы приобрести лекарства для своих больных родителей. По-видимому, всем публичным протестам предшествовало уведомление местных властей, как этого требует законодательство Российской Федерации о публичных мероприятиях.

9. 4 апреля 2009 г. заявитель и заявительница организовали пикет, в ходе проведения которого публично демонстрировался транспарант с лозунгом "Свободу не дают, свободу берут"* (* Данный лозунг, по-видимому, является перефразированной цитатой из пьесы советского писателя Максима Горького "Мещане": "Прав - не дают, права - берут!".).

10. 18 апреля 2009 г. они организовали еще один пикет у памятника "Новороссийская республика". К заявителям подошли поговорить подростки 15 и 16 лет В. и К. (см. также ниже §§ 13-17). По словам заявителей, в тот раз упомянутый выше транспарант не использовался (см., однако, выводы суда Российской Федерации ниже в § 26).

B. Производство против заявителей

11. 22 апреля 2009 г. родители В. и К. обратились с жалобами в прокуратуру г. Новороссийска. В частности, они утверждали, что заявители проводили агитационные действия среди несовершеннолетних, в том числе в помещении общеобразовательной школы N 22, и что в ходе демонстрации 18 апреля 2009 г. заявитель предлагал В. и К., а также их друзьям принимать участие в будущих демонстрациях, призывающих к отмене Закона о защите несовершеннолетних (см. также ниже §§ 15-17).

12. 27 апреля 2009 г. заявителей вызвали в прокуратуру для дачи объяснений. Они настаивали на том, что НКПЧ не имел ничего общего с их акциями протеста, в том числе с демонстрацией от 18 апреля 2009 г.

13. Заявитель утверждал, что он и его супруга (заявительница) не проводили какой-либо работы со школьниками в связи с их возражениями против Закона о защите несовершеннолетних, и что информация об акциях протеста, предпринятых им и его супругой как частными лицами в связи с указанным Законом в период с января по апрель 2009 года, была доведена до сведения местных властей в соответствии с Законом о публичных мероприятиях* (* Так в тексте. Вероятно, имеется в виду Федеральный закон от 19 июня 2004 г. N 54-ФЗ "О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях" (примеч. переводчика).). Заявитель отметил, что во время акции протеста 18 апреля 2009 г. к нему и его супруге подошли двое подростков. Отвечая на их вопросы, он сказал, что это протест против Закона о защите несовершеннолетних, и указал на транспарант(-ы), размещенный(-ые) на месте протеста. После этого подростков позвала женщина, стоявшая на другой стороне дороги (возможно, мать одного из них), и они уехали.

14. Заявительница дала аналогичные пояснения, подтверждая объяснения заявителя.

15. Помощник прокурора опросил пятнадцатилетнего В., который показал, что слышал о предстоящей демонстрации от друга и решил "посмотреть". Он подтвердил, что во время демонстрации он и его друг К. подошли к женщине (заявительнице) и спросили, почему ей не нравится Закон о защите несовершеннолетних; по ее предложению он взял транспаранты и сделал фотографию. Женщина сказала ему, что в случае отмены закона он сможет выйти на улицу после 22:00 без всякого страха перед полицией, которая "его не тронет". Он утверждал, что никто не приходил в его школу и не предлагал ему участвовать в каких-либо демонстрациях.

16. Шестнадцатилетний К. также был опрошен и дал аналогичные показания. Он разговаривал с мужчиной (заявителем), который предложил им приводить своих друзей на другую демонстрацию; в случае отмены Закона о защите несовершеннолетних полиция не будет беспокоить молодых людей, которые смогут находиться на улице в ночное время. К. был доволен таким подходом, но в то же время считал, что это может привести к беспорядкам. Он не был согласен с лозунгом "Свободу не дают, свободу берут", потому что никто не забирал его свободу. По мнению К., негативное отношение заявителя к полиции вместе с его действиями в ходе демонстрации, было равносильно призывам к совершению антиобщественных действий, состоящих в неповиновении закону и органам власти. В отсутствие Закона о защите несовершеннолетних увеличатся потребление наркотиков и алкоголя, случаев хулиганства и других преступлений.

17. Впоследствии В. изменил свои показания, чтобы привести их в соответствие с показаниями  К.

18. 12 мая 2009 г. муниципальные органы власти подали жалобу на всех трех заявителей, поскольку их деятельность предположительно носила "деструктивный характер", и просили прокуратуру принять необходимые меры, включая ликвидацию НКПЧ.

19. 21 мая 2009 г. прокуратура вынесла четыре документа в рамках трех правовых процедур:

(a) два отдельных письменных предостережения о недопустимости нарушения закона были вынесены на основании статьи 25.1 Закона "О прокуратуре" (см. ниже § 40). Данные предостережения были адресованы заявителю и заявительнице как должностным лицам НКПЧ. Их предупреждали, что несоблюдение требований, изложенных в предостережении, может повлечь за собой их личную ответственность за административное правонарушение. По утверждению органов прокуратуры, в ходе последующего производства (см. ниже § 26) предостережение заявительнице не было официально вручено и, таким образом, не повлекло каких-либо правовых последствий для нее;

(b) предупреждение о недопустимости осуществления экстремистской деятельности было вынесено НКПЧ на основании статьи 7 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" (см. ниже § 38). Данный документ был адресован заявительнице как руководителю НКПЧ. В нем было указано, что если в течение 12 месяцев с даты вынесения предупреждения будут выявлены новые факты, свидетельствующие о возможной экстремистской деятельности, НКПЧ может быть ликвидирован по постановлению суда; и

(c) представление, по-видимому, содержащее требование к организации-заявительнице устранить нарушения законодательства о противодействии экстремистской деятельности (см. ниже § 41). В нем указывалось, что экстремистская деятельность со стороны неправительственной организации может повлечь за собой ее ликвидацию. Представление обязывало заявителя и заявительницу "принять меры по устранению нарушений закона, а также устранить причины и основания таких нарушений" и в течение месяца направить в прокуратуру подтверждение принятых мер (см. также ниже §§ 31-32).

Во всех вышеупомянутых документах прокурор указал, используя практически идентичные формулировки, что призывы заявителя и заявительницы к несовершеннолетним участвовать в акциях протеста против Закона о защите несовершеннолетних были равносильны призыву к совершению антиобщественных действий, состоящих в неповиновении закону и органам власти, и что такое поведение в будущем может повлечь за собой экстремистские действия, заключающиеся в воспрепятствовании деятельности государственных органов в г. Новороссийске.

20. Предостережения, вынесенные заявителю и заявительнице, гласят:

"Родители несовершеннолетних В. и К. обратились с жалобой в городскую прокуратуру на агитационные действия [заявителей], призывающие к участию в протестах против Закона о защите несовершеннолетних, а также на их призывы к совершению антиобщественных действий.

В частности, из жалоб следует, что [заявитель/заявительница] проводили агитационные действия среди школьников, приглашая их принять участие в акциях протеста против Закона о защите несовершеннолетних. Прокурор допросил несовершеннолетних В. и К. в присутствии их родителей и педагогического работника, и они показали, что 18 апреля 2009 г. [заявители] предлагали им приводить своих друзей на аналогичные акции протеста, чтобы добиваться отмены Закона.

Несовершеннолетние показали, что они восприняли действия [заявителей] как призывы к совершению антиобщественных действий, состоящих в неповиновении закону и органам власти.

Таким образом, следует заключить, что поведение [заявителей] в будущем может повлечь за собой экстремистские действия, направленные на воспрепятствование законной деятельности органов государственной власти на территории г. Новороссийска.

Статья 9 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" запрещает создание и деятельность неправительственных организаций, цели или действия которых направлены на осуществление экстремистской деятельности... Если такие действия влекут за собой нарушение прав и свобод человека и гражданина, причинение вреда личности, жизни или физической неприкосновенности граждан, общественному порядку, общественной безопасности... или создают реальную угрозу причинения такого вреда, соответствующая организация может быть ликвидирована... Таким образом, в качестве превентивной меры в соответствии с частью 2 статьи 22 и статьей 25.1 Закона "О прокуратуре" я выношу предостережение [заявителю/заявительнице] о недопустимости нарушения законодательства о противодействии экстремизму. Я информирую [заявителя/заявительницу о том, что] несоблюдение ими настоящего требования может повлечь за собой их ответственность за административное правонарушение".

21. Представление гласит:

"Родители несовершеннолетних В. и К. обратились с жалобой в городскую прокуратуру на агитационные действия [заявителей], призывающие к участию в протестах против Закона о защите несовершеннолетних, а также на их призывы к совершению антиобщественных действий. В результате расследования были выявлены нарушения Закона "О противодействии экстремистской деятельности".

В частности, из жалоб следует, что [заявительница] проводила агитационные действия среди школьников, приглашая их принять участие в акциях протеста против Закона о защите несовершеннолетних. Прокурор допросил несовершеннолетних В. и К. в присутствии их родителей и педагогического работника, и они показали, что 18 апреля 2009 г. [заявители] предлагали им приводить своих друзей на аналогичные акции протеста, чтобы добиваться отмены Закона. Кроме того, К. и В. показали, что они восприняли действия [заявителей] как призывы к совершению антиобщественных действий, состоящих в неповиновении закону и органам власти.

Таким образом, можно заключить, что такое поведение в будущем может повлечь за собой экстремистские действия, направленные на воспрепятствование законной деятельности органов государственной власти на территории г. Новороссийска.

Статья 9 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" запрещает организациям иметь своей целью осуществление экстремистской деятельности или участие в такой деятельности. Если такие действия влекут за собой нарушение прав и свобод человека и гражданина, причинение вреда личности, жизни или физической неприкосновенности граждан, общественному порядку, общественной безопасности... или создают реальную угрозу причинения такого вреда, соответствующая организация может быть ликвидирована... Таким образом, в соответствии со статьей 24 Закона "О прокуратуре" я предлагаю вам учесть данное представление и принять эффективные меры по устранению выявленных нарушений законодательства, их соответствующих причин и оснований, провести проверки в отношении соответствующих лиц и принять решение о том, подлежат ли они дисциплинарному наказанию, и в течение месяца проинформировать об этом прокуратуру".

22. 29 мая и 5 июня 2009 г. после вынесения предостережения, предупреждения и представления, по-видимому, по решению прокуратуры была проведена экспертиза транспаранта с лозунгом "Свободу не дают, свободу берут":

(i) кандидатом философских наук Р., который заключил, что транспарант носил экстремистский характер;

(ii) руководителем муниципального медицинского и социального центра Г., которая в своих выводах отметила, что транспарант содержал провокационное утверждение, которое могло быть воспринято несовершеннолетними как призыв к активному сопротивлению органам власти.

23. 3 июня 2009 г. заявитель обратился в прокуратуру за разрешением на ознакомление с материалами прокурорской проверки, которые послужили основанием для вынесения ему письменного предостережения. 15 июня 2009 г. данное ходатайство было отклонено.

С. Процедура судебного обжалования, инициированная заявительницей

24. В июне 2009 года заявительница обратилась с жалобой в Октябрьский районный суд г. Новороссийска, оспаривая вынесенное ей предостережение, а также предупреждение и представление прокурора, адресованные ей как руководителю НКПЧ, от 21 мая 2009 г.

25. Из письменного протокола судебного заседания следует, что на последнем слушании 24 июня 2009 г. прокурор представил в качестве доказательств экспертные заключения Г. и Р.

26. Постановлением от 24 июня 2009 г. районный суд отклонил жалобу. Суд счел предостережение, предупреждение и представление обоснованными и подтвердил выводы экспертных заключений Г. и Р. В частности, суд подтвердил, что лозунг "Свободу не дают, свободу берут" носил экстремистский характер, отметив, что он содержал провокационное утверждение, которое "могло быть воспринято подростками как призыв к активному сопротивлению органам власти и закону". Суд постановил:

"Закон "О противодействии экстремистской деятельности" содержит правовые основания для организации борьбы с экстремистской деятельностью и предусматривает ответственность за данный вид деятельности в целях защиты прав и свобод человека и основ конституционного строя, а также в целях обеспечения территориальной целостности и национальной безопасности. Меры, направленные на предупреждение экстремистской деятельности, являются частью основных принципов данной борьбы... Понятие "экстремистской деятельности" [в соответствии с указанным Законом] охватывает воспрепятствование законной деятельности государственных органов..., соединенное с насилием либо угрозой его применения... Транспарант, который [заявители] использовали в ходе демонстрации, был описан экспертами [Г. и Р.] как способствующий сопротивлению деятельности государственных органов... "Человек имеет присущие ему неотъемлемые естественные права, такие как свобода мысли, свобода выражать свое мнение, право на жизнь и так далее. Таким образом, нельзя ждать, пока такие права дадут  "сверху"; их нужно брать силой..." ...Призыв "брать" свободу за пределами установленных законодательством норм был истолкован как призыв со стороны организаторов демонстрации принимать участие в активном неповиновении действующему законодательству, а именно "Закону о защите несовершеннолетних"...

Прокуратура посчитала, что [заявители] проводили агитационную (пропагандистскую) деятельность, призывая школьников принять участие в акции против "Закона о защите несовершеннолетних"... и что [заявители] призывали к совершению антиобщественных действий... Специалисты пришли к выводу о том, что транспарант и действия [заявителей] могут быть восприняты подростками как призыв к активному сопротивлению государственным органам... Призыв "брать" свободу означает приоритет прав человека над интересами государства. Таким образом, лозунг "Свободу не дают, свободу берут" носит экстремистский характер...".

27. Заявительница обжаловала данное постановление в Краснодарский краевой суд. Она привела следующие доводы.

(a) Подростки не могли видеть упомянутый транспарант, поскольку он не использовался в ходе демонстрации, о которой идет речь, что подтверждается фотографиями в материалах дела, на которых стоит электронная отметка с датой. В любом случае эксперты и суд пришли к противоречивым выводам относительно сделанных заявлений и сведений о том, кто держал транспарант в соответствующий момент времени - были ли это заявительница или заявитель (который в любом случае, на соответствующий момент времени не являлся участником процессов в судах Российской Федерации).

(b) Суд не провел оценку довода и доказательств, подтверждающих, что в ходе демонстрации заявительница действовала как частное лицо, а не как должностное лицо неправительственной организации (далее - НПО).

(c) Заключение, подготовленное Г., представляло собой заключение специалиста, полученное прокуратурой, а не заключение экспертизы по назначению суда. Это означало, что у заявительницы не было возможности предложить, в какое экспертное учреждение следует обратиться или какие вопросы следует задать выбранному эксперту. Данное заключение не было представлено в качестве доказательства в ходе судебного разбирательства и, следовательно, не было изучено в ходе состязательного процесса, что дало бы возможность представить комментарии или допросить Г. Кроме того, Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации не предусматривал таких доказательств, как заключение специалиста. Несмотря на указанные факты, суд использовал данное заключение для обоснования своего решения.

28. 3 сентября 2009 г. краевой суд оставил постановление от 24 июня 2009 г. в силе, однако удалил из него упоминание о заявителе.

29. Заявитель пытался добиться пересмотра судебных постановлений от 24 июня и 3 сентября 2009 г. в порядке надзора. Тем не менее его ходатайство было отклонено как неприемлемое для рассмотрения по существу.

D. Процедура судебного обжалования, инициированная заявителем

30. Одновременно с этим 23 июля 2009 г. заявитель обратился в Приморский районный суд г. Новороссийска с жалобой на предостережение, вынесенное ему 21 мая 2009 года. 14 августа 2009 г. районный суд вынес решение о прекращении производства по делу, поскольку Октябрьский районный суд вынес постановление от 24 июня 2009 г. по спору о том же предмете (см. выше § 26). 17 ноября 2009 г. краевой суд оставил данное процессуальное решение в силе.

E. Иные производства

31. 3 августа 2009 г. в целях исполнения требований представления от 21 мая 2009 г. заявительница - в качестве представителя НКПЧ - обратилась в прокуратуру с просьбой разъяснить требования, поскольку в документах не объяснялось, каким образом предполагаемые действия заявителей нарушали закон. Заявительница также утверждала, что прокуратура не сослалась на соответствующее законодательство в своих предостережениях. 20 августа 2009 г. прокуратура разъяснила представление от 21 мая 2009 г., указав, что, возможно, было бы целесообразно подвергнуть заявителей дисциплинарным взысканиям. 14 сентября 2009 г. заявительница - в качестве представителя НКПЧ - направила в прокуратуру ответ, пояснив, что НКПЧ принял меры во исполнение представления прокурора. А именно заявительница уволилась с должности руководителя НКПЧ.

32. 15 июня 2009 г. - то есть после того, как прокурор вынес заявителям предостережения от 21 мая 2009 г., - директор школы N 22 обратился в прокуратуру с жалобой на еще один случай пропагандистской деятельности и подстрекательства к совершению антиобщественных действий со стороны заявителей (как должностных лиц НКПЧ), которые предположительно имели место на территории школы 25 и 26 мая 2009 года. 7 августа и 7 сентября 2009 г. прокуратура потребовала ликвидации НКПЧ, поскольку заявители "неоднократно занимались незаконной деятельностью" после вынесения предостережений 21 мая 2009 г. Впоследствии прокуратура обратилась в суд с заявлением о прекращении производства по делу о ликвидации НКПЧ, поскольку процедура подачи соответствующего ходатайства не была соблюдена. Суд удовлетворил данное заявление и прекратил производство по делу.

II. Соответствующее законодательство Российской Федерации и правоприменительная практика

A. Свобода выражения мнения

33. Статья 29 Конституции Российской Федерации гарантирует каждому право на свободу мысли и выражения своего мнения, а также право свободно искать, получать, передавать и распространять информацию любым законным способом.

34. Статья 55 Конституции Российской Федерации предусматривает, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

B. Закон "О противодействии экстремистской деятельности"

35. Преамбула к Закону "О противодействии экстремистской деятельности" (Федеральный закон от 25 июля 2002 г. N 114-ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности") поясняет, что указанный закон устанавливает ответственность за осуществление экстремистской деятельности и принят в целях защиты прав и свобод человека и гражданина, основ конституционного строя, обеспечения целостности и безопасности Российской Федерации.

36. Статья 1 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" определяет экстремистскую деятельность, inter alia, как воспрепятствование законной деятельности государственных органов, избирательных комиссий и их должностных лиц, соединенное с насилием либо угрозой его применения, а также публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов.

37. Статья 6 указанного закона позволяет компетентным надзорным органам направлять руководителю НПО или иным лицам предостережение о недопустимости экстремистской деятельности при наличии достаточных и предварительно подтвержденных сведений о готовящихся противоправных действиях, содержащих признаки экстремистской деятельности, и при отсутствии оснований для привлечения к уголовной ответственности. В случае невыполнения требований, изложенных в письменном предостережении, лицо, которому было объявлено данное предостережение, может быть привлечено к ответственности (см. также ниже § 40).

38. Статья 7 указанного Закона позволяет компетентным надзорным органам выносить НПО предупреждение о недопустимости экстремистской деятельности.

39. 2 июля 2013 г. Конституционный Суд Российской Федерации в своем Определении N 1053-O отказал в принятии к рассмотрению запроса о проверке конституционности положений статей 1 и 13 Закона "О противодействии экстремистской деятельности", в частности, положений статьи 1, касающихся возбуждения социальной, расовой, национальной или религиозной розни, а также пропаганды исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии, ввиду их предполагаемой неопределенности и вытекающего из нее отсутствия предсказуемости в их применении. Конституционный Суд Российской Федерации, в частности, постановил, что требование предсказуемости не препятствует использованию оценочных или общепринятых понятий, значение которых должно быть понятно непосредственно из содержания конкретного нормативного положения, из системы находящихся в очевидной взаимосвязи нормативных положений либо с помощью даваемых судами разъяснений по вопросам их применения. Применяя положения статьи 1 Закона "О противодействии экстремистской деятельности", суды обязаны исходить из того, что обязательным признаком указанной разновидности экстремизма является явное или завуалированное противоречие соответствующих действий конституционным запретам возбуждения социальной, расовой, национальной или религиозной розни, а также пропаганды исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии. В целях установления наличия такого противоречия суды должны учитывать все значимые обстоятельства каждого конкретного дела, такие как форма и содержание соответствующей деятельности или информации, их адресаты и целевая направленность, общественно-политический контекст, наличие реальной угрозы, обусловленной, в том числе, призывами к противоправным посягательствам на конституционно охраняемые ценности, обоснованием или оправданием их совершения. Конституционный Суд Российской Федерации постановил, что ограничение посредством антиэкстремистского законодательства свободы совести и вероисповедания и свободы слова не должно иметь места на том лишь основании, что какая-либо деятельность или информация не укладывается в общепринятые представления, не согласуются с устоявшимися традиционными взглядами и мнениями, вступает в противоречие с морально-нравственными и религиозными предпочтениями. Такие ограничения означали бы отступление от конституционного требования необходимости, соразмерности и справедливости. Таким образом, формулировка положений статьи 1 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" не предоставляла возможности для их неоднозначного толкования или произвольного применения.

C. Надзорные полномочия прокуроров

40. В целях предупреждения правонарушений и при наличии сведений о готовящихся противоправных деяниях прокурор направляет в письменной форме предостережение о недопустимости нарушения закона. Такое предостережение может быть вынесено должностным лицам НПО или при наличии сведений о готовящихся противоправных деяниях, содержащих признаки экстремистской деятельности, руководителям соответствующих организаций или иным лицам (статья 25.1 Федерального закона от 17 января 1992 г. N 2202-1 "О прокуратуре Российской Федерации"). В случае неисполнения требований, изложенных в предостережении прокурора, должностное лицо, которому оно было объявлено, может быть привлечено к ответственности (ibid., см. также выше § 37).

41. Прокурор также вправе выносить представление с требованием к организации устранить нарушения закона. Такое представление должно быть адресовано должностному лицу, которое полномочно устранить допущенные нарушения (статья 24 Закона "О прокуратуре").

D. Судебная проверка

42. Краткое изложение применимых законодательных положений и судебной практики по вопросам судебной проверки в соответствии с главой 25 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (далее - ГПК РФ) см. в Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Роман Захаров против Российской Федерации" (Roman Zakharov v. Russia), жалоба N 47143/06* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2016. N 6 (примеч. редактора).), §§ 92-100, ECHR 2015; и в Постановлении Европейского Суда по делу "Лашманкин и другие против Российской Федерации" (Lashmankin and Others v. Russia) от 7 февраля 2017 г., жалоба N 57818/09 и 14 других жалоб* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2018. N 1 (примеч. редактора).), §§ 276-288).

43. Статья 248 ГПК РФ предусматривала, что судья отказывает в принятии заявления или прекращает производство по делу, если имеется вступившее в законную силу решение суда, принятое по заявлению о том же предмете. Согласно статье 250 ГПК РФ, если решение суда вступило в законную силу, ни лицо, участвующее в связанном производстве, ни какое-либо иное лицо не вправе возбуждать новое производство по тому же требованию по тем же основаниям.

III. Иные соответствующие документы

A. Европейская комиссия по борьбе с расизмом и нетерпимостью

44. 8 декабря 2015 г. Европейская комиссия по борьбе с расизмом и нетерпимостью (ЕКРН) Совета Европы приняла Общеполитическую рекомендацию N 15 "О борьбе с языком ненависти", которая в соответствующих частях гласит:

"Европейская комиссия по борьбе с расизмом и нетерпимостью (ЕКРН):

/.../

принимая во внимание, что применительно к настоящей Общеполитической рекомендации язык ненависти следует понимать как защиту, поощрение или подстрекательство в любой форме к унижению, вражде или поношению какого-либо лица или группы лиц, а также как любое проявление притеснений, оскорблений, создания негативных стереотипов, стигматизации или угроз в отношении такого лица или лиц и любое оправдание всех перечисленных форм выражения по признаку "расы", цвета кожи, происхождения, национальной или этнической принадлежности, возраста, инвалидности, языка, религии или убеждений, пола, гендера, гендерной идентичности, сексуальной ориентации и других личных характеристик или статуса;

/.../

признавая также, что формы выражения мнения, которые оскорбляют, шокируют или беспокоят, не должны только на этом основании приравниваться к языку ненависти /.../

/.../

осознавая исключительную опасность языка ненависти для сплоченности демократического общества, защиты прав человека и верховенства права, но сознавая потребность в обеспечении того, чтобы ограничения на язык ненависти не использовались недолжным образом с целью заставить замолчать меньшинства и подавить критику официальной политики, политическую оппозицию или религиозные убеждения;

/.../

напоминая, что обязанность по международному праву предусматривать уголовную ответственность за определенные формы языка ненависти, хотя и применима ко всем, но была установлена для защиты членов уязвимых групп, и с озабоченностью отмечая, что они могут несоразмерно подвергаться преследованиям или что созданные правонарушения могут использоваться против них не из лучших побуждений;

/.../

рекомендует властям государств - членов Совета Европы:

/.../

10. Принять надлежащие и действенные меры против публичного использования языка ненависти, который предназначен для подстрекательства или использование которого обоснованно может привести к подстрекательству других на совершение актов насилия, запугивания, вражды или дискриминации в отношении тех, на кого он направлен, в рамках уголовного законодательства при условии, что ни одна другая менее ограничительная мера не будет эффективной, а также при соблюдении права на свободу выражения мнения, для чего следует:

a) обеспечить наличие четкого определения состава преступления и должно предусмотрено уголовное наказание;

/.../

c) обеспечить, чтобы преследование за эти преступления осуществлялось на недискриминационной основе и не использовалось для подавления критики официального курса, политической оппозиции или религиозных убеждений;

/.../

e) предусмотреть наказание за эти преступления, которые учитывают как серьезные последствия разжигания ненависти, и необходимость пропорционального ответа...".

45. Пояснительная записка к указанной Рекомендации в соответствующих частях предусматривает:

"7. В настоящей Рекомендации применяются следующие определения:

/.../

q) "подстрекательство" ("incitement") означает заявления в отношении групп лиц, создающих непосредственный риск дискриминации, вражды или насилия против лиц, принадлежащих к этим группам; /.../

ff) "насилие" ("violence") означает применение физической силы или власти в отношении другого лица, группы или сообщества, результатом которого являются либо с большой вероятностью могут стать ранения, смерть, психологический ущерб, аномалии развития или обездоленность; /.../

14. Далее в Рекомендации признается, что в некоторых случаях отличительной чертой использования языка ненависти является то, что он может быть направлен на подстрекательство или обоснованно можно ожидать, что он будет иметь эффект подстрекательства других к совершению актов насилия, запугивания, вражды или дискриминации тех, на кого он нацелен. Как ясно из приведенного выше определения, элемент подстрекательства подразумевает либо наличие ясного намерения совершить акты насилия, запугивания, вражды или дискриминации, либо неизбежный риск таких актов, происходящих вследствие использования определенного языка ненависти.

15. Намерение подстрекать можно установить, если лицо, использующее язык ненависти, однозначно призывает других лиц совершать соответствующие акты, или если можно сделать вывод о таком намерении по силе используемых выражений или с учетом других относящихся к делу обстоятельств, таких как предыдущее поведение лица, использующего язык ненависти. Однако наличие намерения не всегда можно легко продемонстрировать, особенно когда замечания якобы касаются предположительных фактов или когда используется эзопов язык..

16. С другой стороны, для оценки того, имеется или не имеется риск совершения соответствующих действий, необходимо учитывать конкретные обстоятельства использования языка ненависти. В частности, следует рассмотреть (a) контекст, в котором используется рассматриваемый язык ненависти (в частности, существует ли уже в обществе серьезная напряженность, c которой связан язык ненависти); (b) способность лица, использующего язык ненависти, оказать влияние на других лиц (например, в силу того, что эти лица являются политическими, религиозными или общественными деятелями); (c) природа и сила используемого языка (например, является ли он провокационным и прямым, используется ли ложная информация, создание негативных стереотипов и стигматизация или способен ли используемый язык побуждать к актам насилия, запугивания, вражды или дискриминации); (d) контекст конкретных замечаний (являются ли они единичным случаем или высказывались несколько раз, и можно ли считать, что они уравновешиваются другими заявлениями того же или другого лица, особенно в ходе дебатов); (e) используемая среда или средство информации (возможен ли немедленный ответ аудитории, например, на интерактивном мероприятии); и (f) качества аудитории (имеются ли средства и склонность или восприимчивость к участию в актах насилия, запугивания, вражды или дискриминации).

/.../

62. /.../ однако органы, осуществляющие контроль над выполнением обязательств государств в этой области, выражают обеспокоенность тем, что такие ограничения могут быть неправомерно использованы, чтобы заставить замолчать меньшинство и подавить критику, политическую оппозицию и религиозные убеждения.

63. Так, Комитет по ликвидации расовой дискриминации при рассмотрении докладов государств - участников Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации рекомендует внесение изменений в определения в законодательстве направленном на борьбу с "экстремизмом", чтобы гарантировать, что они четко и ясно сформулированы, включают только акты насилия, подстрекательство к таким актам, а также участие в организациях, поощряющих и разжигающих расовую дискриминацию, в соответствии со статьей 4 этой Конвенции. Аналогичным образом Комитет по правам человека ООН выразил обеспокоенность тем, что такое законодательство может быть истолковано и применяться чрезмерно широко, тем самым ставя под удар или в невыгодное положение правозащитников, работающих над ликвидацией расовой дискриминации, и отказывая в предоставлении защиты лицам и объединениям от произвола при его применении. Опасения по поводу того, что ограничения на использование языка ненависти могут быть применены, чтобы заставить замолчать критиков и легитимную политическую критику, были озвучены ЕКРН, а также Специальным докладчиком по вопросу о поощрении и защите права на свободу мнений и их выражения и Консультативным комитетом Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств.

/.../

148. /.../ для обеспечения отсутствия неоправданного вмешательства в право на свободу выражения мнения любая ответственность должна ограничиваться более серьезными случаями использования языка ненависти, а именно теми, когда имеется намерение или имеются веские основания ожидать, что такой язык используется для подстрекательства к актам насилия, запугивания, вражды или дискриминации в отношении тех, на кого эти акты направлены. Таким образом, для привлечения к ответственности недостаточно продемонстрировать ущерб или потери в результате конкретного случая использования языка ненависти; конкретное использование должно быть настолько тяжким - а именно характеризоваться намерением подстрекать или влечь за собой неотвратимый риск таких действий, чтобы привлечение к ответственности было оправданным.

/.../

169. Требования о запрещении или роспуске политической партии или другой организации являются еще более суровыми, учитывая тяжесть такой меры. Это отражено в том, что рекомендация N 9 ограничивает применение такой меры ситуациями, когда соответствующий язык вражды используется с намерением к подстрекательству или обоснованно способен привести к подстрекательству других на совершение актов насилия, запугивания, вражды или дискриминации. Поэтому необходимо определить наличие веских доказательств либо того, что такое намерение существует, либо что была неотвратимая вероятность совершения таких актов. Более того, когда использование языка ненависти выражалось в речах или другом поведении отдельных лиц в отличие от более официальных политических документов или выступлений, необходимо также установить, что это делалось от имени партии или организации, и что они представили ясную картину относительно подхода, который партия или организация поддерживает и отстаивает. Чаще всего это касается речей и поведения лидеров партии или организации. Таким образом, в этом контексте целесообразно обращать меньше внимания на деятельность отдельных членов, включая бывших лидеров, если их мнение не было поддержано явно или косвенно".

B. Венецианская комиссия

46. Заключение N 660/2011 о Федеральном законе Российской Федерации "О противодействии экстремистской деятельности", принятое Европейской комиссией за демократию через право (далее - Венецианская комиссия) на 91-м Пленарном заседании, состоявшемся в г. Венеции 15-16 июня 2012 г., CDL-AD(2012)016 (далее - Заключение Венецианской комиссии), содержит, в частности, следующие мнения и выводы:

"30. Венецианская комиссия отмечает, что определения "основные понятия" "экстремизма" ("экстремистская деятельность/экстремизм", "экстремистская организация" и "экстремистские материалы") в статье 1 рассматриваемого Закона не устанавливают общие характеристики экстремизма как понятия. Вместо этого в Законе перечисляется достаточно разнообразный спектр действий, которые считаются составляющими "экстремистскую деятельность", или "экстремизм". Из этого следует, что в соответствии с Законом, экстремистской деятельностью считаются и попадают в категорию экстремизма только действия, указанные в пункте 1 статьи 1, и что только организации, указанные в пункте 2 статьи 1, и материалы, указанные в пункте 3 статьи 1, считаются экстремистскими.

31. Тем не менее у Венецианской комиссии имеются сильные сомнения по поводу правомерности включения некоторых видов деятельности в состав "экстремистских". Действительно, тогда как некоторые определения ссылаются на понятия, которые относительно хорошо определены в других законодательных актах Российской Федерации, некоторые другие определения, приведенные в статье 1, слишком широки, недостаточно ясны и могут допускать различное толкование. Кроме того, тогда как определение "экстремизма", приведенное в Шанхайской конвенции, как и определения "терроризма" и "сепаратизма", предполагает применение насилия в качестве существенного элемента, некоторые виды деятельности, определенные в Законе как "экстремистские", по-видимому, не содержат в себе элемент насилия (см. комментарии ниже).

/.../

35. В пункте 3 экстремистская деятельность определена менее четко, чем в предыдущей редакции Закона (2002 год). В редакции Закона 2002 года деятельность, чтобы попасть под определение экстремистской, должна была быть "связанной с насилием или призывами к насилию". Однако текущее определение ("возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни") не содержит признака насилия, так как ссылка на него была изъята. Согласно докладам неправительственных организаций на практике это привело к применению суровых мер по противодействию экстремизму на основании Закона "О противодействии экстремистской деятельности" и/или Уголовного кодекса Российской Федерации. Венецианская комиссия напоминает, что, как указано в ее Докладе о соотношении между свободой выражения мнения и свободой религии, язык вражды и возбуждение розни не подлежат защите в соответствии со статьей 10 Конвенции и оправдывают применение уголовных санкций. Комиссия отмечает, что за подобные деяния предусмотрена уголовная ответственность в соответствии со статьей 282 Уголовного кодекса Российской Федерации и что в соответствии со статьей 282.2 Уголовного кодекса Российской Федерации применение насилия или угроза его применения при совершении данного преступления является отягчающим обстоятельством.

36. По мнению Венецианской комиссии, для того, чтобы "возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни" могло быть квалифицировано как "экстремистская деятельность", в определении должен явно упоминаться элемент насилия. В результате будет соблюден более последовательный подход во всех определениях, содержащихся в пункте 1 статьи 1 Закона "О противодействии экстремистской деятельности", и данное определение будет согласовано как с Уголовным кодексом Российской Федерации, так и с руководством Пленума Верховного Суда Российской Федерации, а также будет в большей степени соответствовать общему подходу к понятию "экстремизма", принятому в Шанхайской конвенции.

/.../

41. Экстремистская деятельность в соответствии с пунктом 5 рассматриваемой статьи объединяет ряд критериев, сочетание которых не всегда должно быть установлено для применения к ним Закона. Необходимо пояснить, что при этом имелось в виду. Если нарушение прав и свобод человека "в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии" в отсутствие какого-либо насильственного элемента составляет экстремистскую деятельность, то данная категория, очевидно, является слишком широкой.

42. Аналогичным образом, согласно пункту 10, побуждение к экстремистской деятельности само по себе является экстремистской деятельностью. Это положение вызывает сомнения в том отношении, что некоторые из перечисленных видов деятельности вообще не должны попадать в категорию экстремистских.

/.../

47. [Пункт 3 статьи 1 рассматриваемого Закона] определяет экстремистские материалы не только как документы, которые были обнародованы, но и как предназначенные для обнародования документы либо информацию, призывающие к осуществлению экстремистской деятельности (что, скорее всего, следует понимать как ссылку на определение такой деятельности в пункте 1 статьи 1) либо оправдывающие осуществление такой деятельности /.../

/.../

49. Учитывая широкое и довольное неточное определение "экстремистские материалы" (пункт 3 статьи 1 Закона "О противодействии экстремистской деятельности"), Венецианская комиссия обеспокоена отсутствием в рассматриваемом Законе каких-либо критериев или указаний по поводу того, каким образом материалы могут быть отнесены к экстремистским, и считает, что это создает возможности для произвола и злоупотреблений. Из официальных источников Комиссия осведомлена о том, что решения судов систематически основываются на предварительной экспертизе рассматриваемых материалов, и что такие решения могут быть обжалованы. Тем не менее она полагает, что в отсутствие в Законе четких критериев пределы усмотрения и субъективности остаются слишком широкими как в отношении оценки материалов, так и в отношении соответствующей судебной процедуры. Согласно неправительственным источникам наличие Федерального списка экстремистских материалов в последние годы привело к принятию в Российской Федерации несоразмерных мер по противодействию экстремизму. Для вынесения полных комментариев по данному вопросу Комиссии необходима информация о том, как составляется и корректируется указанный список.

/.../

53. Согласно статье 6 Закона Генеральный прокурор Российской Федерации при наличии "достаточных и предварительно подтвержденных сведений о готовящихся противоправных действиях, содержащих признаки экстремистской деятельности", и при отсутствии оснований для привлечения к уголовной ответственности направляет руководителю общественного, религиозного объединения либо иной организации, а также другим соответствующим лицам "предостережение в письменной форме о недопустимости такой деятельности с указанием конкретных оснований объявления предостережения". Кроме того, статья 6 Закона предусматривает, что "в случае невыполнения требований, изложенных в предостережении, лицо, которому было объявлено данное предостережение, может быть привлечено к ответственности в установленном порядке". По информации властей Российской Федерации, в данном случае применима статья 17.7 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях: "Умышленное невыполнение требований прокурора, вытекающих из его полномочий, установленных федеральным законом, а равно законных требований следователя, дознавателя или должностного лица, осуществляющего производство по делу об административном правонарушении, влечет наложение административного штрафа на граждан /.../ и на юридических лиц /.../"

54. Однако неясно, каким образом оценивается наличие "конкретных оснований для вынесения предостережений". По информации российского Института законодательства и сравнительного правоведения, "предостережение выносится при отсутствии достаточных оснований для привлечения к уголовной ответственности, то есть при отсутствии преступления как такового, и до того, как были совершены действия, которые впоследствии могут быть квалифицированы как экстремистские. При наличии достаточных оснований для уголовного преследования, должны предприниматься другие меры". Таким образом, невыполнение требований, изложенных в предостережении, по-видимому, не является преступлением в соответствии с Уголовным кодексом Российской Федерации, но представляет собой административное правонарушение, за совершение которого предусмотрено наказание в виде штрафа. Комиссии было разъяснено, что, если организация игнорирует предостережение и продолжает заниматься экстремистской деятельностью, ее руководители могут быть привлечены к уголовной ответственности за осуществление экстремистской деятельности. В этом случае при вынесении приговора суд может учесть несоблюдение требований, изложенных в предостережении.

55. Несмотря на изложенные выше пояснения, Венецианская комиссия считает, что статье 6 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" недостает ясности, и представляется, что административное правонарушение имеет место при несоблюдении требований, изложенных в предостережении, даже если экстремистская деятельность не осуществляется. Таким образом, Комиссия рекомендует переформулировать Закон и уточнить, что лицо, которому было вынесено предостережение, будет привлечено к уголовной ответственности только в том случае, если такое лицо занимается экстремистской деятельностью и совершило уголовное деяние, а не просто за несоблюдение требований, изложенных в предостережении.

56. Комиссия также отмечает, что Закон не предусматривает какого-либо порядка обжалования лицом, которому было вынесено предостережение, доказательств Генерального прокурора, имеющихся в его распоряжении на момент вынесения предостережения, хотя отмечается, что статья 6 Закона позволяет обжаловать предостережение в суд. /.../

61. /.../ По мнению Комиссии, Закон необходимо детализировать в отношении процедур, гарантирующих эффективное осуществление права на обжалование как вынесенного предостережения или предупреждения, так и решения о ликвидации или приостановке деятельности в независимом и беспристрастном суде, как предусмотрено статьей 6 Конвенции.

/.../

63. /.../ Одновременно с этим вызывает озабоченность тот факт, что неопределенность положений Закона и широкие пределы толкования, которыми наделены правоохранительные органы, оказывают неправомерное давление на организации гражданского общества, средства массовой информации и отдельных лиц, что, несомненно, негативно сказывается на свободном и эффективном осуществлении прав человека и основных свобод.

/.../

65. /.../ Следовательно, чтобы предостережения и предупреждения или иные меры по противодействию экстремизму полностью соответствовали требованиям статей 10 и 11 Конвенции, крайне важно гарантировать, что любые влекомые ими ограничения основных прав обусловлены насущной общественной потребностью, являются соразмерными по смыслу Конвенции и четко определены законом. Для этого необходимо внести изменения в соответствующие положения Закона "О противодействии экстремистской деятельности".

/.../

73. Венецианская комиссия осознает, с какими вызовами сталкиваются власти Российской Федерации в их правомерных усилиях по противодействию экстремизму и сопутствующим угрозам. Она напоминает о том, что Парламентская Ассамблея Совета Европы в своей недавней рекомендации по вопросам борьбы с экстремизмом выразила обеспокоенность в связи с трудностями борьбы с экстремизмом и его новейшими формами и призвала государства - члены Совета Европы предпринять решительные меры в этой сфере, "обеспечивая при этом строжайшее соблюдение прав человека и принципа верховенства права".

74. Однако способ достижения указанной цели в Законе "О противодействии экстремистской деятельности" вызывает вопросы. С точки зрения Комиссии, вследствие своих широких и неточных формулировок, особенно в том, что касается "основных понятий", определяемых в Законе, в частности определения "экстремизма", "экстремистской деятельности", "экстремистских организаций" или "экстремистских материалов", Закон "О противодействии экстремистской деятельности" позволяет проявлять слишком широкое усмотрение при его толковании и применении, что приводит к произволу.

75. По мнению Венецианской комиссии, не все виды деятельности, отнесенные Законом к экстремистским и дающие органам власти основание принимать превентивные и корректирующие меры, содержат в себе элемент насилия и определены с достаточной точностью, позволяющей лицу регулировать свое поведение или деятельность организации, чтобы избежать применения подобных мер. Когда определениям недостает необходимой точности, закон, - такой как Закон "О противодействии экстремистской деятельности", который затрагивает особо важные права и несет в себе потенциальные риски для частных лиц и для неправительственных организаций, - может быть истолкован им во вред. Заверения властей Российской Федерации относительно того, что негативных последствий удастся избежать благодаря руководству Верховного Суда Российской Федерации, толкованию Института законодательства и сравнительного правоведения и принципу добросовестности, недостаточны для удовлетворения соответствующих международных требований.

76. Конкретные инструменты, предусмотренные Законом для противодействия экстремизму, то есть письменные предостережения и предупреждения, и сопутствующие меры наказания (ликвидация и/или запрет деятельности общественных, религиозных или иных организаций, закрытие средств массовой информации) порождают вопросы в контексте свободы объединений и свободы выражения мнения, которые гарантируются [Европейской конвенцией по правам человека] и требуют внесения надлежащих изменений.

77. Венецианская комиссия напоминает, что чрезвычайно важно применять последовательный и соразмерный подход в таком законе, как Закон "О противодействии экстремистской деятельности", в соответствии с которым основные свободы могут быть жестко ограничены, что позволит избежать произвола. Как таковой Закон "О противодействии экстремистской деятельности" может служить основанием для введения несоразмерных ограничений основных прав и свобод, закрепленных в Европейской конвенции по правам человека (в частности, в статьях 6, 9, 10 и 11 Конвенции), и нарушать принципы законности, необходимости и соразмерности. В свете вышеизложенных комментариев, Венецианская комиссия рекомендует устранить этот существенный недостаток определений и инструментов, предусмотренных Законом, чтобы привести их в соответствие с Европейской конвенцией по правам человека".

Право

I. Предполагаемое нарушение статей 6 и 10 Конвенции в отношении организации-заявительницы

47. Европейский Суд отмечает, что в формуляре жалобы от 3 марта 2010 г. представители заявителей утверждали о нарушениях прав и свобод заявителя и заявительницы в соответствии с Конвенцией. Что касается организации-заявительницы, жалобы касались только риска ликвидации и возбуждения надлежащего производства (см. выше § 32). Суд отклонил данную часть жалобы в ноябре 2016 года (см. выше § 4).

48. В той части, в которой, как можно понять, в замечаниях, представленных Европейскому Суду от имени организации-заявительницы в 2017 году, впервые в Европейском Суде утверждается о нарушениях ее прав и свобод в соответствии со статьями 6 и 10 Конвенции в 2009 году, соответствующие жалобы были поданы после истечения шестимесячного срока согласно с пунктом 1 статьи 35 Конвенции. Таким образом, они были представлены с нарушением срока и должны быть отклонены в соответствии с пунктами 1 и 4 статьи 35 Конвенции.

II. Процессуальное право Дмитрия Карастелёва поддерживать жалобу заявительницы

49. Европейский Суд отмечает, что после смерти заявительницы в 2011 году в 2018 году ее сын выразил желание поддержать производство в Суде по делу, возбужденному его покойной матерью в 2010 году путем подачи жалоб в связи с предполагаемыми нарушениями статей 6, 10 и 13 Конвенции.

50. Власти Российской Федерации утверждали, что упомянутые выше жалобы, в сущности, носили личный характер и затрагивали непередаваемые права, и, следовательно, просили Европейский Суд прекратить производство по жалобе в данной части.

51. Европейский Суд напоминает, что при решении данного вопроса значение имеет не возможность передачи рассматриваемых прав наследникам, желающим поддержать жалобу, а тот факт, могут ли наследники или близкие родственники в принципе заявлять о наличии законного интереса в том, чтобы просить Европейский Суд рассматривать дело на основании желания заявителя осуществить свое индивидуальное право на подачу жалобы в Европейский Суд (см. Постановление Европейского Суда по делу "Эргезен против Турции" (Ergezen v. Turkey) от 8 апреля 2014 г., жалоба N 73359/10, § 29; Постановление Европейского Суда по делу "Барахоев против Российской Федерации" (Barakhoyev v. Russia) от 17 января 2017 г., жалоба N 8516/08* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2018. N 9 (примеч. редактора).), §§ 22-23; и Постановление Европейского Суда по делу "Ксенз и другие против Российской Федерации" (Ksenz and Others v. Russia) от 12 декабря 2017 г., жалоба N 45044/06 и пять других жалоб* (* См.: там же. 2019. N 6 (примеч. редактора).), §§ 87 и 117). Кроме того, рассматриваемые Европейским Судом дела о нарушении прав человека обычно имеют моральную составляющую, поэтому близкие заявителю люди могут иметь законный интерес в обеспечении свершения правосудия даже после смерти заявителя (ibid.). Европейский Суд удостоверился в том, что Дмитрий Карастелёв имеет законный интерес в обеспечении рассмотрения жалобы от имени заявительницы. У Европейского Суда отсутствуют основания сомневаться в том, что заявительница и ее сын находились в достаточно близких отношениях. Таким образом, Европейский Суд приходит к выводу о том, что Дмитрий Карастелёв обладает процессуальным правом, чтобы поддерживать жалобы своей покойной матери в Европейском Суде.

52. Из практических соображений Европейский Суд будет по-прежнему называть Карастелёву заявительницей в настоящем Постановлении.

III. Предполагаемое нарушение статьи 10 Конвенции в отношении заявителя и заявительницы

53. Заявитель и заявительница утверждали, ссылаясь на статью 10 Конвенции, что документы, изданные прокурором 21 мая 2009 г., были незаконными и что законодательство Российской Федерации определяло "воспрепятствование законной деятельности органов государственной власти, соединенное с насилием либо угрозой его применения", как "экстремистский" акт, но ничто в их действиях или в их словесных выражениях не могло подтвердить утверждение о наличии риска возможного воспрепятствования законной деятельности органов государственной власти, соединенного с насилием либо угрозой его применения. Вмешательство в осуществление их права на свободу выражения мнения, в том числе свободу распространения информации и идей, не преследовало какой-либо законной цели и не было необходимым в демократическом обществе.

54. Статья 10 Конвенции в соответствующих частях гласит:

"1. Каждый имеет право свободно выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны публичных властей и независимо от государственных границ. /.../

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия".

A. Приемлемость жалобы для рассмотрения по существу

1. Доводы сторон

55. Власти Российской Федерации утверждали, что жалоба заявителя должна быть отклонена ввиду отсутствия какого-либо значительного ущерба по смыслу подпункта "b" пункта 3 статьи 35 Конвенции с учетом вывода суда Российской Федерации о том, что правовые инструменты, оспариваемые в ходе судебного производства, не были направлены в отношении него (см. выше § 28).

56. Заявитель оспорил данный довод.

2. Мнение Европейского Суда

57. По мнению Европейского Суда, вывод суда второй инстанции по делу заявительницы о том, что правовые инструменты, оспариваемые в ходе данного судебного производства, не касались заявителя (см. выше § 28), не означает, что он не понес значительного ущерба по смыслу подпункта "b" пункта 3 статьи 35 Конвенции. Европейский Суд отмечает, что одно письменное предостережение было адресовано заявителю и гласило, что он может быть привлечен к личной ответственности за несоблюдение изложенных в нем требований. Выводы прокурора, содержащиеся в указанном предостережении, были основаны на действиях заявителя (см. выше § 20). Таким образом, довод властей Российской Федерации ошибочен и, следовательно, отклоняется.

58. Европейский Суд отмечает, что жалобы заявителей со ссылкой на статью 10 Конвенции не являются явно необоснованными по смыслу подпункта "a" пункта 3 статьи 35 Конвенции. Он также отмечает, что они не являются неприемлемыми по каким-либо иным основаниям. Следовательно, они должны быть объявлены приемлемыми для рассмотрения по существу.

B. Существо жалоб

1. Доводы сторон

(a) Заявители

59. Заявители утверждали, что законодательство Российской Федерации предоставляло прокурору возможность неограниченного усмотрения при осуществлении своего права прибегать к процедурам вынесения предостережения, предупреждения или представления (см. выше §§ 37-41). В Законе "О противодействии экстремистской деятельности" и в Законе "О прокуратуре" используются расплывчатые термины (например, "достаточные и предварительно подтвержденные сведения о готовящихся противоправных действиях экстремистского характера" или "воспрепятствование" законной деятельности органов государственной власти), что подтверждало такую возможность неограниченного усмотрения. Заявители не могли обоснованно предвидеть, что критика регионального закона с их стороны путем проведения пикетирования подпадет под действие законодательства о противодействии экстремизму именно как "экстремистская деятельность".

60. Заявители отметили, что власти Российской Федерации не указали, каким образом вынесение им официальных предостережений за мирную критику закона преследовало цель защиты нравственности. Власти Российской Федерации не уточнили, какие именно "права других лиц" предположительно защищало такое вмешательство в осуществление их права на свободу выражения мнения. Два подростка подошли к заявителям по собственной инициативе и спросили заявителей о том, "что происходит". Заявители пояснили им причину своего протеста и больше не общались с ними. Они не принуждали детей посещать публичное мероприятие и не представляли какой-либо угрозы для их прав или нравственности. Их протест никого не выставлял в негативном свете и не унижал чье-либо достоинство.

61. Органам власти Российской Федерации следовало дать узкое толкование понятиям "поддержание общественного порядка" и "предотвращение беспорядков или преступлений". Обстоятельства дела не свидетельствуют о каком-либо нарушении общественного порядка или о риске подобных нарушений. Напротив, действия заявителей по выражению своего мнения 18 апреля 2009 г. привели лишь к мирному разговору с двумя несовершеннолетними лицами.

62. Власти Российской Федерации не доказали наличие какой-либо "насущной общественной потребности" для своего вмешательства. Заявители не призывали к каким-либо беспорядкам или насилию. Фактическая цель вмешательства состояла в том, чтобы помешать им критиковать региональный закон и оказать на них "сдерживающее воздействие", угрожая им личной ответственностью, в том числе возможностью уголовного наказания в виде лишения свободы на срок до десяти лет, или ликвидацией НКПЧ.

63. Процедура судебной проверки в соответствии с главой 25 ГПК РФ не предусматривала возможности оценки, по крайней мере, по существу, необходимости административного акта, "вмешивающегося" в осуществление основных прав или свобод, "в демократическом обществе" ввиду "насущной общественной потребности" и с должным учетом требования соразмерности.

(b) Власти Российской Федерации

64. Власти Российской Федерации признали, что документы, изданные 21 мая 2009 г., представляли собой вмешательство в право заявителей на свободу выражения мнения.

65. Власти Российской Федерации утверждали, что заявители делали заявления, призывая несовершеннолетних к совершению антиобщественных действий, состоящих в неповиновении закону или органам власти. Подобные заявления подпадают под понятие "экстремистская деятельность" в соответствии с Законом "О противодействии экстремистской деятельности", а именно публичные призывы к совершению антиобщественных действий, состоящих в воспрепятствовании законной деятельности органов государственной власти. Во избежание дальнейших преступлений экстремистского характера было необходимо принять меры "прокурорского реагирования" посредством вынесения предостережения, предупреждения и представления. Такие меры носили превентивный характер и не ущемляли право заявителей на свободу выражения мнения, а именно на свободу придерживаться своего мнения.

66. Региональный закон, который критиковали заявители, был принят в 2008 году после принятия соответствующего закона на федеральном уровне в 1999 году. Оспариваемый региональный закон устанавливал правовую основу для защиты несовершеннолетних и решения проблем, связанных с совершением несовершеннолетними правонарушений и отсутствием родительского надзора. Данный закон не оспаривался и, таким образом, имел обязательную силу на территории Краснодарского края.

67. Заявители предлагали школьникам принять участие в акциях протеста против данного закона. Точнее, они призывали школьников приводить своих друзей, чтобы вместе они могли добиваться отмены регионального закона.

68. "Вмешательство" преследовало законную цель поддержания общественного порядка, защиты нравственности и прав других лиц, а также предотвращения беспорядков или преступлений. Обращение к процедурам вынесения предостережения, предупреждения и представления не являлось правонарушением, а было соразмерной реакцией органов государственной власти на противоправное поведение заявителей.

69. В распоряжении заявителей имелись эффективные средства правовой защиты в отношении процедур вынесения предостережения, предупреждения и представления в виде обращения в суд.

2. Мнение Европейского Суда

(a) Характер и пределы "вмешательства" в право заявителя и заявительницы в соответствии со статьей 10 Конвенции

70. Европейский Суд напоминает, что "вмешательство" в осуществление права на свободу выражения мнения или на свободу собраний, предусмотренных в статье 10 или в статье 11 Конвенции, необязательно должно являться прямым запретом, юридическим или de facto, но может выражаться в иных мерах, принимаемых органами власти (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Навальный против Российской Федерации" (Navalnyy v. Russia) от 15 ноября 2018 г., жалоба N 29580/12 и четыре другие жалобы* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2019. N 1 (примеч. редактора).), § 103). Понятие "формальности, условия, ограничения [и] санкции" в пункте 2 статьи 10 Конвенции следует толковать как охватывающее меры, принятые до или в ходе собрания, а также меры, принятые впоследствии, например карательные меры (см. Постановление Европейского Суда по делу "Новикова и другие против Российской Федерации" (Novikova and Others v. Russia) от 26 апреля 2016 г., жалоба N 25501/07 и четыре другие жалобы* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2017. N 4 (примеч. редактора).), § 106).

71. Например, предварительный запрет может оказать сдерживающее воздействие на лиц, намеренных участвовать в митинге, и, таким образом, являться актом вмешательства, даже если митинг в дальнейшем проходит в отсутствие препятствий со стороны государственных органов (см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Навальный против Российской Федерации" (Navalnyy v. Russia), § 103). Наказание, состоявшее в вынесении предупреждения частной телерадиокомпании за распространение контента в нарушение применимого закона, представляло собой "вмешательство" по смыслу пункта 1 статьи 10 Конвенции, ввиду, inter alia, оказания давления на компанию-заявительницу с тем, чтобы она воздерживалась от трансляции контента, который может быть воспринят как противоречащий интересам государства (см. Постановление Европейского Суда по делу "Компания "Ёзгюр Радио-Сэс Радио Телевизион Йайын Йапым Ве Танытым А.С." против Турции" (N 1) (Ozgur Radyo-Ses Radyo Televizyon Yayin Yapim Ve Tanitim A.S. v. Turkey) (N 1) от 30 марта 2006 г., жалоба N 64178/00 и четыре другие жалобы, § 73). В дополнение к этому в указанном Постановлении Европейский Суд отметил, что второе предупреждение могло повлечь за собой временное приостановление вещания такой компанией-заявительницей в полном объеме (для сравнения см. Решение Европейского Суда по делу "Радио- и телевещательная компания Швейцарии и другие против Швейцарии" (Schweizerische Radio- und Fernsehgesellschaft and Others v. Switzerland) от 12 ноября 2019 г., жалоба N 68995/13, §§ 70-81, в части наличия "вмешательства").

72. Кроме того, даже в отсутствие фактического наказания частное лицо может утверждать, что положения законодательства нарушают его права в отсутствие индивидуальных актов его исполнения и что оно, таким образом, является "жертвой" по смыслу статьи 34 Конвенции, если оно вынуждено менять свои действия под угрозой уголовного преследования или если оно относится к категории лиц, которые могут непосредственно испытывать на себе последствия применения соответствующего законодательства (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "S.A.S. против Франции" (S.A.S. v. France), жалоба N 43835/11* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. Специальный выпуск. 2019. N 6 (примеч. редактора).), §§ 57 и 110, ECHR 2014 (извлечения)).

73. В настоящем деле власти Российской Федерации признали факт "вмешательства" в осуществление заявителями их права на свободу выражения мнения.

74. Что касается характера и фактических пределов "вмешательства", Европейский Суд отмечает, что как заявителю, так и заявительнице были вынесены письменные предостережения в соответствии с Законом "О прокуратуре" и Законом "О противодействии экстремистской деятельности" (см. выше § 20). Хотя заявители не были признаны виновными в совершении какого-либо административного или уголовного правонарушения в соответствии с законодательством Российской Федерации, их действия были признаны незаконными в более широком смысле как потенциально порождающие то, что могло быть квалифицировано как "экстремистская деятельность" в соответствии с законодательством Российской Федерации. Заявителей проинформировали о таком выводе относительно незаконности и, как прямо указано в предостережениях, обязали их совершить некоторые действия под угрозой того, что невыполнение данного требования могло повлечь за собой привлечение их к ответственности за административное правонарушение (см. также §§ 54 и 55 Заключения Венецианской комиссии, приведенные выше в § 46). В дополнение к упомянутому выше "вмешательству" в связи с их предыдущим поведением в ходе демонстрации заявители также были поставлены перед выбором: либо они выполняют требования, изложенные в предостережении, и, таким образом, в сущности, воздерживаются от дальнейших протестов, либо они не подчиняются данным требованиям и сталкиваются с риском уголовного преследования (для сравнения см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "S.A.S. против Франции" (S.A.S. v. France), § 110).

75. Что касается предупреждения и представления, они были адресованы неправительственной организации НКПЧ через ее руководителя (см. выше §§ 19 и 20). Европейский Суд напоминает, что он толкует понятие "жертва" автономно и независимо от понятий, содержащихся в законодательстве государства - участника Конвенции, таких как наличие интереса и способность действовать, хотя Суд должен учитывать тот факт, что заявитель являлся стороной производства по делу на внутригосударственном уровне (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Аксу против Турции" (Aksu v. Turkey), жалобы NN 4149/04 и 41029/04, § 52, ECHR 2012 и приведенные в нем примеры). Статья 34 Конвенции касается не только непосредственных жертв предполагаемого нарушения, но и любой косвенной жертвы, которой нарушение могло причинить вред или которая могла бы иметь правомерный и личный интерес в том, чтобы положить ему конец (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Валлианатос и другие против Греции" (Vallianatos and Others v. Greece), жалобы NN 29381/09 и 32684/09, § 47, ECHR 2013 (извлечения) и приведенные в нем примеры). Как оказалось, заявительница являлась также руководителем НКПЧ. Ее действия, направленные на выражение своего мнения в ходе демонстрации, послужили основанием для вынесения указанных документов. Впоследствии она подала в отставку с должности руководителя НКПЧ, чтобы обеспечить соблюдение требований оспариваемого представления и избежать ликвидации НКПЧ (см. выше § 31). Наконец, следует отметить, что согласно законодательству Российской Федерации она также имела право оспаривать указанные документы в судах Российской Федерации. Таким образом, хотя заявительница не была привлечена к личной ответственности и не подвергалась угрозе какого-либо наказания, в обстоятельствах настоящего дела процедуры вынесения предупреждения и представления были равносильны "вмешательству" в осуществление ее права на свободу выражения мнения (для сравнения см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Компания "Centro Europa 7 S.r.l." и Ди Стефано против Италии" (Centro Europa 7 S.r.l. and Di Stefano v. Italy), жалоба N 38433/09, §§ 92-93, ECHR 2012; и Постановление Европейского Суда по делу "Маргулев против Российской Федерации" (Margulev v. Russia) от 8 октября 2019 г., жалоба N 15449/09* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2020. N 2 (примеч. редактора).), §§ 36-38). Следовательно, она обладала правом жаловаться со ссылкой на статью 10 Конвенции на вынесение предупреждения и представления.

76. Определив таким образом пределы "вмешательства", Европейский Суд переходит к оценке обоснования для применения процедур вынесения предостережения, предупреждения и представления в настоящем деле.

(b) Обоснование "вмешательства"

77. "Вмешательство" нарушает статью 10 Конвенции, если оно не удовлетворяет требованиям пункта 2 указанной статьи. Таким образом, остается определить, было ли вмешательство "предусмотрено законом", преследовало ли оно одну или несколько законных целей, как определено в пункте 2 статьи 10 Конвенции, и было ли вмешательство "необходимым в демократическом обществе" для достижения данных целей.

(i) Выражение "предусмотрено законом"

() Производство в органах прокуратуры

78. Европейский Суд напоминает, что выражение "предусмотрено законом" требует, чтобы оспариваемая мера имела основу во внутригосударственном законодательстве. Он также указывает на качество рассматриваемого закона, который должен быть понятным для заинтересованных лиц и предсказуемым в отношении своих последствий, то есть сформулированным с достаточной степенью ясности, чтобы позволить заинтересованному лицу при необходимости с помощью надлежащей консультации предвидеть в разумной степени применительно к обстоятельствам степени последствия, которые может повлечь за собой данное действие, и регулировать свое поведение (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Ёзтюрк против Турции" (Ozturk v. Turkey), жалоба N 22479/93, § 54, ECHR 1999-VI). Выражение "предусмотрено законом" предполагает, inter alia, что внутригосударственное законодательство должно быть достаточно предсказуемым в своих формулировках, чтобы дать частным лицам надлежащее указание на обстоятельства и условия, при которых органы власти имеют право прибегать к мерам, затрагивающим их права в соответствии с Конвенцией (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Фернандес Мартинес против Испании" (Fernandez Martinez v. Spain), жалоба N 56030/07, § 117, ECHR 2014 (извлечения)). Термин "закон" охватывает все, что составляет писаное право, в том числе постановления более низкого ранга, чем законодательные акты, а также соответствующие примеры прецедентной практики (ibid.).

79. Чтобы внутригосударственное законодательство отвечало изложенным требованиям, оно должно предусматривать определенную правовую защиту от произвольного вмешательства государственных органов в права, гарантированные Конвенцией. В вопросах, затрагивающих основные права, законные пределы усмотрения органов исполнительной власти, выраженные в форме неограниченных полномочий, будут противоречить принципу верховенства права - одному из основополагающих принципов демократического общества, закрепленному в Конвенции. Следовательно, законодательство должно с достаточной ясностью указывать пределы такого усмотрения компетентных органов и порядок его осуществления (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Компания "Санома эйтгеверс Б.В." против Нидерландов" (Sanoma Uitgevers B.V. v. Netherlands) от 14 сентября 2010 г., жалоба N 38224/03, § 82; и Постановление Европейского Суда по делу "Иващенко против Российской Федерации" (Ivashchenko v. Russia) от 13 февраля 2018 г., жалоба N 61064/10* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2018. N 12 (примеч. редактора).), § 73 и приведенные в нем примеры). Наличие достаточных процессуальных гарантий может иметь особое значение с учетом, по крайней мере в некоторой степени и среди прочих факторов, характера и масштабов рассматриваемого вмешательства (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Иващенко против Российской Федерации" (Ivashchenko v. Russia), § 74).

80. В настоящем деле стороны не оспаривают, что предостережения были вынесены на основе законодательства государства-ответчика, а именно статьи 6 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" и статьи 25.1 Закона "О прокуратуре" (см. выше §§ 19, 20, 37 и 40), и что указанные положения были понятны. Аналогичным образом, предупреждение и представление были вынесены на основе статьи 7 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" и статьи 24 Закона "О прокуратуре" (см. выше §§ 38 и 41). Однако заявители выразили сомнения относительно предсказуемости указанных положений в их применении органами власти Российской Федерации, в том числе судами. Как утверждали заявители, они не могли разумно ожидать, что простая критика закона могла подпадать под сферу действия данных положений; кроме того, некоторые термины, использованные в данных положениях, были неясными.

81. Европейский Суд отмечает, что правовой основой для принятия мер в отношении заявителей послужила квалификация их действий как потенциально ведущих к "экстремистской деятельности", заключавшейся в воспрепятствовании законной деятельности органов государственной власти. В настоящем деле имеются два взаимосвязанных существенных вопроса: (i) совершая подобные действия, осознавали ли заявители или должны ли они были осознавать при необходимости с помощью надлежащей консультации, что они могли подвергнуться риску применения к ним процедур в соответствии с законодательством о противодействии экстремизму, поскольку их действия (по выражению своего мнения), связанные со свободой выражения мнения, создавали риск последующей "экстремистской деятельности", которая состояла в "воспрепятствовании законной деятельности государственных органов"; и (ii) предоставляло ли законодательство Российской Федерации определенную правовую защиту от произвольного вмешательства со стороны государственных органов в осуществление права на свободу выражения мнения.

82. Заявители оспорили понятие "воспрепятствование" законной деятельности государственных органов, утверждая, что оно было неясным. Закон "О противодействии экстремистской деятельности" наделяет компетентные надзорные органы полномочием выносить предостережение о недопустимости экстремистской деятельности при наличии "достаточных и предварительно подтвержденных сведений о готовящихся противоправных действиях, содержащих признаки экстремистской деятельности" (см. выше § 37). Европейский Суд отмечает, что в контексте законодательства о противодействии экстремизму термин "воспрепятствование" использовался для характеристики вида "экстремистской деятельности" и что использование такого термина было и продолжает оставаться предметно связанным с ситуациями "насилия либо угрозы его применения" и ограниченным такими ситуациями. Однако власти Российской Федерации не опровергли довод заявителей о том, что, как следовало из обстоятельств их дела, данный термин был неясным и получил неоправданно широкое толкование в части его охвата, что позволяло без каких-либо убедительных доказательств и обоснований, исходя из осуществления права на свободу выражения мнения (см. выше §§ 19-20 и 74), заключить, что действия по воспрепятствованию фактически планировались, но при этом не указывалось, в чем они предположительно будут состоять.

83. Со своей стороны, Европейский Суд считает, что толкование и применение указанных понятий на соответствующий момент времени вызывало вопросы в соответствии со статьей 10 Конвенции.

84. Особенностью процедуры вынесения предостережения, которая была применена в настоящем деле, является то, что ни заявители, ни какие-либо иные лица не совершили правонарушения. Рассматриваемая процедура направлена на предотвращение риска совершения противоправных предосудительных действий, которые могут составлять правонарушение по законодательству государства-ответчика, при наличии сведений о том, что такие действия "готовятся", и при отсутствии оснований для привлечения к уголовной ответственности (см. выше §§ 37 и 40). В настоящем деле правонарушения, которые власти Российской Федерации стремились предотвратить, прибегая к процедуре вынесения предостережения, состояли в воспрепятствовании законной деятельности государственных органов, соединенном с насилием либо угрозой его применения.

85. Что касается пункта 2 статьи 10 Конвенции, обоснование процедуры вынесения предостережения по законодательству Российской Федерации соответствовало, в сущности, цели по "предотвращению беспорядков и преступлений", а именно будущего преступления. Учитывая, что Конвенция является договором об эффективной защите прав человека, такие положения, как пункт 2 статьи 10 Конвенции, допускающие вмешательство в осуществление конвенционных прав, следует толковать ограничительно, и в целом исключения из общего правила не подлежат расширительному толкованию (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perincek v. Switzerland), жалоба N 27510/08* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2016. N 4 (примеч. редактора).), § 151, ECHR 2015 (извлечения)). Таким образом, по мнению Европейского Суда, риск "преступления", которое необходимо предотвратить путем обращения к оспариваемой процедуре, в частности, к процедуре вынесения предостережения, должен быть реальным и касаться конкретного преступления определенной степени тяжести; такой риск должен быть тесно связан с конкретным лицом или лицами, а именно с лицами, "готовящими" осуществление экстремистской деятельности, которую необходимо предотвратить. Кроме того, должно быть установлено, что риск возник из заявлений или действий, приписываемых лицу, которому вынесено предостережение. В распоряжении Европейского Суда отсутствуют сведения о том, что нормативно-правовая база Российской Федерации содержала соответствующие ограничения (также см. ниже §§ 101-106).

86. В связи с этим Европейский Суд отмечает, что, как указала ЕКРН, для того, чтобы оспариваемое заявление могло быть квалифицировано (особенно в рамках уголовного производства) как запрещенное подстрекательство, необходимо установить, что такое заявление создает непосредственный риск негативных последствий, а именно насилия, например, в отношении лиц, принадлежащих к группе, против которой направлено соответствующее заявление (см. выше § 45). Элемент подстрекательства предполагает наличие явного намерения способствовать совершению актов насилия, запугивания, вражды или дискриминации, либо неизбежному риску таких актов, которые имеют место вследствие использования определенного языка вражды (см. §§ 14-17, 148 и 169 Пояснительной записки к рекомендации ЕКРН N 15, приведенной выше в § 45; см. также Постановление Европейского Суда по делу "Савва Терентьев против Российской Федерации" (Savva Terentyev v. Russia) от 28 августа 2018 г., жалоба N 10692/09* (* См.: там же. 2018. N 10 (примеч. редактора).), §§ 77 и 84). По мнению Европейского Суда, хотя обращение к процедуре вынесения предостережения не может быть приравнено к полноценному уголовному преследованию, остается неясным, применяли ли власти Российской Федерации какие-либо поддающиеся проверке и предсказуемые критерии для определения риска воспрепятствования, который представляли собой действия, подобные тем, что совершали заявители (также см. ниже §§ 101-106).

87. В более общем смысле Европейский Суд напоминает, что при оценке конкретного случая "вмешательства" в осуществление права на свободу выражения мнения в делах такого рода наряду с общими принципами, сложившимися в прецедентной практике Европейского Суда в отношении применения статьи 10 Конвенции (см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perincek v. Switzerland), §§ 196-197), различные факторы могут оказаться значимыми и должны быть приняты во внимание, в том числе: контекст, в котором были сделаны оспариваемые заявления, их характер и формулировка, их способность привести к пагубным последствиям (например, к насильственному воспрепятствованию законной деятельности государственных органов, в части, касающейся настоящего дела); сопровождались ли такие заявления напряженным политическим или социальным контекстом; можно ли считать такие заявления, если их толковать справедливо и рассматривать в непосредственном или более широком контексте, прямым или косвенным призывом к насилию или оправданием насилия (либо ненависти или нетерпимости, что может иметь место в других ситуациях); каким образом были сделаны такие заявления и вероятность того, что они прямо или косвенно приведут к пагубным последствиям. Результат рассмотрения конкретных дел определялся взаимодействием различных факторов, а не каким-то из них в отдельности (см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perincek v. Switzerland), §§ 204-208; Постановление Европейского Суда по делу "Мария Алехина и другие против Российской Федерации" (Mariya Alekhina and Others v. Russia) от 17 июля 2018 г., жалоба N 38004/12, §§ 217-221, и Постановление Европейского Суда по делу "Ибрагим Ибрагимов и другие против Российской Федерации" (Ibragim Ibragimov and Others v. Russia) от 28 августа 2018 г., жалобы NN 1413/08 и 28621/11* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2020. N 11 (примеч. редактора).), § 99).

88. Также уместно напомнить с учетом контекста, рассматриваемого в настоящем деле, что протесты, в том числе действия, принимающие форму физического воспрепятствования осуществлению определенной деятельности, могут представлять собой выражение мнения по смыслу статьи 10 Конвенции (см. Постановление Европейского Суда по делу "Стил и другие против Соединенного Королевства" (Steel and Others v. United Kingdom) от 23 сентября 1998 г., § 92, Reports of Judgments and Decisions 1998-VII; Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Хашмен и Харрап против Соединенного Королевства" (Hashman and Harrup v. United Kingdom), жалоба N 25594/94, § 28, ECHR 1999-VIII; Решение Европейского Суда по делу "Лукас против Соединенного Королевства" (Lucas v. United Kingdom) от 18 марта 2003 г., жалоба N 39013/02; Постановление Европейского Суда по делу "Ачык и другие против Турции" (Acik and Others v. Turkey) от 13 января 2009 г., жалоба N 31451/03, § 40; Постановление Европейского Суда по делу "Тараненко против Российской Федерации" (Taranenko v. Russia) от 15 мая 2014 г., жалоба N 19554/05* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2014. N 9 (примеч. редактора).), §§ 69-71; и Постановление Европейского Суда по делу "Слёмка против Польши" (Slomka v. Poland) от 6 декабря 2018 г., жалоба N 68924/12, § 58; см. также Постановление Европейского Суда по делу "Чорхерр против Австрии" (Chorherr v. Austria) от 25 августа 1993 г., §§ 7-8 и 23, Series A, N 266-B; Постановление Европейского Суда по делу "Баррако против Франции" (Barraco v. France) от 5 марта 2009 г., жалоба N 31684/05, §§ 26-27; и Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Кудревичюс и другие против Литвы" (Kudrevicius and Others v. Lithuania) от 15 октября 2015 г., жалоба N 37553/05* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. Специальный выпуск. 2017. N 2 (примеч. редактора).), §§ 20-22 и 85-86, ECHR 2015).

89. Ничто в доводах властей Российской Федерации не указывает на то, что от прокурора требовалось учитывать элементы, приведенные выше в §§ 84-88, при принятии решения о реагировании посредством процедуры вынесения предостережения на осуществление лицом его права на свободу выражения мнения (см. также §§ 63, 65 и 73-77 Заключения Венецианской комиссии, приведенного выше в § 46). В частности, Европейскому Суду не были представлены примеры каких-либо руководств, на которые ориентировались бы государственные органы при вынесении предостережений или предупреждений, или примеры соответствующей авторитетной практики судов Российской Федерации (для сравнения см. Постановление Европейского Суда по делу "Бехал против Соединенного Королевства" (Beghal v. United Kingdom) от 28 февраля 2019 г., жалоба N 4755/16, §§ 97 и 103-105).

90. Кроме того, Европейский Суд отмечает, что в Законе "О противодействии экстремистской деятельности" перечислены примеры "экстремистской деятельности", которые включают в себя "воспрепятствование законной деятельности государственных органов". Призывы к осуществлению такой экстремистской деятельности также были квалифицированы как "экстремистская деятельность" per se. Как фактическая экстремистская деятельность, так и призывы к осуществлению такой экстремистской деятельности могут составлять уголовное преступление. В связи с этим власти Российской Федерации не представили каких-либо пояснений относительно наличия какого-либо поддающегося проверке способа, позволяющего проводить различие между указанными действиями и действиями, которые не составляют такое преступление, но при этом могут служить основанием для вынесения предостережения. В настоящем деле прошлые действия заявителей, по-видимому, не были квалифицированы как "экстремистская деятельность" per se. Они также не были квалифицированы как призыв к осуществлению экстремистской деятельности. Вместо этого их действия были признаны основанием для применения процедур вынесения предостережения и предупреждения. В отсутствие четких критериев представляется затруднительным провести различие между преступным призывом к воспрепятствованию деятельности государственных органов, соединенному с насилием (угрозой насилия), аналогичным лозунгом, который мог послужить основанием для вынесения предостережения, и лозунгом, который не влечет за собой какой-либо ответственности в соответствии с законодательством о противодействии экстремизму. Возникающая в результате этого неопределенность отрицательно сказалась на предсказуемости нормативно-правовой базы, способствуя при этом отрицательному сдерживающему воздействию на свободу выражения мнения, и наделила органы исполнительной власти слишком широкими пределами усмотрения.

91. Таким образом, Европейский Суд не убежден в том, что на соответствующий момент времени законодательство Российской Федерации предоставляло определенную правовую защиту от произвольного вмешательства со стороны органов государственной власти в осуществление прав, гарантированных статьей 10 Конвенции, в той части, в которой соответствующие пределы усмотрения органов исполнительной власти были выражены в форме неограниченных полномочий. В законодательстве Российской Федерации не указаны с достаточной ясностью пределы такого усмотрения компетентных органов и порядок его осуществления (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Иващенко против Российской Федерации" (Ivashchenko v. Russia), § 73). В свете изложенных соображений Европейский Суд приходит к выводу о том, что внутригосударственное законодательство было сформулировано широко, наделяя прокурора широкими пределами усмотрения, что делало применение такого законодательства непредсказуемым.

92. Наконец, следует отметить, что отдельно от процедуры вынесения предостережения предупреждение и представление могут быть вынесены в отношении руководителя неправительственной организации (в настоящем деле - в отношении заявительницы). Изложенные выше выводы также применимы к указанным процедурам. Кроме того, власти Российской Федерации не представили каких-либо пояснений для обоснования таких процедур в случае, если оспариваемые действия были напрямую связаны с осуществлением права на свободу выражения мнения конкретным лицом, а не с деятельностью НПО.

93. Европейский Суд переходит к установлению того, были ли средства правовой защиты доступны post factum в соответствии с применимым законодательством Российской Федерации, и обеспечивали ли они защиту от произвола и от осуществления неограниченных полномочий несудебными органами власти.

() Судебная проверка

94. Европейский Суд отмечает, что предостережение, предупреждение или представление, вынесенные в соответствии с Законом "О противодействии экстремистской деятельности" и Законом "О прокуратуре", могли быть обжалованы в соответствии с главой 25 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (далее - ГПК РФ) (действовала до 2015 года).

95. В связи с этим Европейский Суд напоминает о своих выводах по статье 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 11 Конвенции, изложенных в Постановлении Европейского Суда по делу "Лашманкин и другие против Российской Федерации" (Lashmankin and Others v. Russia) от 7 февраля 2017 г., жалоба N 57818/09 и 14 других жалоб* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2018. N 1 (примеч. редактора).), § 356) которое касалось того же вида судебной проверки в соответствии с главой 25 ГПК РФ. В частности, Европейский Суд сделал следующие замечания. Пределы судебной проверки сводились к рассмотрению законности оспариваемой административной меры или действия. В соответствии с главой 25 ГПК РФ единственный существенный вопрос, рассматриваемый внутригосударственными судами, заключался в том, были ли законными оспариваемые мера или действие. "Законность" понималась как соблюдение правил, в соответствии с которыми: (i) орган должен обладать полномочиями на принятие оспариваемого решения, на совершение оспариваемого действия или на бездействие; (ii) должен быть соблюден установленный законом соответствующий порядок; и (iii) содержание оспариваемого решения, совершенного действия (бездействия) должно соответствовать требованиям закона (ibid., § 280). Верховный Суд Российской Федерации прямо указал, что суды не вправе оценивать обоснованность действий или решений властей, принятых в пределах их дискреционных полномочий. Отсюда следует, что согласно закону суды не были обязаны рассматривать вопрос "необходимости в демократическом обществе" и, в частности, вопрос о том, отвечало ли оспариваемое решение насущной общественной потребности, и было ли оно соразмерным любым преследуемым законным целям, то есть принципам, лежащим в основе анализа жалоб в соответствии со статьей 11 Конвенции (ibid., § 356). Анализ судебных решений, вынесенных в деле "Лашманкин и другие против Российской Федерации" (Lashmankin and Others v. Russia), показывает, что суды Российской Федерации не признали, что в делах имел место конфликт между правом на свободу собраний и иными правомерными интересами, и не сопоставили их. Европейский Суд приходит к выводу о том, что на практике суды Российской Федерации не применяли стандарты, которые соответствуют принципам, воплощенным в статье 11 Конвенции, а также не применяли критерии "соразмерности" и "необходимости в демократическом обществе" (ibid., § 358).

96. По мнению Европейского Суда, такая оценка также применима в контексте неблагоприятных решений, принятых в рамках процедуры вынесения предостережения или предупреждения, которые оспариваются в порядке судебной проверки. Изучив доводы сторон, Европейский Суд не находит оснований отступать от приведенной выше оценки (см. также §§ 56, 61 и 77 Заключения Венецианской комиссии, приведенного выше в § 46).

97. В дополнение к этому Европейский Суд отмечает, что проверка в соответствии с главой 25 ГПК РФ по делам такого рода должна проводиться в свете применимого законодательства, в частности Закона "О противодействии экстремистской деятельности", который послужил основанием для вмешательства. Власти Российской Федерации не доказали, что такое законодательство или судебная практика на соответствующий момент времени содержали дополнительные элементы, которые позволили бы судам установить, предоставляла ли применимая нормативно-правовая база надлежащие гарантии против произвола. Широта полномочий прокурора была такова, что заявитель сталкивался с серьезными препятствиями, пытаясь доказать, что решения прокурора были незаконными и во всех иных отношениях нарушали его право на свободу выражения мнения (для сравнения см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Иващенко против Российской Федерации" (Ivashchenko v. Russia), § 88; Постановление Европейского Суда по делу "Полякова и другие против Российской Федерации" (Polyakova and Others v. Russia) от 7 марта 2017 г., жалоба N 35090/09 и три другие жалобы* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2018. N 8 (примеч. редактора).), §§ 110-114; упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Лашманкин и другие против Российской Федерации" (Lashmankin and Others v. Russia), § 356; Постановление Европейского Суда по делу "Устинова против Российской Федерации" (Ustinova v. Russia) от 8 ноября 2016 г., жалоба N 7994/14* (* См.: там же. 2017. N 9 (примеч. редактора).), §§ 51-52; см. также упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Бехал против Соединенного Королевства" (Beghal v. United Kingdom), §§ 103-105). Европейский Суд отмечает, что позднее в 2013 году Конституционный Суд Российской Федерации пришел к выводам, свидетельствовавшим о более тонкой оценке вмешательства в осуществление основных прав и свобод в подобных делах (см. выше § 39).

() Дело заявителей

98. Следующие обстоятельства дела заявителей также подчеркивают общие недостатки нормативно-правовой базы, которые уже были указаны выше.

99. Единственное конкретное фактическое обвинение, предъявленное заявителям, касалось их взаимодействия с двумя подростками и демонстрации транспаранта с лозунгом "Свободу не дают, свободу берут" в ходе протеста 18 апреля 2009 г. Аргументация прокурора в пользу наличия риска "экстремистской деятельности" сводилась к следующему: транспарант и призывы к несовершеннолетним посещать акции протеста против Закона о защите несовершеннолетних равносильны призыву к совершению антиобщественных действий, состоящих в неповиновении закону и органам власти; такое поведение в будущем может повлечь за собой экстремистскую деятельность в форме воспрепятствования деятельности органов государственной власти на территории г. Новороссийска.

100. Даже если признать, что факты таковы, как утверждают органы государственной власти, вывод о том, что простая демонстрация транспаранта и сделанные замечания могли служить подстрекательством к воспрепятствованию деятельности государственных органов или к неповиновению им (будь то посредством сопротивления или тем более насилия) представляется слишком преувеличенным. Напротив, из показаний, данных прокурору несовершеннолетним К., следует, что он имел достаточно зрелый ум и критически относился как к событиям, так и ко взглядам и мнениям других людей (см. выше § 16).

101. Прокурор не уточнил, приписывался ли риск такого, возможно, предосудительного поведения заявителю, заявительнице или третьим лицам (В. и/или К., другим подросткам или другим взрослым). Из определения "предостережения" в статье 6 Закона "О противодействии экстремистской деятельности" следует, что оно связано с определенными противоправными действиями, "подготавливаемыми" лицом, которому адресован документ, и предостерегает его о недопустимости совершения таких действий. С этой точки зрения неясно, какие доказательства подтверждают вывод прокурора о том, что заявители "готовили" какую-либо экстремистскую деятельность.

102. Сам Закон "О противодействии экстремистской деятельности" квалифицирует случаи "воспрепятствования законной деятельности органов государственной власти" как "экстремистскую деятельность" только тогда, когда такое воспрепятствование "соединено с насилием либо угрозой его применения". В предостережении прокурора нет ничего, что подтверждало бы наличие какого-либо риска насилия. Кроме того, неясно, какие именно органы государственной власти считались подверженными риску воспрепятствования их деятельности.

103. Что касается "подстрекательства" указанных и иных подростков к участию в акциях протеста, которые считались законными и мирными, против регионального закона, направленного на несовершеннолетних, следует отметить, что при организации своих демонстраций заявители не стремились к взаимодействию с какими-либо лицами, явно не достигшими совершеннолетия, или нарушать их личное пространство (для сравнения см. Постановление Европейского Суда по делу "Баев и другие против Российской Федерации" (Bayev and Others v. Russia) от 20 июня 2017 г., жалобы NN 67667/09 и две другие жалобы* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2018. N 2 (примеч. редактора).), § 80). Два подростка 15 и 16 лет, учащиеся старших классов средней школы, подошли к заявителям и спросили их о цели демонстрации.

104. Демонстрация заявителей касалась вопроса общественного интереса, связанного с региональным законом, его целесообразностью и необходимостью дальнейшей реформы. По мнению Европейского Суда, критика законодательного акта является частью обычных публичных дебатов.

105. Таким образом, из поведения заявителей в настоящем деле было необоснованным делать вывод о наличии риска насильственного воспрепятствования государственным органам или о реальной угрозе применения насилия. Не было доказано, что их поведение могло прямо или косвенно привести к беспорядкам, например, к народным волнениям, препятствующим деятельности органов государственной власти на территории г. Новороссийска (см. упомянутое выше Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Перинчек против Швейцарии" (Perincek v. Switzerland), §§ 151-153).

106. Аналогичным образом, наличие риска совершения преступления не было доказано и не было связано с конкретным лицом или лицами.

(ii) Вывод

107. Европейский Суд приходит к выводу о том, что внутригосударственное законодательство и правоприменительная практика не были предсказуемыми в части их последствий и не предоставляли надлежащей защиты от произвольного обращения к процедурам вынесения предостережения, предупреждения и представления.

108. Следовательно, имело место нарушение статьи 10 Конвенции в отношении заявителя и заявительницы, поскольку "вмешательство" не было "предусмотрено законом".

109. Придя к такому выводу, Европейский Суд считает целесообразным не проводить оценку того, было ли "вмешательство" в осуществление заявителем и заявительницей их права на свободу выражения мнения "необходимым в демократическом обществе" для достижения законной цели.

IV. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции

110. Заявитель утверждал, что ему было отказано в доступе к суду в отношении предостережения, вынесенного ему лично (см. выше § 30).

111. Пункт 1 статьи 6 Конвенции гласит:

"Каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела...".

A. Приемлемость жалобы для рассмотрения по существу

1. Доводы сторон

112. Власти Российской Федерации утверждали, что статья 6 Конвенции в ее уголовно-правовом аспекте не применима к внесудебным разбирательствам, которые привели к вынесению предостережения и к последующей судебной проверке дела в соответствии с главой 25 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации. Заявитель не был привлечен к уголовной или административной ответственности и не был подвергнут наказанию. Оспариваемая мера (предостережение) может рассматриваться как обеспечительная мера, и, таким образом, первоначальное внесудебное производство, в результате которого она была принята, не подпадало под действие статьи 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте. Тем не менее власти Российской Федерации признали, что статья 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте была применима к производству в соответствии с главой 25 ГПК РФ в той мере, в которой гражданские права и гражданские обязанности заявителя были или могли быть определены в рамках такой судебной процедуры. Вместе с тем они отметили, что заявитель обжаловал предостережение, вынесенное в адрес его супруги.

113. Заявитель утверждал, что статья 6 Конвенции в ее уголовно-правовом аспекте применима к процедуре принятия решения, которая привела к вынесению письменного предостережения, а затем к процедуре судебной проверки. Процедура вынесения предостережения в соответствии с законодательством Российской Федерации была направлена на то, чтобы помешать ему осуществить свое право на свободу выражения мнения, и привела к возникновению у него ответственности за несоблюдение требований, изложенных в предостережении. Процедура вынесения предостережения была установлена в соответствии с нормами общего применения и носила карательный характер. Заявитель также утверждал, что в любом случае статья 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте была применимой. В рамках судебной проверки письменного предостережения было определено "гражданское право", а именно право на свободу выражения мнения, на которое предостережение оказало серьезное сдерживающее воздействие.

2. Мнение Европейского Суда

114. Европейский Суд отмечает, что в результате осуществления заявителем его права на свободу собраний и свободу выражения мнения прокурор вынес ему "предостережение" в соответствии с Законом "О противодействии экстремистской деятельности". Заявитель добивался судебной проверки письменного предостережения в соответствии с главой 25 ГПК РФ. Его ходатайство о проведении судебной проверки и выводы суда по его делу не подтверждают доводы властей Российской Федерации, заявленные Европейскому Суду, о том, что он ошибочно оспаривал предостережение, вынесенное его супруге.

115. Власти Российской Федерации признали, что рассматриваемая процедура судебной проверки подпадала под действие статьи 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте в той мере, в которой гражданские права и обязанности заявителя были или могли быть определены в рамках такой судебной процедуры.

116. Со своей стороны, поскольку совместимость жалобы по критерию ratione materiae затрагивает юрисдикцию Европейского Суда, он напоминает, что он ранее признавал, что обжалование административных решений, затрагивающих права или свободы человека, в судебном порядке в соответствии с главой 25 ГПК РФ подпадает под действие статьи 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте, несмотря на отсутствие каких-либо денежных требований (см. среди прочих примеров и в различных контекстах упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Лашманкин и другие против Российской Федерации" (Lashmankin and Others v. Russia), § 494; Постановление Европейского Суда по делу "Митянин и Леонов против Российской Федерации" (Mityanin and Leonov v. Russia) от 7 мая 2019 г., жалобы NN 11436/06 и 22912/06* (* См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2020. N 1 (примеч. редактора).), §§ 38-39 и 93-94; Постановление Европейского Суда по делу "Евдокимов и другие против Российской Федерации" (Yevdokimov and Others v. Russia) от 16 февраля 2016 г., жалоба N 27236/05 и 10 других жалоб* (* См.: Российская хроника Европейского Суда. 2016. N 3 (примеч. редактора).), §§ 49-53; упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Полякова и другие против Российской Федерации" (Polyakova and Others v. Russia), §§ 40 и 126-131; см. также Постановление Европейского Суда по делу "Лэден против Франции" (N 2) (Laidin v. France) (N 2) от 7 января 2003 г., жалоба N 39282/98, § 76; и Постановление Европейского Суда по делу "Слюсарь против Украины" (Slyusar v. Ukraine) от 8 марта 2012 г., жалоба N 34361/06, § 20).

117. Европейский Суд неоднократно указывал, что статья 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте применима к внутригосударственным разбирательствам относительно прав на свободу собраний (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу "Лашманкин и другие против Российской Федерации" (Lashmankin and Others v. Russia), § 494, и приведенные в нем примеры). Он не видит оснований отступать от данного вывода в настоящем деле. Хотя в настоящем деле Европейский Суд не рассматривает смежные вопросы по статье 11 Конвенции, остается неизменным тот факт, что оспариваемое разбирательство было связано с осуществлением заявителем его права на свободу собраний (вместе с его супругой).

118. В дополнение к этому Европейский Суд постановил, что разбирательство, связанное с определенными аспектами права на свободу выражения мнения, также подпадает под действие статьи 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте (см. Постановление Европейского Суда по делу "Сельмани и другие против Македонии" (Selmani and Others v. the former Yugoslav Republic of Macedonia) от 9 февраля 2017 г., жалоба N 67259/14, § 27, и приведенные в нем примеры). Конституция Российской Федерации гарантировала право на свободу выражения мнения (см. выше § 33). В настоящем деле заявителю было вынесено предостережение за действия, направленные на выражение его мнения в ходе демонстрации. Последующее судебное разбирательство касалось проверки меры реагирования государственных органов на осуществление заявителем своего права на свободу выражения мнения и возложения на него определенных обязанностей под угрозой возникновения ответственности в отношении последующего осуществления им такого права. В связи с этим Европейский Суд выше установил, что имело место "вмешательство" в осуществление заявителем его права на свободу выражения мнения в нарушение статьи 10 Конвенции.

119. Европейский Суд приходит к выводу о том, что статья 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте является применимой. Таким образом, заявитель в соответствии с данным положением Конвенции может жаловаться на предполагаемое нарушение его права на доступ к суду.

120. Европейский Суд отмечает, что настоящая жалоба не является явно необоснованной по смыслу подпункта "a" пункта 3 статьи 35 Конвенции. Он также отмечает, что она не является неприемлемой по каким-либо иным основаниям. Следовательно, она должна быть объявлена приемлемой для рассмотрения по существу.

B. Существо жалоб

1. Доводы сторон

(a) Заявитель

121. Заявитель утверждал, что заявительница оспорила вынесенное ей предостережение, а также предупреждение и представление, вынесенные организации-заявительнице (см. выше §§ 24-28). Отдельное предостережение, вынесенное лично заявителю, не рассматривалось в рамках данной судебной проверки. Это подтверждалось судом второй инстанции в рамках данного производства, который постановил, что имя заявителя должно быть исключено из судебных выводов (см. выше § 28). Заявитель инициировал отдельное производство в целях судебной проверки адресованного ему предостережения (см. выше § 30). Однако указанное производство было ошибочно прекращено на основании того, что спор о том же предмете уже был рассмотрен судом первой инстанции в ходе производства, инициированного заявительницей. Попытка заявителя добиться пересмотра судебных решений, вынесенных в ходе более раннего разбирательства, также оказалась безрезультатной (см. выше § 29). Вследствие этого заявитель был лишен возможности получить какую-либо судебную оценку вынесенного ему предостережения.

(b) Власти Российской Федерации

122. Власти Российской Федерации утверждали, что в ходе первого раунда судебных разбирательств по делу заявительница жаловалась на все правовые документы, вынесенные 21 мая 2009 г., включая предостережение, вынесенное заявителю. Предостережение, вынесенное заявителю, являлось предметом судебной проверки в ходе производства, инициированного заявительницей (см. выше § 26), поскольку суд первой инстанции постановил, что действия заявителей были равносильны подстрекательству несовершеннолетних к участию в акциях протеста. Решение суда первой инстанции по указанному делу действительно впоследствии было изменено. Суд второй инстанции признал, что предостережения, оспариваемые в ходе данного разбирательства, не касались заявителя (см. выше § 28).

123. Во втором раунде судебных разбирательств заявитель фактически обжаловал предостережение, вынесенное его супруге - заявительнице. Данное предостережение действительно было рассмотрено в деле его супруги. Таким образом, в соответствии со статьей 248 ГПК РФ суды правомерно прекратили рассмотрение указанного второго дела, поскольку в отношении того же предмета уже было вынесено вступившее в законную силу судебное решение.

2. Мнение Европейского Суда

124. Европейский Суд напоминает, что право на справедливое судебное разбирательство должно толковаться в свете принципа верховенства права, который требует, чтобы все стороны спора имели эффективное средство судебной защиты, позволяющее им отстаивать свои гражданские права. Каждый человек имеет право на обращение в суд или трибунал с любым требованием, относящимся к его гражданским правам и обязанностям. Таким образом, пункт 1 статьи 6 Конвенции закрепляет "право на суд", особым аспектом которого является право на доступ к суду, то есть право на возбуждение производства в судах по гражданским делам (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Николае Виргилиу Тэнасе против Румынии" (Nicolae Virgiliu Tanase v. Romania) от 25 июня 2019 г., жалоба N 41720/13* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2019. N 7 (примеч. редактора).), § 192). Право на доступ к суду не является абсолютным и может подлежать ограничениям. Такие ограничения разрешены в порядке презумпции, поскольку право на доступ к суду по своей природе требует регулирования со стороны государства, которое располагает определенными пределами усмотрения в этом отношении. Тем не менее указанные ограничения не должны ограничивать или уменьшать доступ лица к суду таким образом или в такой степени, которые ущемляют саму сущность права. Кроме того, указанные ограничения совместимы с пунктом 1 статьи 6 Конвенции только в том случае, если они преследуют законную цель или если имеются разумные отношения соразмерности между использованными средствами и целью, которую необходимо достичь (ibid., § 195).

125. Статьи 248 и 250 ГПК РФ предусматривали отказ в принятии заявления о проведении судебной проверки в отношении административного решения, если имелось вступившее в законную силу решение суда, принятое по заявлению о том же предмете, по тем же требованиям (заявленным тем же или иным лицом) или по тем же основаниям, что и в рамках производства, по которому уже имелось вступившее в законную силу решение суда (см. выше § 43).

126. В настоящем деле иск заявителя был отклонен со ссылкой на параллельное разбирательство, инициированное заявительницей, по которому еще не было вынесено вступившее в законную силу решение. Сомнительно, чтобы можно было полагаться на принцип "тождественности" в таких обстоятельствах с точки зрения законодательства Российской Федерации, учитывая недвусмысленный текст статей 248 и 250 ГПК РФ, которые требовали вынесения вступившего в законную силу решения по первому раунду судебных разбирательств. В любом случае, что касается статьи 6 Конвенции, Европейский Суд не убежден в наличии каких-либо законных оснований для отклонения требования заявителя на данном этапе или впоследствии по причинам, изложенным ниже.

127. Фактически оказалось, что имя заявителя было ошибочно упомянуто в рамках более раннего судебного разбирательства. Однако данный вывод впоследствии не побудил суд второй инстанции изменить решение не рассматривать дело самого заявителя. В результате заявитель был лишен возможности обратиться в суд для определения его гражданских прав и обязанностей с учетом вынесенного ему письменного предостережения.

128. Европейский Суд учитывает тот факт, что обстоятельства, послужившие основанием для вынесения заявителям предостережений, были идентичными (см. выше § 20). Он также отмечает, что предостережения были адресованы каждому из них в их соответствующем качестве заместителя руководителя и руководителя одной и той же НПО. Однако имелось одно существенное различие в резолютивных частях письменных предостережений, где конкретно указывалась личная ответственность каждого заявителя в случае несоблюдения ими требований, изложенных в соответствующих предостережениях. Предостережение заявителю представляло собой "вмешательство" в осуществление им его личного права на свободу выражения мнения (см. выше § 74) и в этом смысле также отличалось от предостережения, которое оспаривалось заявительницей в отношении осуществления ей ее личного права на свободу выражения мнения.

129. Ввиду изложенных выше соображений Европейский Суд приходит к выводу о том, что право заявителя на доступ к суду было уменьшено таким образом и в такой степени, что сама сущность данного права была нарушена.

130. Следовательно, имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в отношении заявителя.

V. Иные предполагаемые нарушения Конвенции

131. Заявители также утверждали, ссылаясь по существу на статью 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 10 Конвенции, что органы власти государства-ответчика, в том числе суды, в ходе судебного процесса не провели оценку необходимости и соразмерности, ограничив свою проверку только анализом формальной законности и соблюдения соответствующих процедур. Заявитель также утверждал, что отказ в судебной проверке предостережения нарушал статью 2 Протокола N 7 к Конвенции.

132. Наконец, заявительница жаловалась со ссылкой на статью 6 Конвенции на то, что судебное разбирательство было несправедливым и что суды не рассмотрели ключевые доводы. В частности, заявительница жаловалась на то, что ограничение доступа общественности к судебному разбирательству было несоразмерным и что она оказалась в гораздо менее выгодном положении по сравнению с прокурором в рассматриваемом деле, в частности, вследствие задержки в представлении заключения Г. и нарушения состязательного характера процесса в связи с заключением Р.

133. Принимая во внимание характер и пределы установления нарушения в соответствии со статьей 10 Конвенции в отношении заявителя и заявительницы, а также в соответствии со статьей 6 Конвенции (см. выше §§ 126-130) в отношении заявителя, Европейский Суд считает, что отсутствует необходимость рассматривать вопрос о приемлемости и по существу оставшихся жалоб в соответствии со статьей 6, статьей 13 во взаимосвязи со статьей 10 Конвенции, а также статьей 2 Протокола N 7 к Конвенции.

VI. Применение статьи 41 Конвенции

134. Статья 41 Конвенции гласит:

"Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Европейский Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне".

A. Моральный вред

135. Заявитель Вадим Карастелёв требовал компенсации морального вреда, который он понес, оставив определение размера компенсации на усмотрение Европейского Суда. Дмитрий Карастелёв не представил каких-либо доводов по вопросу справедливой компенсации в связи с предполагаемым нарушением Конвенции в отношении его умершей матери (заявительницы).

136. Власти Российской Федерации оспорили данное требование.

137. Европейский Суд присуждает заявителю 3 000 евро в качестве компенсации морального вреда, а также любой налог, который может быть начислен на указанную сумму.

B. Расходы и издержки

138. Заявители требовали выплаты следующих сумм в отношении правовой работы в связи с производством в Европейском Суде: 5 200 евро в соответствии с ведомостями учета рабочего времени Т. Черниковой за февраль-март 2009 года; 5 200 евро в соответствии с ведомостями учета рабочего времени М. Агальцовой, относящимися к периоду до 2017 года. Заявители также требовали выплаты 5 261 фунта стерлингов и 474 евро в качестве компенсации прочих расходов, включая расходы на перевод и юридические консультации юристов в г. Лондоне. Они требовали, чтобы указанные суммы были выплачены в фунтах стерлингах напрямую организации Европейский центр защиты прав человека, Соединенное Королевство.

139. Власти Российской Федерации утверждали, что заявители не представили доказательств того, что указанные суммы были фактически уплачены или что заявители были связаны правовым обязательством уплатить их. В любом случае требования были чрезмерными.

140. Заявитель имеет право на возмещение расходов и издержек только в той части, в которой было доказано, что они были действительно понесены, являлись необходимыми и разумными по размеру (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Саргсян против Азербайджана" (Sargsyan v. Azerbaijan), жалоба N 40167/06* (* См.: Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2015. N 9 (примеч. редактора).), § 61, ECHR 2015). Не было доказано, что Т. Черникова выполняла какую-либо правовую работу в связи с событиями, упомянутыми в настоящей жалобе, которые имели место в апреле 2009 года, или что заявитель или заявительница связаны или были связаны правовым обязательством уплатить ей какую-либо сумму. Следует отметить, что формуляр жалобы был подписан Ф. Тишаевым, который подал настоящую жалобу в Европейский Суд.

141. Ничто не указывает на то, что заявитель (а тем более Дмитрий Карастелёв, который вступил в производство по делу в Европейском Суде только в начале 2018 года) уплатил, связан или был связан правовым обязательством уплатить какую-либо сумму М. Агальцовой в связи с ее комментариями, представленными в 2017 году, или юридической консультацией, которую она запрашивала у юристов в г. Лондоне. Таким образом, нельзя сказать, что заявитель "понес" какие-либо связанные с этим расходы в отношении М. Агальцовой.

142. Вместе с тем в том объеме, в котором было доказано, что некоторые расходы, например расходы на перевод, являлись необходимыми и были фактически понесены организацией Европейский центр защиты прав человека в интересах заявителей, а также отмечая, что, по ходатайству заявителя, они должны быть выплачены непосредственно этой организации, Европейский Суд присуждает сумму в размере 850 евро, которая должна быть выплачена организации Европейский центр защиты прав человека (для сравнения см. Постановление Комитета Европейского Суда по делу "Мардоншоев против Российской Федерации" (Mardonshoyev v. Russia) от 29 января 2019 г., жалоба N 8279/16, § 38). Европейский Суд отклоняет оставшуюся часть требований.

C. Процентная ставка при просрочке платежей

143. Европейский Суд полагает, что процентная ставка при просрочке платежей должна определяться исходя из предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процентных пункта.

На основании изложенного Суд единогласно:

1) постановил, что Дмитрий Карастелёв обладает процессуальным правом, чтобы поддерживать жалобы со ссылкой на статьи 6, 10 и 13 Конвенции вместо Т.В. Карастелёвой;

2) объявил жалобы заявителя и заявительницы со ссылкой на статью 10 Конвенции и жалобу заявителя со ссылкой на пункт 1 статьи 6 Конвенции приемлемыми, а жалобы организации-заявительницы неприемлемыми для рассмотрения по существу;

3) постановил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в части судебной процедуры, инициированной заявителем;

4) постановил, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции в отношении заявителя и заявительницы;

5) постановил, что отсутствует необходимость рассматривать жалобы в соответствии со статьями 6 и 13 Конвенции, а также статьей 2 Протокола N 7 к Конвенции;

6) постановил:

(a) что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить заявителю Вадиму Карастелёву 3 000 (три тысячи) евро, а также любой налог, который может быть начислен на указанную сумму, в качестве компенсации морального вреда; указанная сумма подлежит переводу в валюту государства-ответчика по курсу на день выплаты;

(b) что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить организации Европейский центр защиты прав человека, (Соединенное Королевство, 850 (восемьсот пятьдесят) евро в порядке компенсации расходов и издержек; указанная сумма подлежит переводу в британские фунты стерлинги по курсу на день выплаты;

(c) что с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на указанные выше суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процентных пункта;

7) отклонил остальную часть требований о справедливой компенсации.

Совершено на английском языке, и уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 6 октября 2020 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Европейского Суда.

Милан Блашко Секретарь Секции Суда

Пауль Лемменс Председатель Палаты Суда

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Европейского Суда к настоящему Постановлению прилагаются особые совпадающие мнения судей Пауля Лемменса и Марии Элосеги.

Совпадающее мнение судьи Пауля Лемменса

1. Я полностью согласен с выводом о том, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 и статьи 10 Конвенции.

Однако у меня есть некоторые сомнения относительно доводов, принятых большинством судей для того, чтобы сделать вывод по статье 10 Конвенции. Хотя большинство судей развивают свою аргументацию в связи с обоснованием вмешательства в осуществление заявителями их права на свободу выражения мнения полностью в рамках раздела "предусмотрено законом", мне представляется, что как минимум часть данной аргументации относится не к рассматриваемому "закону", а, скорее, к применению закона в конкретном деле заявителей.

A. Качество закона государства-ответчика

2. Я согласен с большинством судей в том, что положения Закона "О противодействии экстремистской деятельности", в которых перечисляются виды деятельности, признаваемые экстремистскими (статья 1 Закона), и устанавливаются условия для вынесения предостережения или предупреждения (статьи 6 и 7 Закона), не являются предсказуемыми в их применении (см. §§ 78-92 настоящего Постановления).

По этому вопросу я, как и большинство судей, полностью согласен с выводами Венецианской комиссии (см., в частности, §§ 74-77 ее Заключения от 15-16 июня 2012 г. N 660/2011, приведенные в § 46 настоящего Постановления).

3. Я также согласен с большинством судей в том, что представление о внутригосударственном законодательстве было бы неполным без учета существующей системы проведения судебной проверки в отношении мер, принятых в соответствии с Законом "О противодействии экстремистской деятельности". Система строгого контроля действительно могла бы ограничить применение Закона пределами, допустимыми в соответствии с пунктом 2 статьи 10 Конвенции.

Я согласен с большинством судей в том, что в отношении дел, подобных делу заявителей, пределы судебной проверки недостаточно широки, чтобы обеспечить такую корректировку (см. §§ 94-105 настоящего Постановления).

4. Таким образом, правовая система государства-ответчика, включая, в частности, Закон "О противодействии экстремистской деятельности" и главу 25 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, не предоставляет демонстрантам в ситуации, подобной ситуации заявителей, достаточную защиту от произвольного вмешательства в осуществление их права на свободу выражения мнения.

По моему мнению, этого достаточно для вывода о том, что рассматриваемое вмешательство не было "предусмотрено законом" и, следовательно, нарушало положения статьи 10 Конвенции.

B. Применение закона в деле заявителей

5. Большинство судей на этом не остановились и дополнительно рассмотрели "дело заявителей" (см. §§ 98-106 настоящего Постановления). Это было сделано для того, чтобы дополнительно "подчеркнуть общие недостатки нормативно-правовой базы" (см. § 98 настоящего Постановления).

Как мне представляется, в действительности большинство судей утверждают, что принятые прокурором меры не отвечают условиям, установленным Законом "О противодействии экстремистской деятельности". Как поясняют большинство судей, было неясно, что заявители "готовили" совершение какой-либо (экстремистской) деятельности (см. §§ 100-101 настоящего Постановления), что риск насилия, с которым могла бы быть соединена такая деятельность, не был обоснован (см. § 102 настоящего Постановления) и что было неясно, деятельности каких именно государственных органов заявители могли воспрепятствовать (ibid.).

Такой довод, если он не сформулирован как альтернативный (что, по-видимому, не имеет места в настоящем деле), предполагает, что правовое основание является действительным в соответствии с Конвенцией. В самом деле, не имеет большого смысла оценивать совместимость конкретных мер принудительного характера с законом, который сам по себе несовместим с положениями Конвенции. Боюсь, что доводы большинства судей не усиливают их аргументацию относительно законодательной базы, а скорее ослабляют ее. Получается, что всё было бы в порядке, если бы прокурор воздержался от принятия мер, не вписывающихся в рамки Закона "О противодействии экстремистской деятельности".

Это отвлекает внимание от основной мысли о том, что в Закон "О противодействии экстремистской деятельности" необходимо внести изменения, чтобы он соответствовал положениям Конвенции. Считаю целесообразным подчеркнуть эту мысль.

Совпадающее мнение судьи Марии Элосеги

1. В настоящем деле я полностью согласна с выводом о нарушениях пункта 1 статьи 6 и статьи 10 Конвенции и с аргументацией Европейского Суда. В сущности, настоящее Постановление было принято единогласно. Со своей стороны, я считаю важным, что настоящее Постановление содержит ссылки на Рекомендацию ЕКРИ N 15 "О борьбе с языком вражды".

2. Цель моего совпадающего мнения состоит только в более глубоком изучении прецедентной практики Европейского Суда, приведенной в § 88 настоящего Постановления. В качестве общей исходной позиции в настоящем Постановлении считается, что любые ограничения свободы выражения мнения в соответствии со статьей 10 Конвенции должны быть предусмотрены законом предсказуемым образом. Заявитель и заявительница организовали публичные акции протеста против Закона о защите несовершеннолетних в г. Новороссийске. Впоследствии прокурор вынес им предостережения о том, что им следует воздержаться от совершения подобных действий в будущем.

3. Суть настоящего Постановления заключается в утверждении о том, что "в целях предупреждения правонарушений и при наличии сведений о готовящихся противоправных деяниях прокурор направляет в письменной форме предостережение" (см. § 40 настоящего Постановления). Дело в том, что заявители не были наказаны за их фактические действия, однако прокурор вынес им предостережение в отсутствие четких законодательных положений и какого-либо предварительного судебного решения. Прокурор сослался на Закон "О противодействии экстремистской деятельности" в качестве основания для вынесения предостережений. По словам заявителей, в указанном законе используются неточные термины, например, "достаточные и предварительно подтвержденные сведения о готовящихся противоправных действиях экстремистского характера" или "воспрепятствование" законной деятельности государственных органов (см. § 59 настоящего Постановления).

4. С одной стороны, "Европейский Суд отмечает, что в контексте законодательства о противодействии экстремизму термин "воспрепятствование" использовался для характеристики вида "экстремистской деятельности" и что использование такого термина было и продолжает оставаться предметно связанным с ситуациями "насилия либо угрозы его применения" и ограниченным такими ситуациями (см. § 82 настоящего Постановления).

5. С другой стороны, приводя некоторые общие принципы, Европейский Суд отмечает, что "протесты, в том числе действия, принимающие форму физического воспрепятствования осуществлению определенной деятельности, могут представлять собой выражение мнения по смыслу статьи 10 Конвенции" (см. § 88 настоящего Постановления). Я хотела бы подчеркнуть, что все случаи вмешательства, препятствующие осуществлению определенных действий, которые представляют собой выражение мнения, защищены статьей 10 Конвенции. Это означает, что статья 10 Конвенции является применимой, и Европейский Суд приступает к рассмотрению дела по существу, чтобы удостовериться в том, что в определенных обстоятельствах запрет некоторых форм поведения предусмотрен законом и является соразмерным и, следовательно, не приводит к нарушению права на свободу выражения мнения.

Однако в большинстве дел, приведенных в указанном параграфе, не было установлено нарушение статьи 10 Конвенции. Первая проблема заключается в том, что внутригосударственное законодательство и правоприменительная практика, а также их последствия должны быть предсказуемыми (см. § 107 настоящего Постановления). В деле "Карастелёв и другие против Российской Федерации" (Karastelev and Others v. Russia) все судьи пришли к выводу о том, что "законодательство не было предсказуемым и не предоставляло надлежащей защиты от произвольного обращения к процедурам вынесения предостережения, предупреждения и представления" (ibid). В результате не было необходимости продолжать проверку соразмерности и ограничений, предусмотренных пунктом 2 статьи 10 Европейской конвенции по правам человека.

6. Фактом остается то, что по многим делам, приведенным в § 88 настоящего Постановления, не было установлено нарушение положений статьи 10 Конвенции. Стоит подчеркнуть, что осуществление одним лицом его свободы может быть ограничено, если это препятствует осуществлению прав других лиц. Например, в деле "Стил и другие против Соединенного Королевства" (Steel and Others v. United Kingdom) (см. Постановление Европейского Суда от 23 сентября 1998 г., § 92, Reports of Judgments and Decisions 1998-VII) заявительница и еще около 60 лиц принимали участие в протестах против охоты на куропаток в охотничьем угодье Уилдейл (Wheeldale) графства Йоркшир (§ 6 указанного Постановления). Она была задержана за "нарушение общественного порядка". Кроме того, "по данным полиции, она намеренно препятствовала движению участника охоты, вставая перед ним всякий раз, когда он поднимал дробовик, чтобы прицелиться, тем самым не давая ему стрелять" (§ 8 указанного Постановления). Кроме того, ей было предъявлено обвинение в использовании "угроз, бранных или оскорбительных слов или действий в пределах слышимости или видимости лица, у которого могли возникнуть чувства притеснения, тревоги или страданий" (§ 10 указанного Постановления).

7. Вторая заявительница принимала участие в акции протеста "против расширения автомагистрали M11 в районе Уонстед (Wanstead) г. Лондона. В течение дня группа из 20-25 протестующих неоднократно врывалась на строительную площадку, забиралась на деревья, подлежащие срубу, и на некоторое стационарное оборудование" (§ 15 указанного Постановления). В обоих случаях для наказания соответствующих лиц применялась признаваемая общим правом концепция "нарушения общественного порядка". В Постановлении Европейского Суда был сделан вывод об отсутствии нарушения пункта 1 статьи 5 Конвенции в связи с задержанием и первоначальным содержанием первой и второй заявительниц под стражей, а также об отсутствии нарушения статьи 10 Конвенции. В деле первой заявительницы Европейский Суд принял во внимание "опасности, присущие особой форме протестных действий заявительницы, и риск беспорядков, связанный с тем, что демонстранты постоянно создавали препятствия законному времяпрепровождению участников охоты на куропаток" (§ 103 указанного Постановления). Аналогичным образом Европейский Суд пришел к выводу о том, что защита Конвенции не распространяется на действия второй заявительницы, которая "встала перед оборудованием, чтобы помешать инженерным работам" (§ 108 указанного Постановления). Европейский Суд также признал правильным баланс, достигнутый внутригосударственными судами в деле второй заявительницы, "принимая во внимание заинтересованность в поддержании общественного порядка и защите прав других лиц /.../" (§ 109 указанного Постановления).

8. Напротив, в том же Постановлении Европейский Суд установил нарушение статьи 10 Конвенции в деле третьей заявительницы, четвертого и пятого заявителей, которые собрались на улице, держа транспаранты и распространяя листовки против продажи вертолетов-истребителей в ходе конференции на тему "Вертолеты-истребители II" в Конференц-центре имени королевы Елизаветы. Европейский Суд не усмотрел оснований рассматривать их протест иначе, кроме как исключительно мирный (§ 64 указанного Постановления). Он постановил, что имело место нарушение статьи 10 Конвенции, поскольку меры, принятые против заявителей, не были "правомерными" или "предусмотренными законом", так как Европейский Суд не был убежден в том, что у сотрудников полиции имелись основания разумно опасаться того, что мирный протест заявителей приведет к нарушению общественного порядка. По аналогичным причинам он счел, что вмешательство в осуществление заявителями их права на свободу выражения мнения также было несоразмерно целям предотвращения беспорядков и защиты прав других лиц и, следовательно, не было "необходимым в демократическом обществе" (§ 110 указанного Постановления).

9. В Решении по делу "Лукас против Соединенного Королевства" (Lucas v. United Kingdom) от 18 марта 2003 г., жалоба N 39013/02, Европейский Суд признал жалобу со ссылкой на статью 10 и статью 11 Конвенции неприемлемой для рассмотрения по существу как явно необоснованную. Дело касалось участия заявительницы в демонстрации у военно-морской базы Фаслейн (Faslane) в Шотландии против решения властей Соединенного Королевства сохранить атомную подводную лодку "Трайдент". Заявительница и ряд других протестующих заблокировали дорогу общего пользования, ведущую к военно-морской базе. Заявительница отказалась перейти на другое место и была задержана за "нарушение общественного порядка". Важное значение в указанном деле имели понятия риска и опасности для водителей на дороге. Внутригосударственные суды отметили, что существует реальная вероятность возникновения тревоги, беспокойства или насилия, и Европейский Суд согласился с данной аргументацией и пришел к выводу о том, что определение нарушения общественного порядка было разумно предсказуемым (напротив, в Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Хашмен и Харрап против Соединенного Королевства" (Hashman and Harrup v. the United Kingdom), жалоба N 25594/94, ECHR 1999-VIII, Европейский Суд постановил, что использование понятия contra bonos mores* (* Contra bonos mores (лат.) - против добрых обычаев и традиций (примеч. переводчика).) было слишком необоснованным и непредсказуемым).

10. В Постановлении по делу "Чорхерр против Австрии" (Chorherr v. Austria) от 25 августа 1993 г., Series A, N 266-B, Европейский Суд также пришел к выводу об отсутствии нарушения статьи 10 Конвенции. В ознаменование тридцатой годовщины нейтралитета Австрии и сороковой годовщины окончания Второй мировой войны на площади Ратхаусплатц (Rathausplatz) в г. Вене проводилась военная церемония. Заявитель распространял листовки с призывом к проведению референдума по вопросу о приобретении вооруженными силами Австрии самолетов-истребителей. В указанном деле имело значение, что Конституционный суд Австрии использовал понятие "нарушение общественного порядка", но особо принял во внимание тот факт, что, по его мнению, большинство зрителей пришли посмотреть парад и что они также имели право мирно получать удовольствие от этого мероприятия. Заявителям не разрешили распространять листовки, потому что это мешало другим гражданам (и потому что транспарант, выступающий из рюкзака, закрывал обзор для ряда зрителей), а не вследствие их идей. В ходе мероприятия "двое сотрудников полиции сообщили заявителю и его другу, что они нарушают общественный порядок, и потребовали прекращения того, что можно было рассматривать только как демонстрацию. Однако они отказались подчиниться данному требованию, отстаивая свое право на свободу выражения мнения... они были задержаны" (§ 8 указанного Постановления). Кроме того, зрители были раздражены и начали протестовать против заявителей. Действия последних были чреваты риском нарушения общественного порядка и общественного спокойствия. Европейский Суд постановил, что рассматриваемые ограничения были в достаточной степени предусмотрены законодательством Австрии.

11. В Постановлении Европейского Суда по делу "Баррако против Франции" (Barraco v. France) от 5 марта 2009 г., жалоба N 31684/05, которое касалось демонстрации на автомагистрали, также было установлено отсутствие нарушения статьи 10 Конвенции. Как изложено в Информационном бюллетене Европейского Суда, опубликованном в базе данных HUDOC, дело касалось пункта 1 статьи 11 Конвенции, который гарантировал свободу мирных собраний. Заявитель - водитель грузовика участвовал в полном блокировании автомагистрали большегрузными автомобилями в рамках акции по замедлению движения в 2002 году. Семнадцать водителей, включая заявителя, приняли участие в акции по замедлению движения на автомагистрали, которая предусматривала движение по заранее выбранному маршруту в составе колонны, на невысокой скорости в нескольких рядах. Когда три водителя в головной части колонны, в том числе заявитель, остановили свои автомобили, полностью заблокировав дорогу для остальных участников движения, полиция задержала их. Указанным водителям были вручены повестки для явки в суд в связи с воспрепятствованием движению по автомагистрали путем размещения или попытки размещения на ней объекта, препятствующего движению транспортных средств, либо использования или попытки использования иных средств для воспрепятствования ему - в настоящем деле путем неоднократной остановки своих транспортных средств. Суд оправдал обвиняемых, но прокурор подал жалобу, и Апелляционный суд отменил соответствующее постановление, признал их виновными в предъявляемых им обвинениях и приговорил каждого к трем месяцам лишения свободы условно и к штрафу в размере 1 500 евро. Кассационный суд отклонил жалобу заявителя по вопросам права.

12. Европейский Суд постановил, что осуждение заявителя представляло собой вмешательство со стороны публичных властей в осуществление им своего права на свободу мирных собраний, которая включала в себя свободу участия в демонстрациях. Вмешательство было "предусмотрено законом" и преследовало законные цели предотвращения беспорядков и защиты прав и свобод других лиц. Что касается его необходимости в демократическом обществе, следовало отметить, что государственные органы не получали официального предварительного уведомления о демонстрации, как того требовало соответствующее внутригосударственное законодательство. Однако государственные органы знали о ней и имели возможность принять меры по защите безопасности и общественного порядка, например, путем организации полицейской защиты и полицейского сопровождения. Таким образом, даже если демонстрация не была прямо разрешена, она, по крайней мере, не была запрещена. Кроме того, заявитель был осужден не за участие в демонстрации как таковой, а за его конкретные действия в ходе ее проведения, а именно за блокирование автомагистрали и создание тем самым более значительных помех, чем в обычных условиях могло бы причинить осуществление права на свободу мирных собраний. Действительно, из материалов дела следовало, что в ходе демонстрации с 6.00 до 11.00 движение продолжалось, однако несколько заторов были вызваны тем, что водители, находившиеся в головной части колонны, включая заявителя, остановили свои автомобили. Такое полное блокирование движения явно выходило за рамки простых неудобств, причиняемых любой демонстрацией на автомагистралях. Полиция, в задачу которой входила защита безопасности и общественного порядка, задержала троих демонстрантов исключительно в целях разблокирования движения после того, как водителей несколько раз предупредили о недопустимости остановки их автомобилей на автомагистрали и о наказании, которое может быть применено к ним. В такой обстановке заявитель в течение нескольких часов мог осуществлять свое право на свободу мирных собраний, и государственные органы проявляли терпимость, которая должна проявляться в отношении подобных собраний. Таким образом, осуждение заявителя и назначенное ему наказание не были несоразмерны преследуемым целям. В Постановлении был сделан вывод об отсутствии нарушения пункта 1 статьи 11 Конвенции.

13. Примечательно, что дело "Кудревичюс и другие против Литвы" (Kudrevicius and Others v. Lithuania) (Постановление Европейского Суда от 26 ноября 2013 г., жалоба N 37553/05) было передано в Большую Палату Европейского Суда. При вынесении первоначального Постановления Палатой Европейского Суда голоса разделились: четверо судей проголосовали "за" установление нарушения статьи 11 Конвенции, а трое - "против". В апреле 2003 года группа фермеров провела перед зданием Сейма (Парламента Литвы) демонстрацию протеста против ситуации, сложившейся в сельском хозяйстве, а именно против снижения оптовых цен на различные виды сельскохозяйственной продукции и недостаточности субсидий на их производство, требуя, чтобы государство приняло меры в связи с этим. В принципе у фермеров имелось разрешение администрации г. Калварии (Kalvarija) на проведение мирного собрания в г. Калварии. Однако они проводили демонстрацию и заблокировали улицы, не указанные в разрешении, и, в конечном счете, вывели на трассу тракторы и остановили движение, создав тем самым ряд последствий для граждан, других водителей и перевозчиков грузов. Верховный суд Литвы оставил в силе обвинительные приговоры, вынесенные заявителям за умышленную организацию массового выступления с целью нарушения общественного порядка, публичного совершения насильственных действий или причинения имущественного ущерба (см. § 33 Постановления Палаты Европейского Суда). В Постановлении отмечалось, что "для властей Литвы вмешательство являлось необходимым в целях предотвращения беспорядков и защиты прав других лиц, поскольку заявители лично участвовали в совершении противоправных действий в ходе демонстрации" (§ 74 Постановления Палаты Европейского Суда). Четверо судей, составивших большинство, применили критерий соразмерности к конкретному делу, сделав вывод в пользу фермеров. Они посчитали, что в рассматриваемом деле явно отсутствовал элемент насилия (§ 82 указанного Постановления). Согласно такой оценке наказание, назначенное пятерым заявителям, было слишком суровым. Заявители "должны были пройти испытание уголовной ответственностью и по приговору суда получили наказание в виде лишения свободы. Несмотря на то, что исполнение этого наказания было отсрочено на один год, заявители не могли покидать места жительства более чем на семь дней без предварительного согласия властей, причем данная ограничительная мера действовала целый год" (§ 83 указанного Постановления).

14. Напротив, судьи Гвидо Раймонди, Дануте Йочиене и Паулу Пинту де Альбукерке, выразившие особое мнение, придерживались позиции, согласно которой нарушение статьи 11 Конвенции отсутствовало, а требования заявителей были необоснованными. Толкование внутригосударственными судами законодательства Литвы в рассматриваемом деле не представлялось им произвольным (см. § 4 особого мнения). По мнению указанных судей, законодательство было полностью предсказуемым (§ 5 особого мнения). Демонстранты вышли за рамки выданных им разрешений и не подчинились требованию полиции не препятствовать дорожному движению (§ 6 особого мнения). Судьи, выразившие особое мнение, сочли, что действия заявителей представляли собой серьезное злоупотребление правом на свободу мирных собраний и что действия властей были необходимыми и соразмерными, как и привлечение заявителей к уголовной ответственности, которое было соразмерно степени тяжести деяний заявителей (§ 19 особого мнения). Кроме того, исполнение наказания было, в конечном счете, отсрочено. Указанные судьи сочли, что рассматриваемое дело являлось даже более серьезным, чем упомянутое выше дело "Баррако против Франции" (Barraco v. France), § 15).

15. Большая Палата Европейского Суда единогласным голосованием семнадцати судей постановила, что нарушение статьи 11 Конвенции отсутствовало. В рассматриваемом деле Большая Палата Европейского Суда поддержала аргументацию внутригосударственных судов и не усмотрела оснований, чтобы отступать от нее. Она постановила, что, "назначив заявителям наказание за массовые беспорядки в связи с их действиями с 21 по 23 мая 2003 г. во время выступлений фермеров, власти Литвы установили справедливый баланс между законными целями "предотвращения беспорядков" и "защиты прав и свобод других лиц", с одной стороны, и требованиями свободы собраний, с другой стороны. Они опирались в своих решениях на допустимую оценку обстоятельств дела и на уместные и достаточные основания. Таким образом, они не вышли за рамки допустимых пределов усмотрения по соответствующим вопросам" (см. § 182 Постановления Большой Палаты Европейского Суда). Большая Палата Европейского Суда отступила от Постановления Палаты Европейского Суда и заняла позицию, которая в большей степени соответствовала ранее высказанным особым мнениям. Она сочла, что "переход митингующих с заранее определенных мест на трассы являлся явным нарушением условий разрешений" (§ 165 Постановления Большой Палаты Европейского Суда). По мнению Большой Палаты Европейского Суда, действия фермеров не пользовались защитой по статье 11 Конвенции. Европейский Суд постановил, что, "несмотря на то, что заявители не прибегали к насилию и не подстрекали к насилию других лиц, практически полное блокирование трех основных трасс при грубом пренебрежении требованиями полиции, нуждами и правами участников дорожного движения представляет собой действия, которые хотя и не являются такими серьезными, как применение физической силы, могут считаться "предосудительными" (§ 174 Постановления Большой Палаты Европейского Суда). Европейский Суд счел, что наказание было соразмерно серьезности обстоятельств дела (§ 179 Постановления Большой Палаты Европейского Суда), а обжалуемое вмешательство - "необходимым в демократическом обществе" по смыслу статьи 11 Конвенции (§ 183 Постановления Большой Палаты Европейского Суда).

16. Таким образом, во всех указанных выше делах присутствует проверка соразмерности, которую Европейский Суд проводит по делам, касающимся права на свободу выражения мнений или свободу собраний, осуществляемого посредством таких действий, как демонстрации, собрания и подобные мероприятия. Чтобы пройти первый этап проверки, любое вмешательство в осуществление данного права должно быть предусмотрено законом. Затем следует перейти к следующему шагу, чтобы установить, преследовало ли подобное вмешательство законные цели предотвращения беспорядков и защиты прав и свобод других лиц. Такое вмешательство также должно быть необходимым в демократическом обществе. В настоящем деле "Карастелёв и другие против Российской Федерации" (Karastelev and Others v. Russia) предостережения, вынесенные прокурором, не были предусмотрены законом. Следовательно, даже первый этап проверки соразмерности не был пройден. И, имело место нарушение статьи 10 Конвенции.