Европейское право прав человека и Конституция России (А.И. Ковлер, "Журнал российского права", N 1, январь 2004 г.)

Европейское право прав человека
и Конституция России*(1)

На 2003 год пришлось сразу два юбилея: десятилетие принятия Конституции России и пятилетие вступления в силу (5 мая 1998 г.) для Российской Федерации Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Европейской конвенции)*(2). Как участник Конституционного Совещания 1993 года по подготовке текста Конституции и как судья Европейского Суда по правам человека (ЕСПЧ), избранный от Российской Федерации, я, возможно, слишком субъективно соединяю эти два события*(3). Однако между ними есть своя объективная связь, которую я постараюсь проследить.

Следуя историческому методу, прежде всего, видимо, следует показать историческую связь этих двух документов - Конституции России и Европейской конвенции. Велик соблазн начать отсчет появления "европейской ноты" защиты прав человека в российском конституционализме с попытки Екатерины II внедрить идеи своих корреспондентов Вольтера и Дидро в знаменитый "Наказ" 1767 года. Но наша задача более скромная.

Уже в годы брежневского "застоя" советские юристы начали разработку новых подходов к основам конституционного строя, где центром конституционной системы был бы гражданин, а не государство с его институтами: "юридические гарантии прав и свобод личности", "правовое положение личности", "достоинство личности" - эти понятия позволяли постепенно переводить проблематику прав человека из плоскости "государство и личность" (такое же название имеет один из разделов Конституции СССР 1977 года) в плоскость "права и свободы человека и гражданина" как самостоятельной ценности. Этот процесс завершился историческим событием - принятием 5 сентября 1991 г. Съездом народных депутатов СССР Декларации прав и свобод человека, последнего акта распадающейся империи, своего рода покаяния советского государства перед своими гражданами за неисчислимые жертвы и страдания во имя величайшей в истории утопии: Эта Декларация провозглашала: "Высшая ценность нашего общества - свобода человека, его честь и достоинство" (Преамбула), "Каждый человек обладает естественными, неотъемлемыми, ненарушимыми правами и свободами" (ст. 1)*(4).

Принятие российского варианта Декларации Верховным Советом РСФСР 22 ноября 1991 г.*(5) и внесение многочисленных поправок к Конституции РСФСР 1978 года ознаменовали начало новой эпохи в развитии правового статуса личности в постсоветской России. Трудная работа по подготовке новой Конституции и начало процесса вступления России в Совет Европы совпали по времени, и это тоже символично.

Россия и Совет Европы: проблемы правовой совместимости

7 мая 1992 г. Россия официально представила заявку о вступлении в Совет Европы. Однако ей пришлось ждать почти четыре года принятия в эту организацию, которое состоялось 28 февраля 1996 г. Военные операции федеральных войск в Чечне в 1994-1995 гг. были основной преградой полноправного вступления России в Совет Европы. Существовали и другие проблемы, препятствовавшие процессу гармонизации отношений между Россией и Советом Европы, и прежде всего проблема совместимости федерального российского законодательства (не говоря уже о законодательстве субъектов Федерации) с нормами Совета Европы.

В 1997 году группой независимых экспертов (в которую входил и автор) была проделана скрупулезная исследовательская работа по выявлению возможных направлений приведения российского законодательства, а также правоприменительной практики в соответствие с европейскими нормативами в преддверии ратификации Европейской конвенции и ее вступления в силу на территории Российской Федерации*(7). В подготовленном докладе эксперты, как российские, так и европейские, особо подчеркивали настоятельную необходимость законодательного закрепления моратория на исполнение приговоров к исключительной мере наказания как первого шага к упразднению смертной казни. Было признано также, что законодательные нормы, регулирующие введение чрезвычайного положения, требуют радикального изменения, а десятидневный срок заключения под стражу без предъявления какого-либо обвинения задержанному (при том, что и этот срок нередко на практике превышался в случае подозрения в совершении актов бандитизма) является явно чрезмерным. Отмечалось, что и нормы, определяющие порядок заключения под стражу, содержали положения, противоречащие ст.5 Конвенции. Эксперты рекомендовали также сделать более доступной для понимания нормативную базу проведения выборов, придать четкие законодательные рамки организации мирных собраний и демонстраций, упростить регистрацию печатных и аудиовизуальных средств массовой информации, либерализовать в более демократическом смысле закон о свободе совести (Закон 1997 года был признан как отступление от Закона 1990 года, более терпимого по отношению к так называемым нетрадиционным религиям). В целом группа экспертов высказала около сорока рекомендаций, имеющих прямое отношение к реализации прав граждан, закрепленных в конституционном праве и в соответствующем законодательстве*(6).

Возвращаясь к исходному рубежу 1992 года, к первым шагам России, предпринятым для вступления в Совет Европы, можно сказать, что период с 1992 по 1996 год характеризовался большим объемом законотворческой деятельности и поиском путей демократизации правовой системы, что сопровождалось логической и оперативной кодификацией текущего законодательства. Это законодательство содержало еще категории ("стигматы") прошлого советского правопорядка, в который были включены элементы иной (зарубежной) правовой культуры - чаще англосаксонской в ее американской версии, - элементы, привнесенные часто поспешно и без критической оценки возможных последствий такой "имплантации" для существовавшего правопорядка (поспешное введение института "траста" без какой-либо экономической и правовой экспертизы - яркий тому пример).

Разработка и принятие новой российской Конституции 1993 года дали значительный импульс широкомасштабной правовой реформе. Впервые в конституционной истории России был утвержден принцип важнейшего морально-юридического значения: "Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства", - гласит ст.2 Конституции. Таким образом, была отвергнута прежняя система ценностей, в которой государство находилось на вершине общественного мироздания.

Глава 2 Конституции, посвященная правам и свободам человека и гражданина, во многом была сформулирована на основе положений международных пактов 1966 года и Европейской конвенции, что подтверждает сравнительный анализ текстов Конституции и международных актов.

Конституция также закрепила положение о том, что общепризнанные принципы и нормы международного права являются составной частью правовой системы России (ч.4 ст.15), а также то, что в Российской Федерации "признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией" (ч.1 ст.17). Это соотносится как с Уставом Совета Европы, так и с положениями Европейской конвенции, особенно ее Преамбулы и ст.1 "Обязательство соблюдать права человека".

В то же время Конституция утверждала новые права в форме отрицания недавнего прошлого. Несколько примеров: никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной (ч.2 ст.13); никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребыванию в нем (ч.2 ст.30). Очевидно, что подобные нормы являются свидетельством намерения преодолеть издержки "классового права" советской эпохи*(8). Это объясняет и тот факт, что российская Конституция закрепила их в более радикальной форме, чем, скажем, соответствующие положения Европейской конвенции и ряда других конвенций Совета Европы.

Права человека в России: взгляд из Страсбурга

С принятием Конституции 1993 года и началом процесса вступления в Совет Европы значительно активизировалась, как отмечалось выше, законодательная деятельность, которая существенно изменила правовой порядок в России, правовой статус личности.

В подтверждение данного тезиса можно упомянуть новые Гражданский, Уголовный, Гражданский процессуальный и Уголовно-процессуальный кодексы, Закон об исполнительном производстве, законы об общественных объединениях, о политических партиях, об основных гарантиях избирательных прав граждан и целую серию избирательных законов, включая Конституционный закон о референдуме. Вместе с тем нетрудно понять, что применение этих законов в конкретных жизненных ситуациях оказалось нелегким делом. Вот здесь-то и пригодились европейские стандарты как универсальная шкала ценностей, с которой соотносились национальные реалии.

О том, насколько "чувствительны" российские граждане к реализации их прав, закрепленных в указанных законах и соотносимых с положениями Конвенции, свидетельствуют жалобы россиян в Европейский Суд (более 13 тыс. со времени ратификации Конвенции Россией). С этой точки зрения новый Уголовный кодекс, вступивший в силу 1 января 1997 г., является особенно показательным правовым актом, поскольку отражает важную тенденцию: сузить поле "криминализации" отдельных аспектов поведения граждан (особенно в сфере предпринимательской деятельности и того, что именуется преступлениями против государства), усилить механизм защиты конституционных прав и свобод человека и гражданина от потенциальных нарушений, откуда бы они ни исходили. Если, за исключением нескольких громких дел, в направляемых в Страсбург обращениях практически нет жалоб по поводу криминализации предпринимательской деятельности, не граничащей с откровенным мошенничеством, то, напротив, увеличился поток жалоб, в которых очевидно просматривается тенденция все чаще применять нормы именно Уголовного кодекса для наказания за так называемую диффамацию журналистами в отношении должностных лиц, прежде всего чиновников на местах. Европейский Суд уже направил запросы властям Российской Федерации по нескольким десяткам жалоб, в которых заявители считают, что нарушены их права, предусмотренные ст.10 Конвенции "Свобода выражения мнения". Правда, "российский феномен" здесь не является эксклюзивным, но вряд ли это можно считать утешением.

Введение в действие законов о свободе совести и о партиях вызвало ряд осложнений. Так, вопиющим нарушением ст.11 Конвенции "Свобода собраний и объединений" стало явное нежелание органов юстиции на местах регистрировать "не понравившиеся" им религиозные или политические организации, даже если Министерство юстиции РФ уже зарегистрировало центральную организацию. К сожалению, суды не всегда дают адекватную оценку таким действиям, в результате чего в Страсбург приходят жалобы на эти нарушения.

Есть и еще один "чувствительный" момент: процессуальные гарантии справедливого судебного разбирательства как гражданских, так и уголовных дел. Анализ большей части жалоб из России в Европейский Суд показывает, что несмотря на многочисленные изменения, внесенные в процессуальное право, которые достаточно глубоко преобразовали гражданский и уголовный процесс, применение новых процессуальных кодексов еще несет на себе отпечаток прежних принципов и практики судопроизводства, противоречащих положениям юриспруденции Европейского Суда, например, присутствие подсудимого в зале суда в наручниках, отсутствие истца или его представителя при рассмотрении кассационной жалобы.

Другим примером является поток жалоб в Страсбург, в которых оспаривается законность задержания заявителей и содержания их под стражей. Прецедент "Калашников против России" (N 47095/99, Постановление от 15 июля 2002 г.) касался прежнего порядка задержания и заключения под стражу с санкции прокурора, а не судьи. Новый УПК РФ ввел новые гарантии, которых не было в прежнем Кодексе, в плане судебного обжалования правомерности самого заключения под стражу и продления сроков предварительного заключения. Однако основная масса коммуницированных властям России жалоб по ст.5 Конвенции относится именно к положениям § 3 и § 4 этой статьи о судебных гарантиях права на свободу и личную неприкосновенность и связана с заключением под стражу с нарушением положений внутреннего законодательства и Конвенции. Дело "Ракевич против России" (N 58973/00, Постановление от 28 октября 2003 г.) о нарушении судебной процедуры обеспечения законности помещения в психиатрическую лечебницу и сроков пребывания в ней - первый прецедент такого рода, но вряд ли последний. Дело "Смирновы против России" (N 46133/99 и N 48183/99, Постановление от 24 июля 2003 г.), интрига которого состоит в повторяющихся арестах и освобождениях сестер-близнецов, обвинявшихся в мошенничестве, вновь выявило серьезные нарушения порядка заключения под стражу и процедуры судебного обжалования. Кроме того, конфискация у сестер внутреннего паспорта даже на время их освобождения из-под стражи была оценена Судом как нарушение ст.8 Конвенции "Право на уважение частной и семейной жизни".

Что касается гражданского процесса, то российские суды еще не столкнулись с проблемой длительности самой процедуры судебного разбирательства, как это довольно часто фиксируется Европейским Судом в отношении, скажем, Италии или Франции. Вместе с тем первое постановление по России - "Бурдов против России" (N 59498/00, Постановление от 7 мая 2002 г.) касалось именно длительности судебной процедуры, но по поводу неисполнения судебного решения в течение нескольких лет (речь шла о невыплате социального пособия, присужденного судом, из-за "отсутствия средств" у органов социального обеспечения), что означает незавершенность самой процедуры.

Ситуация с длительным неисполнением судебного решения по восстановлению прав повторилась в деле гражданина, репрессированного в годы гонений на диссидентов, "Тимофеев против России" (N 58263/00, Постановление от 23 октября 2003 г.), где речь шла о выплате сугубо символической суммы, но в течение ряда лет исполнительные органы власти отказывались выполнять решение суда. Для ЕСПЧ неисполнение судебного решения означает незавершенность судебной процедуры как таковой. Дело "Посохов против России" (N 63486/00, Постановление от 4 марта 2003 г.) показало, что небрежность при формировании состава суда (назначение "народных заседателей" с просроченными сроками полномочий) поставила под сомнение правомочия суда, сформированного в нарушение закона и ст.6 § 1 Конвенции.

Жалобы граждан России свидетельствуют, что наш гражданский процесс отмечен и определенным волюнтаризмом со стороны части судей, которые еще не преодолели стереотипы советского правосудия, поскольку склонны отдавать приоритет интересам государства и государственного сектора, а не отдельных граждан, даже если нарушение прав последних очевидно. Немало жалоб, направленных в Страсбург из России, отражает именно проблематику конфликта частного и общественного интереса. В этой связи большое внимание привлекло дело "Рябых против России" (N 52854/99, Постановление от 24 июля 2003 г.), когда вышестоящий суд пять раз (!) отменял решение суда первой инстанции в пользу заявительницы по весьма чувствительному для миллионов россиян делу - справедливой индексации вкладов в Сбербанк, "сгоревших" в 1991-1992 гг. в ходе так называемых реформ по внедрению рыночной экономики под одобрительным наблюдением западных экспертов. Именно в отмене надзорной инстанцией обретенного в суде права (res judicata), создавшей ситуацию правовой неопределенности, усмотрел Европейский Суд нарушение права на справедливое судебное разбирательство.

Жалобы российских граждан в ЕСПЧ выявили одно парадоксальное обстоятельство: за защитой своих прав они нередко обращаются в органы прокуратуры, а не в суд (действительно, 60 процентов судебных ошибок по уголовным делам исправляются именно благодаря вмешательству прокуратуры), что было бы логичнее. Видимо, этот факт демонстрирует эффективность, по мнению граждан, надзорных инстанций в лице прокуроров, инстанций, которые, к огорчению многих, не рассматриваются юриспруденцией ЕСПЧ как эффективное средство правовой защиты в смысле ст.35 § 1 Конвенции (см., например, решение о неприемлемости по делам "Тумилович против России" N 47033/99 или "Кучеренко против Украины" N 41974/98). Это объясняет, почему более трети российских жалоб признаются неприемлемыми в результате такого толкования ст.35 § 1 Конвенции, к большому неудовольствию заявителей и адвокатов. Возможно, в будущем при подготовке нового закона о судах общей юрисдикции, когда надзорная инстанция станет обязательной стадией судебной процедуры, как это предусмотрено ст.126 Конституции, эта инстанция будет рассматриваться Страсбургом как эффективное средство правовой защиты, реализуемое гражданином лично.

Наряду с проблемой совместимости конституционно-правовой системы России с правовой системой Совета Европы и юриспруденцией ЕСПЧ появляется и проблема общетеоретического плана, имеющая практические последствия: соотношение юрисдикции ЕСПЧ как, в конечном счете, субсидиарного средства правовой защиты по отношению к национальным средствам и закрепленного в Конституции принципа независимости судебной власти. Эта проблема, кстати, время от времени возникает и в связи с постановлениями кассационных судов Италии, Франции, ряда других стран, когда соподчиненность национальной и европейской судебных систем вызывает сомнения.

Юрисдикция Европейского Суда и конституционное право России

Универсализация правового статуса личности в соответствии с мировыми, европейскими стандартами имеет в Конституции адекватное выражение в виде признания возможности международно-правовой защиты прав человека: "Каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты" (ч.3 ст.46). Эта норма является очевидным аналогом нормы ст.34 Европейской конвенции "Индивидуальные жалобы".

Подписав и ратифицировав Европейскую конвенцию, Россия тем самым согласно ст.46 Конвенции признала юрисдикцию Европейского Суда по правам человека и обязательный характер исполнения его решений. На практике это означает, что Российская Федерация как государство - ответчик в случае признания ЕСПЧ нарушения того или иного права заявителя, предусмотренного Конвенцией, обязана принять меры как индивидуального характера (восстановление ситуации, которая имела место до нарушения Конвенции - restitutio in integrum, например, пересмотр судебного решения, вступившего в законную силу, либо компенсация материального и морального ущерба, если последствия нарушения являются полностью или частично неисправимыми), так и меры общего характера (например, пересмотр некоторых положений внутреннего законодательства, принятие специальных регламентирующих актов и т.д.).

Примером принятия мер общего характера, имеющих практические последствия и в плане мер индивидуального характера, служит новая норма УПК РФ, вступившего в силу 1 июля 2002 г., предусматривающая возможность отмены вступивших в законную силу приговоров, постановлений и определений суда и возобновления производства по уголовному делу при наличии новых обстоятельств, к числу которых было отнесено и установление Европейским Судом по правам человека нарушения положений Конвенции при рассмотрении судом Российской Федерации уголовного дела (п.2 ч.4 ст.413 УПК РФ). Принятию этой нормы предшествовало Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 2 февраля 1996 г. по делу о проверке конституционности ряда статей УПК РСФСР, в котором Конституционный Суд на основании толкования ч.3 ст.46 Конституции (о праве граждан обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека) определил: это положение "означает, что решения межгосударственных органов могут приводить к пересмотру конкретных дел высшими судами Российской Федерации, и, следовательно, открывает дорогу для полномочий последних по повторному рассмотрению дела в целях изменения ранее состоявшихся по нему решений, в том числе принятых высшей внутригосударственной судебной инстанцией"*(9).

Было бы преувеличением считать такую эволюцию подхода к решениям ЕСПЧ сугубо "российским достижением" (такие изменения внесены во внутреннее законодательство многих стран Совета Европы), но прогресс очевиден.

Следует признать, что не все правоведы России с энтузиазмом восприняли признание обязательного характера юрисдикции ЕСПЧ на территории России. До сих пор можно прочитать или услышать, что решения Суда носят, мол, "рекомендательный характер", то есть совсем не обязательны к неукоснительному исполнению, что сам Суд является неким "квазисудебным органом". Особую неприязнь вызывает идея, что индивид является, согласно прецедентам ЕСПЧ, субъектом международного права - эту "еретическую" мысль автор однажды высказал в сообществе юристов-международников, что встретило у многих враждебное неприятие.

Между тем подобно тому, что российской правовой доктриной судебный прецедент принят в качестве источника права*(10), юрисдикция Европейского Суда признается сейчас большинством прогрессивно мыслящих конституционалистов и юристов - практиков. Хотелось бы надеяться, что признание международной правосубъектности индивида - тоже дело недалекого будущего.

Следует подчеркнуть, что после присоединения к европейской системе защиты прав человека, которая предполагает признание юрисдикции ЕСПЧ, наша судебная власть реагирует в целом положительно на необходимость выполнения Россией обязательств, которые вытекают для нее как государства - участника Конвенции.

Конституционный Суд Российской Федерации постоянно ссылается в своих постановлениях на Европейскую конвенцию*(11). Так, он признал как не соответствующие и Конституции, и Конвенции положения ряда законов. В частности, такой подход отразился в Постановлении от 14 февраля 2000 г. о неконституционности положений ст.377 УПК РФ в том, что касается отсутствия четких указаний на необходимость присутствия заинтересованного лица на заседании суда, рассматривающего его кассационную жалобу или ходатайство о пересмотре дела в порядке надзора*(12). В Постановлении от 16 мая 2000 г., неоднократно ссылаясь на юриспруденцию Суда в Страсбурге, Конституционный Суд дал более точное толкование баланса между частным и общественным интересами*(13). В своих постановлениях Конституционный Суд чаще всего ссылается на прецеденты Европейского Суда в отношении других стран, применяя известный принцип действия судебных прецедентов erga omnes.

Высший Арбитражный Суд Российской Федерации в своем Информационном письме от 20 декабря 1999 г. подробно изложил требования ст.6 Конвенции ("Право на справедливое судебное разбирательство") и ст.1 Протокола N 1 к Конвенции ("Защита собственности") в толковании прецедентов ЕСПЧ и обязал нижестоящие арбитражные суды принять во внимание эти требования при рассмотрении исков*(14).

Возрастающая роль судов общей юрисдикции в реализации положений международного права на внутригосударственном уровне закреплена в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации". Постановление на основе положений ч.1 ст.46 Конституции, касающихся гарантий судебной защиты прав и свобод человека, разъяснило судам, что исходя из этого, а также из положений ч.4 ст.15, ч.1 ст.17, ст.18 Конституции права и свободы человека согласно общепризнанным принципам и нормам международного права, а также международным договорам Российской Федерации являются непосредственно действующими в пределах юрисдикции Российской Федерации. Постановление указало судам: "Российская Федерация, как участник Конвенции о защите прав человека и основных свобод, признает юрисдикцию Европейского Суда по правам человека обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случае предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после вступления их в силу в отношении Российской Федерации (статья 1 Федерального закона от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней"). Поэтому применение судами вышеназванной Конвенции должно осуществляться с учетом практики Европейского Суда по правам человека во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

* * *

Выполнение постановлений, касающихся Российской Федерации, предполагает в случае необходимости обязательство со стороны государства принять меры частного характера, направленные на устранение нарушений прав человека, предусмотренных Конвенцией, и последствий этих нарушений для заявителя, а также меры общего характера, с тем чтобы предупредить повторение подобных нарушений. Суды в пределах своей компетенции должны действовать таким образом, чтобы обеспечить выполнение обязательств государства, вытекающих из участия Российской Федерации в Конвенции о защите прав человека и основных свобод)"*(15).

Верховный Суд счел также необходимым уточнить понятия "разумного срока судебного разбирательства", "сроков содержания под стражей", "унижающего достоинство обращения" и ряд других ключевых понятий Европейской конвенции так, как это вытекает из постановлений Европейского Суда по правам человека.

Верховный Суд определил также способы информирования российских судей о практике ЕСПЧ, включая продолжение издания на русском языке "Бюллетеня Европейского Суда", а также публикацию сборников решений и постановлений Европейского Суда на русском языке*(16).

Таким образом, все три высших суда страны предприняли меры по включению национальной судебной системы в общеевропейскую систему защиты прав человека.

* * *

За пять лет действия Европейской конвенции в отношении Российской Федерации "география" направляемых в Страсбург индивидуальных жалоб покрывает всю территорию страны без исключений. Можно сказать, что ни один субъект Федерации, ни один орган государственной власти не избежал "привилегии" привлечь внимание Европейского Суда по правам человека. Одновременно ширится география прямого применения Европейской конвенции судами общей юрисдикции, арбитражными судами страны, нередко судами первой инстанции. Это говорит о том, что, несмотря на очевидные трудности, европейские стандарты, заложенные и в Конституции 1993 г., пробили себе дорогу на российские просторы от Балтики до Тихого океана.

А.И. Ковлер,

судья Европейского Суда по правам человека,

доктор юридических наук, профессор,

заслуженный юрист РФ

"Журнал российского права", N 1, январь 2004 г.

-------------------------------------------------------------------------

*(1) Статья подготовлена на основе выступления автора на семинаре "10 лет Конституции России", состоявшемся в Милане в ноябре 2003 г.

*(2) См.: СЗ РФ. 2001. N 2. Ст.163.

*(3) В подтверждение этой связи см. фундаментальное исследование Института права и публичной политики: Стандарты Совета Европы в области прав человека применительно к положениям Конституции Российской Федерации. M., 2002.

*(4) См.: Ведомости СССР. 1991. N 37. Ст.1083.

*(5) См.: Ведомости РСФСР. 1991. N 52. Ст.1865.

*(6) См.: The compatibility of law of the Russian Federation with the requirements of the European Convention on Human Rights. Moscow; Strasbourg, 1997.

*(7) Ibid. P.183-186.

*(8) См. подробнее об этом: Преодоление "классового права" // Ковлер А.И. Антропология права. М., 2002. С.357-374.

*(9) Пункт 7 мотивировочной части Постановления Конституционного Суда РФ от 2 февраля 1996 г. N 4-П "По делу о проверке конституционности пункта 5 части второй статьи 371, части третьей статьи 374 и пункта 4 части второй статьи 384 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобами граждан К.М. Кульнева, В.С. Валуева, Ю.В. Лукашова и И.П. Серебренникова" // СЗ РФ. 1996. N 7. Ст.701.

*(10) См., например: Судебная практика как источник права. М., 2000.

*(11) См.: Европейские правовые стандарты в постановлениях Конституционного Суда Российской Федерации: Сб. документов. М., 2003.

*(12) См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 14 февраля 2000 г. N 2-П "По делу о проверке конституционности положений частей третьей, четвертой и пятой статьи 377 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобами граждан А.Б. Аулова, А.Б. Дубровской, А.Я. Карпинченко, А.И. Меркулова, Р.Р. Мустафина и А.А. Стубайло" // СЗ РФ. 2000. N 8. Ст.991.

*(13) См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 16 мая 2000 г. N 8-П "По делу о проверке конституционности отдельных положений пункта 4 статьи 104 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)" в связи с жалобой компании "Timber Holdings International Limited" // СЗ РФ. 2000. N 21. Ст.2258.

*(14) См.: Вестник ВАС РФ. 2002. N 2.

*(15) Документ опубликован не был.

*(16) См., например: Европейский Суд по правам человека. Избранные решения: В 2 т. Т.1. М., 2000; Т.2. М., 2001; Европейский Суд по правам человека. Избранные постановления 1999-2001 гг. и комментарии. М., 2002; Комментарий к Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практике ее применения. М., 2002.