Определение Конституционного Суда РФ от 28 июня 2022 г. N 1528-О "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Соколова Евгения Юрьевича на нарушение его конституционных прав частями первой и четвертой статьи 160, частью первой статьи 330 Уголовного кодекса Российской Федерации, а также пунктом 2 статьи 3 и статьей 160 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации"

Конституционный Суд Российской Федерации в составе Председателя В.Д. Зорькина, судей К.В. Арановского, А.Ю. Бушева, Г.А. Гаджиева, Л.М. Жарковой, С.М. Казанцева, С.Д. Князева, А.Н. Кокотова, Л.О. Красавчиковой, С.П. Маврина, Н.В. Мельникова,

рассмотрев вопрос о возможности принятия жалобы гражданина Е.Ю. Соколова к рассмотрению в заседании Конституционного Суда Российской Федерации,

установил:

1. Гражданин Е.Ю. Соколов оспаривает конституционность частей первой и четвертой статьи 160 "Присвоение и растрата", части первой статьи 330 "Самоуправство" УК Российской Федерации, а также пункта 2 статьи 3 "Сфера применения правил, установленных настоящим Кодексом" и статьи 160 "Платежи при выдаче груза получателю. Право удержания груза" Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации.

Согласно представленным материалам, приговором районного суда Е.Ю. Соколов осужден за самоуправство, от наказания освобожден в связи с истечением сроков давности привлечения к уголовной ответственности. Приговор отменен судом апелляционной инстанции, который постановил признать Е.Ю. Соколова виновным в организации растраты в особо крупном размере и назначил ему наказание - пять лет лишения свободы. Как установила судебная коллегия, Министерство обороны Российской Федерации заключило государственный контракт об оказании транспортных услуг (перевозке нефтепродуктов) с закрытым акционерным обществом, которое вверило этот груз другому юридическому лицу на основании договора танкерного рейсового чартера для осуществления услуг по перевозке нефтепродуктов и коносамента. Е.Ю. Соколов организовал после принятия груза удержание 1000 тонн дизельного топлива и его последующую реализацию. С такой оценкой деяния согласился судья Верховного Суда Российской Федерации, который учел, что государственный контракт являлся неотъемлемой частью договора танкерного рейсового чартера, а потому груз являлся некоммерческим, находящимся в собственности государства, что исключало его принудительную продажу, и подтвердил правомерность отклонения судом апелляционной инстанции довода жалобы о законности удержания груза ввиду неполной оплаты фрахтовых платежей. Не нашел оснований для удовлетворения кассационной жалобы осужденного и заместитель Председателя Верховного Суда Российской Федерации.

По мнению заявителя, оспариваемые нормы не соответствуют статьям 2, 8 (часть 2), 15, 17 (части 1 и 3), 18, 19 (части 1 и 2), 35 (части 1, 2 и 3), 45 (часть 1), 46 (части 1 и 2), 49 и 55 (части 2 и 3) Конституции Российской Федерации в той мере, в какой они не отвечают требованиям соразмерности ограничения прав граждан, поскольку - по своему буквальному смыслу и по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, - предполагают возможность произвольного привлечения к уголовной ответственности и создают правовую неопределенность, позволяющую на основании абстрактного характера законодательных положений квалифицировать добросовестные действия судовладельца по законному удержанию груза, которое является обеспечительной мерой полной оплаты фрахтовых платежей, в качестве преступления (самоуправства или растраты).

2. Конституционный Суд Российской Федерации, изучив представленные материалы, не находит оснований для принятия данной жалобы к рассмотрению.

2.1. Как неоднократно отмечал Конституционный Суд Российской Федерации, в сфере уголовно-правового регулирования - в силу статьи 54 (часть 2) Конституции Российской Федерации, основанной на принципе nullum crimen, nulla poena sine lege (нет преступления, нет наказания без указания на то в законе), - особое значение приобретает требование определенности правовых норм, поскольку уголовное законодательство является по своей природе крайним (исключительным) средством, с помощью которого государство реагирует на факты противоправного поведения в целях охраны общественных отношений, если она не может быть обеспечена должным образом с помощью правовых норм иной отраслевой принадлежности. В силу этого любое преступление, а равно наказание за его совершение должны быть четко определены в законе, причем так, чтобы исходя непосредственно из текста нормы - при необходимости с помощью толкования, данного ей судами, - каждый мог предвидеть уголовно-правовые последствия своих действий или бездействия. Регулятивные нормы, непосредственно закрепляющие те или иные правила поведения, не обязательно должны содержаться в том же нормативном правовом акте, что и нормы, предусматривающие юридическую ответственность за их нарушение, а потому оценка степени определенности содержащихся в законе понятий должна осуществляться исходя не только из самого текста закона и используемых в нем формулировок, но и из их места в системе нормативных предписаний, а также с учетом смежных составов правонарушений. Уголовная ответственность может считаться законно установленной и отвечающей требованиям статьи 55 (часть 3) Конституции Российской Федерации лишь при условии, что она адекватна общественной опасности преступления и что уголовный закон ясно и четко определяет признаки этого преступления, отграничивая его от иных противоправных и тем более - от законных деяний (постановления от 27 мая 2003 года N 9-П, от 27 мая 2008 года N 8-П, от 31 марта 2011 года N 3-П, от 14 февраля 2013 года N 4-П, от 17 июня 2014 года N 18-П, от 16 июля 2015 года N 22-П и др.).

Реализуя конституционные предписания, Уголовный кодекс Российской Федерации называет основанием уголовной ответственности совершение деяния, содержащего все признаки предусмотренного данным Кодексом состава преступления (статья 8), которые конкретизируются в статьях Особенной части данного Кодекса с учетом положений его Общей части.

Уголовно-правовая охрана собственности осуществляется лишь от тех деяний, которые содержат признаки соответствующего состава преступления, а действующее правовое регулирование не предполагает наступления уголовной ответственности за правомерное поведение. Закрепление в уголовном законе составов преступлений против собственности должно проводиться с соблюдением принципов вины, равенства, справедливости и правовой определенности, с тем чтобы содержание уголовно-правовых запретов одинаково воспринималось в правоприменительной практике и было доступно для понимания участникам общественных отношений, а сами запреты служили эффективной защите права собственности (постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 22 июля 2020 года N 38-П и от 4 марта 2021 года N 5-П; определения Конституционного Суда Российской Федерации от 20 декабря 2016 года N 2774-О, от 28 июня 2018 года N 1453-О, от 27 сентября 2018 года N 2166-О и N 2194-О, от 28 февраля 2019 года N 553-О, от 11 апреля 2019 года N 862-О и др.).

При этом под хищением согласно пункту 1 примечаний к статье 158 УК Российской Федерации в его статьях понимаются совершенные с корыстной целью противоправные безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества. Оценивая уголовно-правовые запреты хищений, Конституционный Суд Российской Федерации неоднократно отмечал, что уголовная ответственность вводится лишь за такое деяние, которое совершается с умыслом и направлено на хищение имущества. При этом не предполагается возможность привлечения к уголовной ответственности лиц, совершающих правомерные гражданско-правовые сделки (определения от 2 июля 2009 года N 1037-О-О, от 25 февраля 2010 года N 252-О-О и др.) или правомерно использующих способы обеспечения обязательств.

Следовательно, обязательно установление как объективных, так и субъективных признаков состава преступления при квалификации содеянного, в том числе по статье 160 УК Российской Федерации, которая предусматривает ответственность лишь за такое деяние, причиняющее ущерб собственнику или иному владельцу, которое совершается с корыстной целью и умыслом, направленным на завладение имуществом (его присвоение) или отчуждение имущества (его растрату). Противоправное безвозмездное обращение имущества, вверенного лицу, в свою пользу или пользу других лиц, причинившее ущерб собственнику или иному законному владельцу этого имущества, должно квалифицироваться как присвоение или растрата при условии, что похищенное имущество находилось в правомерном владении либо ведении этого лица, которое в силу должностного или иного служебного положения, договора либо специального поручения осуществляло полномочия по распоряжению, управлению, доставке, пользованию или хранению в отношении чужого имущества (определения Конституционного Суда Российской Федерации от 21 июня 2011 года N 851-О-О, от 28 мая 2013 года N 707-О, от 23 декабря 2014 года N 2829-О, от 29 марта 2016 года N 640-О и др.).

В связи с этим необходимо отграничивать уголовно наказуемые деяния от собственно предпринимательской деятельности, исключить возможность разрешения гражданско-правовых споров посредством уголовного преследования, создать механизм защиты добросовестных предпринимателей от необоснованного привлечения к уголовной ответственности и одновременно не допустить ухода виновных лиц от уголовной ответственности под прикрытием гражданско-правовой сделки (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 11 декабря 2014 года N 32-П). Тем самым суды, исследуя фактические обстоятельства конкретного дела, должны отграничивать правомерную экономическую деятельность и возможные гражданско-правовые нарушения при ее осуществлении от собственно общественно опасных уголовно-противоправных деяний против собственности, учитывая, в частности, корыстный и безвозмездный характер хищения (Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 26 октября 2021 года N 2179-О).

С учетом изложенного статья 160 УК Российской Федерации не содержит неопределенности, в результате которой лицо было бы лишено возможности осознавать общественную опасность и противоправность своего деяния, а также предвидеть наступление ответственности за его совершение (определения Конституционного Суда Российской Федерации от 28 сентября 2017 года N 2170-О, от 20 декабря 2018 года N 3396-О и от 18 июля 2019 года N 1878-О).

Часть первая статьи 330 УК Российской Федерации предусматривает ответственность за самоуправство, т.е. самовольное, вопреки установленному законом или иным нормативным правовым актом порядку, совершение каких-либо действий, правомерность которых оспаривается организацией или гражданином, если такими действиями причинен существенный вред. Данная норма, рассматриваемая в единстве с положениями Общей части того же Кодекса (статьи 5, 8, часть первая статьи 14 и статья 25), предполагает привлечение к уголовной ответственности лишь за указанные в ней действия и только тогда, когда лицо осознавало их самовольность, неоснованность на законе и желало их осуществить, предвидело возможность или неизбежность наступления последствий в виде существенного вреда, желало их наступления или же не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично. Следовательно, нет оснований для вывода о том, что названная норма содержит неопределенность, в результате которой лицо лишено возможности осознать противоправность своих действий и предвидеть наступление ответственности за их совершение. Что же касается характера этих действий, то они подлежат судебной оценке на основе действующего законодательства и с учетом фактических обстоятельств каждого конкретного дела (определения Конституционного Суда Российской Федерации от 17 ноября 2011 года N 1581-О-О, от 24 сентября 2012 года N 1672-О, от 29 сентября 2015 года N 1970-О, от 23 ноября 2017 года N 2769-О и от 25 июня 2019 года N 1807-О).

Не придается произвольный смысл оспариваемым нормам уголовного закона и в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 30 ноября 2017 года N 48 "О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате", согласно которому, разрешая вопрос о наличии в деянии состава хищения в форме присвоения или растраты, суд должен установить обстоятельства, подтверждающие, что умыслом лица охватывался противоправный, безвозмездный характер действий, совершаемых с целью обратить вверенное ему имущество в свою пользу или пользу других лиц; направленность умысла в каждом подобном случае должна определяться судом исходя из конкретных обстоятельств дела (абзацы первый и второй пункта 25); от хищения следует отличать случаи, когда лицо, изымая и (или) обращая в свою пользу или пользу других лиц чужое имущество, действовало в целях осуществления своего действительного или предполагаемого права на это имущество (например, если лицо обратило в свою пользу вверенное ему имущество в целях обеспечения долгового обязательства, не исполненного собственником имущества); при наличии оснований, предусмотренных статьей 330 УК Российской Федерации, в указанных случаях содеянное образует состав самоуправства (абзац второй пункта 26).

2.2. Конституция Российской Федерации закрепляет в качестве одной из основ конституционного строя Российской Федерации принцип свободы экономической деятельности (статья 8, часть 1) и предусматривает возможность осуществления экономической деятельности в различных формах, что вытекает, в частности, из ее статьи 34, провозглашающей право каждого свободно использовать свои способности и имущество как для предпринимательской, так и для иной не запрещенной законом экономической деятельности. Данное конституционное положение получило нормативную конкретизацию в Кодексе торгового мореплавания Российской Федерации, регламентирующем возникающие из торгового мореплавания отношения (т.е. из деятельности, связанной с использованием судов для перевозок грузов, пассажиров и их багажа, рыболовства, проведения морских ресурсных исследований, разведки и разработки минеральных ресурсов морского дна и его недр и иных целей), включая имущественные, которые основаны на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников (статьи 1 и 2).

Согласно Кодексу торгового мореплавания Российской Федерации по договору фрахтования судна на время (тайм-чартеру) судовладелец обязуется за обусловленную плату (фрахт) предоставить фрахтователю судно и услуги членов экипажа судна в пользование на определенный срок для перевозок грузов, пассажиров или для иных целей торгового мореплавания; наличие и содержание договора морской перевозки груза могут подтверждаться чартером, коносаментом или другими письменными доказательствами (пункт 2 статьи 117 и статья 198).

В силу статьи 142 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации после приема груза для перевозки перевозчик по требованию отправителя обязан выдать отправителю коносамент. Коносамент составляется на основании подписанного отправителем документа и является распиской в получении груза перевозчиком, товарораспорядительным документом (ценной бумагой). Коносамент представляет собой не договор перевозки, а лишь одно из свидетельств заключения и условий этого договора. Коносамент выполняет три основные функции: свидетельствует о заключении договора перевозки груза морем, удостоверяет принятие груза перевозчиком и с момента погрузки груза на конкретное судно предоставляет право распоряжаться товаром. В коносамент должны быть включены в том числе наименование перевозчика, порта погрузки, отправителя, порта выгрузки, а также иные сведения (статья 144 данного Кодекса) (Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 30 июня 2020 года N 31-П).

В деле заявителя суды учитывали, что государственный контракт об оказании транспортных услуг для нужд Министерства обороны Российской Федерации являлся неотъемлемой частью договора танкерного рейсового чартера, а груз являлся некоммерческим, принадлежащим государству.

При этом статья 160 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации, закрепляющая в том числе право перевозчика удерживать груз до уплаты сумм или предоставления обеспечения, указанных в пункте 1 данной статьи, а также предусматривающая, что требования перевозчика, удерживающего груз, удовлетворяются за счет его стоимости в объеме и в порядке, которые установлены гражданским законодательством Российской Федерации, направлена на защиту прав перевозчика при соблюдении необходимого баланса интересов сторон.

В свою очередь, Гражданский кодекс Российской Федерации, закрепляя общие положения о договоре перевозки, предусматривает, что перевозчик имеет право удерживать переданные ему для перевозки грузы и багаж в обеспечение причитающихся ему провозной платы и других платежей по перевозке (статьи 359 и 360), если иное не установлено законом, иными правовыми актами, договором перевозки или не вытекает из существа обязательства (пункт 4 статьи 790).

Положения же пункта 2 статьи 3 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации о том, что правила, установленные данным Кодексом, за исключением случаев, прямо в нем предусмотренных, не распространяются, в частности, на некоммерческие грузы, находящиеся в собственности государства, при этом в случаях, если данным Кодексом прямо предусмотрено, что правила, установленные данным Кодексом, распространяются на суда и грузы, указанные в названном пункте, такие правила не должны использоваться в качестве оснований для изъятия, ареста и задержания таких судов и грузов, обусловлены необходимостью учета специфики правового статуса судов и грузов, которые обладают суверенным иммунитетом.

Действуя с учетом приведенного правового регулирования, положения статей 160 и 330 УК Российской Федерации не допускают уголовной ответственности за действия, совершенные при отсутствии обязательных признаков хищения или самоуправства, степень определенности которых позволяет судам - с учетом фактических обстоятельств конкретного дела - проводить разграничение преступлений и иных противоправных (а тем более правомерных) деяний.

Таким образом, оспариваемые нормы - как сами по себе, так и во взаимосвязи закрепляемых положений - не порождают неопределенности, в результате которой лицо было бы лишено возможности осознавать общественную опасность и противоправность своего деяния, а также предвидеть наступление ответственности за его совершение, и не могут расцениваться как нарушающие конституционные права заявителя в указанном им аспекте, а потому данная жалоба, как не отвечающая критерию допустимости обращений в Конституционный Суд Российской Федерации, не может быть принята Конституционным Судом Российской Федерации к рассмотрению.

Проверка же вывода судов о квалификации конкретного деяния, связанная с установлением фактических обстоятельств, к компетенции Конституционного Суда Российской Федерации, закрепленной статьей 125 Конституции Российской Федерации и статьей 3 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", не относится.

Исходя из изложенного и руководствуясь пунктом 2 части первой статьи 43, частью первой статьи 79, статьями 96 и 97 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", Конституционный Суд Российской Федерации

определил:

1. Отказать в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Соколова Евгения Юрьевича, поскольку она не отвечает требованиям Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", в соответствии с которыми жалоба в Конституционный Суд Российской Федерации признается допустимой.

2. Определение Конституционного Суда Российской Федерации по данной жалобе окончательно и обжалованию не подлежит.

Председатель Конституционного Суда Российской Федерации

В.Д. Зорькин