Актуальные вопросы представительства. Комментарий к п. 122-132 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (А.М. Ширвиндт, журнал "Вестник экономического правосудия", N 12, декабрь 2015 г.)

Актуальные вопросы представительства. Комментарий к п. 122-132 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации"

А.М. Ширвиндт,

ассистент кафедры гражданского права

юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова,

консультант Исследовательского центра

частного права имени С.С. Алексеева при Президенте РФ,

магистр частного права, LLM, кандидат юридических наук

Журнал "Вестник экономического правосудия", N 12, декабрь 2015 г., с. 61-144.

В статье дается комментарий к недавним разъяснениям Верховного Суда Российской Федерации (далее - ВС РФ), посвященным гражданско-правовому представительству и отдельным вопросам представительства процессуального. Речь идет о п. 122-132 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - постановление). Это все пункты последнего раздела постановления ("Представительство. Доверенность"), кроме п. 121, касающегося применения правил о представительстве к деятельности органов юридического лица (о нем см. комментарий А.А. Кузнецова в этом же номере журнала), и лишь формально входящего в этот раздел п. 133, где перечислены отменяемые постановлением разъяснения.

Комментарий сосредоточен на анализе тех подходов, которые нашли отражение в постановлении. Особое внимание при этом уделяется их связям с реформой ГК РФ и их соотношению с абстрактными разъяснениями, звучавшими из уст высших судебных инстанций ранее. В последнем случае имеются в виду прежде всего отмененные постановлением п. 20 постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 01.07.1996 N 6/8 "О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - постановление Пленумов N 6/8) и постановление Пленума ВАС РФ от 14.05.1998 N 9 "О некоторых вопросах применения статьи 174 Гражданского кодекса Российской Федерации при реализации органами юридических лиц полномочий на совершение сделок" (далее - постановление Пленума N 9) (абз. 2 и 6 п. 133 постановления), а также сохраняющее значение информационное письмо Президиума ВАС РФ от 23.10.2000 N 57 "О некоторых вопросах практики применения статьи 183 Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - письмо N 57). При этом пункты постановления, опирающиеся на традицию и посвященные хорошо известным практическим вопросам, рассматриваются более подробно, чем те, которые обращаются к новым положениям ГК РФ и служат скорее отправной точкой для профессиональной дискуссии, нежели ее результатом.

Многие вопросы, рассматриваемые в настоящем комментарии, я обсуждал с О.Р. Зайцевым. Это общение уберегло меня от некоторых ошибок и позволило разглядеть ряд деталей, прежде остававшихся незамеченными.

122. Пункт 1 статьи 183 ГК РФ не применяется к случаям совершения сделок органом юридического лица с выходом за пределы ограничений, которые установлены его учредительными документами, иными документами, регулирующими деятельность юридического лица, или представителем, за пределами ограничений, указанных в договоре или положении о филиале или представительстве юридического лица. Такие сделки могут быть оспорены на основании пункта 1 статьи 174 ГК РФ.

По общему правилу, когда сделка от имени юридического лица совершена лицом, у которого отсутствуют какие-либо полномочия, а контрагент юридического лица добросовестно полагался на сведения о его полномочиях, содержащиеся в ЕГРЮЛ, сделка, совершенная таким лицом с этим контрагентом, создает, изменяет и прекращает гражданские права и обязанности для юридического лица с момента ее совершения (статьи 51 и 53 ГК РФ), если только соответствующие данные не были включены в указанный реестр в результате неправомерных действий третьих лиц или иным путем помимо воли юридического лица (абзац второй пункта 2 статьи 51 ГК РФ).

В иных случаях, когда сделка от имени юридического лица совершена лицом, у которого отсутствуют какие-либо полномочия, подлежат применению положения статьи 183 ГК РФ.

1. В этом пункте постановления Пленум ВС РФ напоминает судам о необходимости различать объем полномочий представителя (органа), имеющий первостепенное значение для его взаимодействия с третьими лицами, и внутренние ограничения полномочий, показывающие себя преимущественно в отношениях между представителем (органом) и представляемым (юридическим лицом). Строго говоря, в последнем случае речь должна идти не столько об ограничении полномочий, сколько об обязанности представителя пользоваться действительно имеющимися полномочиями лишь в той мере, в какой это соответствует внутренним отношениям.

Если лицо обладает полномочиями на совершение той или иной сделки (или если имеется защищаемое законом доверие третьего лица к видимости таких полномочий), то эта сделка свяжет представляемого, даже если из его отношений с представителем вытекает, что тот не должен был ее заключать, так как соответствующее ограничение установлено договором между ними или отношения между представителем и представляемым, в связи с которыми совершена спорная сделка, прекратились либо никогда не возникали.

Последовательное разъединение внешних и внутренних отношений в представительстве и абстрагирование их друг от друга, хорошо известное европейской правовой традиции*(1), проявляется во многих решениях российского законодателя. Во-первых, правила о представительстве он помещает в общую часть ГК РФ (глава 10), демонстрируя, что полномочия могут возникать в самых разных ситуациях (а не только в связи с договором поручения) и всегда подчиняются одному и тому же режиму, который не зависит от специфики отношений между представителем и представляемым. Во-вторых, говоря об основаниях возникновения представительских полномочий, закон не ставит наступление соответствующих последствий в зависимость от того, имелись ли между представителем и представляемым те или иные внутренние отношения. Так, ГК не обусловливает появление полномочий добровольного представителя наличием договора (заключенного, действительного и действующего) между ним и представляемым: полномочия возникают из доверенности, которая и есть не что иное, как сделка по установлению полномочий (п. 1 ст. 182 и п. 1 ст. 185 ГК РФ), и не имеет значения, был ли между представителем и представляемым договор поручения, простого товарищества, трудовой или какой бы то ни было иной. В-третьих, в ряду оснований прекращения представительских полномочий нет прекращения внутренних отношений между представителем и представляемым (п. 1 ст. 188 ГК РФ), так что доверенность, выданная поверенному, товарищу или работнику, сохраняет силу даже после расторжения договоров, в связи с которыми выдавалась.

Наконец, в-четвертых, в п. 1 ст. 174 ГК РФ закреплено исключение, явственно подтверждающее общее правило - объем полномочий представителя (органа) определяется самостоятельно и не зависит от его внутренних отношений с представляемым (юридическим лицом). Даже в тех случаях, когда третьему лицу, совершавшему сделку с представителем, было известно или должно было быть известно об ограничениях, имевшихся во внутренних отношениях, закон не объявляет представителя неуполномоченным, а наделяет представляемого правом на оспаривание, без осуществления которого сделка представителя сохраняет полную силу для представляемого. Следует подчеркнуть: в такой ситуации сделка, совершенная от имени представляемого, связывает его не потому, что закон защищает доверие добросовестного контрагента к видимости полномочия (почему же тогда она действительна, хотя и оспорима, для недобросовестного лица, которое знало или должно было знать о внутренних ограничениях?), а именно потому, что в силу последовательно проводимого принципа абстрактности возникновение, прекращение и объем полномочий представителя оцениваются в российском праве в отрыве от его отношений с представляемым*(2).

Следовательно, критика в адрес отечественного законодателя, будто бы наделавшего ошибок при восприятии доктрины видимости права*(3), бьет мимо цели. Конечно, принцип абстрактности, с одной стороны, и защита доверия к видимости права - с другой, выполняют отчасти одни и те же функции и, как правило, приводят к одним и тем же результатам (главное различие как здесь, так и в обороте вещей и прав, заключается в том, что абстрактность работает для всех без разбора независимо от наличия добросовестного заблуждения). Можно спорить о том, в каком направлении стоит развиваться российскому праву представительства: не следует ли, к примеру, отказаться от принципа абстрактности, возведя при этом защиту доверия к видимости полномочий в ранг общего правила (хотя полномочия и не возникают в отсутствие обязательственного договора между представителем и представляемым, прекращаются с его расторжением и зависят от него в объеме и условиях осуществления, для добросовестного контрагента их отсутствие не имеет значения, если имели место серьезные основания предполагать их наличие)? Но действующее право основано как раз на принципе абстрактности и даже в случаях, когда этот принцип работает на недобросовестного контрагента, не отказывается от него полностью, позволяя лишь отменить последствия его применения в судебном порядке (ст. 174 ГК РФ).

Учитывая сказанное, легко определить сферы применения п. 1 ст. 174 и ст. 183 ГК РФ. Первый посвящен ситуациям, когда представитель, действуя в пределах своих полномочий, переступил границу, проведенную во внутренних отношениях между ним и представляемым, тогда как вторая касается случаев совершения сделок одним лицом от имени другого в отсутствие необходимых полномочий. Если, скажем, поверенный, имеющий доверенность на продажу недвижимости от имени представляемого, или генеральный директор заключат договор продажи недвижимости без согласований, предусмотренных договором поручения или уставом, то этот договор свяжет представляемого, но в соответствии с п. 1 ст. 174 ГК РФ будет оспоримым - при условии, конечно, что контрагент знал или должен был знать не только о необходимости согласований, но и о том, что они не имели места. Если же такую сделку совершит поверенный, у которого полномочия не возникли вовсе, прекратились или не охватывают сделок в отношении недвижимости, либо лицо, в действительности не являющееся генеральным директором, то речь будет идти не о выходе за внутренние ограничения полномочий, а о совершении сделки без полномочий, которому и посвящена ст. 183 ГК РФ. Именно такой подход и закреплен в комментируемом постановлении Пленума (абз. 1 и 3 п. 122).

2. Объем полномочий обычного добровольного представителя определяется доверенностью, законного представителя - законом, полномочий из обстановки - самой этой обстановкой. Сложнее обстоит дело с объемом полномочий органа юридического лица.

В соответствии с п. 1 ст. 53 ГК РФ "юридическое лицо приобретает гражданские права и принимает на себя гражданские обязанности через свои органы, действующие в соответствии с законом, иными правовыми актами и учредительным документом. Порядок образования и компетенция органов юридического лица определяются законом и учредительным документом. Учредительным документом может быть предусмотрено, что полномочия выступать от имени юридического лица предоставлены нескольким лицам, действующим совместно или независимо друг от друга. Сведения об этом подлежат включению в единый государственный реестр юридических лиц". Если первые два абзаца п. 1 допускают самые разнообразные толкования, то третий абзац, начинающийся со слов "учредительным документом" и посвященный множественности лиц, уполномоченных действовать от имени юридического лица, вполне однозначно закрепляет возможность определения учредительным документом объема полномочий каждого из таких лиц, позволяя именно в этом акте разрешить вопрос о том, уполномочено ли каждое из них действовать самостоятельно или же лишь совместно с другими. Означает ли это, что объем полномочий органа юридического лица - в плане выбора между совместной множественностью лиц, уполномоченных действовать от его имени, и самостоятельностью каждого из них либо в отношении фиксации круга сделок, на которые уполномочено соответствующее лицо, - определяется учредительными документами?

В комментируемом пункте дается отрицательный ответ на этот вопрос, по крайней мере, в отношении круга сделок, доступных тому или иному органу: ограничения, которые установлены учредительными документами, иными документами, регулирующими деятельность юридического лица, рассматриваются как внутренние, т.е. вытекающие из отношений между юридическим лицом и лицом, осуществляющим полномочия, и по общему правилу не имеющие значения для оценки собственно представительских полномочий (абз. 1 п. 122 постановления). Это решение основано, как видно, на толковании п. 1 ст. 174 ГК РФ, которая, действительно, разводит полномочия на совершение сделки, определяемые (только!) доверенностью, законом или обстановкой (но не учредительными документами), с одной стороны, и их (внутренние) ограничения, предусмотренные договором, положением о филиале или представительстве, учредительными документами юридического лица или иными регулирующими его деятельность документами - с другой. Учитывая, что в соответствии с этим положением закона выход органа за пределы, установленные учредительными документами, сам по себе не влечет отказа в признании спорных сделок связывающими юридическое лицо - а именно это будет нормальным следствием совершения сделки лжепредставителем (лжеорганом), - следует констатировать, что законодатель исходит из того, что объем полномочий органа определяется не учредительными документами.

В абз. 5 п. 22 постановления звучит аналогичный отрицательный ответ в отношении "положений учредительного документа, определяющих условия осуществления полномочий лиц, выступающих от имени юридического лица, в том числе о совместном осуществлении отдельных полномочий". Здесь также подчеркивается, что эти положения не могут влиять на права третьих лиц, за исключением тех случаев, когда имеются основания для оспаривания сделки по п. 1 ст. 174 ГК РФ. В отличие от только что рассмотренного разъяснения, лишь акцентирующего позицию законодателя, здесь предлагается решение, прямо из закона не вытекающее и даже, пожалуй, корректирующее его.

Дело в том, что, как мы видели, вопросы о множественности лиц, действующих от имени юридического лица в качестве его органов, а также о самостоятельном или же совместном осуществлении ими полномочий законодатель недвусмысленно оставляет на откуп частно-автономному регулированию: "Учредительным документом может быть предусмотрено..." (абз. 3 п. 1 ст. 53 ГК РФ). Следовательно, способность одного из нескольких, скажем, генеральных директоров совершать сделки от имени юридического лица самостоятельно определяется именно учредительным документом. Это означает, что лицо, в соответствии с учредительным документом обладающее полномочиями лишь совместно с другими лицами и тем не менее совершающее сделку самостоятельно, является лжепредставителем, сделка которого не может связывать представляемого, если отсутствуют предусмотренные законом основания для защиты доверия к видимости полномочий. Такие основания очевидно отсутствуют в случаях, когда контрагент знал или должен был знать об отсутствии полномочий (предложение первое абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ: "Лицо, добросовестно полагающееся на данные единого государственного реестра юридических лиц, вправе исходить из того, что они соответствуют действительным обстоятельствам"). Пленум же настаивает, что даже в этих случаях спорные сделки связывают представляемого и могут быть сброшены им только посредством оспаривания по п. 1 ст. 174 ГК РФ. Таким образом, и здесь постановление квалифицирует положения учредительных документов, относящиеся к полномочиям органов, лишь как внутренние ограничения.

По данному вопросу Пленум высказывается лишь негативно (каким образом объем полномочий не определяется), воздерживаясь от прямого позитивного ответа. Между тем, учитывая содержание комментируемого пункта, следует предполагать, что постановление отдает предпочтение подходу, в соответствии с которым объем полномочий органов юридического лица определяется только законом и, по крайней мере, по общему правилу совпадает с объемом дееспособности соответствующего юридического лица. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что, если абз. 1 п. 122 постановления обращает внимание на разницу между объемом полномочий, последствия выхода за пределы которого регулируются ст. 183 ГК РФ, и ограничениями, установленными только во внутренних отношениях и проявляющимися вовне лишь при условиях и в порядке, закрепленных в п. 1 ст. 174 ГК РФ, то абз. 2 и 3, посвященные сделкам, попадающим в сферу применения ст. 183 ГК РФ, касаются исключительно тех ситуаций, когда от имени юридического лица выступает "лицо, у которого отсутствуют какие-либо полномочия", и не упоминают о случаях, когда у соответствующего лица полномочий недостаточно. Действительно, если полномочия органа определяются законом, то в отсутствие каких бы то ни было предусмотренных в нем ограничений возможны только два типа ситуаций - либо полномочия имеются и по объему совпадают с дееспособностью юридического лица, либо их нет совсем.

Этот подход согласуется с ГК РФ в части определения круга сделок, охватываемых полномочием, но вызывает сомнения в части выбора между самостоятельным и совместным осуществлением полномочий при множественности лиц, действующих от имени юридического лица в качестве его органов. Поскольку закон не совершает этого выбора, в данном отношении объем полномочий не может рассматриваться как определенный законом. Вероятно, по мнению Пленума, закон делает и этот выбор, всегда наделяя каждого из нескольких лиц, действующих от имени юридического лица в качестве его органов, полномочиями совершать сделки единолично и признавая положения учредительного документа о совместном порядке осуществления полномочий лишь внутренними ограничениями (по модели "каждый может совершать сделки самостоятельно, но при наличии соответствующих указаний в учредительном документе должен делать это совместно с другими").

3. Правила ст. 183 ГК РФ, устанавливающие последствия совершения сделки лжепредставителем, применяются не ко всем ситуациям, когда от имени представляемого выступает неуполномоченное лицо. В некоторых случаях закон защищает третьих лиц, добросовестно полагавшихся на видимость полномочий, созданную представляемым: в отношениях с их участием действия лжепредставителя производят эффект, для наступления которого обычно требуются полномочия. Так, в соответствии с п. 2 ст. 189 ГК РФ, если третьему лицу предъявлена доверенность, о прекращении которой оно не знало и не должно было знать, права и обязанности, приобретенные в результате действий лица, полномочия которого прекращены, сохраняют силу для представляемого и его правопреемников. Иными словами, действия лица, полномочия которого прекращены, рассматриваются как действия представителя, если добросовестному контрагенту при совершении сделки был предъявлен оригинал доверенности (см. также п. 1 и 3 комментария к п. 132 постановления).

Другой важный пример защиты доверия к видимости полномочий, которого как раз и касается комментируемый пункт, - защита добросовестных контрагентов, полагавшихся на данные ЕГРЮЛ и заключивших сделку с лицом, названным там в качестве уполномоченного действовать от имени соответствующей организации. В абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ*(4) нашел закрепление принцип публичной достоверности ЕГРЮЛ: реестр достоверен для всех, кто не знает и не должен знать, что он недостоверен, разве что недостоверность реестра возникла помимо воли юридического лица. В силу подп. "л" п. 1 ст. 5 Федерального закона от 08.08.2001 N 129-ФЗ "О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей" в число сведений о юридическом лице, содержащихся в реестре, входят данные о лице, имеющем право без доверенности действовать от имени юридического лица. Это означает, что действия, совершаемые от имени юридического лица, тем лицом, которое согласно реестру обладает соответствующими полномочиями, будут связывать юридическое лицо независимо от того, имелись ли такие полномочия в действительности (при условии, конечно, что контрагент не знал и не должен был знать о расхождении между реальностью и ее отражением в реестре и что фактическая недостоверность реестра может быть вменена юридическому лицу).

Легальное признание*(5) принцип публичной достоверности ЕГРЮЛ получил только в рамках реформы гражданского законодательства*(6). Неудивительно, что Пленум решил разъяснить, как эта новелла сказывается на применении давно известных российскому правопорядку правил ст. 174 и 183 ГК РФ (см. также п. 119 постановления). Непосредственно публичной достоверности посвящен только абз. 2 п. 122 постановления, однако, чтобы определить ее место в системе, необходимо принять во внимание структуру и содержание всего пункта в целом. В абз. 1 говорится, что в случаях, когда полномочия налицо, но осуществляются с выходом за внутренние ограничения, применяется не ст. 183, а п. 1 ст. 174 ГК РФ. Абзацы 2 и 3 обращаются к ситуациям, когда полномочия отсутствуют. В то же время и эти ситуации неодинаковы. Одно дело, когда контрагент неуполномоченного лица добросовестно полагался на недостоверные данные ЕГРЮЛ, притом что недостоверность реестра была обусловлена поведением юридического лица. Для такого контрагента последствия будут теми же, какие наступали бы, если бы данные реестра соответствовали действительности, т.е. если бы соответствующее лицо и впрямь обладало полномочиями на совершение сделки (абз. 2). Другое дело, когда оснований для защиты контрагента не имеется: в таком случае правопорядок отказывается закрывать глаза на отсутствие полномочий, так что ситуация оценивается сквозь призму общих правил о последствиях совершения сделки лжепредставителем, закрепленных в ст. 183 ГК РФ (абз. 3). Это происходит "в иных случаях", т.е. тогда, когда не выполняется хотя бы одно из условий защиты добросовестного третьего лица, полагавшегося на видимость полномочий, которая стала следствием поведения псевдопредставляемого:

1) когда отсутствует признанная законом видимость полномочий (лицо, совершавшее сделку, не было указано в ЕГРЮЛ в качестве уполномоченного*(7));

2) когда видимость полномочий не была вызвана поведением представляемого (если соответствующие данные были включены в реестр в результате неправомерных действий третьих лиц или иным путем помимо воли юридического лица - абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ);

3) когда контрагент не был добросовестен, т.е. знал или должен был знать, что видимость полномочий - не более чем видимость, или, иными словами, что данные реестра не соответствуют действительности*(8).

4. Содержащиеся в комментируемом пункте разъяснения новы в двух отношениях. Во-первых, они вписывают в систему новые правила о публичной достоверности ЕГРЮЛ (о чем только что шла речь). Во-вторых, они корректируют сформированный ВАС РФ подход к сделкам лжеорганов, т.е. сделкам, совершенным не уполномоченными на них лицами, действующими от имени юридического лица в качестве его органов. Рассмотрим этот аспект чуть подробнее.

Подход, который был рекомендован судам в п. 1 и 2 постановления Пленума N 9 и п. 2 и 3 письма N 57, заключался в следующем. Если сделка совершалась органом с выходом за пределы, установленные учредительными документами, она, как и теперь, могла быть оспорена по правилам ст. 174 ГК РФ (тогда эта статья в основном соответствовала по содержанию сегодняшнему п. 1 ст. 174 ГК РФ). Если же лицо, действующее от имени юридического лица в качестве органа, преступало границу, проведенную законом, то соответствующая сделка объявлялась ничтожной как противозаконная (ст. 168 ГК РФ), причем применение к таким случаям ст. 183 ГК РФ, на которое ориентирует теперь Пленум ВС РФ в комментируемом пункте, прямо и недвусмысленно исключалось п. 2 письма N 57. Понятно, что в основном этот подход применялся в случаях совершения сделок лицами, вообще не обладавшими полномочиями соответствующего органа.

Формальным поводом для пересмотра этой позиции стала прежде всего квалификация органов юридического лица в качестве его представителей законодателем (временно)*(9) и ВС РФ (п. 121 постановления). Признавая, что лица, действующие от имени юридического лица как его органы, являются представителями, и что, следовательно, на их полномочия распространяются некоторые правила ГК РФ о представительстве, Пленум в п. 121 постановления прямо указывает на применение к ним положений ст. 183 ГК РФ.

Содержательные аргументы в пользу пересмотра подхода к сделкам лжеорганов в постановлении не озвучиваются. Между тем, по-видимому, наиболее весомыми можно считать следующие три. Во-первых, здесь - как и применительно к некоторым другим расхождениям в регулировании полномочий органов и представителей - встает вопрос о релевантных различиях между совершением сделки органом и аналогичным поведением представителя, различиях, которые были бы способны оправдать заметную разницу в правовой оценке. В чем именно состоит специфика заключения сделок лжеорганом по сравнению с действиями лжепредставителя, требующая, чтобы первые раз и навсегда были лишены силы, а вторые связывали представителя, но в то же время принимали одобрение со стороны представляемого? Во-вторых, решение для представителей, сформулированное в ст. 183 ГК РФ, во многих отношениях выглядит более удачным по существу. Ясно, что сделка, совершенная неуполномоченным лицом, не должна связывать представляемого (в этом оба подхода совпадают). Но почему же не дать ему возможность одобрить ее, когда это не будет нарушать достойных защиты интересов других лиц? В конце концов, он волен по своему усмотрению заключать любые сделки и точно так же по своему усмотрению раздавать другим полномочия на совершение таких сделок. В-третьих, старый подход, объявлявший сделки лжеорганов ничтожными, возводил в систему недобросовестное оспаривание сделок по формальным основаниям (непоследовательное поведение, venire contra factum proprium): если псевдопредставляемый, приступивший к исполнению сделки лжепредставителя или иначе обнаруживший свое одобрение, становится тем самым ее стороной (п. 2 ст. 183 ГК РФ), то юридическое лицо, исполнившее сделку лжеоргана, вполне могло, опираясь на позицию ВАС РФ, потребовать применения последствий недействительности спорной сделки, так и оставшейся ничтожной. Резко негативное отношение современного российского права к такому поведению вылилось, как известно, в целый ряд законодательных новелл (абз. 4 п. 2 и п. 5 ст. 166, п. 2 ст. 431.1, п. 3 ст. 432 ГК РФ).

5. Едва ли следует исходить из того, что комментируемый пункт решает вопрос о том, может ли лицо, добросовестно полагавшееся на данные реестра (в данном случае - ЕГРЮЛ), впоследствии отказаться от защиты, предоставляемой ему законом*(10). Иными словами, может ли добросовестный контрагент, заключавший договор с лицом, ошибочно указанным в ЕГРЮЛ в качестве генерального директора, настаивать на том, чтобы договор не считался заключенным от имени юридического лица в силу принципа публичной достоверности, а оставался бы сделкой без полномочий (каковой он объективно и является), последствия совершения которой определяются ст. 183 ГК РФ?

Очевидно, что случаи, когда контрагент захочет отказаться от защиты, предоставляемой ему принципом публичной достоверности, будут встречаться в практике: когда контрагент предпочтет взыскать убытки с лжепредставителя (по п. 3 ст. 183 ГК РФ), а не навязываться в партнеры представляемому, не желающему иметь с ним дела; когда лжепредставитель окажется более привлекательным для сотрудничества, чем представляемый; когда совершение спорной сделки представляемым изначально было невыгодно контрагенту или стало невыгодным впоследствии.

Допускает ли российское право подобный отказ и, следовательно, свободный выбор контрагента между двумя разными защитными механизмами: публичной достоверностью реестра, влекущей установление искомой сделочной связи с псевдопредставляемым, несмотря на отсутствие полномочий, и правилами ст. 183 ГК РФ, предусмотренными на случай отсутствия полномочий и позволяющими отказаться от сделки и потребовать возмещения убытков лжепредставителем? Многое говорит в пользу положительного ответа. Во-первых, это цели, которым служит публичная достоверность реестра (защита добросовестного контрагента). Во-вторых, это конкретное воплощение данного принципа в законе: абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ говорит, что лицо, добросовестно полагающееся на данные ЕГРЮЛ, "вправе исходить из того, что они соответствуют действительным обстоятельствам", что "юридическое лицо (в отличие от его контрагента?) не вправе в отношениях с лицом, полагавшимся на данные единого государственного реестра юридических лиц, ссылаться <...> на недостоверность данных, содержащихся в нем" (ср. с абз. 2 п. 6 ст. 8.1 ГК РФ: "При возникновении спора в отношении зарегистрированного права лицо, которое знало или должно было знать о недостоверности данных государственного реестра, не вправе ссылаться на соответствующие данные"). Закон, как видно, ведет речь о том, что добросовестное лицо вправе полагаться на реестр, ссылаться на его данные, а юридическое лицо на недостоверность реестра ссылаться не вправе. Не означает ли это, что добросовестное лицо вправе и отказаться от ссылки на данные реестра и, наоборот, делать упор на его объективную недостоверность? Кроме того, следует иметь в виду, что даже если добросовестность контрагента, полагавшегося на реестр, презюмируется*(11), у него всегда остается возможность прямо заявить в суде, что он не был уверен в наличии полномочий у реестрового гендиректора, подозревал их отсутствие.

Абзацы 2 и 3 п. 122 постановления могут быть поняты в том смысле, что правила абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ имеют приоритет перед нормами ст. 183 ГК РФ: сначала надо выяснить, имелись ли полномочия, а только потом узнавать, нет ли оснований защитить доверие к видимости полномочий и, несмотря на объективное отсутствие полномочий, рассмотреть ситуацию так, как если бы они имели место; если же ни полномочий, ни оснований для защиты доверия к их видимости нет, можно перейти к правилам, установленным на случай отсутствия полномочий. Вместе с тем, поскольку рассматриваемый здесь вопрос, кажется, еще даже не сформулирован отечественными специалистами и судами и ничто в комментируемом пункте не указывает на намерение Пленума ответить на него, следует полагать, что он остается открытым.

123. Установление факта заключения сделки представителем без полномочий или с превышением таковых служит основанием для отказа в иске, вытекающем из этой сделки, к представляемому, если только не будет доказано, что последний одобрил данную сделку (пункты 1 и 2 статьи 183 ГК РФ).

Под последующим одобрением сделки представляемым, в частности, могут пониматься: письменное или устное одобрение независимо от того, кому оно адресовано; признание представляемым претензии контрагента; иные действия представляемого, свидетельствующие об одобрении сделки (например, полное или частичное принятие исполнения по оспариваемой сделке, полная или частичная уплата процентов по основному долгу, равно как и уплата неустойки и других сумм в связи с нарушением обязательства; реализация других прав и обязанностей по сделке, подписание уполномоченным на это лицом акта сверки задолженности); заключение, а равно одобрение другой сделки, которая обеспечивает первую или заключена во исполнение либо во изменение первой; просьба об отсрочке или рассрочке исполнения; акцепт инкассового поручения.

Независимо от формы одобрения оно должно исходить от органа или иного лица, уполномоченного заключать такие сделки или совершать действия, которые могут рассматриваться как одобрение.

Равным образом об одобрении могут свидетельствовать действия работников представляемого по исполнению обязательства при условии, что они основывались на доверенности, либо полномочие работников на совершение таких действий явствовало из обстановки, в которой они действовали (абзац второй пункта 1 статьи 182 ГК РФ).

1. По содержанию комментируемый пункт распадается на две части: первая (абз. 1) констатирует, что сделка лжепредставителя не связывает псевдопредставляемого в отсутствие одобрения; вторая (абз. 2-4) посвящена правилам, по которым совершается одобрение сделки псевдопредставляемым. Первая часть не много добавляет к содержанию абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ, разве что еще более явно, чем закон, указывает на распределение бремени доказывания: тот, кто в споре с псевдопредставляемым ссылается на спорную сделку без полномочий (в данном случае речь идет об истце, требующем ее исполнения псевдопредставляемым), и должен доказать, что она была одобрена. Вторая же часть касается вопросов, законодателем прямо не решенных, и потому представляет особый интерес.

В абз. 2-4 п. 123 постановления даются разъяснения, относящиеся к различным аспектам одобрения: способу, форме волеизъявления, адресату, одобрению уполномоченным лицом.

2. Способ одобрения. Согласно абз. 2 п. 123 постановления одобрение может осуществляться как посредством словесного заявления ("письменное или устное одобрение"), когда псевдопредставляемый, желающий одобрить спорную сделку, намеренно сообщает об этом соответствующим лицам, так и путем совершения иных действий ("иные действия представляемого, свидетельствующие об одобрении сделки"), когда псевдопредставляемый, желающий одобрить сделку, либо сообщает об этом невербально, либо вовсе никому не сообщает, но ведет себя так, что его воля на одобрение все же становится явной.

Господствующим мнением традиционно признается допустимость одобрения конклюдентными действиями, в том числе путем оказания или принятия исполнения*(12). Традиция эта оказалась настолько сильна, что неизвестное советским кодексам и дореволюционному проекту Гражданского уложения и неожиданно появившееся в 1994 г. ГК РФ в тексте закона указание, что одобрение должно быть прямым ("если только другое лицо (представляемый) впоследствии прямо не одобрит данную сделку"), не произвело заметного эффекта не только на литературу*(13), но и на судебную практику. Это видно не только по п. 5 письма N 57*(14), который лишь с точечными изменениями воспроизводится в комментируемом пункте, но и по п. 7 постановления Пленума N 9, п. 3 информационного письма Президиума ВАС РФ от 24.01.2000 N 51 "Обзор практики разрешения споров по договору строительного подряда", п. 6 Обзора судебной практики ВС РФ "Некоторые вопросы судебной практики по гражданским делам"*(15), *(16). В ходе реформирования гражданского законодательства была возвращена классическая редакция текста абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ: слово "прямо" было исключено*(17). При таких обстоятельствах положения п. 123 постановления в этой части оказываются более очевидными, чем лежащие в их основе разъяснения п. 5 письма N 57, выпущенные, когда формулировка закона заставляла сомневаться в сохранении традиционного подхода.

В пользу обсуждаемого решения говорит теперь и ст. 157.1 "Согласие на совершение сделки", если учитывать ее толкование, данное комментируемым постановлением, и замысел разработчиков*(18). Сам по себе текст закона о способе одобрения высказывается не слишком ясно. С одной стороны, согласно п. 2 ст. 157.1 третье лицо, от которого ожидается согласие, "сообщает о нем" соответствующим лицам: значит, речь идет о заявлении, или о волеизъявлении в узком смысле, т.е. акте, совершаемом с целью довести свою волю до других*(19). С другой стороны, согласно п. 4 молчание по общему правилу не считается согласием. Означает ли это, что согласие может выражаться только коммуникативными волевыми актами, и то не всеми - молчание, даже когда оно имеет целью продемонстрировать волю*(20), для этого не годится? В п. 55 постановления этим правилам дается иное толкование: "Согласие третьего лица на совершение сделки может быть выражено любым способом, за исключением случаев, когда законом установлена конкретная форма согласия (например, пункт 3 статьи 35 СК РФ)". Из того, что согласие может выражаться как устными или письменными заявлениями, так и конклюдентными действиями, но - по общему правилу - не молчанием, исходила и Концепция развития гражданского законодательства РФ (далее - Концепция)*(21). Того же мнения держатся первые пореформенные комментарии к ГК*(22).

3. Форма волеизъявления. Когда одобрение осуществляется посредством словесного заявления, закономерным оказывается вопрос о требуемой форме. Должно ли, скажем, оно совершаться в той форме, какая требуется для спорной сделки? Или же для одобрения необходима та же форма, что и для выдачи полномочия? В абз. 2 п. 123 постановления дается отрицательный ответ, по крайней мере, на второй вопрос, а может быть, и на первый.

Допуская одобрение как в письменной, так и в устной форме, постановление демонстрирует, что форма одобрения уж точно не зависит от формы уполномочия, которое в соответствии с п. 1 ст. 185 ГК РФ всегда должно быть письменным.

Что же касается зависимости формы одобрения от формы совершенной лжепредставителем сделки, то здесь позиция Пленума не столь очевидна. Допустимость устного одобрения вообще, строго говоря, еще не означает, что одобрение в устной форме будет иметь силу в любой ситуации: мыслимо решение, при котором устного одобрения достаточно лишь для тех сделок, которые совершены или хотя бы могут быть совершены в устной форме, а в остальных случаях будут наступать те последствия несоблюдения письменной формы, которые предусмотрены для спорной сделки*(23). В пользу того, что в постановлении получила признание свобода формы одобрения, говорят, однако, два обстоятельства (не устраняющие, конечно, сомнений и не исключающие других интерпретаций). Во-первых, комментируемый пункт никоим образом не дает понять, что прямо названное в нем устное одобрение подходит только для устных сделок (между тем такое указание было бы не лишним, если бы Пленум действительно хотел сориентировать суды именно на это решение). Во-вторых, допустимость одобрения как в письменной, так и в устной форме согласуется с общим правилом о свободе формы согласия, косвенно вытекающим из умолчания ст. 157.1 ГК РФ, закладывавшимся в Концепции *(24) и недвусмысленно провозглашенном в абз. 1 и 2 п. 55 Постановления.

4. Адресат. Обусловлен ли эффект одобрения направлением его другому лицу, и если да, то какому? Ответ на первый вопрос, кажется, не должен вызывать серьезных сомнений. Учитывая, насколько сильно одобрение сделки псевдопредставляемым - а в случае, предусмотренном первым предложением п. 3 ст. 183 ГК РФ, и простое воздержание от одобрения - влияет на правовое положение лжепредставителя и контрагента, одобрение относят к сделкам, требующим восприятия*(25), *(26).

Действительно, с одобрением лжепредставитель перестает быть стороной спорной сделки, а контрагент утрачивает право на отказ от сделки, которое предоставлено ему в соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 183 ГК РФ, и встречает новое лицо на другой стороне договора. Воздержание же от одобрения в ответ на предложение одобрить сделку приравнивается к отказу от одобрения (первое предложение п. 3 ст. 183 ГК РФ) с соответствующими последствиями: возникновение безусловного права на отказ от сделки у контрагента и права требовать возмещения убытков лжепредставителем у добросовестного контрагента. Неужели все эти последствия должны наступать даже без ведома затрагиваемых ими лиц?

О том, требует ли одобрение восприятия, комментируемый пункт высказывается не слишком ясно. Вместе с тем, если формулировку абз. 2 сравнить с той, которая использована в п. 5 письма N 57 и, по-видимому, намеренно отброшена при подготовке постановления, можно заметить тенденцию к признанию одобрения сделкой, требующей восприятия. В соответствии с абз. 2 п. 123 постановления "под последующим одобрением сделки представляемым, в частности, могут пониматься: письменное или устное одобрение независимо от того, кому оно адресовано...". В письме N 57 упоминалось "письменное или устное одобрение, независимо от того, адресовано ли оно непосредственно контрагенту по сделке". Старое разъяснение допускало двоякое толкование: либо эффект одобрения не зависит от его получения контрагентом и вообще кем бы то ни было*(27), либо зависит от восприятия другим лицом, неважно, каким именно - контрагентом или другим лицом (представителем?). Пункт 123 постановления оказывается в этом отношении несколько строже и, наверное, уже не допускает первого из приведенных толкований: одобрением могут служить письменные или устные заявления независимо от того, кому они адресованы. Таким образом, теперь речь идет только о заявлениях, адресованных другому лицу, т.е., судя по всему, требующих восприятия.

Что же касается вопроса о том, кем именно должно быть получено одобрение, чтобы наступили предусмотренные на этот случай последствия, то абз. 2 п. 123 постановления дает недвусмысленное разъяснение: одобрение является одобрением (т.е. производит искомый эффект) "независимо от того, кому оно адресовано". Значит, Пленум отказался от решений, при которых требуется, чтобы одобрение было воспринято именно лжепредставителем, именно контрагентом*(28) или обязательно и тем, и другим. В комментируемом пункте постановление прямо не ограничивает круг возможных адресатов одобрения лжепредставителем и контрагентом. Однако такое ограничение может быть выведено из п. 2 ст. 157.1 ГК РФ ("о своем согласии или об отказе в нем третье лицо или соответствующий орган сообщает лицу, запросившему согласие, либо иному заинтересованному лицу") и толкования, данного ему в абз. 3 п. 55 постановления ("согласие третьего лица может быть адресовано любому из контрагентов сделки"). Таким образом, налицо основания полагать, что согласно постановлению одобрение должно быть сделано либо в адрес лжепредставителя, либо в адрес контрагента*(29).

5. Одобрение уполномоченным лицом. В абз. 2-4 п. 123 Постановления разъясняется, что одобрение может осуществляться не только самим псевдопредставляемым, но и лицами, действующими от его имени на основании полномочия. В этой части разъяснение можно считать очевидным.

Гораздо сложнее дело обстоит с вопросом об объеме полномочий, необходимом для одобрения. Должно ли соответствующее лицо обладать полномочием именно на одобрение?*(30) Или необходимо, чтобы оно было уполномочено на выдачу полномочий, которые охватывали бы совершение спорной сделки (последующее одобрение доступно тому, кто мог бы изначально выдать полномочия на спорную сделку)*(31)? Или же одобряющее лицо должно быть уполномочено на совершение спорной сделки? Понятно, что от выбора общего правила будут зависеть решения в конкретных случаях. Так, лицо, получившее доверенность на покупку автомобиля для представляемого, сможет одобрить соответствующую сделку лжепредставителя, только если одобрение сделок без полномочий прямо упомянуто в доверенности (первый вариант), либо только если доверенность выдана с правом передоверия (второй вариант), либо же безусловно (третий вариант).

Абзац 3 п. 123 постановления не вносит ясности в этот вопрос, когда, повторяя п. 5 письма N 57, говорит, что одобрение "должно исходить от органа или иного лица, уполномоченного заключать такие сделки". Ни из самих этих слов, ни из контекста нельзя сделать однозначный вывод о том, что именно скрывается за "такими сделками": это могут быть как сделки, совершенные без полномочий, так и сделки одобрения. Вместе с тем последняя интерпретация плохо согласуется с тем широким пониманием полномочий на одобрение, которое нашло отражение в других положениях комментируемого пункта.

Абзац 2 п. 123 постановления среди действий, свидетельствующих об одобрении, упоминает, в частности, "подписание уполномоченным на это лицом акта сверки задолженности". В соответствии с абз. 3 одобрение может исходить от лица, "уполномоченного... совершать действия, которые могут рассматриваться как одобрение". Согласно абз. 4 "об одобрении могут свидетельствовать действия работников представляемого по исполнению обязательства при условии, что они основывались на доверенности, либо полномочие работников на совершение таких действий явствовало из обстановки, в которой они действовали". Как видим, одобрить, по мнению Пленума, может не только лицо, уполномоченное на одобрение, на совершение соответствующих сделок или на выдачу необходимых полномочий, но и любое лицо, уполномоченное совершать от имени псевдопредставляемого те действия, которые, будь они совершены самим псевдопредставляемым, рассматривались бы как одобрение.

Учитывая наличие серьезных сомнений в обоснованности столь широкого подхода*(32) и необходимость продолжать поиск более удачного решения, следует различать два вопроса: 1) кто уполномочен на одобрение и 2) чьи действия могут свидетельствовать об одобрении. Дело в том, что отказ от признания действий тех или иных работников одобрением - ввиду отсутствия у них полномочий в достаточном объеме, не означает еще, что совершение ими данных действий не может указывать на одобрение спорной сделки другим, уполномоченным на это лицом. Так, заезжая на объект, стройбригада, как правило, действует по поручению руководителя, который вполне может оказаться лицом, уполномоченным на одобрение. Стало быть, соответствующие действия работников будут косвенно свидетельствовать о том, что сделка одобрена. На разработку данной проблематики в указанном направлении ориентируют и слова абз. 4 п. 123 постановления: "Равным образом об одобрении могут свидетельствовать действия работников представляемого..." Впрочем, постановление едва ли позволяет определить отношение Пленума к этой идее.

124. Если при отсутствии полномочий или при превышении полномочий представителем заключено соглашение во изменение или дополнение основного договора, то к такому соглашению подлежит применению абзац второй пункта 1, пункт 2 статьи 183 ГК РФ, а также в части возмещения убытков - пункт 3 статьи 183 ГК РФ.

1. Последствия совершения сделки от имени другого лица при отсутствии или превышении полномочий определяются ст. 183 ГК РФ. Закрепленное здесь регулирование основывается на трех идеях. Во-первых, по общему правилу никто не может быть связан сделкой, совершенной от его имени неуполномоченным лицом. Во-вторых, нехватка полномочий может быть устранена, если на то будет воля псевдопредставляемого: хотя он и не выдавал полномочий действовавшему от его имени лицу, ничто не мешает ему одобрить совершенные от его имени сделки post factum, если это не идет вразрез с достойными уважения интересами других лиц. В-третьих, контрагент должен быть по возможности защищен от неблагоприятных последствий, связанных с отсутствием или нехваткой полномочий у лжепредставителя, особенно в тех случаях, когда контрагенту неизвестно, что он совершает сделку с неуполномоченным лицом.

Эти идеи были воплощены в ст. 183 ГК РФ следующим образом*(33). Во-первых, "при отсутствии полномочий действовать от имени другого лица или при превышении таких полномочий сделка считается заключенной от имени и в интересах совершившего ее лица, если только другое лицо (представляемый) впоследствии не одобрит данную сделку" (абз. 1 п. 1). Отсюда следует, в частности, что совершенная лжепредставителем сделка не связывает псевдопредставляемого. Во-вторых, в соответствии с абз. 1 п. 1 и п. 2 псевдопредставляемый может одобрить сделку, совершенную от его имени лжепредставителем. Однако абз. 2 п. 1 и п. 3 ограничивают эту возможность, когда того требует уважение к интересам контрагента, а во втором случае, вероятно, и представителя: контрагент, который не знал и не должен был знать об отсутствии или нехватке полномочий, может в любой момент отказаться от сделки и тем самым исключить ее одобрение псевдопредставляемым, а отказ последнего от одобрения или его молчание в течение разумного срока дают право отказаться от сделки даже контрагенту, который с самого начала знал или должен был знать об отсутствии или нехватке полномочий, и, кроме того, по всей видимости, лишают псевдопредставляемого права одобрить сделку в будущем. В-третьих, в силу абз. 1 п. 1 и п. 3 совершенная в отсутствие или с превышением полномочий сделка связывает представителя, а первым предложением п. 3 на него возлагается обязанность возместить добросовестному контрагенту убытки, причем право выбора между исполнением сделки и возмещением убытков предоставлено контрагенту. Таким образом, он получает возможность самостоятельно решить, какой из названных вариантов в наибольшей степени отвечает его интересам: исполнение договора, стороной которого оказывается лжепредставитель, а не представляемый, или взыскание с лжепредставителя убытков.

Замечено, однако, что некоторые элементы этого регулирования в определенных случаях дают сбой. Речь идет о положениях абз. 1 п. 1 и первой половины первого предложения п. 3 ст. 183 ГК РФ, в соответствии с которыми стороной сделки, совершенной без полномочий или с превышением полномочий, становится сам лжепредставитель. Дело в том, что круг сделок, стороной которых может быть представитель, не совпадает с кругом сделок, доступных представляемому. Так, представитель не в состоянии от своего имени распорядиться правами представляемого ни посредством сделок, содержание и эффект которых исчерпываются распоряжением, т.е. так называемых распорядительных сделок (уступка обязательственного требования, прощение долга и др.)*(34), ни посредством сделок, порождающих обязательства, но вместе с тем служащих актом распоряжения (таковой, по господствующему, хотя и критикуемому в литературе мнению является купля-продажа).

Представитель не способен осуществить от своего имени принадлежащее представляемому секундарное право, т.е. право совершить одностороннюю сделку (например, отказ от исполнения договора, изменение договора в одностороннем порядке, выбор одного из задолженных предоставлений в альтернативном обязательстве, заявление о зачете и др.). Существуют и другие случаи, когда функция и юридическая конструкция той или иной сделки предъявляют определенные требования к ее участникам и не допускают произвольной замены одного лица на другое (например, договор поручительства, заключить который может лишь кредитор по обеспечиваемому требованию). В описанных и иных подобных им случаях соответствующие сделки не могут иметь силу для представителя*(35).

При таких обстоятельствах последовательное применение обсуждаемых правил ст. 183 ГК РФ ведет к признанию лжепредставителя стороной спорной сделки, которая, однако, будучи совершена не способным к этому лицом, оказывается ничтожной.

Констатация ничтожности совершенной лжепредставителем сделки по указанным основаниям ставит вопрос о применимости остальных элементов регулирования, закрепленного в ст. 183 ГК РФ, а именно правил об одобрении сделки представляемым (прежде всего п. 2 и первое предложение п. 3), об отказе контрагента от сделки (абз. 2 п. 1 и первое предложение п. 3) и о возмещении лжепредставителем убытков, понесенных контрагентом (п. 3). Вызывает сомнения возможность одобрения представляемым ничтожной сделки с тем эффектом, что она (ретроактивно) становится действительной для представляемого (исцеляется)*(36). Неясна и природа отказа контрагента от ничтожной сделки: каковы юридические последствия такого отказа, если сделка и без него ничтожна? Устранение возможности исцелить сделку последующим одобрением (если, конечно, допустить, что такое одобрение вообще возможно)? Вслед за этим встает и вопрос о предоставлении контрагенту требования о возмещении убытков, учитывая, что закон обусловливает его возникновение отказом псевдопредставляемого от одобрения (а о каком отказе можно вести речь, если само одобрение невозможно?) и отказом контрагента от сделки (первое предложение п. 3).

Вывод о том, что в рассматриваемых ситуациях из-за ничтожности сделки лжепредставителя исключается ее последующее одобрение псевдопредставляемым, а контрагент остается без требования о возмещении убытков, дает во многих случаях труднообъяснимые и неудобные в практическом плане результаты. Получается, например, что одобрение ретроактивно переводит на представляемого заключенные лжепредставителем договоры, но оставляет недействительными совершенные им же сделки, направленные на изменение в одностороннем порядке или по соглашению сторон этих самых и любых других договоров. Складывается, далее, ситуация, когда право контрагента на возмещение убытков, причиненных ему отсутствием или нехваткой полномочий у лжепредставителя, поставлено в зависимость от того, может ли сам представитель выступать стороной соответствующей сделки (продавцу, который имел дело с лжепредставителем покупателя, убытки возместят, а вот, к примеру, цессионарию, которого подвел лжепредставитель цедента, - нет). Действительно ли между обсуждаемыми типами ситуаций имеется релевантное различие, оправдывающее расхождения в правовом регулировании? Или же речь здесь идет, скорее, о случайном результате работы юридической конструкции, никак не обусловленном ее титульными функциями, не связанном с теми целями, средством к достижению которых она призвана служить?

С этим результатом особенно тяжело смириться ввиду того, что вызван он применением единственного элемента закрепленного в ст. 183 ГК РФ регулирования, который к тому же не является необходимым для реализации заложенных в этой статье идей. Нетрудно заметить, что и свобода псевдопредставляемого от навязанных лжепредставителем сделок, и возможность их последующего одобрения, и защита контрагента, пострадавшего от поведения неуполномоченного лица, вполне осуществимы и без признания лжепредставителя стороной спорной сделки. Отличие лишь в том, что контрагент в таком случае не получит права настаивать на исполнении сделки лжепредставителем, а будет вынужден довольствоваться требованием о возмещении убытков (не стоит, наверное, переоценивать практическую значимость этого отличия, поскольку едва ли велик удельный вес тех случаев, когда контрагент, намеревавшийся заключить договор с псевдопредставляемым, действительно заинтересован в его исполнении представителем)*(37).

2. В свете сказанного становится понятным проявившееся в п. 124 постановления стремление Пленума уйти от тех неудачных результатов, к которым ведет в некоторых случаях формальное применение закрепленной в ст. 183 ГК РФ конструкции. Судя по всему, добиться этого можно двумя основными способами. Первый предполагает последовательное применение спорного правила ко всем сделкам лжепредставителя, даже к тем, которые не могут иметь силы, если будут совершены не представляемым, а представителем от собственного имени. Такие сделки пришлось бы признавать заключенными представителем, но ничтожными. Избежать описанных выше нежелательных результатов можно было бы, допустив одобрение таких сделок псевдопредставляемым (несмотря на ничтожность), который ретроактивно становился бы их стороной вместо лжепредставителя (п. 2 ст. 183 ГК РФ), что, в свою очередь, вело бы к исцелению соответствующих сделок от порока (поскольку препятствия к их действительности были связаны исключительно с личностью лжепредставителя). Там, где возможно одобрение, возможен и отказ от него, которым обусловлены требования контрагента к лжепредставителю, а также может иметь место исключающий одобрение отказ контрагента от сделки. Вместе с тем очевидно, что контрагент в таких случаях не сможет настаивать на исполнении сделки (оставшейся ничтожной). Что же касается требования о возмещении убытков, то оно вполне могло бы быть предъявлено (в таких ситуациях отказ от сделки, которым оно обусловлено в соответствии с первым предложением п. 3 ст. 183 ГК РФ, следовало бы рассматривать как излишний). Таким образом, и возможность одобрения, и допустимость отказа контрагента от сделки, и предоставление контрагенту требований к лжепредставителю удалось бы согласовать с не знающим изъятий применением правила абз. 1 п. 1 и первой половины первого предложения п. 3 ст. 183 ГК РФ.

Второй способ - вовсе отказаться от применения к описанным случаям правила о назначении лжепредставителя стороной спорной сделки. Обосновать это решение можно целями законодательного регулирования: поскольку обсуждаемое правило призвано обслуживать интересы контрагента*(38), оно не должно применяться, когда не идет тому на пользу, да еще и парализует другие средства защиты, на которые он обычно может рассчитывать. В то же время, если возможность последующего одобрения спорной сделки и возникновение у контрагента требования о возмещении лжепредставителем убытков оказались поставлены в зависимость от первоначального существования (действительной) сделки между контрагентом и лжепредставителем, то случилось это не столько на основании осознанного плана законодателя, сколько из-за не учтенной им в полной мере логики функционирования эксплуатируемых юридических конструкций, которые, как известно, нередко начинают жить своей жизнью, без оглядки на породившие их потребности.

Текст постановления не позволяет однозначно определить, каким из названных путей идет Пленум. В п. 124 перечисляются положения ст. 183 ГК РФ, которые подлежат применению в некоторых ситуациях, где проявляются обозначенные проблемы: "К такому соглашению подлежит применению абзац второй пункта 1, пункт 2 статьи 183 ГК РФ, а также в части возмещения убытков - пункт 3 статьи 183 ГК РФ".

С одной стороны, это разъяснение может быть понято как устраняющее указанные выше сомнения: названные положения ст. 183 ГК РФ применяются даже тогда, когда соответствующая сделка, будучи совершенной лжепредставителем от собственного имени, оказывается ничтожной. Иными словами, ничтожность сделки, являющаяся прямым следствием применения абз. 1 п. 1, не исключает применения правил об одобрении и о возмещении убытков, но, разумеется, исключает требование исполнения в натуре, предусмотренное первой половиной первого предложения п. 3, так как нельзя настаивать на исполнении ничтожной сделки.

С другой стороны, приведенные слова постановления могут означать, что в соответствующих случаях не упомянутые в комментируемом пункте положения абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ, согласно которому сделка без полномочий связывает контрагента и лжепредставителя, и первой половины первого предложения п. 3, в соответствии с которым контрагент вправе требовать исполнения спорной сделки лжепредставителем, вообще не применяются. При таком толковании сделка лжепредставителя не считается заключенной им от своего имени, поскольку единственным основанием для этого является как раз абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ, а контрагент уже по этой причине остается без требования о ее исполнении лжепредставителем. Если предпочтение будет отдано этому подходу, нужно будет определиться с тем, как именно конструируются отношения между участниками спорных ситуаций до того, как поступит реакция контрагента, который узнал об отсутствии полномочий у лжепредставителя (согласно абз. 2 п. 1 ст. 183 ГК РФ он может отказаться от сделки и тем самым исключить ее последующее одобрение), или псевдопредставляемого, - в форме одобрения или отказа от одобрения.

Окажется ли в таких случаях псевдопредставляемый стороной ничтожной сделки, которая может быть исцелена последующим одобрением, но от которой до одобрения вправе отказаться контрагент? Это решение вызывает сомнения, касающиеся возможности сделать кого-либо стороной ничтожной сделки без его участия и без полномочий действовать от его имени, учитывая, что в российском праве между ничтожной сделкой и отсутствием какой бы то ни было сделки не стоит знак равенства (когда вещь продается от имени собственника по поддельной доверенности, требование о ее возврате будет реституционным (если между собственником и владельцем имела место ничтожная сделка) или виндикационным (если сделки не было)).

Обсуждения заслуживает также юридическое значение отказа от ничтожной сделки.

Или же речь должна идти не о ничтожности, а о какой-то особой форме недействительности, при которой не делается окончательного вывода об отсутствии у сделки правового эффекта и лишь констатируется временная неопределенность относительно того, породит ли она правовые последствия (юридическая конструкция, близкая к сделке под отлагательным условием)?*(39) Наконец, мыслим подход, при котором сделка вообще не будет считаться заключенной, а действия контрагента будут рассматриваться как своего рода адресованная псевдопредставляемому оферта - безотзывная в тех случаях, когда контрагент знал или должен был знать об отсутствии полномочий у лжепредставителя*(40).

Как бы там ни было, комментируемый пункт недвусмысленно закрепляет решение, при котором по крайней мере прямо названные в нем типы сделок лжепредставителя подчиняются правилам ст. 183 ГК РФ и об отказе контрагента от сделки, и об одобрении ее псевдопредставляемым, и о возмещении лжепредставителем причиненных контрагенту убытков.

3. Описанное решение Пленум формулирует только применительно к соглашениям, заключенным "во изменение или дополнение основного договора". Постановление не дает, однако, оснований полагать, будто Пленум рекомендует судам воздерживаться от использования того же подхода в других случаях.

Почему применительно к соглашениям во изменение или дополнение основного договора судам дается специальное разъяснение? Иначе говоря, в чем именно специфика этих соглашений, отличающая их от остальных сделок и требующая особого подхода? Если той же спецификой обладают какие-то другие сделки, то почему Пленум остановился именно на соглашениях во изменение или дополнение основного договора?

Ответив на эти вопросы, т.е. реконструировав мотивы рассматриваемого разъяснения, можно получить не только ориентиры для его корректного толкования, но и основу для выводов о том, в каких случаях сфера его применения поддается расширению посредством аналогии*(41), а в каких, наоборот, должна быть сужена путем телеологической редукции.

Выше мы исходили из определенного ответа на вопрос о том, относительно каких именно сделок лжепредставителя возникают обоснованные сомнения в безоговорочной применимости общего подхода - относительно тех, которые могут иметь силу, только если заключены псевдопредставляемым, но не лжепредставителем от собственного имени. Вместе с тем следует иметь в виду, что ни этот, ни иной ответ на поставленные вопросы в самом постановлении не дается: комментируемый пункт умалчивает как о мотивах особого подхода к некоторым сделкам, так и о мотивах выбора именно соглашений во изменение или дополнение основного договора в качестве предмета разъяснений.

В то же время немного дополнительной информации о позиции Пленума позволяет получить сопоставление комментируемого пункта с более старым разъяснением ВАС РФ, содержащимся в п. 6 письма N 57 и посвященным той же проблематике. Тогда, в 2000 г., Президиум ВАС РФ сообщал судам следующее: "При рассмотрении дел следует иметь в виду, что суд не может на основании пункта 1 статьи 183 ГК РФ признать представителя стороной по соглашению, заключенному во изменение или дополнение основного договора. Такое соглашение признается ничтожным (статья 168 ГК РФ), поскольку по своей природе является неотъемлемой частью упомянутого договора и не может существовать и исполняться отдельно от него". Не вдаваясь пока в содержание предлагаемого здесь решения (см. об этом п. 4 комментария к п. 124 постановления), обратим внимание на сферу его применения и мотивы.

Комментируемый пункт постановления Пленума посвящен тем же самым "соглашениям, заключенным во изменение или дополнение основного договора", что и указанное разъяснение ВАС РФ. Учитывая, что постановление так или иначе реагирует на большинство разъяснений, содержащихся в письме N 57, воспринимая, отклоняя или корректируя их, а также то, что п. 124 постановления и п. 6 письма N 57 посвящены одному и тому же вопросу - применимости правила абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ (п. 1 ст. 183 ГК РФ в старой редакции) к соглашениям, заключенным лжепредставителем во изменение или дополнение основного договора, и принимая во внимание то обстоятельство, что "соглашения, заключенные во изменение или дополнение основного договора" едва ли можно признать устойчивой правовой категорией, следует констатировать, что сосредоточение комментируемого пункта именно на этих сделках обусловлено его зависимостью от более старого разъяснения. Почему Пленум ВС РФ не решился пойти дальше и дополнить перечень сделок, нуждающихся в особом обхождении, или даже сформулировать общее правило для всех сделок, отвечающих определенным признакам, сказать сложно. К сожалению, своих мотивов в этой части не обнаруживает и Президиум ВАС РФ.

Если ни Пленум ВС РФ в комментируемом постановлении, ни Президиум ВАС РФ в письме N 57 не отвечают на вопрос, почему из всех сделок, относительно которых мыслимы сомнения в применимости общего подхода, выделены именно соглашения во изменение или дополнение основного договора, то, в отличие от Пленума ВС РФ, Президиум ВАС РФ прямо указывает на признак этих соглашений, из-за которого и возникают сомнения. Подобное соглашение не может рассматриваться как заключенное представителем от своего имени и ничтожно, "поскольку по своей природе является неотъемлемой частью упомянутого [основного] договора и не может существовать и исполняться отдельно от него".

4. Подлинное значение комментируемого разъяснения открывается при взгляде на него в длинной исторической перспективе. Дело в том, что правило абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ (п. 1 ст. 183 ГК РФ в старой редакции), согласно которому лжепредставитель сам становится стороной спорной сделки, - а, как мы видели, именно с ним связаны проблемы, решению которых посвящен комментируемый пункт, - впервые появилось в российском законодательстве с принятием первой части ГК РФ в 1994 г.

Пункт 4 ст. 28 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. дословно воспроизводил ст. 63 ГК РСФСР 1964 г.: "Сделка, совершенная от имени другого лица лицом, не уполномоченным на совершение сделки, или с превышением полномочия, создает, изменяет и прекращает гражданские права и обязанности для представляемого лишь в случае последующего одобрения им этой сделки. Последующее одобрение представляемым делает сделку действительной с момента ее совершения". Как видим, здесь лишь указывается, что сделка лжепредставителя не связывает представляемого, может быть им одобрена, а одобрение ретроактивно "делает сделку действительной". Речи об установлении связи между лжепредставителем и контрагентом здесь не идет.

Лаконичные Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. сделок без полномочий не касались вовсе*(42). ГК РСФСР 1922 г. устанавливал, что сделки представителя связывают представляемого, только если совершены в пределах полномочий (ст. 39), и что действия поверенного, т.е. лица, выполняющего поручение, связывают доверителя, только "если они совершены согласно доверенности или если они впоследствии одобрены доверителем" (ст. 269).

В дореволюционном проекте Гражданского уложения закреплялось более развернутое регулирование, которое применительно к сделке лжепредставителя не ограничивалось указанием, что она не связывает псевдопредставляемого до и без одобрения, а прямо определяло последствия ее совершения в отсутствие одобрения: "Если кто-либо действовал в качестве представителя, не имея полномочия, или вышел из пределов полномочия, то в лице представляемого установляются права и обязательства лишь в случае последующего изъявления им согласия на действие, совершенное от его имени. Если же согласия не последовало, то лицо, действовавшее в качестве представителя и заключившее от имени представляемого договор, обязано, по выбору другой стороны, вступившей в договор добросовестно, или возместить ей убытки, или исполнить договор, но само не вправе требовать исполнения договора за свой счет"*(43).

Таким образом, советские кодификации не пошли по пути, предложенному разработчиками проекта Гражданского уложения, и не стали прямо решать в законе вопрос о последствиях совершения сделки лжепредставителем в отсутствие ее одобрения со стороны представляемого. Оставленный правоприменителю и доктрине, он получил в результате следующее разрешение. Сделка лжепредставителя, разумеется, не связывает псевдопредставляемого без его одобрения, но до одобрения или отказа в одобрении связывает контрагента в том смысле, что он не может отказаться от нее, не дождавшись реакции псевдопредставляемого, и вынужден подчиниться решению последнего об одобрении сделки. Это не означает, однако, будто сделка уже до одобрения порождает те правовые последствия, на которые была направлена: ее эффект полностью исчерпывается "связанностью" контрагента, подобной той, какая сковывает оферента в отношении адресата оферты. Одобрение псевдопредставляемым с обратной силой устраняет нехватку полномочий, сделка рассматривается так, как если бы изначально совершалась уполномоченным лицом, а отказ псевдопредставляемого от одобрения лишает сделку всякого значения, устраняя даже прежнюю "связанность"*(44). Сложность и непривычность этих построений приводили к тому, что в повседневной практике и комментаторской литературе они заменялись более простой и, в общем, не отрицающей их схемой: нет одобрения - сделка недействительна, есть одобрение - действительна с момента совершения*(45).

Закрепленное в 1994 г. в ст. 183 ГК РФ решение связать лжепредставителя и контрагента той сделкой, которая совершалась от имени представляемого, причем связать сразу же, не дожидаясь, пока псевдопредставляемый откажется ее одобрять*(46), как видно, порывает с отечественной традицией. Более того, ступив на этот путь, российский правопорядок оказался чуть ли не в одиночестве. Так, специальное сравнительное исследование правопорядков Англии, Бельгии, Германии, Голландии, США, Франции, Шотландии и ЮАР, а также Принципов европейского договорного права и Принципов международных коммерческих договоров УНИДРУА демонстрирует, что ни один из них не идет в этом отношении тем же путем*(47). Даже в немецком праве, которое наделяет контрагента правом по своему выбору требовать от лжепредставителя исполнения в натуре или возмещения убытков, соответствующее требование возникает лишь при условии отказа псевдопредставляемого от одобрения, а отношения между контрагентом и лжепредставителем рассматриваются как законные, а не договорные, и регулируются несколько иначе, нежели отношения, которыми были бы связаны контрагент и представляемый, - в частности, инициативу к исполнению в натуре может проявить исключительно контрагент*(48) (в основном немецкий подход совпадает с тем, который предлагался в проекте Гражданского уложения).

К сожалению, мотивы такого неожиданного решения неизвестны. По крайней мере, ни в одной из знакомых нам публикаций на эту тему, среди которых есть и тексты разработчиков первых частей Кодекса, они не озвучиваются. Возможно, верна догадка, что при написании п. 1 ст. 183 ГК РФ старой редакции ориентировались на ст. 8 Положения о переводном и простом векселе*(49): "Каждый, кто подписал переводный вексель в качестве представителя лица, от имени которого он не был уполномочен действовать, сам обязан по векселю и, если он уплатил, имеет те же права, которые имел бы тот, кто был указан в качестве представляемого. В таком же положении находится представитель, который превысил свои полномочия"*(50).

Однако идея возвести в ранг общего правила норму вексельного права не может не удивлять. Дело даже не в том, что отклонение ст. 8 Положения и Единообразного вексельного закона от общего правила - и в первую очередь ее большую строгость по отношению к лжепредставителю - объясняют как раз специфическими задачами, стоящими перед вексельным правом, т.е. прежде всего необходимостью обеспечить надежный оборот векселей, и той особой ситуацией, в которой зачастую оказывается векселедержатель, не способный оценить действительный объем полномочий представителя, подписавшего вексель*(51). Обоснованность генерализации этой нормы вексельного права вызывает самые серьезные сомнения ввиду того, что она посвящена только обязательственным сделкам (лжепредставитель "сам обязан по векселю"), направленным только на денежные и только на односторонние обязательства: если проставление подписи на векселе не повлекло возложения денежного обязательства на псевдопредставляемого, то должником становится сам лжепредставитель. Это вполне понятное решение: лучше получить денежное требование к лжепредставителю, чем не получить никакого требования вообще. Но эта логика в большинстве случаев не применима ни к распорядительным сделкам, ни к двусторонним обязательствам, ни к обязательствам с неденежным содержанием: едва ли всегда лучше совершить (ничтожную) распорядительную сделку с лжепредставителем, обязаться передать товар, выполнить работу и т.п. перед лжепредставителем, платежеспособность которого может уступать платежеспособности псевдопредставляемого, или получить требование к лжепредставителю о передаче товара, выполнении работы и т.п., часто еще и возмездно, чем остаться без всякой сделки.

В свете сказанного неудивительно, что рассматриваемая новелла была встречена без особого восторга. Во-первых, в литературе отмечалось, что правило п. 1 ст. 183 ГК РФ не согласуется с принципом свободы договора, ведь в соответствии с этой нормой договор оказывается заключенным между лицами, ни одно из которых не имело и не изъявляло воли на вступление в договорную связь с другим*(52). Во-вторых, нередко закрепленное здесь решение идет вразрез с интересами контрагента, в защиту которых, казалось бы, введено: контрагенту очень часто совсем небезразлично, с кем именно заключать договор, от кого именно получить исполнение, для него важно, насколько состоятельна другая сторона договора, насколько опытна и профессиональна в соответствующей сфере деятельности, каковы ее организационные возможности и пр.*(53) В-третьих, указывали, что закрепленный в законе подход дает сбой, когда для (полноценного) участия в соответствующем договорном отношении требуется больший объем правоспособности, чем тот, что имеется у лжепредставителя, или нужна отсутствующая у него лицензия*(54). В-четвертых, правило о назначении лжепредставителя стороной спорной сделки не подходит для ситуаций, когда превышение полномочий выражается в совершении сделки представителем от имени представляемого в отношении себя лично или в отношении другого лица, представителем которого он одновременно является: попытка применить обсуждаемое правило к случаям выхода за этот общий предел представительских полномочий, установленный п. 3 ст. 182 ГК РФ в старой редакции, почти всегда приводит к абсурдному результату - получается, что на обеих сторонах сделки находится одно и то же лицо*(55).

Неготовой безоговорочно принять новое решение оказалась и судебная практика: вместо того чтобы признавать сделки лжепредставителя заключенными от его собственного имени, их нередко квалифицировали как недействительные или незаключенные*(56), причем распространению такого подхода мы обязаны, как видно, не только судебным ошибкам, но и обозначенным выше проблемам, запрограммированным самим законом*(57). Именно к этой второй группе случаев и относится разъяснение Президиума ВАС РФ о ничтожности соглашений, заключенных "во изменение или дополнение основного договора" (п. 6 письма N 57).

Довольно скоро зазвучали голоса в пользу изменения редакции ст. 183 ГК РФ - с учетом, в частности, немецкого опыта*(58). В 2009 г. такие предложения были включены в Концепцию развития гражданского законодательства*(59), которая в этой части была реализована: с 01.09.2013 ст. 183 ГК РФ действует в новой редакции*(60).

Теперь закон наделяет контрагента правом отказаться от сделки и - если он не знал и не должен был знать об отсутствии или превышении полномочий - потребовать с лжепредставителя возмещения убытков (абз. 2 п. 1 и п. 3 ст. 183 ГК РФ). Между тем в законе осталось и правило, изначально связывающее контрагента и лжепредставителя той сделкой, которая заключалась от имени псевдопредставляемого. В результате решена была только проблема сделок, которые оказываются непривлекательными для контрагента, когда их участником становится не псевдопредставляемый, а лжепредставитель: от таких сделок контрагент может просто-напросто отказаться. Актуальной, однако, осталась проблема сделок, которые вообще не могут произвести искомых последствий, когда их участником становится лжепредставитель*(61). Ее решению и посвящен, как было показано, комментируемый пункт.

125. Доверенностью признается письменное уполномочие, выдаваемое одним лицом другому лицу или другим лицам для представительства перед третьими лицами. Письменное уполномочие, в том числе на представление интересов в суде, может содержаться как в отдельном документе (доверенности), так и в договоре, решении собрания, если иное не установлено законом или не противоречит существу отношений (пункты 1, 4 статьи 185 ГК РФ, статья 53 ГПК РФ, статья 61 АПК РФ).

1. Думаю, основная цель данного разъяснения - распространить на процессуальное представительство новое правило ГК РФ (п. 4 ст. 185 ГК РФ): в соответствии с комментируемым пунктом полномочия на представление интересов в суде могут содержаться не только в доверенности, о которой ведут речь ст. 53 ГПК РФ и ст. 61 АПК РФ, но и в договоре или решении собрания. В этой части разъяснение разрешает вопрос о применимости конкретного правила ГК РФ к процессуальному представительству (см. также абз. 3 п. 132 постановления и п. 3 комментария к этому пункту).

2. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что правило, которое комментируемый пункт распространяет на процессуальное представительство, заметно отличается от правила, закрепленного в п. 4 ст. 185 ГК РФ: если закон отвечает на вопрос, каким правилам подчиняются полномочия, основанные на договоре или решении собрания, то постановление определяет, в каких случаях полномочия могут устанавливаться договором или решением собрания. Действительно, согласно п. 4 ст. 185 ГК РФ правила о доверенности применяются также в случаях, когда полномочия представителя содержатся в договоре либо в решении собрания, если иное не установлено законом "или не противоречит существу отношений". В п. 125 постановления закрепляется, что полномочия могут содержаться в договоре или решении собрания, если иное не установлено законом "или не противоречит существу отношений", причем допустимость этого выводится именно из п. 4 ст. 185 ГК РФ.

Проблема признания договора самостоятельным основанием представительских полномочий наряду с доверенностью (односторонней сделкой) обсуждалась при подготовке реформы гражданского законодательства. Хотя в перечне оснований возникновения полномочий договор и не был упомянут (п. 1 ст. 182 ГК РФ), в целом ряде случаев в законе говорилось, что полномочия могут основываться как на доверенности, так и на договоре. Например, согласно п. 2 ст. 1044 "в отношениях с третьими лицами полномочие товарища совершать сделки от имени всех товарищей удостоверяется доверенностью, выданной ему остальными товарищами, или договором простого товарищества, совершенным в письменной форме". Аналогичная формулировка применительно к коммерческому представительству содержалась раньше в п. 3 ст. 184 ГК РФ. О полномочиях из (агентского) договора говорит и п. 2 ст. 1005 ГК РФ.

В такой ситуации открытыми оставались два вопроса: допускается ли обоснование полномочий договором всегда или же только в тех случаях, которые прямо названы в законе, и как регулируются полномочия из договора (в какой форме выдаются? на какой срок? как прекращаются? каковы последствия прекращения? зависят ли от действительности и заключенности обязательственного договора, в связи с которым выдаются, и т.д.)?*(62)

Учитывая, что правовой режим договорных полномочий разработан не был, а признание договора самостоятельным основанием возникновения полномочий создавало опасность порождения некоторых дополнительных трудностей практического плана*(63), вердикт Концепции звучал так: "Целесообразно отказаться от конструкции закрепления полномочий представителя в договоре, а не доверенности, осуществив корректировку ряда специальных положений ГК РФ о договорах"*(64).

По каким-то причинам этого сделано не было, а очерченная выше регулятивная ситуация осталась в основном прежней: договор не фигурирует среди оснований возникновения полномочий в п. 1 ст. 182 ГК РФ, но упоминается в этом качестве в отдельных нормах закона. К этому добавился п. 4 ст. 185 ГК РФ, в котором, строго говоря, дается ответ только на второй из сформулированных выше вопросов - о том, как регулируются полномочия из договора. Так что на уровне закона вопрос о принципиальной допустимости обоснования полномочий договором остается открытым*(65).

Как видно, Пленум исходит из такого понимания п. 4 ст. 185 ГК РФ, при котором введение этой нормы законодателем предполагает одновременное признание им договора и решения собрания в качестве универсальных оснований возникновения полномочий.

126. Если доверенность выдана нескольким представителям, то в отсутствие прямо выраженной оговорки о совместном представительстве представители осуществляют полномочия раздельно (пункт 5 статьи 185 ГК). В этом случае отказ от полномочий одного из представителей, а равно отмена его полномочий представляемым, влечет прекращение доверенности только в отношении указанного представителя.

Когда по условиям доверенности полномочия должны осуществляться совместно, отказ одного из представителей влечет за собой прекращение доверенности в целом. Отмена доверенности в отношении одного представителя влечет прекращение доверенности только в отношении него.

1. Комментируемый пункт посвящен новому положению ГК РФ о множественности представителей (п. 5 ст. 185 ГК РФ)*(66). Прямое признание в законе двух видов множественности представителей открывает перед участниками оборота новые возможности, позволяя им использовать для упорядочения своих отношений инструменты, применение которых прежде было связано с риском встретить непонимание у нотариусов, судей и других практиков. Допустимость предоставления самостоятельных полномочий нескольким лицам посредством одного заявления, кажется, не должна была вызывать серьезных сомнений. Менее очевидна допустимость наделения нескольких лиц одним полномочием так, чтобы они могли осуществлять его лишь совместно.

Теперь, когда институт совместной множественности представителей (коллективное представительство) получил легальное признание, актуальность приобрел вопрос, как определить, с чем мы имеем дело в конкретном случае - с множественностью самостоятельных, единоличных представителей или совместной множественностью (этому посвящено первое предложение абз. 1 п. 126 постановления). Также необходимо установить, как именно регулируется каждая из множественностей, как применить к ним привычные правила о представительских полномочиях (этому посвящены оставшаяся часть комментируемого пункта, а также п. 127 постановления).

2. Первое предложение абз. 1 п. 126 постановления лишь добавляет акцент к тому, что сказал законодатель. Согласно п. 5 ст. 185 ГК РФ выдача полномочий нескольким лицам по общему правилу влечет возникновение множественности единоличных представителей, каждый из которых уполномочен самостоятельно совершать соответствующие действия от имени представляемого. Совместная множественность образуется только тогда, когда это "предусмотрено" в доверенности. Как разъясняет Пленум, о выполнении последней гипотезы можно говорить лишь при наличии в доверенности "прямо выраженной оговорки о совместном представительстве".

3. Во втором предложении абз. 1 констатируется, что при множественности единоличных представителей полномочия каждого из них самостоятельны и не зависят друг от друга: прекращение полномочий одного представителя вследствие его собственного отказа или отмены представляемым не влечет прекращения полномочий других.

4. Гораздо более сложной проблемы касается абз. 2 п. 126 постановления: какова судьба совместной множественности представителей в случае, когда полномочия одного из них прекращаются? Здесь даются разъяснения применительно только к двум основаниям прекращения полномочий - отказу представителя и отмене доверенности представляемым. Однако, отталкиваясь от этих рекомендаций, можно предложить общий принцип, который позволит во всех случаях установить, прекращаются ли полномочия у остальных совместных представителей с прекращением полномочий у одного из них. Следует сразу оговориться, что мы будем иметь в виду простейшую модель совместной множественности, при которой для совершения искомого действия от имени представляемого требуется участие всех представителей. Скорее всего, на нее ориентированы и разъяснения Пленума. Однако и для других ситуаций (например, когда для заключения сделки достаточно волеизъявления любых двух из пяти представителей) с необходимыми оговорками можно, думается, повторить все сказанное ниже.

Итак, при совместной множественности отказ от полномочий со стороны одного из представителей влечет за собой прекращение доверенности в целом (первое предложение абз. 2 п. 126 постановления), а отмена доверенности в отношении одного представителя влечет прекращение доверенности только в отношении него (второе предложение этого абзаца). Как видим, в первом случае прекращение полномочий одного из представителей влечет прекращение полномочий всех остальных, тогда как во втором соответствующий представитель выбывает из множественности, а остальные сохраняют полномочия (в каком-то смысле объем полномочий каждого из них даже увеличивается). Почему?

Принципиальная разница между двумя описанными ситуациями состоит в том, что в первой полномочия представителя прекращаются не по воле представляемого, в отсутствие волеизъявления с его стороны, а во второй, наоборот, волеизъявление представляемого как раз и служит основанием их прекращения. Наделяя трех представителей коллективным полномочием, представляемый демонстрирует волю лишь на то, чтобы сделки от его имени совершались всеми назначенными им лицами совместно. Поскольку представляемый не изъявлял воли на то, чтобы каждый из них или любые двое получили полномочия на единоличное заключение сделок от его имени, то основания для возникновения у них соответствующих полномочий отсутствуют. Прекращение полномочий у любого из них создает ситуацию, в которой оставшиеся ни при каких обстоятельствах не могут связать представляемого действиями, совершаемыми от его имени.

Когда же представляемый сам отменяет полномочия одного из трех совместных представителей, он волен поступить, как сочтет нужным: прекратить тем самым полномочия у всех троих или дать оставшимся возможность действовать от его имени вдвоем. Думается, второе предложение абз. 2 п. 126 постановления нужно понимать в том смысле, что по умолчанию отмена полномочий в отношении одного из совместных представителей должна восприниматься как обнаруживающая волю представляемого на сохранение полномочий у остальных представителей, точнее - на наделение остальных представителей полномочиями совершать соответствующие сделки вдвоем: ведь прежде их полномочий было для этого недостаточно, им требовался еще и третий.

Если мы верно установили релевантное различие между отменой доверенности представляемым и отказом одного из представителей от полномочий, заставившее Пленум прийти в описанных случаях к разным выводам относительно влияния, которое прекращение полномочий одного из совместных представителей оказывает на полномочия других, то несложно сформулировать общий принцип для всех оснований прекращения полномочий. Поскольку в отсутствие дополнительного волеизъявления представляемого (пусть и подразумеваемого) участники совместной множественности не могут получить полномочия на совершение сделок от его имени иначе как совместно со всеми остальными, прекращение полномочий у любого из них по основаниям иным, нежели отмена со стороны представляемого, влечет прекращение полномочий у остальных*(67)-*(68).

127. Порядок совместного осуществления полномочий может быть определен в доверенности, договоре, заключаемом между представляемым и представителями, следовать из закона. Если действия таких представителей влекут взаимоисключающие последствия, в интересах доверителя необходимо исходить из их несогласованности. Когда доверенностью о совместном осуществлении полномочий предусмотрено передоверие, его осуществление возможно только всеми представителями совместно, если иное не установлено в доверенности.

1. Этот пункт принадлежит к блоку разъяснений, посвященных множественности представителей (см. также п. 126 постановления и п. 1 комментария к нему).

Из первого предложения следует, что конкретные правила осуществления полномочий при совместной множественности представителей не всегда одинаковы и что эти правила могут определяться не только законом, но и доверенностью и/или договором. Вместе с тем в постановлении нет никаких ориентиров, которые позволяли бы установить пределы частной автономии в этой сфере: что понимается под "порядком совместного осуществления полномочий"? что можно и чего нельзя предусмотреть в доверенности? можно ли, к примеру, наделить полномочиями троих так, чтобы любые двое могли совместно действовать от имени представляемого, или так, чтобы совместно выступать от имени представляемого могли только первый и второй или первый и третий (но не второй и третий)? можно ли оговорить в доверенности, что волеизъявления всех совместных представителей должны последовать в рамках определенного срока или что они должны быть оформлены единым документом, и т.д.?

2. Судя по всему, во втором предложении нашла не совсем удачное выражение простая мысль: пока все участники совместной множественности представителей не изъявят воли на совершение той или иной сделки от имени представляемого, сделка эта совершена не будет. Производят ли такие представители при этом какие-либо действия и, если да, влекут ли они взаимоисключающие или просто разные последствия либо не влекут никаких - значения не имеет.

3. Третье предложение подтверждает, что и при совместной множественности представителей возможно передоверие. Если доверенность выдана нескольким совместным представителям с правом передоверия, то такое право должно ими осуществляться совместно, "если иное не установлено в доверенности". Наибольшие трудности связаны с уяснением того, что именно "иное" может быть установлено в доверенности. Допустима ли выдача коллективного полномочия нескольким лицам с предоставлением каждому из них возможности самостоятельно передоверить совершение соответствующих сделок единоличному представителю? Иными словами, возможна ли ситуация, при которой представитель уполномочен совершать сделки от имени представляемого лишь совместно с другими представителями и в то же время может один выдавать полномочия на совершение таких сделок от имени представляемого? При буквальном прочтении комментируемого предложения в нем обнаруживается положительный ответ на этот вопрос. Или же обсуждаемой оговоркой Пленум хотел допустить передачу каждым из участников совместной множественности принадлежащих ему полномочий так, чтобы представитель, получивший полномочия в порядке передоверия, стал участником множественности представителей на тех же условиях?

128. Доверенности на распоряжение зарегистрированными в государственных реестрах правами должны быть нотариально удостоверены (пункт 1 статьи 185.1 ГК РФ). К ним относятся доверенности, уполномочивающие представителя на отчуждение имущества, права на которое зарегистрированы в реестре (например, заключение договоров купли-продажи, мены, дарения в отношении такого имущества), а также на установление ограниченных вещных прав на него (в частности, установление сервитута или ипотеки).

Требование нотариальной формы, предъявляемое теперь к доверенностям на распоряжение зарегистрированными в государственных реестрах правами, появилось в законе в ходе реформирования гражданского законодательства (Закон N 100-ФЗ) и представляет собой один из осколков более масштабного проекта, который так и не был реализован. Первоначальный замысел разработчиков Концепции заключался в широком вовлечении нотариуса в те сферы, где используется государственная регистрация имущественных прав, для обеспечения максимальной прочности оборота таких прав и достоверности соответствующих реестров: регистратор всегда имел бы дело с документами, прошедшими нотариальный фильтр*(69). Той же цели должна служить и обсуждаемая новелла, что следует учитывать при ее толковании: требование нотариальной формы оправданно для доверенностей на совершение сделок, которые так или иначе отразятся в реестре*(70).

Комментируемый пункт разъяснений этой новеллы не дает. С одной стороны, он прямо указывает на подчинение названному формальному требованию доверенностей, уполномочивающих представителя на отчуждение имущества, права на которое зарегистрированы, или установление ограниченных вещных прав на него. Тем самым, по-видимому, дается толкование слову "распоряжение", исходящее из его юридико-технического значения (а не из обозначенных выше целей нормы) и, вероятно, исключающее отнесение договора аренды к способам распоряжения имуществом. Кроме того, постановление говорит именно об отчуждении, а не о приобретении, из чего можно было бы сделать вывод, что доверенность на приобретение имущества или ограниченных вещных прав на него нотариальной формы не требует (что опять же не соответствовало бы целям нормы). С другой стороны, ничто в комментируемом пункте не дает оснований полагать, будто нотариальная форма требуется только для таких доверенностей ("к ним относятся доверенности...").

129. Полномочия руководителя филиала (представительства) должны быть удостоверены доверенностью и не могут основываться лишь на указаниях, содержащихся в учредительных документах юридического лица, положении о филиале (представительстве) и т.п., либо явствовать из обстановки, в которой действует руководитель филиала.

При разрешении спора, вытекающего из договора, подписанного руководителем филиала (представительства) без ссылки на то, что договор заключен от имени юридического лица и по его доверенности, следует выяснить, имелись ли у руководителя филиала (представительства) на момент подписания договора соответствующие полномочия. Сделки, совершенные руководителем филиала (представительства) при наличии таких полномочий, следует считать совершенными от имени юридического лица.

Необходимо также учитывать, что руководитель филиала (представительства) вправе передоверить совершение действий, на которые он уполномочен доверенностью, другому лицу, если передоверие разрешено доверенностью. Соблюдение нотариальной формы для доверенности, выдаваемой в порядке передоверия, юридическим лицом, руководителем филиала и представительства юридических лиц не требуется (пункт 3 статьи 187 ГК РФ).

В случае подписания сделки от имени юридического лица его сотрудником, действующим на основании доверенности, выданной в порядке передоверия руководителем филиала юридического лица, другая сторона сделки признается добросовестной, если ею были изучены доверенности (первоначальная и выданная в порядке передоверия), дающие полномочия сотруднику юридического лица, совершившему сделку.

Правила о простой письменной форме доверенности, выдаваемой в порядке передоверия юридическими лицами, руководителями филиалов и представительств юридических лиц не распространяются на государственные органы, органы местного самоуправления и их структурные подразделения, не обладающие статусом юридического лица (пункт 3 статьи 187 ГК РФ).

1. Содержащиеся в комментируемом пункте разъяснения посвящены трем вопросам, связанным с особенностями представительства, осуществляемого руководителями филиалов и представительств: основаниям возникновения у них полномочий, квалификации заключаемых ими сделок как совершенных от имени юридического лица и выдаче такими руководителями полномочий в порядке передоверия.

2. Согласно абз. 1 п. 129 постановления полномочия руководителя филиала (представительства) могут основываться только на доверенности, а не на учредительных документах юридического лица, положении о филиале (представительстве) или обстановке, в которой действует такой руководитель.

Прежде всего отсюда можно сделать вывод, что полномочия у руководителя филиала (представительства) возникают на общих основаниях, а не автоматически - в силу того обстоятельства, что соответствующее лицо является руководителем. Действительно, ни филиалы (представительства)*(71), ни их руководители не являются органами юридического лица, и, следовательно, сам факт назначения того или иного лица на должность руководителя не влечет возникновения у него полномочий. Для устранения сомнений закон даже специально подчеркивает, что руководители филиалов (представительств) действуют на основании доверенности (абз. 2 п. 3 ст. 55 ГК РФ).

Думается, именно в контексте этой идеи следует интерпретировать указание комментируемого абзаца на то, что полномочия руководителя филиала (представительства) не могут явствовать из обстановки: тот факт, что лицо является руководителем филиала, не создает обстановки, из которой в соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ может явствовать полномочие на совершение сделки. Не исключено, что появление этого указания вызвано еще и формулировкой, использованной в абз. 2 п. 3 ст. 55 ГК РФ: "Руководители представительств и филиалов назначаются юридическим лицом и действуют на основании его доверенности". Как видно, закон здесь говорит только о доверенности и не упоминает о полномочиях из обстановки, которые вроде бы противопоставлены доверенности в п. 1 ст. 182 ГК РФ (см. также п. 1 ст. 975 ГК РФ).

Не имея возможности определить, насколько это толкование соответствует действительной логике рассуждений разработчиков, заметим лишь, что оно едва ли соответствует замыслу исторического законодателя.

Положение о том, что руководители филиалов (представительств) действуют на основании доверенности, скорее всего, призвано подчеркнуть, что, в отличие от органов, они не наделяются полномочиями автоматически. Формулируя эту мысль, законодатель отталкивался от привычного понятия органа, "действующего от имени юридического лица без доверенности" (ср. ст. 174 ГК РФ), и противопоставил ему руководителя, действующего на основании доверенности. Чтобы внести ясность именно в этот вопрос, не было необходимости напоминать о наличии случаев, когда полномочия представителя явствуют из обстановки. Более того, нельзя не учитывать, что нормальным основанием возникновения полномочий у руководителя филиала (представительства) служит как раз доверенность, и упоминание полномочий из обстановки в абз. 2 п. 3 ст. 55 ГК РФ, определяющем основы правового статуса руководителя филиала (представительства), было бы просто неуместным.

Тот факт, что лицо является руководителем филиала (представительства), действительно, не дает достаточных оснований для выводов о наличии у него полномочий на совершение того или иного действия от имени представляемого - юридического лица. Конечно, функции филиала (представительства) (п. 1 и 2 ст. 55 ГК РФ и др.) предполагают наделение его руководителя представительскими полномочиями. Более того, закон прямо говорит, что руководители действуют на основании доверенности (абз. 2 п. 3 ст. 55 ГК РФ и др.). В такой ситуации резонно полагать, что руководитель филиала (представительства) обладает полномочиями. Иными словами, имеются основания утверждать, что, назначая кого-либо руководителем филиала (представительства), представляемый создает обстановку, из которой явствует наличие у соответствующего лица полномочий. Однако для признания лица представителем из обстановки на основании абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ необходимо, чтобы из обстановки явствовали не просто какие-то полномочия, а именно полномочия на совершение данной сделки (таких сделок).

Между тем объем полномочий руководителя филиала (представительства) зависит исключительно от усмотрения представляемого - юридического лица, которое, выдавая полномочия посредством доверенности и фиксируя их объем, будет учитывать функции конкретного филиала и другие обстоятельства. Следовательно, если из назначения лица руководителем филиала (представительства) и можно сделать разумный вывод, что оно обладает полномочиями действовать от имени юридического лица, то выводы относительно объема полномочий, т.е. полномочий на совершение той или иной конкретной сделки, оказываются безосновательными. При таких обстоятельствах вести речь о полномочиях из обстановки нельзя.

В то же время сложно обнаружить основания и для вывода, будто назначение того или иного лица руководителем филиала (представительства) исключает применение абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ. Неужели юридическое лицо не станет стороной сделки, которая заключена руководителем филиала, не имевшим письменной доверенности, но по каким-то причинам действовавшим в качестве продавца в розничной торговле, кассира и т.п., только потому, что соответствующее лицо было руководителем филиала?

Признание полномочий из обстановки выполняет две функции, тесно переплетающиеся на практике*(72): во-первых, в отступление от общего требования письменной формы допустить наделение полномочиями посредством конклюдентных действий*(73); во-вторых, защитить доверие добросовестных контрагентов, полагавшихся на видимость полномочий, созданную псевдопредставляемым*(74). О какой бы из этих двух функций ни шла речь, первостепенное значение при оценке обстановки, в которой действует (лже) представитель, имеет вопрос, создавалось ли сложившимися обстоятельствами впечатление, что действующее от имени представляемого лицо является представителем*(75). Если ответ будет положительным, то стороной спорной сделки станет представляемый (потому ли, что уполномочил представителя конклюдентными действиями, или же потому, что создал своим поведением видимость полномочий).

Очевидно, что исключить применение этих правил внутренним волевым актом представляемого - каковым и является назначение лица руководителем филиала (представительства) - невозможно: если теоретически значение конклюдентных действий как таковых и можно опровергнуть ссылками на факты, относящиеся к внутренним отношениям псевдопредставляемого и лжепредставителя, то видимость полномочий может быть разрушена либо устранением самой обстановки, на которой она зиждется, либо доведением до полагающихся на нее третьих лиц информации о действительном положении дел*(76).

Но дело не только в том, что информация о назначении (лже) представителя руководителем филиала не всегда доступна контрагенту. Сомнения, касающиеся изъятия сделок руководителя из-под действия абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ, сохраняются и тогда, когда контрагенту известно, что соответствующее лицо является руководителем филиала (представительства). Если кто-либо действует в качестве представителя и сама обстановка говорит о наличии у него необходимых для совершения соответствующей сделки полномочий, то информация, что это лицо - руководитель филиала (представительства), с точки зрения здравого смысла должна усиливать создаваемое обстановкой впечатление, а не разрушать его.

То, что полномочия из обстановки не могут быть ограничены (или устранены) внутренними документами, определяющими отношения между представителем и представляемым, следует и из п. 1 ст. 174 ГК РФ, в соответствии с которым внутренние ограничения полномочий в договоре, положении о филиале (представительстве) или учредительных документах не устраняют полномочий из закона, доверенности или обстановки - причем даже тогда, когда контрагенту об этих внутренних ограничениях было известно.

Учитывая изложенное, рассматриваемое указание абз. 1 п. 129 постановления имело бы смысл понимать так: назначение лица руководителем филиала (представительства) само по себе не создает той обстановки, из которой явствуют полномочия на совершение сделок от имени юридического лица, но и не исключает складывания такой обстановки по общим правилам абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ.

3. Если в абз. 1 п. 129 постановления недвусмысленно закреплено, что указаний в учредительных документах, положении о филиале (представительстве) и т.п. недостаточно для обоснования полномочий руководителя, то вопрос об их необходимости для обоснования полномочий Пленум не разрешил. Возникнут ли у руководителя филиала (представительства) полномочия в объеме, очерченном в доверенности, даже если положение и/или учредительные документы предусматривают наделение его полномочиями в меньшем объеме?

Кажется, что положительный ответ на этот вопрос со всей очевидностью вытекает из принципа абстрактности представительских полномочий (см. также п. 122 постановления и комментарий к нему): возникновение, объем и прекращение полномочий оцениваются по своим правилам, а параметры внутренних отношений между представителем и представляемым - по своим. Поэтому для обоснования полномочий достаточно выдачи доверенности, и их объем определяется только ею одной - в отрыве от учредительных документов или положения. Такой ответ следует и из п. 1 ст. 174 ГК РФ.

Во-первых, положение о филиале (представительстве) ставится в Кодексе в один ряд с договором и учредительными документами и вместе с ними как источник внутренних ограничений противопоставляется закону, доверенности и обстановке как источникам полномочий. Из оспоримости сделок, совершенных в пределах полномочий, но за пределами их внутренних ограничений, видно, что объем полномочий определяется лишь законом, доверенностью или обстановкой - даже тогда, когда установленные ими рамки шире тех, что закреплены во внутренних отношениях. Во-вторых, закон различает внутренние ограничения полномочий (обычного) представителя, которые могут устанавливаться договором или положением о филиале (представительстве), и внутренние ограничения полномочий органа юридического лица, которые устанавливаются учредительными или иными регулирующими деятельность документами юридического лица. Обратим внимание на то, что Кодекс не упоминает о внутренних ограничениях полномочий (обычного) представителя учредительными документами юридического лица - представляемого, исходя, видимо, из того, что учредительные документы напрямую*(77) не регулируют даже внутренних отношений между представителем, например руководителем филиала (представительства), и юридическим лицом - представляемым.

Постановление не только прямо не отвечает на этот вопрос, но и создает почву для сомнений в том, что Пленум придерживается изложенного выше подхода. Абзац 1 п. 129 комментируемого постановления вслед за абз. 2 п. 20 постановления Пленумов N 6/8 объявляет, что "полномочия руководителя филиала (представительства) должны быть удостоверены доверенностью и не могут основываться лишь на указаниях, содержащихся в учредительных документах". Складывается впечатление, будто указания в учредительных документах, положении о филиале (представительстве) и т.п. не достаточны, но необходимы для обоснования полномочий руководителя филиала (представительства). Последовательное проведение принципа абстрактности представительских полномочий требовало бы исключения из выделенной курсивом фразы слова "лишь": если полномочия абстрактны, то они вообще не основываются на внутренних отношениях.

Вместе с тем, принимая во внимание одно из изменений, которые претерпел абз. 3 п. 20 постановления Пленумов N 6/8, прежде чем стать абз. 2 п. 129 комментируемого постановления, можно констатировать тенденцию к признанию именно того подхода, который мы сформулировали выше. В старом разъяснении говорилось: "Следует выяснить, имелись ли у руководителя филиала (представительства) на момент подписания договора соответствующие полномочия, выраженные в положении о филиале и доверенности". А в комментируемый пункт выделенная курсивом фраза, ориентировавшая на каузальность доверенности, будто бы недостаточной в отсутствие соответствующих указаний в положении (см. п. 4 комментария к п. 129 постановления), не включена.

4. В рассмотренной нами части разъяснения комментируемого пункта могут показаться очевидными: руководитель филиала (представительства), не являясь органом юридического лица, действует на основании доверенности; представительские полномочия отделены от внутренних отношений представителя и представляемого, регулируемых, в частности, положением о филиале (представительстве), и абстрактны*(78). Действительное значение этих разъяснений обнаруживается лишь при взгляде на них в исторической перспективе*(79).

Абзац 1 п. 129 комментируемого постановления с незначительными редакционными изменениями воспроизводит абз. 2 п. 20 постановления Пленумов N 6/8. На тот момент закрепленные в нем решения не только не были очевидны, но и носили новаторский характер по отношению к господствовавшим подходам. Так, в абз. 3 письма ВАС РФ от 02.11.1994 N С1-7/ОП-742 "О заключении договоров обособленными подразделениями" говорилось: "Такие полномочия могут быть оформлены доверенностью юридического лица либо предусмотрены в его уставе или в положении об обособленном подразделении". Абзац 1 п. 3 постановления Пленума ВАС РФ от 02.12.1993 N 34 "Об участии в арбитражном процессе обособленных подразделений юридических лиц" (далее - постановление N 34)*(80) разъяснял, что "наделение обособленного подразделения правами по осуществлению полномочий стороны по делу может быть произведено положением, уставом или доверенностью". Как видим, в отличие от позиции, занятой в 1996 г. и удерживаемой по сей день, здесь проводилась линия, в соответствии с которой полномочия руководителя филиала (представительства) могли обосновываться как доверенностью, так и положением о филиале (представительстве) или уставом юридического лица - представляемого*(81).

Как уже отмечалось выше, сам п. 20 постановления Пленумов N 6/8, хотя и демонстрировал отказ от старой концепции, неаккуратно упоминал о "полномочиях, выраженных в положении о филиале и доверенности" (абз. 3), и о том, "что соответствующие полномочия руководителя филиала (представительства) должны быть удостоверены доверенностью и не могут основываться лишь на указаниях, содержащихся в учредительных документах юридического лица, положении о филиале (представительстве) и т.п." (абз. 2). Таким образом, создавалась почва для выводов о зависимости юридической силы доверенности от наличия указаний на соответствующие полномочия в положении о филиале (представительстве) и/или учредительных документах (будто представительские полномочия каузальны, а не абстрактны)*(82)-*(83).

Более того, из п. 5 уже цитировавшегося постановления N 34 следовало, что полномочиями на совершение процессуальных действий руководитель или заместитель руководителя соответствующего обособленного подразделения обладают по должности: "При участии обособленного подразделения в деле от имени юридического лица процессуальные документы вправе подписывать руководитель или заместитель руководителя данного подразделения". Таким образом, здесь закреплялся подход, в соответствии с которым сам факт назначения лица руководителем филиала (представительства) или его заместителем влек за собой наделение их представительскими полномочиями*(84).

5. Выше речь шла о том, что применительно к представительству, осуществляемому руководителями филиалов (представительств), действуют общие правила, в соответствии с которыми обоснование полномочий отличается от установления внутренних отношений между представителем и представляемым, а полномочия абстрагированы от этих внутренних отношений. Эта мысль выражена следующими словами абз. 1 п. 129 постановления: "Полномочия руководителя филиала (представительства) должны быть удостоверены доверенностью и не могут основываться лишь на указаниях, содержащихся в учредительных документах юридического лица, положении о филиале (представительстве) и т.п. ..."

У приведенных слов есть, однако, и еще один ряд значений. Из этого текста можно сделать, например, такие выводы: документ, озаглавленный, скажем, "Положение о филиале", не может подтверждать возникновение полномочий, а утверждение положения о филиале не может в то же самое время являться актом выдачи полномочий. Действительно ли Пленум хотел поддержать подобные решения - сказать сложно, но, как бы там ни было, поддержки они не заслуживают.

Начать стоит с того, что слово "доверенность" употребляется в трех разных значениях. Это легко проиллюстрировать на примере ГК РФ: "доверенностью" он называет, во-первых, сделку по установлению полномочий (абз. 1 п. 1 ст. 182); во-вторых, само представительское полномочие, основанное на такой сделке (ст. 188); в-третьих, документ, подтверждающий, что такая сделка была совершена (начало п. 2 и окончание п. 3 ст. 189). Нас интересуют первое и третье значения (доверенность-сделка и доверенность-документ): именно применительно к этим двум понятиям возникает рассматриваемая здесь проблема соотношения доверенности и положения о филиале (представительстве) и т.п. Надо сказать, что интерпретация комментируемого положения затруднена не вполне последовательным словоупотреблением: сначала в постановлении говорится, что полномочия должны быть доверенностью "удостоверены" (подтверждены, доказаны?), однако сразу вслед за этим указывается, что они не могут "основываться" на указанных положениях (обосновываться ими? возникать из них?). Несложно заметить, что в первом случае речь идет, скорее, о документе, тогда как во втором - о сделке: при буквальном прочтении получается, что комментируемый пункт противопоставляет доверенность-документ, с одной стороны, положению-сделке - с другой, что по понятным причинам не имеет смысла.

При таких обстоятельствах целесообразно ответить на три вопроса. Первые два касаются доверенности-сделки: должно ли волеизъявление о выдаче полномочий быть фактически отделено от иного поведения, прежде всего от иных волеизъявлений совершающего его лица; является ли использование слова "доверенность" обязательным реквизитом акта выдачи полномочий? Третий относится к доверенности-документу: требуется ли для подтверждения полномочий особый документ, обладающий определенными признаками, к числу которых относится специальность содержания (документ содержит только информацию о представительских полномочиях) и наличие на нем слова "доверенность"?

Не должно вызывать сомнений, что все три вопроса заслуживают отрицательного ответа.

1) Должно ли волеизъявление о выдаче полномочий быть фактически отделено от иного поведения, прежде всего от иных волеизъявлений совершающего его лица?

Обособление акта выдачи полномочий как самостоятельного, его отделение и абстрагирование от актов, регулирующих внутренние отношения представителя и представляемого, о котором неоднократно шла речь выше (как в настоящем комментарии, так и в комментариях к п. 122 и 125 постановления), осуществляется аналитически - в ходе правовой оценки соответствующей ситуации.

Для использования такого юридического инструментария не требуется, чтобы интересующие нас волевые акты непременно были разделены фактически: если в своем заявлении лицо намеренно обнаруживает волю на возникновение представительских полномочий, то имеются все основания констатировать, что совершен акт выдачи полномочий (доверенность-сделка), независимо от того, исчерпывается ли этим содержание спорного заявления или же оно направлено на наступление и иных последствий. Смысл аналитического различения внутренних и внешних отношений состоит в том, чтобы развести две группы вопросов, заслуживающих самостоятельного рассмотрения: заключен ли, скажем, договор поручения, каково содержание обязательства поверенного, при каких условиях это обязательство прекращается и т.п., с одной стороны, и выданы ли представительские полномочия, каков их объем, при каких условиях они прекращаются и т.п. - с другой.

Благодаря этому подходу установление обязательственных отношений и представительских полномочий фактически разными актами становится возможным, но не обязательным. Другое дело, что последовательное применение описанного инструментария требует, чтобы посредством мыслительной операции акты выдачи полномочий и обязательственные акты различались даже тогда, когда совпадают по времени и не могут быть выделены в качестве самостоятельных элементов поведения совершающего их субъекта*(85).

Итак, то обстоятельство, что действие представляемого отвечает признакам акта, направленного на установление или регулирование внутренних, например обязательственных, отношений между ним и представителем, не исключает обнаружения в этом действии признаков сделки по выдаче полномочий*(86). Применительно к нашей проблематике это означает, что квалификация того или иного заявления представляемого в качестве положения о филиале (представительстве) не препятствует его квалификации в качестве доверенности.

Разумеется, положительное разрешение этого вопроса будет обусловлено соблюдением обычных требований к сделкам по выдаче полномочий. Так, на роль доверенности сможет претендовать только положение, утвержденное органом или лицом, способным к выдаче полномочий от имени юридического лица. Поскольку положение о филиале (представительстве), как правило, регламентирует деятельность соответствующего подразделения и его руководства в общей форме, личность актуального руководителя в нем обычно не указывается. Можно ли говорить о выдаче полномочий посредством доверенности, где к такому абстрактному положению добавляется акт о назначении конкретного лица на должность руководителя?

Воздерживаясь здесь от обсуждения этого непростого вопроса, отметим лишь, что в действительности он неспецифичен для представительства, осуществляемого руководителями филиалов (представительств), и должен получить разрешение в рамках общих правил обоснования добровольного представительства: может ли и если да, то при каких условиях акт назначения (потенциального) представителя на должность или заключение договора между представителем и представляемым рассматриваться как выдача полномочий? Могут ли объем полномочий и параметры их осуществления определяться в акте назначения представителя per relationem - посредством отсылки к своду правил, закрепленному в другом месте? Вывод относительно обоснования полномочий "указаниями, содержащимися в положении о филиале (представительстве)" зависит от того, какие ответы будут даны на эти и многие другие вопросы, и от особенностей конкретной ситуации, на которую обращен взгляд юриста, а не от того, отвечает ли спорный акт признакам положения о филиале (представительстве).

2) Является ли использование слова "доверенность" обязательным реквизитом акта выдачи полномочий?

Для обоснования полномочий требуется совершение направленной на это сделки. Выполнение этого условия в конкретной ситуации проверяется по общим правилам, касающимся как самого факта совершения сделки, ее действительности, так и установления ее содержания. Направлено ли конкретное волеизъявление на выдачу полномочий, выясняется по обычным правилам толкования - принимается во внимание использование автором волеизъявления определенных слов и выражений или, наоборот, воздержание от их употребления.

Однако, учитывая, что желание назначить себе представителя может быть продемонстрировано самыми разнообразными изобразительными средствами - как вербальными, так и невербальными, использование автором волеизъявления слова "доверенность" не является необходимым для обнаружения соответствующего намерения. Следовательно, основания для вывода о направленности воли на выдачу полномочий могут иметься и в том случае, когда из уст представляемого слово "доверенность" не прозвучало. Верно, разумеется, и обратное: использование слова "доверенность" само по себе исхода толкования не предопределяет. Не предрешает окончательных выводов о содержании волеизъявления и употребление в нем слов "положение о филиале": заявление, озаглавленное этим словами, на поверку вполне может оказаться (в том числе и) доверенностью.

Нужно, кроме того, иметь в виду, что суд не связан тем, как квалифицирует свое волеизъявление автор: если лицо совершает акт выдачи представительских полномочий, но ошибочно именует это заявление, например, договором поручения или положением о филиале, суд квалифицирует спорную сделку как доверенность*(87) (что, однако, не означает, будто подобная противоречивость волеизъявления не должна приниматься во внимание при его толковании).

От вопросов толкования и квалификации волеизъявления следует отличать вопрос, является ли использование определенных слов и выражений самостоятельным условием наступления соответствующих правовых последствий. Как известно, современное право обращается к такому предельно формальному механизму в редчайших случаях, когда в пользу этого говорят веские основания (пожалуй, самый яркий пример - это вексельная метка, предусмотренная подп. 1 ст. 1 и подп. 1 ст. 75 Положения о переводном и простом векселе: документ, в котором она отсутствует, не имеет силы векселя (абз. 1 ст. 2 и абз. 1 ст. 76 Положения)). Среди реквизитов (письменного) уполномочия слово "доверенность" отсутствует.

3) Требуется ли для подтверждения полномочий особый документ, обладающий определенными признаками, к числу которых относится специальность содержания (документ содержит только информацию о представительских полномочиях) и наличие на нем слова "доверенность"?

То, что для подтверждения выдачи полномочий не требуется документ, содержащий (в заголовке) слово "доверенность", а документ, содержащий (в заголовке) слова "положение о филиале", может подтверждать совершение иных актов, не нуждается в подробных объяснениях, как не нуждается в объяснениях и то, что один и тот же документ может служить доказательством совершения нескольких различных актов.

Проиллюстрируем изложенное на примере. Единоличный исполнительный орган юридического лица утверждает Положение о филиале, в котором говорится, что руководитель филиала уполномочен действовать от имени юридического лица, определены объем и срок его полномочий и даже указано имя конкретного лица, занимающего должность руководителя. Внизу документа проставлены дата его совершения и подпись лица, осуществляющего полномочия исполнительного органа. Оригинал Положения передан названному в нем лицу. Неужели оно не получило тем самым полномочий? Неужели его полномочия не могут быть подтверждены предъявлением этого Положения?

В свете изложенного следовало бы сказать: "Полномочия руководителя филиала (представительства) должны быть удостоверены доверенностью" и могут основываться на "указаниях, содержащихся в учредительных документах юридического лица, положении о филиале (представительстве) и т.п." лишь при условии, что эти указания отвечают признакам доверенности. Несложно заметить, что это толкование не вполне соответствует тексту абз. 1 п. 129 постановления. Однако, во-первых, представленные выше соображения демонстрируют неудовлетворительность результата, получаемого при его буквальном прочтении, а, во-вторых, если верно, что основная цель этого разъяснения - корректное разграничение внутренних и внешних отношений, а также обосновывающих их актов применительно к представительству, осуществляемому руководителями филиалов (представительств), то употребляемые здесь слова "доверенность", "положение о филиале (представительстве)" и другие следовало бы понимать как относящиеся не к документам с такими наименованиями, а к соответствующим сделкам, которые могут совершаться и посредством изготовления одного документа.

6. Разъяснения, содержащиеся в абз. 2 п. 129 постановления, посвящены проблемам квалификации сделок представителя как совершенных от имени представляемого с учетом специфики представительства, осуществляемого руководителями филиалов (представительств).

Наряду с наличием полномочия обязательным условием наступления представительского эффекта является совершение сделки одним лицом от имени другого лица. Эта черта российского института представительства, которую он разделяет с другими правопорядками континентально-европейского типа*(88), прямо закреплена в законе. Пункт 1 ст. 182 ГК РФ начинается со слов: "Сделка, совершенная одним лицом (представителем) от имени другого лица (представляемого)", а в п. 2 той же статьи подчеркивается, что "не являются представителями лица, действующие хотя и в чужих интересах, но от собственного имени". Смысл этого правила состоит, во-первых, в том, чтобы контрагент знал, с кем совершает сделку; во-вторых, в том, чтобы согласовать представительство с сохранением за представителем (полной) правосубъектности - если бы представляемый автоматически становился стороной любой сделки, совершаемой представителем в пределах полномочий, последний утрачивал бы возможность совершать такие сделки от своего имени (выдача генеральной доверенности влекла бы полную утрату сделкоспособности).

На первый взгляд в абз. 2 п. 129 постановления Пленум отступает от этого правила: "При разрешении спора, вытекающего из договора, подписанного руководителем филиала (представительства) без ссылки на то, что договор заключен от имени юридического лица и по его доверенности, следует выяснить, имелись ли у руководителя филиала (представительства) на момент подписания договора соответствующие полномочия. Сделки, совершенные руководителем филиала (представительства) при наличии таких полномочий, следует считать совершенными от имени юридического лица". Строго говоря, из этих слов можно сделать вывод, что юридическое лицо становится стороной любой сделки, совершенной руководителем филиала (представительства) в пределах полномочий, - даже если при ее совершении руководитель не заявлял, что выступает от имени юридического лица. Однако, принимая во внимание, что подобное прочтение предполагает нарушение одного из ключевых принципов представительства со всеми вытекающими последствиями (допущение отказа от дееспособности, а также навязывания контрагента другой стороне сделки без ее ведома), а какие бы то ни было основания для такого радикального решения отсутствуют, следует предпочесть другое толкование.

Анализируемые слова можно понять и иначе, получив в результате решение, не только не конфликтующее с принципами представительства, но и вполне органично вписывающееся в традицию: сделка, совершенная руководителем филиала (представительства) в пределах полномочий, считается заключенной от имени юридического лица, даже если об этом прямо не было заявлено при ее совершении, при условии, что руководитель филиала (представительства) явно действовал именно в таком качестве. Действительно, лицо, демонстрируя контрагенту, что выступает в качестве руководителя филиала (представительства), во-первых, указывает ему на то, что сделка представительская; во-вторых, обнаруживает свою волю не участвовать в сделке от собственного имени. Наименование же филиала (представительства), в свою очередь, выдает личность представляемого. Если же - вообразим себе и такой экстравагантный случай - это наименование не прозвучит при совершении сделки или будет таково, что не позволит однозначно определить личность представляемого, то сам факт, что речь идет о филиале (представительстве), заставит контрагента уточнить, какое именно юридическое лицо представляет руководитель, или принять риск собственной неосмотрительности.

Если исходить из предлагаемой интерпретации, то в абз. 2 п. 129 постановления всего-навсего нашла отражение вполне очевидная и хорошо известная мысль, что намерение выступать при совершении сделки от имени другого лица может быть выражено и без использования слов "от имени". Чтобы обнаружить представительский характер сделки, бывает достаточно указать, например, что соответствующее лицо действует как представитель другого лица, его опекун или - как в нашем случае - руководитель его филиала (представительства). Иными словами, достаточно довести до контрагента, что лицо, совершающее с ним сделку, играет при этом в отношениях с представляемым ту роль, которая в данной ситуации однозначно предполагает выступление от его имени. Более того, как это обстоятельство, так и представительский характер сделки могут явствовать из обстановки, так что воля действовать от имени представляемого найдет выражение и без совершения соответствующего заявления*(89).

Заметим, что из обстановки могут явствовать не только полномочия на совершение сделки (чему посвящен абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ*(90)), но и представительский характер сделки, т.е. тот факт, что она совершается от имени другого лица. Различие между этими двумя аспектами заметно в ситуациях, когда, например, из обстановки, в которой совершается сделка, не может быть почерпнута информация о полномочиях представителя, но в то же время явствует его намерение действовать от имени представляемого. Важно, что юридическое значение обстановки как источника сведений о полномочиях зависит от поведения представляемого (ведь полномочия выдает он), тогда как представительский характер сделки должен следовать из поведения представителя (ведь заявление о выступлении от имени другого делает он). Если, к примеру, кто-то помимо воли представляемого создает видимость полномочий (крадет или подделывает печать, бланки, форменную одежду и т.п.) и заключает договоры с третьими лицами, то эти договоры следует квалифицировать как сделки без полномочий, подчиняющиеся ст. 183 ГК РФ: в данном случае ни об обосновании полномочий конклюдентными действиями, ни о защите доверия к видимости полномочий речи не идет, так как складывание соответствующей обстановки не может быть вменено представляемому, но в то же время из обстановки, созданной представителем, и его поведения явствует намерение действовать от имени другого лица.

7. Абзац 2 п. 129 комментируемого постановления пришел на смену абз. 3 п. 20 постановления Пленумов N 6/8 и воспроизводит его с двумя небольшими изменениями. Одно из них было рассмотрено выше (см. п. 3 и 4 комментария к п. 129 постановления), к другому мы обращаемся теперь. Если нынешнее разъяснение касается "договора, подписанного руководителем филиала (представительства) без ссылки на то, что договор заключен от имени юридического лица и по его доверенности", то прежде говорилось о договорах, подписанных руководителем филиала (представительства) "от имени филиала и без ссылки" и т.д.*(91)

Заключая договор "от имени филиала", контрагенты могут иметь в виду одно из двух правовых последствий. Во-первых, исходя из того, что филиал не является субъектом права, а его руководитель действует от имени юридического лица по доверенности, контрагенты могут использовать слова "от имени филиала" как способ указать, что сделка совершается от имени соответствующего юридического лица. То, что при этом юридико-техническая терминология используется некорректно, само по себе не исключает выявления воли на описанные последствия (учитывая правила ст. 431 ГК РФ и то обстоятельство, что толкование волеизъявления сторон исключительно по буквальному значению использованных ими слов и выражений заставило бы сделать вывод о бессмысленности (стороны желали заведомо недостижимого правового результата) и недействительности подписанного договора). Во-вторых, мыслимы, конечно, и случаи, когда договор заключается "от имени филиала" с целью связать им именно филиал. Такое возможно, когда стороны (или одна из сторон) находятся во власти заблуждения относительно факта (стороны полагают, что филиал в действительности создан в качестве самостоятельного юридического лица, например общества с ограниченной ответственностью) или относительно права (стороны полагают, что филиалы обладают правосубъектностью) (см. также п. 12 комментария к п. 129 постановления). Вывод, что стороной сделок, совершенных "от имени филиала", становится юридическое лицо, оправдан только применительно к первой группе случаев, поскольку в случаях второй группы у контрагентов отсутствует воля на то, чтобы сделка заключалась от имени соответствующего юридического лица.

Хотя обозначенные группы случаев нетрудно различить как типы, на практике отнесение каждой конкретной ситуации к той или иной группе дается не так легко. Это тем более верно для середины 1990-х гг., когда и появился обсуждаемый подход. Дело не только в том, что участники оборота далеко не всегда понимали и учитывали все тонкости постоянно меняющегося регулирования, но и в том, что само это регулирование очень часто оставляло желать лучшего. Гражданско-правовой статус филиалов (представительств) долго оставался весьма неопределенным, чему в немалой мере способствовали неточность и противоречивость законодательства и разъяснений ВАС РФ (см. об этом п. 12 комментария к п. 129 постановления), так что удивляться путанице в договорной практике не приходится. Как правильно сформулировать преамбулу договора: "юридическое лицо в лице такого-то филиала", "филиал такой-то от имени юридического лица", "Петров от имени филиала юридического лица", "руководитель филиала такого-то от имени юридического лица", "филиал юридического лица в лице Петрова"?*(92)

На эту неразбериху в договорной практике и отреагировали обе высшие судебные инстанции в абз. 3 п. 20 постановления Пленумов N 6/8: даже если в договоре сказано, что он заключен от имени филиала (представительства), его стороной все равно станет юридическое лицо*(93). Это разъяснение было ориентировано, по-видимому, на первую группу ситуаций, но формально распространяется и на вторую. Однако некоторая топорность подобного решения едва ли должна ставиться ему в упрек, учитывая, во-первых, что, по всей видимости, ситуации второй группы встречаются значительно реже, а их специфика вполне может быть принята во внимание в конкретных делах, и, во-вторых, что для наведения порядка в этой сфере требовалось ясное, простое, а следовательно, в какой-то мере и грубоватое правило.

Отмена п. 20 постановления Пленумов N 6/8 (см. п. 133 комментируемого постановления) вкупе с решением Пленума ВС РФ не включать в абз. 2 п. 129 постановления слова "от имени филиала" вновь актуализируют рассматриваемый вопрос и открывают дорогу для его теперь уже более дифференцированного разрешения с учетом сказанного выше.

8. Абзац 3 п. 129 постановления посвящен передоверию, совершаемому руководителем филиала (представительства). Абзац 4 п. 20 постановления Пленумов N 6/8, лежащий в основе интересующего нас положения, ограничивался указанием, что руководитель филиала (представительства) может передоверить совершение действий, на которые он уполномочен доверенностью, по общим правилам, предусмотренным ст. 187 ГК РФ. Не исключено, что появление этого положения, кажущегося теперь очевидным, объясняется той высокой степенью неопределенности, какая существовала в то время относительно правового положения филиалов и представительств (см. п. 12 комментария к п. 129 постановления).

По всей вероятности, абз. 3 комментируемого пункта предполагалось свести к простому указанию норм права, которые подлежат применению к передоверию, осуществляемому руководителями филиалов (представительств): сначала говорится о том, что в этой сфере вообще возможно передоверие, а затем обращается внимание на новое правило абз. 2 п. 3 ст. 187 ГК РФ об освобождении доверенностей, выдаваемых в порядке передоверия руководителями филиалов (представительств), от общего требования нотариальной формы (см. о нем п. 9 комментария к п. 129 постановления).

Между тем при буквальном прочтении первого предложения анализируемого абзаца получается, что закрепленное в нем правило не совпадает с тем, которое установлено законом. В соответствии со вторым предложением п. 1 ст. 187 ГК РФ передоверие допускается в двух случаях: когда представитель уполномочен на него доверенностью и когда он вынужден к передоверию силой обстоятельств для охраны интересов выдавшего доверенность лица и доверенность не запрещает передоверие. Пункт 129 постановления упоминает только о передоверии, разрешенном доверенностью: "Руководитель филиала (представительства) вправе передоверить совершение действий, на которые он уполномочен доверенностью, другому лицу, если передоверие разрешено доверенностью". Учитывая, что цель абстрактных разъяснений - толкование закона, а не информирование судов о его существовании, это отличие текста постановления от законодательных формулировок может восприниматься как демонстрирующее осознанную позицию: ведь если бы не оно, то соответствующее предложение комментируемого пункта оказалось бы бессодержательным. Иными словами, можно предположить, что в постановлении дается следующее разъяснение: специфика передоверия, осуществляемого руководителями филиалов (представительств), такова, что оно не может быть допущено без специального уполномочия, и общие правила о выдаче полномочий в порядке передоверия под гнетом исключительных обстоятельств неприменимы.

Нельзя однозначно установить, действительно ли в п. 129 постановления вкладывался этот смысл. Усомниться в этом заставляют два обстоятельства. Во-первых, решение не применять закрепленное в законе правило к какой-то группе случаев требует если уж не обоснования, то, по крайней мере, недвусмысленного закрепления в рекомендациях высшей судебной инстанции. В подобных ситуациях можно ожидать прямого указания, что такое-то правило не применяется; простое умолчание, неполное воспроизведение того или иного положения закона кажется недостаточным для выражения этой идеи. Во-вторых, замена слов "с соблюдением правил, предусмотренных статьей 187" (абз. 4 п. 20 постановления Пленумов N 6/8) на слова "если передоверие разрешено доверенностью" (абз. 3 п. 129 постановления) может быть объяснена стремлением исправить не вполне корректную формулировку старого разъяснения.

Дело в том, что использованная в прежних рекомендациях фраза "руководитель филиала (представительства) вправе передоверить совершение действий, на которые он уполномочен доверенностью, другому лицу с соблюдением правил, предусмотренных статьей 187", понятая буквально, создавала основания полагать, будто руководитель филиала (представительства) всегда уполномочен на передоверие - независимо от содержания доверенности. Складывалось впечатление, что обращение к ст. 187 ГК РФ требуется только для того, чтобы определить, как руководитель филиала (представительства) должен осуществлять передоверие, а вопрос, уполномочен ли он на передоверие, был решен в самом разъяснении: руководитель вправе осуществлять передоверие, потому что является руководителем. Вероятно, уточнение "если передоверие разрешено доверенностью", появившееся в комментируемом пункте, преследовало цель исключить именно такое понимание рекомендаций Пленума.

9. Абзац 4 п. 129 постановления также посвящен передоверию, осуществляемому руководителями филиалов (представительств): "сторона сделки [которая имела дело с представителем, получившим полномочия в порядке передоверия] признается добросовестной, если ею были изучены доверенности (первоначальная и выданная в порядке передоверия), дающие полномочия сотруднику юридического лица, совершившему сделку".

Приходится признать, что Пленум высказывается здесь не слишком ясно. Какое значение имеет признание контрагента добросовестным? Что будет, если он не выполнит тех требований, которые предъявляет постановление, например изучит только доверенность, выданную в порядке передоверия, или вообще не удостоверится в наличии полномочий у представителя? Имеется ли в виду возложение тех или иных неблагоприятных последствий на контрагента, действовавшего хотя и законно, но недобросовестно? Или же речь идет о защите контрагента, который действовал, полагаясь на ошибочное представление об актуальной правовой ситуации, - при условии, что его ошибка извинительна?

Ситуации, когда контрагент не проявляет должной осмотрительности при проверке полномочий у лица, с которым заключает сделку, нередки на практике. Но в таких случаях контрагент, как правило, ставит под удар лишь свои собственные интересы, так что оснований привлекать его за это к ответственности не усматривается. Следовательно, то обстоятельство, что, совершая сделку с представителем другого лица, контрагент не удостоверился как следует в наличии полномочий, не должно влечь для него никаких неблагоприятных последствий, дополнительных к тем, какие наступают по закону, если представитель оказывается неуполномоченным.

Теперь обратимся к вопросу о том, получает ли контрагент, заключающий сделку с представителем другого лица, защиту, если добросовестно полагается на наличие полномочий, которые в действительности отсутствуют. Такая защита предоставляется в случаях, предусмотренных законом (абз. 2 п. 1 ст. 182, п. 2 ст. 189, абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ; см. об этом п. 122 постановления и п. 3 комментария к нему), и обусловлена одновременным выполнением трех условий:

1) налицо видимость полномочий;

2) эта видимость создана или поддерживается представляемым;

3) полагающийся на видимость полномочий контрагент находится в извинительном неведении относительно реального положения дел, т.е. добросовестен.

Если комментируемый абзац касается именно защиты доверия к видимости полномочий (а именно к такому результату подталкивает вывод от противного, сделанный выше), то следует прежде всего констатировать, что он не претендует на установление нового случая, когда такая защита предоставляется, а лишь определяет содержание одного из требований, соблюдением которых она обусловлена. Иными словами, здесь говорится не о том, что совершенная неуполномоченным лицом сделка свяжет представляемого, если при ее совершении были изучены первоначальная доверенность и доверенность, выданная в порядке передоверия, а только о том, что изучение двух доверенностей делает контрагента добросовестным. Окончательное же решение вопроса о защите контрагента в его доверии к видимости полномочий будет зависеть от того, выдерживаются ли все прочие условия ее предоставления: принадлежит ли спорный случай к числу тех, для которых предусмотрена такая защита, и соблюдены ли остальные ее реквизиты.

Поскольку абз. 4 п. 129 постановления настаивает на проверке первоначальной доверенности и доверенности, выданной в порядке передоверия, относиться он может только к одному из предусмотренных законом случаев защиты доверия к видимости полномочий. Речь идет о видимости сохранения полномочий, которая имеет место после их прекращения, если бывший представитель продолжает предъявлять третьим лицам оставшийся у него оригинал доверенности (п. 2 ст. 189 ГК РФ). Ни к полномочиям, подтвержденным ЕГРЮЛ, ни к полномочиям из обстановки содержащиеся в рассматриваемом абзаце разъяснения применены быть, разумеется, не могут.

Определяя содержание одного из требований, выполнением которых обусловлена защита доверия к видимости сохранения полномочий, абз. 4 п. 129 постановления неверно квалифицирует это требование: в действительности он посвящен не добросовестности контрагента, а видимости полномочий. Пункт 2 ст. 189 ГК РФ гласит: "Если третьему лицу предъявлена доверенность, о прекращении которой оно не знало и не должно было знать, права и обязанности, приобретенные в результате действий лица, полномочия которого прекращены, сохраняют силу для представляемого и его правопреемников". Здесь прямо названы два условия защиты доверия к видимости полномочия и подразумевается третье. Во-первых, предъявление доверенности создает видимость полномочий. Во-вторых, в своем доверии к видимости защищается только добросовестный контрагент, который не знал и не должен был знать, что на самом деле полномочия прекратились, а видимость, созданная предъявлением доверенности, - в действительности не более, чем видимость. В-третьих, говоря о предъявлении доверенности, Кодекс имеет в виду оригинал доверенности-документа, выданный когда-то представляемым и вопреки правилам п. 3 ст. 189 ГК РФ не возвращенный представителем. Значит, видимость полномочий зиждется на предъявлении документа, созданного и выданного для этих целей представляемым, т.е. является следствием его собственного поведения.

В этой системе координат "изучение доверенности или доверенностей" относится скорее к формированию видимости полномочий, нежели к добросовестности. Если контрагенту не предъявлен оригинал доверенности (доверенностей), то в данной ситуации признанная законом видимость полномочий (п. 2 ст. 189 ГК РФ: "Если третьему лицу предъявлена доверенность...") отсутствует, а добросовестность контрагента уже не имеет значения. Наоборот, сам факт предъявления (и изучения) доверенности (доверенностей) не может исключить вывода об отсутствии у контрагента доброй совести (хотя буквальное прочтение абзаца подталкивает именно к этому). Это хорошо заметно и по самой формулировке п. 2 ст. 189 ГК РФ, где недвусмысленно закрепляется, что лицо, которому предъявлена доверенность, может и не быть добросовестным, и, несмотря на предъявление ему доверенности, оно не получит защиты, если знало или должно было знать о прекращении полномочий. Это видно и из соотношения правил п. 1 и 2 ст. 189 ГК РФ. Так, правило, закрепленное в третьем предложении абз. 2 п. 1, согласно которому третьи лица считаются извещенными по истечении месяца с момента публикации извещения об отмене доверенности, приобретает смысл только в контексте положений п. 2 о защите доверия к видимости полномочий: уведомление, пусть даже фиктивное, устраняет такую защиту, поскольку после него лицо, которому предъявлена доверенность, считается знающим о действительном положении дел, т.е. недобросовестным. Наконец, это соответствует и общим представлениям о защите доверия к видимости права и ее основаниях: защита лица, извинительно заблуждавшегося относительно актуальной правовой ситуации, била бы дальше цели в тех случаях, когда это лицо, несмотря на объективно имевшие место основания для заблуждения, было осведомлено об истинном положении дел.

Таким образом, абз. 4 п. 129 постановления следовало бы понимать в том смысле, что он применительно к передоверию, осуществляемому руководителями филиалов (представительств), определяет, когда налицо та видимость сохранения полномочий, доверие к которой защищает закон (п. 2 ст. 189 ГК РФ): для ее формирования необходимо предъявление первоначальной доверенности и доверенности, выданной в порядке передоверия.

10. Установив, какое именно решение закреплено в абз. 4 п. 129 комментируемого постановления, обратимся к выяснению его мотивов и соответствующей им сферы его применения.

В рассматриваемом абзаце дается толкование словам п. 2 ст. 189 ГК РФ: "Если третьему лицу предъявлена доверенность". Закон не решает прямо вопроса, как это правило должно применяться к ситуациям передоверия: что именно должен предъявить контрагенту представитель, действующий в порядке передоверия, чтобы подтвердить свои полномочия должным образом - так, чтобы в случае их отсутствия контрагент мог полагаться на создаваемую этим видимость? Достаточно ли предъявления доверенности, выданной в порядке передоверия, или к ней следует приложить первоначальную доверенность, а в случаях, когда имело место последующее передоверие, - все доверенности, которые образуют непрерывную цепочку, восходящую к представляемому?

Абзац 4 п. 129 постановления выбирает второй вариант. Тем самым для передоверия, осуществляемого руководителями филиалов (представительств), закрепляется решение, отличающееся от общего (см. п. 131 постановления и комментарий к нему). Если по общему правилу достаточно предъявления доверенности, выданной в порядке передоверия, то при передоверии, осуществляемом руководителями филиалов (представительств), требуется еще и первоначальная доверенность. Почему?

Здесь, как и в других случаях, постановление своих мотивов не раскрывает. Видимо, особый подход к передоверию, осуществляемому руководителями филиалов (представительств), в этом вопросе связан с одной особенностью его законодательного регулирования. Речь идет о том, что в отступление от общего правила (абз. 1 п. 3 ст. 187 ГК РФ) доверенности, выдаваемые в порядке передоверия юридическими лицами, руководителями филиалов и представительств юридических лиц, освобождены от требования нотариальной формы (абз. 2 п. 3 ст. 187 ГК РФ)*(94). Это упрощает выдачу полномочий, но не отменяет того факта, что доверенности в простой письменной форме обладают значительно меньшей доказательственной силой, чем доверенности, совершенные в нотариальной форме.

В отличие от доверенности, выданной в порядке передоверия в нотариальной форме*(95), аналогичная доверенность в простой письменной форме не подтверждает ни того, что выдавшее ее лицо когда-либо наделялось полномочиями, ни того, что оно было уполномочено на передоверие, ни того, что полномочия, которые указаны в доверенности, выданной в порядке передоверия, по сроку и объему вписываются в рамки, установленные первоначальной доверенностью, ни, наконец, того, что в момент выдачи доверенности в порядке передоверия был предъявлен (и вообще оставался на руках у представителя) оригинал первоначальной доверенности. Более того, лицо, которому предъявлена доверенность, выданная в порядке передоверия в простой письменной форме, не может быть уверено, что выдавшее ее лицо являлось руководителем филиала (представительства), а ведь это необходимое условие действительности такой доверенности, поскольку в остальных случаях она требует нотариальной формы.

Следовательно, предъявление доверенности, выданной в порядке передоверия в простой письменной форме, является крайне ненадежным доказательством того, что указанное в ней лицо когда-либо наделялось представительскими полномочиями. Вероятно, именно эти соображения заставили Пленум в отступление от сформулированного им же общего правила установить, что предъявление оригинала доверенности, выданной в порядке передоверия, недостаточно для того, чтобы создалась видимость сохранения полномочий по смыслу п. 2 ст. 189 ГК РФ.

Такое особое отношение к передоверию, осуществляемому руководителями филиалов (представительств), позволяет различить в комментируемом пункте проявление весьма интересной концепции защиты доверия к видимости сохранения полномочий. Пункт 2 ст. 189 ГК РФ защищает доверие добросовестного лица к видимости сохранения представительских полномочий, но не доверие к видимости их возникновения: "Если третьему лицу предъявлена доверенность, о прекращении которой оно не знало и не должно было знать..." Это означает, что сделка, совершенная бывшим представителем, предъявившим доверенность добросовестному контрагенту, свяжет представляемого, тогда как сделка, заключенная при предъявлении недействительной или поддельной доверенности не менее добросовестному контрагенту, останется обычной сделкой без полномочий со всеми вытекающими последствиями.

Доверенность в простой письменной форме (в том числе и доверенность, выданная в порядке передоверия) по сравнению с доверенностью в нотариальной форме оказывается гораздо менее надежным доказательством возникновения полномочий, но в отношении сохранения полномочий их доказательственная сила равна: сохранение на руках у представителя оригинала доверенности в простой письменной форме не менее красноречиво свидетельствует о том, что полномочия не прекратились, чем сохранение у него доверенности нотариальной. Иными словами, предъявление доверенности, выполненной в простой письменной форме, - не менее надежное основание видимости сохранения полномочий, чем предъявление ее нотариального аналога: раз доверенность, выданная представляемым, остается у представителя, значит, он продолжает оставаться представителем. Другое дело, что контрагент представителя, действующего в порядке передоверия и подтверждающего свои полномочия доверенностью в простой письменной форме, гораздо больше рискует столкнуться с лжепредставителем, чем тот, кому предъявлена нотариальная доверенность: но не потому, что бывшие представители склонны удерживать у себя оригиналы доверенностей в простой письменной форме, а нотариальные доверенности всегда возвращают незамедлительно, а потому, что соблюдение нотариальной формы исключает или минимизирует целый ряд рисков, связанных с обоснованием полномочий (выдача неуполномоченным лицом; выдача лицом, не уполномоченным на передоверие; выдача после возвращения оригинала первоначальной доверенности; подделка).

Когда, несмотря на изложенное, Пленум отказывает в защите доверию добросовестного лица, которое полагалось на видимость сохранения полномочий, поддерживаемую наличием на руках у представителя лишь доверенности, выданной в порядке передоверия, он тем самым демонстрирует свою приверженность следующему подходу: на защиту доверия к видимости сохранения полномочий может претендовать лишь тот, кто имел достаточные основания не только для вывода о сохранении полномочий, но и для вывода об их возникновении. Доверенность же, выданная в порядке передоверия в простой письменной форме, весомым доказательством возникновения полномочий служить не может.

Как бы там ни было, решение, закрепленное в абз. 4 п. 129 постановления, в любом случае не должно применяться к доверенностям, выдаваемым в порядке передоверия руководителями филиалов (представительств) в нотариальной форме, - если, конечно, исходить из его обоснования, предложенного выше.

Наконец, отметим, что в рассматриваемом абзаце представитель, получивший полномочия в порядке передоверия, дважды именуется "сотрудником юридического лица", и при буквальном прочтении получается, что закрепленный здесь подход касается именно сотрудников: "В случае подписания сделки от имени юридического лица его сотрудником..." Однако, учитывая абстрактность представительских полномочий, для решения вопросов, которым посвящено комментируемое разъяснение, внутренние отношения между представителем и представляемым не должны иметь никакого значения. Едва ли имеются серьезные основания полагать, будто в таком словоупотреблении отразилось желание Пленума отступить в данном случае от этого принципа.

11. В соответствии с абз. 5 п. 129 постановления освобождение доверенностей, выдаваемых в порядке передоверия юридическими лицами и руководителями филиалов (представительств), от общего требования нотариальной формы не распространяется на доверенности, выдаваемые государственными органами, органами местного самоуправления и их структурными подразделениями, не обладающими статусом юридического лица. Если учесть, что ссылка на п. 3 ст. 187 ГК РФ стоит в конце этого абзаца, а не после слов, описывающих требования к форме доверенностей, выдаваемых в порядке передоверия, то логика данного разъяснения, по-видимому, будет такой: поскольку государственные органы, органы местного самоуправления и их структурные подразделения, не обладающие статусом юридического лица, прямо в абз. 2 п. 3 ст. 187 ГК РФ не названы и не могут быть отнесены ни к юридическим лицам, ни к руководителям филиалов (представительств), предусмотренное законом специальное правило об ослабленных требованиях к форме некоторых доверенностей, выдаваемых в порядке передоверия, к ним не применяется. Основания для сомнений, заставившие Пленум дать это разъяснение, мне неизвестны.

12. Появление и содержание разъяснений, изложенных в п. 129 постановления (главным образом это касается его абз. 1 и 2), в значительной мере объясняются многозначностью слов "филиал" и "представительство" и той неразберихой в отношении гражданско-правового статуса филиалов и представительств, которую посеяли касающиеся их разъяснения ВАС РФ и положения законодательства.

Дело в том, что слова "филиал" и "представительство" могут относиться к двум с юридической точки зрения принципиально разным ситуациям. Речь может идти либо об осуществлении юридическим лицом деятельности в месте, отличном от его местонахождения, либо о юридическом лице, так или иначе связанном с другим юридическим лицом и осуществляющем ту же деятельность, что и последнее, но в другом месте. То обстоятельство, что столь разные ситуации описываются одними и теми же словами, чревато путаницей и роковыми ошибками, особенно при совершении сделок: кто именно является стороной сделки, заключенной филиалом?

О том, как остро эта проблема стояла в первой половине 1990-х гг., свидетельствуют письма ВАС РФ того времени. Так, в п. 4 информационного письма ВАС РФ от 29.05.1992 N С-13/ОПИ-122 "Об отдельных решениях совещаний по арбитражной практике" разъяснялось: "На вопрос о том, можно ли филиал предприятия, организации считать юридическим лицом, совещание ответило. В соответствии с законодательными актами Российской Федерации филиалы предприятий, организаций не являются юридическими лицами. Однако в тех случаях, когда филиал образован в установленном порядке в качестве юридического лица и его наименование как филиала не соответствует его правовому положению, он должен рассматриваться как юридическое лицо. О необходимости приведения наименования филиала в соответствие с его правовым положением арбитражный суд должен вынести частное определение".

В п. 4 письма ВАС РФ от 30.06.1993 N С-13/ОП-210 "Об отдельных рекомендациях, принятых на совещаниях по судебно-арбитражной практике" в ответ на вопрос о том, можно ли признать структурную единицу юридическим лицом, как это указано в ее положении, если орган, уполномоченный создавать предприятие, принял решение о ее функционировании в качестве структурной единицы, указывается, в частности, следующее: "При решении вопроса о том, является ли структурная единица юридическим лицом, следует проверять, вправе ли был орган, который наделил структурную единицу правами юридического лица, учреждать предприятие. Наделение правами юридического лица не означает создание юридического лица. Поэтому арбитражный суд должен также выяснять, обладает ли созданное предприятие всеми правами юридического лица и какое законодательство об учреждении предприятия как юридического лица действовало в тот период. Если орган, наделивший структурную единицу правами юридического лица, не вправе был согласно действовавшему законодательству учреждать предприятие, арбитражный суд не может признавать такое предприятие юридическим лицом, несмотря на содержащееся в утвержденном учредителем Уставе предприятия указание, что оно является юридическим лицом либо наделено правами юридического лица".

Приведенные цитаты примечательны, однако, не только тем, что демонстрируют практическую актуальность вопроса о том, является ли конкретный филиал (представительство) юридическим лицом, по крайней мере, для того времени. Стоит обратить внимание и на суть предлагаемого в них ответа: если филиал создан в качестве юридического лица, то это - юридическое лицо, которое некорректно именуется филиалом; а если юридическим лицом названа структурная единица юридического лица, в действительности не образованная в качестве юридического лица, то она так и остается структурной единицей. В конечном итоге все сводится к обсуждению вопроса, имело ли место в конкретном случае образование (нового) юридического лица, и понятия "филиал" и "структурная единица" используются в данном контексте исключительно для того, чтобы описать ситуации, когда новое, другое юридическое лицо не появилось, а то, что кажется таковым, является лишь частью старого юридического лица.

В негативном ключе о понятии филиалов (представительств) высказывается и законодательство того времени, по большей части действующее до сих пор. Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. (далее - Основы) провозглашали, что "филиалы и представительства не являются юридическими лицами" (первое предложение абз. 1 п. 2 ст. 24). Им вторят и первое предложение п. 3 ст. 55 ГК РФ, и первое предложение абз. 1 п. 4 ст. 5 Федерального закона от 26.12.1995 N 208-ФЗ "Об акционерных обществах" (в первоначальной редакции, действовавшей до недавнего времени; далее - Закон об АО), и первое предложение абз. 1 п. 4 ст. 5 Федерального закона от 08.02.1998 N 14-ФЗ "Об обществах с ограниченной ответственностью" (далее - Закон об ООО), и первое предложение абз. 1 п. 4 Федерального закона от 12.01.1996 N 7-ФЗ "О некоммерческих организациях" (далее - Закон об НКО).

Учитывая, что в названных законах этому положению предшествует определение филиалов (представительств) как обособленных подразделений юридического лица (абз. 1 и 2 п. 1 ст. 24 Основ, п. 1 и 2 ст. 55 ГК РФ, п. 2 и 3 ст. 5 Закона об АО, п. 2 и 3 ст. 5 Закона об ООО, п. 2 и 3 ст. 5 Закона об НКО), можно сказать, что оно страдает тавтологией: если филиал (представительство) - это подразделение юридического лица, то сам он юридическим лицом не является. Кроме того, для решения вопроса о том, имеем ли мы дело с юридическим лицом, в действительности необходимо и достаточно установить, была ли спорная организация образована в форме юридического лица, и вывод об отсутствии в данном случае самостоятельного субъекта права будет следовать из того, что спорная организация не отвечает признакам юридического лица, а не из того, что она отвечает признакам филиала. Как бы там ни было, в приведенных разъяснениях ВАС РФ и положениях закона рисуется довольно ясная картина: мы можем иметь дело либо с самостоятельным юридическим лицом, ошибочно именуемым филиалом (представительством) другого, либо с неправосубъектным подразделением юридического лица, т.е. филиалом (представительством) в техническом смысле.

Однако этим разъяснения ВАС РФ и положения законодательства, касающиеся филиалов (представительств), не исчерпываются. Еще в Основах представительство определялось как обособленное подразделение юридического лица, в частности, "совершающее от его имени сделки и иные правовые действия" (абз. 2 п. 1 ст. 24). Далее говорилось, что филиалы и представительства "наделяются имуществом создавшим их юридическим лицом" (второе предложение абз. 1 п. 2 ст. 24). Аналогичные указания находим и в ГК РФ (наделение имуществом - второе предложение абз. 1 п. 3 ст. 55), Законе об АО (старой редакции) и Законе об ООО, где к наделению имуществом (в обоих Законах второе предложение абз. 1 п. 4 ст. 5) и деятельности от имени общества (первое предложение п. 5 ст. 5 и первое предложение абз. 3 п. 4 ст. 5 соответственно) прибавляется ответственность общества за деятельность филиала и представительства (второе предложение п. 5 ст. 5 и второе предложение абз. 3 п. 4 ст. 5 соответственно), Законе об НКО (наделение имуществом - абз. 1 п. 4 ст. 5, деятельность от имени организации - первое предложение п. 5 ст. 5, ответственность за деятельность филиала (представительства) - второе предложение п. 5 ст. 5).

Таким образом, словоупотребление законодательства 1990-х гг., сохранившееся до настоящего момента, дает самые серьезные основания для рассуждений о правосубъектности филиалов (представительств): здесь мы видим указания на его сделко- и дееспособность вообще, на его правоспособность, встречаем упоминания о вреде, причиненном его деятельностью.

Рекомендации ВАС РФ не только не вносили ясность, но в некоторых отношениях даже добавляли двусмысленности в вопрос о статусе филиалов (представительств). Так, письмо ВАС РФ от 02.11.1994 N С1-7/ОП-742 "О заключении договоров обособленными подразделениями" посвящено разрешению "споров, возникающих при исполнении договоров, заключенных обособленными подразделениями (филиалами, представительствами и др.) юридических лиц" (абз. 1).

Намеки на материально-правовую правосубъектность дополнялись разъяснениями о правосубъектности процессуальной. В постановлении N 34*(96) говорилось, что "в случаях, когда обособленным подразделениям, созданным юридическими лицами, предоставлено право осуществлять в арбитражном суде полномочия стороны по делу, они вправе принимать от имени юридического лица меры по непосредственному урегулированию спора, предъявлять в арбитражный суд иски, представлять отзывы, заявлять ходатайства, подавать кассационные жалобы, совершать другие процессуальные действия. Эти обособленные подразделения принимают указанные меры и реализуют полномочия от имени юридического лица в соответствии с предоставленными им правами. При этом следует иметь в виду, что стороной по делу является юридическое лицо, от имени которого действует обособленное подразделение, и взыскание производится арбитражным судом с юридического лица или в пользу юридического лица" (п. 1, см. также п. 2, 3 ("наделение обособленного подразделения правами по осуществлению полномочий стороны по делу"), 4).

Эту линию продолжает в какой-то мере и информационное письмо ВАС РФ от 14.05.1998 N 34 "О рассмотрении исков, вытекающих из деятельности обособленных подразделений юридических лиц": "Обособленное подразделение, не являющееся юридическим лицом, может предъявлять иск только от имени юридического лица" (первое предложение абз. 2 п. 1).

За эти противоречия, неточности и некорректное словоупотребление законодатель и высшие судебные инстанции подверглись справедливой критике*(97). Судя по всему, основным результатом включения в ст. 55 ГК РФ "особой модели филиалов (представительств)", учитывающей свойственную им "относительную имущественную обособленность"*(98), стала дезориентация деловой и судебной практики. Она и вызвала к жизни череду разъяснений высших судебных инстанций, в том числе и абз. 1 и 2 п. 129 постановления, следующие, как мы видели, за сложившейся традицией и вносящие лишь незначительные коррективы в прежние рекомендации.

130. В соответствии с пунктом 1 статьи 94, пунктом 2 статьи 126 Федерального закона от 26 октября 2002 года N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" полномочия руководителя должника прекращаются с даты введения внешнего управления, а с открытием конкурсного производства прекращаются полномочия как руководителя должника, так и иных органов управления должника и собственника имущества должника - унитарного предприятия (за исключением полномочий общего собрания участников должника, собственника имущества должника принимать решения о заключении соглашений об условиях предоставления денежных средств третьим лицом или третьими лицами для исполнения обязательств должника), в связи с чем действие доверенностей, выданных указанными лицами для представления интересов должника, прекращается (подпункт 7 пункта 1 статьи 188 ГК РФ).

На том же основании подлежат прекращению доверенности, выданные внешним и конкурсным управляющим должника, когда такой управляющий освобожден (отстранен) от исполнения обязанностей.

1. Комментируемый пункт посвящен одной из новелл ГК РФ, появившихся в ходе реформирования гражданского законодательства*(99). Теперь в соответствии с подп. 7 п. 1 ст. 188 ГК РФ действие доверенности прекращается вследствие введения в отношении представляемого или представителя такой процедуры банкротства, при которой соответствующее лицо утрачивает право самостоятельно выдавать доверенности.

В абз. 1 п. 130 постановления определяется конкретное содержание понятия "процедура банкротства, при которой соответствующее лицо утрачивает право самостоятельно выдавать доверенности". Вполне очевидно, что названному в законе признаку отвечают две процедуры - внешнее управление и конкурсное производство*(100).

Абзац 2 п. 130 разъясняет, что на основании приведенного положения закона прекращаются (в тексте использовано неясное "подлежат прекращению") также и полномочия, выданные внешним и конкурсным управляющим должника, когда такой управляющий освобожден (отстранен) от исполнения обязанностей. В отличие от предыдущей, эта рекомендация не только не очевидна, но и явно отступает от текста закона. Рассмотрим ее подробнее.

2. Подпункт 7 п. 1 ст. 188 ГК РФ устанавливает два новых для российского права основания прекращения представительских полномочий: введение соответствующей процедуры банкротства в отношении представляемого и в отношении представителя. Каждое из правил преследует свои цели и имеет свою историю. На решение известной практической проблемы направлено введение первого из них*(101), и разъяснения п. 130 постановления представляют особый интерес именно применительно к нему.

Разработчики Концепции обосновывали необходимость автоматического прекращения всех доверенностей в случае банкротства представляемого тем, что "такой способ, как отзыв доверенности конкурсным управляющим, предложенный в... информационном письме [Президиума ВАС РФ N 64], сталкивается с той проблемой, что часто конкурсный управляющий не знает, кому была выдана доверенность (и, следовательно, не может ее отменить, так как об отмене надо известить представителя)"*(102).

Действительно, в отсутствие специального регулирования в таких случаях применялись общие правила о прекращении доверенностей: в частности, арбитражному управляющему был доступен такой инструмент, как отмена доверенности. На такой подход ориентировал суды и Президиум ВАС РФ в упомянутом информационном письме *(103). Действительно, этот подход давал сбой в тех случаях, когда арбитражному управляющему неизвестно, кому представляемый выдавал доверенности.

Вместе с тем обозначенная проблема неспецифична для ситуаций введения в отношении должника внешнего управления или открытия конкурсного производства. Так, новый генеральный директор или новый арбитражный управляющий, сменивший своего отстраненного или освобожденного коллегу, тоже могут не знать, кому выдавали полномочия их предшественники. Как известно, и в этих случаях обсуждаемая проблема носит далеко не надуманный характер, поскольку смена директора или арбитражного управляющего нередко происходит в ситуации конфликта с тем лицом, которое осуществляло соответствующие полномочия прежде. Означает ли это, что, учитывая цели нормы, прямо названные в обосновывающей ее Концепции, она должна быть по аналогии распространена и на другие случаи, где возникает та же проблема?

Против положительного ответа на этот вопрос говорит прежде всего то обстоятельство, что закон предусматривает теперь общее решение обсуждаемой проблемы. Имеется в виду правило, закрепленное в абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ и позволяющее представляемому отменить выданные им полномочия и/или устранить видимость их сохранения посредством публикации соответствующего извещения (см. также п. 132 постановления и комментарий к нему). При помощи этого механизма можно прекратить нежелательные полномочия и тогда, когда представляемому неизвестно, существуют ли они, и тогда, когда заявление об отмене не может быть сделано непосредственно в адрес представителя.

Нельзя не заметить, что появление общих правил об отмене доверенностей с использованием публикации обессиливает мотивы, приведенные разработчиками Концепции в обоснование подп. 7 п. 1 ст. 188 ГК РФ: подход, при котором прекращение полномочий, выданных когда-то нынешним банкротом, подчиняется общим правилам, теперь уже не "сталкивается с той проблемой, что часто конкурсный управляющий не знает, кому была выдана доверенность".

3. Помимо приведенного мотива в обоснование анализируемой новеллы Концепция ссылается на зарубежный опыт, а именно на § 117 немецкого Положения о несостоятельности*(104). Цель данной нормы - посредством отстранения от управления лиц, назначенных должником, обеспечить фактическое сосредоточение контроля и распорядительной власти в руках управляющего*(105). При замене одного управляющего другим это правило не применяется*(106).

При сопоставлении немецкого решения и его российского аналога необходимо иметь в виду различия в статусе управляющего при банкротстве, а также то обстоятельство, что в Германии прекращение доверенности по общему правилу определяется тем внутренним отношением, в связи с которым она выдавалась (предложение первое § 168 ГГУ)*(107). Во-первых, в соответствии с абз. 1 § 80 Положения о несостоятельности права должника по управлению и распоряжению имуществом переходят при банкротстве к управляющему. Сделки должника, находящегося в банкротстве, будут поэтому недействительными, что верно, разумеется, и для сделок, совершенных его представителями. Однако заключение таких сделок способно создать чисто фактические помехи работе управляющего. Во-вторых, значительная часть доверенностей прекращается при банкротстве по той причине, что прекращаются внутренние отношения между банкротом и поверенными, ведущими его дела. Но прекращаются не все внутренние отношения, в связи с которыми выдаются полномочия, так что для оборота далеко не всегда будет очевидно, прекратилось ли внутреннее отношение, послужившее когда-то поводом для выдачи доверенности. На устранение этих двух трудностей, тесно связанных с особенностями немецкого права, нехарактерными для права российского, и направлен введенный в 1999 г. § 117 Положения о несостоятельности*(108).

4. Подводя итог сказанному, следует заключить, что подп. 7 п. 1 ст. 188 ГК РФ решает для определенной группы случаев ту проблему, которая по общему правилу решается посредством механизма, закрепленного в абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ. Насколько такое специальное правило необходимо, сказать сложно: учитывая, что его обоснование, предложенное в Концепции, актуально не только для введения соответствующих процедур банкротства и, кроме того, исходит из регулятивной ситуации, которая имела место до введения механизма публикации.

При таких обстоятельствах методически корректное распространение подп. 7 п. 1 ст. 188 ГК РФ по аналогии на не охватываемые его текстом случаи представляется невозможным. При наличии общего правила и исключения применение последнего по аналогии мыслимо только тогда, когда среди подпадающих под общее правило случаев будут выявлены такие, для которых актуальны мотивы, заставившие законодателя сформулировать исключение. В нашей же ситуации мотивы особого подхода к введению процедур банкротств реконструировать не удается, и, следовательно, его применение по аналогии к другим случаям обосновано быть не может.

Между тем правило подп. 7 п. 1 ст. 188 ГК РФ не распространяется на случаи замены конкретного арбитражного управляющего другим, так что, если и могло бы быть к ним применено, то только по аналогии (абз. 2 п. 130 постановления логику рассуждений Пленума не раскрывает, вводя анализируемую рекомендацию словами: "На том же основании...").

5. Помимо того что решение, закрепленное в абз. 2 п. 130 постановления, едва ли может быть корректно обосновано, оно небезупречно по существу. Отстранение и тем более освобождение арбитражных управляющих от исполнения соответствующих обязанностей не обязательно связано с такими обстоятельствами, которые заставляют всерьез опасаться, что старый управляющий выдал полномочия ненадежным лицам или будет скрывать, кого назначил представителями (ст. 97, 98, 144 и 145 Федерального закона от 26.10.2002 N 127-ФЗ"О несостоятельности (банкротстве)"; далее - Закон о банкротстве)*(109). Поэтому вопрос о том, стоит ли отменять полномочия, выданные прежним управляющим, имело бы смысл оставить на усмотрение нового управляющего, а не решать в абстрактной форме, как это делается в абз. 2 п. 130 постановления.

Вместе с тем нельзя признать в полной мере оправданными опасения, что введенное постановлением правило создает угрозу для оборота: третьи лица могут пострадать, столкнувшись с бывшими представителями, доверенности которым выдавал прежний управляющий. Опасность таких столкновений в том, что контрагенты бывшего представителя не защищены в своем доверии к видимости сохранения полномочий, поскольку защита п. 2 ст. 189 ГК РФ распространяется только на случаи отмены полномочий, но не их прекращения в силу закона, с чем мы имеем дело здесь*(110).

Прежде всего едва ли обоснован последний тезис, в соответствии с которым п. 2 ст. 189 ГК РФ защищает доверие к сохранению полномочий только в случае их отмены*(111). Во-первых, п. 2 ст. 189 ГК РФ начинается словами: "Если третьему лицу предъявлена доверенность, о прекращении которой оно не знало и не должно было знать..." Как видим, закон говорит о прекращении, а не об отмене. Во-вторых, согласно тому же пункту "...права и обязанности, приобретенные в результате действий лица, полномочия которого прекращены, сохраняют силу для представляемого и его правопреемников". Упоминая правопреемников, законодатель, очевидно, имеет в виду ситуации, когда доверенность прекратилась в результате смерти или прекращения представляемого, т.е. в силу закона (подп. 4 и 5 п. 1 ст. 188 ГК РФ). В этой части правило о защите доверия к видимости сохранения полномочий находится в тесной связи с положением, согласно которому в случаях прекращения доверенности по основаниям, предусмотренным в подп. 4 и 5 п. 1 ст. 188 ГК РФ, обязанность известить о прекращении доверенности представителя и третьих лиц возлагается на правопреемников лица, выдавшего доверенность (второе предложение абз. 1 п. 1 ст. 189 ГК РФ). При таких обстоятельствах едва ли имеются основания отказать добросовестным третьим лицам в защите доверия к видимости сохранения полномочий у бывших представителей, полномочия которых восходят к прежнему арбитражному управляющему.

Более того, из закона не вытекает и вывод, будто защита доверия к видимости сохранения полномочий не предоставляется в случаях их прекращения по основанию, предусмотренному подп. 7 п. 1 ст. 188 ГК РФ. Учитывая, что закрепление этих новых оснований прекращения полномочий законодатель не сопроводил возложением на арбитражного управляющего обязанности известить о прекращении полномочий представителя и третьих лиц (такое дополнение нашло бы место в абз. 1 п. 1 ст. 189 ГК РФ), можно предположить, что он исходил из достаточности публикации о введении соответствующей процедуры банкротства - публикации, осуществляемой по общим правилам законодательства о банкротстве*(112). Однако эта идея не нашла пока последовательного воплощения в законе. Третьим предложением абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ введена фикция, согласно которой третьи лица извещены об отмене доверенности по истечении месяца со дня "указанной публикации". При этом имеется в виду публикация об отмене доверенности (первое предложение того же абзаца), а не любая публикация, из которой можно сделать вывод о прекращении полномочий.

Дальнейшее развитие регулирования в этой сфере может идти одним из двух путей (если, конечно, отбросить вариант, при котором доверие добросовестных третьих лиц к сохранению полномочий, прекратившихся с введением соответствующей процедуры банкротства, не защищается вовсе). Первый вариант - широкое толкование абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ, в соответствии с которым публикация о введении внешнего управления или открытии конкурсного производства (об отстранении или освобождении арбитражного управляющего) является публикацией об отмене доверенностей, выданных должником ранее: в результате и на эти публикации будет распространена указанная фикция извещения. Второй - создание специальных фикций извещения о прекращении полномочий применительно к публикациям о введении внешнего управления или открытии конкурсного производства (об отстранении или освобождении арбитражного управляющего)*(113).

131. Согласно пункту 3 статьи 188 ГК РФ с прекращением доверенности теряет силу передоверие. Вместе с тем, если третьему лицу предъявлена доверенность, выданная в порядке передоверия, о прекращении которой оно не знало и не должно было знать, права и обязанности, приобретенные в результате действий лица, полномочия которого прекращены, сохраняют силу для представляемого и его правопреемников (пункт 2 статьи 189 ГК РФ).

1. Комментируемый пункт посвящен защите доверия к видимости сохранения полномочий, выданных в порядке передоверия. В соответствии с п. 2 ст. 189 ГК РФ добросовестное третье лицо защищается в своем доверии к видимости полномочий, если ему была предъявлена доверенность. Применительно к ситуациям передоверия встает, однако, вопрос, какая доверенность должна быть предъявлена контрагенту, чтобы это условие предоставления защиты было выполнено. Достаточно ли доверенности, выданной в порядке передоверия, либо требуется еще и первоначальная доверенность (или - при последующем передоверии - все доверенности, восходящие к представляемому)? В качестве общего правила комментируемый пункт закрепляет первый вариант (ср. абз. 4 п. 129 постановления, предусматривающий иное решение для доверенностей, выданных в порядке передоверия руководителями филиалов (представительств), и п. 9 и 10 комментария к этому пункту).

2. Обычно представляемый несет риск того, что при прекращении полномочий не отобрал у представителя выданный ему когда-то оригинал доверенности: предъявив его добросовестному третьему лицу, бывший представитель сможет связать представляемого совершенной от его имени сделкой (п. 2 ст. 189 ГК РФ). Мотивы такого решения понятны. Выдавая оригинал доверенности на руки представителю, представляемый создает у третьих лиц основания полагать, что указанное в ней лицо, подтверждающее свои полномочия предъявлением оригинала, действительно наделено соответствующими полномочиями. Изучив оригинал доверенности, можно, однако, сделать лишь вывод, что указанные в ней полномочия возникли: о наличии же этих полномочий в данный момент оригинал не свидетельствует, ведь они могли прекратиться после выдачи (например, смертью или прекращением представляемого, отменой и др.).

Вместе с тем прекращение полномочий очень часто остается неразличимым для лица, которому предъявлена доверенность, а нередко - и для представителя. Чтобы исключить недоразумения, которыми чреваты подобные ситуации, закон обязывает представляемого или его правопреемников известить представителя и известных третьих лиц, для представительства перед которыми выдана доверенность, о прекращении полномочий, а представителя или его правопреемников - немедленно вернуть доверенность (абз. 1 п. 1 и п. 3 ст. 189 ГК РФ соответственно).

Тем не менее риск совершения сделок бывшим представителем, имеющим на руках оригинал доверенности, сохраняется: представляемый или его правопреемники могли не известить третьих лиц и/или представителя о прекращении полномочий (потому что не имели информации о существовании таких полномочий, о том, для представительства перед кем выдана доверенность, о том, где находится представитель, или потому что доверенность выдана для представительства перед неопределенным кругом лиц, или же просто потому что пренебрегли своей обязанностью), а представитель мог не вернуть оригинал доверенности (потому что не знал о прекращении полномочий или же потому что, зная об их прекращении, решил злоупотребить своим положением). Как быть в таких ситуациях? На ком должен лежать риск порождаемых ими неблагоприятных последствий?

Закон возлагает этот риск на представляемого (его правопреемников), поскольку вследствие его поведения сложилась видимость сохранения полномочий и после их прекращения: сначала он выдал оригинал доверенности на руки представителю, а затем не отобрал его (у выбранного им самим лица). Кроме того, воздерживаясь от извещения третьих лиц, для представительства перед которыми выдана доверенность, он не устранил их извинительного заблуждения относительно наличия полномочий. Видимость только усиливается от того, что представитель настаивает на наличии у него полномочий, а происходит это либо потому, что представляемый не известил его о прекращении доверенности, либо ошибся в выборе лица, которое теперь злоупотребляет своим положением ему во вред*(114).

3. Попытка приложить этот общий подход к случаям передоверия ставит три вопроса. Первые два касаются выполнения обычных условий, без которых доверие к видимости полномочий не защищается, третий связан с особым условием предоставления защиты доверию к видимости сохранения полномочий, которое может быть выведено из абз. 4 п. 129 постановления (см. п. 10 комментария к нему) - на защиту доверия к видимости сохранения полномочий может претендовать лишь тот, кто имел достаточные основания для вывода не только о сохранении полномочий, но и об их возникновении:

1) может ли предъявление доверенности, выданной в порядке передоверия, обосновывать видимость сохранения полномочий;

2) если да, то может ли в данном случае сохранение видимости полномочий быть вменено представляемому;

3) является ли оригинал доверенности, выданной в порядке передоверия, достаточным доказательством возникновения полномочий?

Пункт 131 постановления дает положительный ответ на первый вопрос и, судя по всему, исходит из положительных ответов на второй и третий.

Ответ на первый вопрос сам по себе не вызывает затруднений. Так же как и любая другая, доверенность, выданная в порядке передоверия, должна быть немедленно возвращена представителем (п. 3 ст. 189 ГК РФ). Поскольку этого не произошло и названный в доверенности представитель настаивает, что полномочия сохраняются, имеются весомые основания предполагать сохранение полномочий.

Положительный ответ на второй вопрос можно обосновать следующим образом. Выдача доверенности в порядке передоверия возможна только при условии выдачи представляемым первоначальной доверенности с правом передоверия (следует помнить, что наличие такого права будет установлено нотариусом при заверении доверенности, выдаваемой в порядке передоверия, которая по общему правилу требует нотариальной формы - абз. 1 п. 3 ст. 187 ГК РФ, ч. 2 ст. 59 Основ законодательства Российской Федерации о нотариате (утв. ВС РФ 11.02.1993 N 4462-1); далее - Основы законодательства о нотариате). Совершение же представителем, действующим в порядке передоверия, сделок от имени представляемого с предъявлением оригинала доверенности, выданной в порядке передоверия, после прекращения полномочий становится следствием того, что ни представляемый, ни его представитель не отобрали у него оригинал доверенности и либо не известили представителя, действующего в порядке передоверия, о прекращении его полномочий, либо изначально ошиблись в выборе лица, которое теперь злоупотребляет своим положением. Следует при этом иметь в виду, во-первых, что представитель, выдавший полномочия в порядке передоверия, должен известить об этом представляемого (первое предложение п. 2 ст. 187 ГК РФ), и, во-вторых, что об удостоверении доверенности в порядке передоверия нотариусом делается отметка на основной доверенности (абз. 3 п. 22 Методических рекомендаций по совершению отдельных видов нотариальных действий нотариусами Российской Федерации (утв. Приказом Минюста РФ от 15.03.2000 N 91)), и, следовательно, представляемый, которому возвращен оригинал первоначальной доверенности, не может не знать о том, что выдавалась доверенность в порядке передоверия.

Что касается третьего вопроса - о том, можно ли оригинал доверенности, выданной в порядке передоверия, считать достаточно весомым доказательством возникновения полномочий, то положительный ответ на него связан прежде всего с требованием нотариальной формы, по общему правилу предъявляемым к выдаче доверенностей в порядке передоверия (абз. 1 п. 3 ст. 187 ГК РФ). Такой вывод следует прежде всего из сопоставления решения, отраженного в комментируемом пункте, с тем, которое нашло закрепление в абз. 4 п. 129 постановления (см. п. 10 комментария к нему).

Видя перед собой оригинал доверенности, выданной в порядке передоверия, контрагент имеет самые веские основания полагать (принимая во внимание ч. 2 ст. 59 Основ законодательства о нотариате), что:

1) выдавшее ее лицо когда-то было наделено представляемым необходимыми полномочиями, по объему и сроку равными передоверенным полномочиям или превосходящими их;

2) это лицо было уполномочено на передоверие;

3) в момент выдачи доверенности в порядке передоверия оно предъявило оригинал первоначальной доверенности.

Следует, однако, иметь в виду, что п. 2 ст. 189 ГК РФ защищает только доверие к видимости сохранения полномочий, но не к видимости их возникновения. Это значит, что третьему лицу, которое полагалось на видимость полномочий, созданную предъявлением оригинала доверенности, выданной в порядке передоверия, не удастся совершить сделку с псевдопредставляемым, если в действительности полномочия у соответствующего лица не возникли. Это верно не только в случаях подделки, но и тогда, когда проверка указанных обстоятельств нотариусом, удостоверившим доверенность, выданную в порядке передоверия, по каким-то причинам дала сбой. Сложнее дело обстоит с теми ситуациями, когда полномочия представителя прекратились еще до того, как он выдал доверенность в порядке передоверия: применяется ли к сделке передоверия правило п. 2 ст. 189 ГК РФ и если да, то чья добросовестность должна приниматься во внимание?

132. Абзац второй пункта 1 статьи 189 ГК РФ содержит правило о возможности отмены доверенности путем публикации в официальном издании, в котором опубликовываются сведения о банкротстве. При этом третьи лица считаются извещенными об отмене доверенности по истечении месяца со дня указанной публикации, если они не были извещены об отмене доверенности ранее.

Применение данного порядка без одновременного извещения представителя и известных представляемому третьих лиц об отмене доверенности не допускается в случаях, когда доверенность была выдана на совершение сделки (сделок) с конкретным контрагентом (контрагентами).

Правила о публикации сообщения об отмене доверенности применяются также при отмене доверенности на представление интересов в суде: заинтересованное лицо вправе при рассмотрении дела в суде ссылаться на наличие такой публикации. В то же время при проверке полномочий представителей на суд в отсутствие соответствующей ссылки заинтересованного лица не может быть возложена обязанность по проверке публикаций об отмене доверенности. Суд принимает во внимание факт прекращения полномочий представителя только при получении уведомления об отмене доверенности.

1. Сложно сказать с уверенностью, содержит ли абз. 1 комментируемого пункта какое-либо разъяснение. Здесь почти дословно воспроизводятся первое и третье предложения абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ, но одно расхождение между законом и его пересказом все же обращает на себя внимание. Пункт 1 ст. 189 ГК РФ различает отмену доверенности, а также ее прекращение по некоторым иным основаниям и извещение об отмене или прекращении доверенности представителя и третьих лиц ("лицо, выдавшее доверенность и впоследствии отменившее ее, обязано известить..."): одно дело отмена, другое - извещение о ней. Более того, абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ различает заявление об отмене (которое, очевидно, следует рассматривать как способ отмены доверенности) и публикацию (как способ извещения об (уже состоявшейся) отмене). Что же касается абз. 1 п. 132 постановления, то он говорит об отмене доверенности путем публикации, выставляя публикацию способом не (только) извещения, но (и) отмены. Скрывается ли за этим расхождением решение истолковать закон так, а не иначе или же речь идет о случайной неточности цитирования?

Отмеченные особенности словоупотребления представляют определенный интерес в связи с известной проблемой соотношения отмены полномочий и извещения о ней. Когда абз. 1 п. 1 ст. 189 ГК РФ вслед за ст. 271 ГК РСФСР 1922 г. и ч. 1 ст. 70 ГК РСФСР 1964 г. говорит, что лицо, отменившее доверенность, обязано известить об отмене представителя и третьих лиц, для представительства перед которыми она дана, складывается впечатление, будто отмена доверенности - волеизъявление, не требующее восприятия. Иными словами, полномочия прекращаются односторонним волевым актом представляемого, даже если в известность об этом акте не поставлены ни представитель, ни контрагенты. Между тем по общему правилу гражданско-правовые сделки требуют восприятия: чтобы сделка произвела свой эффект для другого лица, требуется, чтобы информация о соответствующем волеизъявлении была доведена до его сведения (ср. абз. 1 п. 1 ст. 165.1 ГК РФ). Исключения существуют, но они редки и нуждаются в особом обосновании.

Учитывая, что прекращение полномочий в результате их отмены представляемым оказывает самое серьезное влияние на правовое положение представителя и третьих лиц, едва ли имеются причины отступать от общего правила в данном случае. Неудивительно поэтому, что в литературе издавна господствует квалификация отмены полномочия как сделки, требующей восприятия*(115). Спор ведется лишь о том, кому именно должно направляться заявление об отмене: представителю либо контрагенту или обоим. Как бы там ни было, этот подход не согласуется с формулировкой закона*(116), которая обращена к ситуациям, когда ни представитель, ни третьи лица об отмене не знают и потому нуждаются в извещении. В этом контексте содержащееся в п. 132 постановления указание на отмену доверенности путем публикации может служить отправной точкой для корректирующего толкования правил ст. 189 ГК РФ о соотношении отмены и извещения о ней*(117).

При этом нужно иметь в виду, что выбор в пользу квалификации отмены как сделки, требующей восприятия, позволит публикации выступать то в роли простого извещения о состоявшейся ранее отмене (в случаях, когда заявление об отмене уже было сделано в адрес соответствующих лиц к моменту публикации), то сразу в двух ролях - и отмены, и извещения о ней одновременно (когда публикации не предшествовали необходимые заявления в адрес представителя и/или контрагентов)*(118). В пользу такого вывода говорит, среди прочего, то обстоятельство, что для публикации достаточно предоставить заявление об отмене, не приводя доказательств ее предварительного совершения.

2. В соответствии с абз. 2 п. 132 постановления "применение... порядка", о котором идет речь в абз. 1, "без одновременного извещения представителя и известных представляемому третьих лиц об отмене доверенности не допускается в случаях, когда доверенность была выдана на совершение сделки (сделок) с конкретным контрагентом (контрагентами)". Внимания заслуживают содержание закрепленного здесь решения и лежащие в его основе мотивы.

Приходится признать, что использованные в интересующем нас абзаце формулировки могли бы быть и более ясными. Что значит "применение данного порядка не допускается"? Запрещается ли таким образом представляемому обращаться за публикацией извещения об отмене? Или этот запрет адресован соответствующему печатному органу? Каковы последствия нарушения такого запрета? Скорее всего, имеется в виду, что в описанных случаях фикция извещения, закрепленная в третьем предложении абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ, не действует.

Какие мотивы могут лежать в основе этого решения? Вероятно, исключить применение механизма, предусмотренного абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ, к случаям, когда доверенность выдается для представительства перед конкретными лицами, Пленум заставили следующие соображения. Третьи лица, прямо названные в доверенности, вправе рассчитывать, что их адресно уведомят о ее отмене, и не должны в такой ситуации регулярно штудировать списки публикуемых извещений. Действительно, если кто-то выдает полномочия на совершение сделок с определенным лицом, было бы разумно ожидать, что это лицо будет извещено об их прекращении не через газету, а лично, особенно в тех ситуациях, когда оригинал доверенности сохраняется у представителя, а именно о них и идет речь. То же верно и для представителя: неужели, получив на руки доверенность, он должен постоянно отслеживать соответствующие публикации, чтобы не оказаться в какой-то момент лжепредставителем со всеми вытекающими отсюда последствиями (ст. 183 ГК РФ), и не вправе рассчитывать, что представляемый лично уведомит его об отмене доверенности?

Смоделируем ситуацию: одно лицо выдает другому доверенность на совершение сделок с третьим, затем публикует извещение о ее отмене, но не сообщает об этом ни тому, ни другому. Сделка заключается, контрагент требует ее исполнения представляемым, на что тот заявляет, что стороной сделки в действительности является бывший представитель (п. 1 ст. 183 ГК РФ), поскольку она была совершена спустя месяц после публикации извещения об отмене (третье предложение абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ), а, значит, контрагент, которому был предъявлен оригинал доверенности, не защищен в своем доверии к видимости сохранения полномочий (п. 2 ст. 189 ГК РФ). Как следует решить спор?

Обратим внимание на несколько деталей, могущих иметь значение для правовой оценки описанной ситуации. Во-первых, видимость сохранения полномочий у бывшего представителя создается здесь, как и везде, тем обстоятельством, что представитель предъявляет контрагенту оригинал доверенности, который должен был быть возвращен немедленно после прекращения полномочий. Нельзя, однако, не заметить, что в данном случае представляемый не предпринял даже попытки отобрать оригинал у представителя, просто-напросто не поставив его в известность о прекращении доверенности. Во-вторых, зная о том, что находящийся на руках у представителя оригинал доверенности порождает видимость сохранения полномочий и, видимо, опасаясь неблагоприятных последствий, которыми чревата такая ситуация, представляемый вместо того, чтобы защитить себя от них дешево и эффективно (известив об отмене контрагента (и представителя), он в тот же момент оградил бы себя от нежелательной сделки, поскольку теперь про контрагента нельзя было бы сказать, что он не знал и не должен был знать о прекращении полномочий), обращается к более затратному и менее действенному средству - заверяет подпись на заявлении об отмене доверенности у нотариуса и обращается за публикацией извещения, которое произведет искомый эффект только через месяц. В-третьих, зная о том, что находящийся на руках у представителя оригинал доверенности порождает видимость сохранения полномочий, а также понимая, что через месяц после публикации начинает действовать фикция извещения и что в результате контрагент и представитель фактически могут и не узнать об извещении, представляемый тем не менее не предпринимает доступных ему элементарных мер к тому, чтобы устранить риск неприятностей, которыми чревата для названных лиц созданная им самим ситуация.

Теперь обратимся к законодательному регулированию. Предлагая ввести в российское право институт публикации извещений об отмене доверенности, Концепция ссылалась прежде всего на немецкий опыт: "...п. 3 ст. 189 ГК РФ закрепляет безусловную обязанность представителя или его правопреемников возвратить доверенность, действие которой прекращено. Данный подход должен корреспондировать с иной нормой, в настоящее время отсутствующей в ГК РФ, а именно о том, что полномочия продолжают существовать до тех пор, пока доверенность не возвращена представляемому или не объявлена недействительной в порядке, обеспечивающем наиболее полное информирование публики (§ 172 ГГУ)"*(119). Процитируем здесь один из самых авторитетных комментариев к ГГУ, описывающий цель института публичного объявления доверенности недействующей: "Притязания на возврат [оригинала доверенности]... и специального сообщения о ее прекращении [адресованного конкретным лицам]... не всегда достаточно для того, чтобы оградить представляемого от эффектов видимости полномочий. Так обстоит дело прежде всего, когда доверенность уполномочивала на совершение сделок с неопределенным кругом лиц, когда уполномоченное лицо не готово или не в состоянии вернуть оригинал доверенности, не доступно, или когда неизвестно, где оно находится. Объявление же доверенности недействующей не предполагает возврата оригинала, а является самостоятельной альтернативой возврату"*(120).

Несложно заметить, что основная цель института публикации извещений - дать представляемому инструмент защиты от нежелательных последствий видимости полномочий в тех случаях, когда использование обычных средств такой защиты не обеспечивает. Действительно, представляемому не всегда под силу отобрать оригинал доверенности у представителя, потому ли, что тот уклоняется от возврата либо не может быть извещен о прекращении полномочий или же потому, что представляемый (его нынешние представители) или его правопреемники не знают о существовании этого представителя. Представляемый не всегда может известить лиц, для представительства перед которыми выдана доверенность, потому что их круг может быть не определен или чрезвычайно широк или же просто потому что представляемому (его нынешним представителям) или его правопреемникам неизвестно, для представительства перед кем выдавалась доверенность, либо даже что такая доверенность вообще выдавалась.

Защита доверия добросовестных третьих лиц к видимости сохранения полномочий создает известные риски для (бывшего) представляемого, но вместе с тем обеспечивает ему возможность участвовать в обороте через представителей (см. также п. 2 комментария к п. 131 постановления). Эти риски возлагаются на представляемого потому, что он сам создал такую видимость, не предпринял необходимых мер для ее устранения и не известил третьих лиц о том, что эта видимость - не более чем видимость.

Бывают, однако, ситуации, когда представляемый, создавший видимость сохранения полномочий, не в силах не только устранить ее, но и проинформировать третьих лиц о том, что эта видимость ложная. Считая, что возлагать на представляемого риски совершения нежелательных сделок бывшим представителем и в таких ситуациях было бы несправедливо, законодатель дает представляемому универсальный инструмент, позволяющий защититься от неблагоприятных последствий сложившейся видимости: публикация с фикцией извещения. При этом законодатель делает реверанс и в другую сторону - в сторону третьих лиц, объявляя их извещенными лишь по истечении месяца после публикации. Вступая в действие, фикция извещения перераспределяет риски по-новому: теперь неблагоприятные последствия созданной представляемым видимости полномочий падают на добросовестных третьих лиц, которые хотя и не знали фактически, но фиктивно считаются знающими о прекращении полномочий.

Думается, что в абз. 2 п. 132 постановления Пленум, учитывая цели нормы о публикации извещений (телеологическая редукция), а также стремясь минимизировать возможности для злоупотреблений, ограничивает перенос рисков с представляемого на третьих лиц случаями, когда тот действительно не способен защититься обычными средствами. Если представляемый может известить представителя о прекращении полномочий и потребовать возврата оригинала, а также сообщить о прекращении известным ему третьим лицам, для представительства перед которыми выдана доверенность, то пусть так и сделает. В противном случае фикция извещения в отношении соответствующих лиц не сработает. Если же представляемый сделает все от него зависящее, он снизит риски неблагоприятных последствий (например, сузит круг лиц, находящихся в неведении относительно действительного положения дел), может быть, даже вовсе их устранит (если, например, бывший представитель незамедлительно вернет оригинал доверенности или если представляемому, хотя и не удастся уведомить представителя и/или отобрать у него доверенность, будет под силу известить о прекращении доверенности всех лиц, для представительства перед которыми она выдана). В той мере, в какой видимость полномочий и извинительное неведение третьих лиц не могли быть устранены представляемым, действует фикция извещения, предусмотренная третьим предложением абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ. Несложно заметить, что предлагаемое здесь понимание комментируемого положения, с одной стороны, шире, с другой - уже его буквального значения. Думается, однако, что в своем разъяснении Пленум стремился воплотить именно эту идею.

3. Абзац 3 п. 132 постановления посвящен применению правил о публикации извещений об отмене доверенности к полномочиям добровольных процессуальных представителей. Из первого предложения становится ясно, что об автоматическом применении всех правил о гражданско-правовом представительстве к представительству процессуальному речи не идет, но некоторые из них применяются и здесь (см. также п. 125 постановления и п. 1 комментария к нему): "Правила о публикации сообщения об отмене доверенности применяются также при отмене доверенности на представление интересов в суде..." Второе и третье предложения демонстрируют, что иногда нормы о материально-правовом представительстве к процессуальному представительству применяются с поправкой на специфику данных отношений.

В соответствии со вторым предложением суд не обязан проверять публикации об отмене доверенности, а согласно третьему предложению принимает во внимание факт прекращения полномочий не иначе как при получении уведомления об отмене доверенности. Что это значит? Какое именно решение закреплено в этих положениях и каковы его мотивы? Едва ли возможно однозначно ответить на эти вопросы, учитывая, сколь многочисленны, сложны и слабо проработаны в отечественном праве те проблемы, которые актуализируются анализируемым разъяснением. Поэтому ограничимся лишь некоторыми предварительными замечаниями.

Начнем с регулирования представительства в материальном гражданском праве - в той части, в какой его применимость к представительству в процессе оказывается под вопросом в свете комментируемого пункта.

Во-первых, прежде чем обсуждать последствия прекращения полномочий в результате отмены доверенности представляемым, следует еще раз подчеркнуть (см. п. 1 комментария к п. 132 постановления), что на сегодня не достигнута ясность относительно того, как осуществляется такая отмена. Между тем от того, является ли отмена доверенности сделкой, требующей восприятия, и если да, то кому она должна быть адресована, зависят и сама постановка вопросов о последствиях отмены доверенности для тех, кто об этой отмене не знал, и круг случаев, когда эти вопросы окажутся правомерными, и ответы на эти вопросы, и методы их обоснования. Так, конкретные решения могут различаться в зависимости от того, сохраняются ли полномочия до извещения третьего лица, или же неизвещенное третье лицо защищается лишь потому, что полагалось на видимость полномочий.

Во-вторых, действия от имени другого лица в отсутствие полномочий (в частности, после прекращения таковых) не влекут последствий для этого лица. Исключение из этого правила делается, однако, когда закон считает заслуживающим защиты доверие третьих лиц к видимости полномочий, созданной самим представляемым: в таких случаях действия лжепредставителя имеют для псевдопредставляемого те же последствия, что и действия уполномоченного лица. Следовательно, трем разным типам ситуаций (есть полномочия; нет полномочий, но есть основания для защиты доверия к видимости полномочий; нет ни полномочий, ни защиты доверия) соответствуют два типа последствий: действия представителя либо связывают представляемого, либо нет.

В-третьих, признавая, что существуют случаи, когда полномочия прекращаются без ведома третьих лиц, нужно исходить из того, что эти третьи лица окажутся либо в положении тех, кто взаимодействует со лжепредставителем, либо - если применить правила о защите доверия к видимости сохранения полномочий - в положении тех, кто имеет дело с уполномоченным лицом.

В-четвертых, доверие третьих лиц к видимости полномочий защищается лишь при условии, что она является следствием поведения представляемого*(121), *(122) (см. об этом также п. 3 комментария к п. 122 постановления). Так, абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ отказывает в защите даже добросовестным третьим лицам, полагавшимся на ЕГРЮЛ, если недостоверные данные включены в него в результате неправомерных действий третьих лиц или иным путем помимо воли юридического лица.

Поведение псевдопредставляемого может иметь значение не только в плане создания видимости полномочий, но и в плане воздержания от действий, необходимых для ее устранения*(123). Так, в случае прекращения доверенности видимость полномочий, созданная представляемым, когда он выдавал доверенность, сохраняется до тех пор, пока представитель и/или третьи лица не извещены о прекращении и оригинал доверенности не отобран у (теперь уже бывшего) представителя. Пока псевдопредставляемый не совершил ожидаемых от него действий, видимость полномочий сохраняется, и, поскольку он сам в этом виноват, добросовестные третьи лица, обманутые его поведением и полагавшиеся на видимость полномочий, получают защиту (ст. 189 ГК РФ).

Однако неизвещение всех лиц, которым может быть предъявлена доверенность, и/или неотобрание оригинала доверенности не всегда могут быть поставлены в вину псевдопредставляемому*(124): что делать, например, если доверенность выдана для представительства перед неопределенным или чрезвычайно широким кругом лиц, а нерадивый представитель отказывается возвращать оригинал? Если псевдопредставляемого не в чем обвинить, то отпадают и основания для защиты доверия к видимости полномочий. В ходе реформирования гражданского законодательства "концептуально изменился вектор защиты интересов контрагентов в случае прекращения доверенности"*(125): теперь общим правилом, закрепленным в п. 2 ст. 189 ГК РФ, стала защита добросовестных третьих лиц, не извещенных о прекращении полномочий и полагавшихся на их сохранение. Однако такое решение было бы немыслимо без предоставления псевдопредставляемому универсального инструмента, при помощи которого всегда можно было бы устранить видимость сохранения полномочий или извинительное неведение третьих лиц. Этим инструментом стала публикация извещения об отмене доверенности (абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ), в результате которой третьим лицам обеспечивается возможность получить информацию о прекращении доверенности и они считаются извещенными об отмене независимо от того, воспользуются ли этой возможностью де-факто.

При попытке наложить эту регулятивную модель на процессуальное представительство необходимо принимать во внимание следующее. Во-первых, проверка процессуальных полномочий - это обязанность суда (см., например, ч. 1 ст. 63 АПК РФ). Судя по всему, правилам исполнения этой обязанности и посвящены второе и третье предложения абз. 3 п. 132 постановления. Это, однако, не означает, что на отсутствие полномочий не вправе указывать лица, участвующие в деле (первое предложение абз. 3 п. 132 постановления). Во-вторых, судебные акты, принятые в результате действий лжепредставителя, связывают псевдопредставляемого, но могут быть оспорены им в соответствующем процессуальном порядке (апелляция, кассация, пересмотр по вновь открывшимся или новым обстоятельствам)*(126). В-третьих, в рамках судебного процесса могут совершаться как чисто процессуальные действия, так и материально-правовые акты (что происходит, например, при оспаривании оспоримой сделки, расторжении договора, зачете, мировом соглашении). В-четвертых, осведомленность о прекращении полномочий и правила ее оценки могут различаться в зависимости о того, о ком идет речь, - о других участниках спора или о суде. В-пятых, в зависимости от обстоятельств лица, участвующие в деле, могут быть заинтересованы или не заинтересованы в разоблачении лжепредставителя.

Сказанное позволяет сформулировать целый ряд вопросов, которые встают в связи с абз. 3 п. 132 постановления и должны быть учтены как при его применении, так и при дальнейшей разработке данной проблематики.

1) Возможно ли прекращение полномочий процессуального представителя вследствие отмены доверенности представляемым без сообщения об этом суду?*(127) (Ср. в этом контексте третье предложение абз. 3 п. 132 постановления: "Суд принимает во внимание факт прекращения полномочий представителя только при получении уведомления об отмене доверенности".)

2) Какое значение имеет видимость сохранения процессуальных полномочий после их прекращения?*(128) Защита доверия к видимости сохранения полномочий в материальном праве обусловлена добросовестностью третьего лица и не предоставляется, когда оно знало или должно было знать, что полномочия прекратились. Добросовестность при этом оценивается с учетом той степени осмотрительности, какая требуется от любого участника оборота. Возможно ли приложение той же меры к суду, учитывая, в частности, особый порядок получения им информации об окружающей его социальной реальности?

"При проверке полномочий представителей на суд в отсутствие соответствующей ссылки заинтересованного лица не может быть возложена обязанность по проверке публикаций об отмене доверенности". Означает ли это, что постановление исходит из применимости к процессуальному представительству правил п. 2 ст. 189 ГК РФ о защите доверия к видимости сохранения полномочий? Если да, то означает ли это, кроме того, что на суд не распространяется фикция извещения, закрепленная третьим предложением абз. 2 п. 1 ст. 189 ГК РФ?

Заметим, что использование правил о защите доверия к видимости полномочий при отказе от применения фикции извещения приводит к серьезному и едва ли обоснованному отступлению от общих правил защиты доверия к видимости права: получается, что представляемый должен принять на себя неблагоприятные последствия такой видимости, не имея возможности устранить ни ее, ни добросовестное неведение третьих лиц. Требование направить извещение об отмене доверенности "во все суды", которое предъявляет к представляемому судебная практика*(129), оказывается едва ли выполнимым, когда доверенность выдана без указания конкретного суда. Кроме того, сомнения вызывает эффективность такого извещения в случаях, когда представляемому неизвестно, пользуется ли бывший представитель оригиналом доверенности и в каком споре*(130).

3) Если видимость сохранения полномочий имеет в процессе то же значение, что и в материальном праве, возможна ли отмена судебных актов, принятых при участии лжепредставителя, по этому основанию? Последовательное применение материально-правового подхода требует, по-видимому, отрицательного ответа*(131).

4) Применяются ли к совершаемым в процессе материально-правовым и чисто процессуальным актам одни и те же правила о защите доверия к видимости сохранения полномочий? Если, скажем, будет решено, что доверие суда к такой видимости не имеет того значения, какое свойственно ему в материальном праве, означает ли это, что и другая сторона спора будет лишена защиты, предоставляемой п. 2 ст. 189 ГК РФ? Как быть, к примеру, когда лжепредставитель при наличии видимости сохранения полномочий заключит мировое соглашение с добросовестным противником?

5) Если на суд не будет распространяться фикция извещения (что, по моему мнению, недопустимо без одновременного отказа от защиты доверия к видимости сохранения полномочий), как быть в тех случаях, когда другие лица, участвующие в деле и, разумеется, не освобожденные от действия этой фикции, считаются извещенными о прекращении полномочий?

------------------------------------------------------------------------

*(1) См.: Рясенцев В.А. Представительство в советском гражданском праве // Представительство и сделки в современном гражданском праве. М., 2006. С. 226-234. Ср.: "Юридически доверенность отделена от лежащего в ее основе внутреннего правоотношения. Это означает, что следует всякий раз отдельно друг от друга рассматривать содержание и действительность внутреннего правоотношения, с одной стороны, и доверенности, с другой. Доверенность закрепляет юридические возможности представителя, т.е. она определяет, в каком объеме представитель может (здесь и далее в цитатах курсив мой. - А.Ш.) управомочить или обязать представляемое лицо перед третьим лицом. Лежащее же в основе доверенности правоотношение, например, обоснованное в рамках договора поручения, определяет, что должен представитель сделать в пользу представляемого" (Шапп Я. Система германского гражданского права. М., 2006. С. 317-319).

*(2) См., напр.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. М., 2011. С. 303 (автор главы - М.И. Брагинский): "При применении этих указаний следует, очевидно, учитывать положение о филиале (представительстве), которое, подобно договору поручения, определяет внутренние взаимоотношения между юридическим лицом и представляющим его руководителем филиала (представительства). Что же касается внешних отношений, то они устанавливаются только доверенностью, независимо от того, что записано в положении. По отмеченной причине, в частности, полномочия директора, определенные в доверенности, не могут быть оспорены ссылкой на положение". Однако в другом месте той же книги М.И. Брагинский, рассматривая ст. 174 ГК РФ, замечает, что статья эта введена для защиты третьих лиц и без нее сделки за пределами внутренних ограничений не связывали бы представляемого (см.: Там же. С. 331-333).

*(3) См.: Байгушева Ю.В. Представительство. Ярославль, 2015. С. 95.

*(4) "Лицо, добросовестно полагающееся на данные единого государственного реестра юридических лиц, вправе исходить из того, что они соответствуют действительным обстоятельствам. Юридическое лицо не вправе в отношениях с лицом, полагавшимся на данные единого государственного реестра юридических лиц, ссылаться на данные, не включенные в указанный реестр, а также на недостоверность данных, содержащихся в нем, за исключением случаев, если соответствующие данные включены в указанный реестр в результате неправомерных действий третьих лиц или иным путем помимо воли юридического лица".

*(5) О том, что здесь, как и во многих других случаях, судебная практика опередила законодателя, см., напр.: Зайцев О.Р. Дела о защите от действий лица, выступавшего в качестве директора организации при отсутствии у него таких полномочий // Правовые позиции Президиума ВАС РФ: избр. постановления за 2009 год с комментариями / под ред. А.А. Иванова. М., 2012; Ширвиндт А.М. Отвечаем на вопросы читателей // Хозяйство и право. 2010. N 4. С. 127-128.

*(6) См.: Федеральный закон от 28.06.2013 N 134-ФЗ "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части противодействия незаконным финансовым операциям".

*(7) Добросовестным контрагент может быть и в отсутствие сведений о соответствующем лице в ЕГРЮЛ - например, при заключении сделки с директором, ссылающимся на только что принятое решение о его назначении на должность, но закон защищает не всех добросовестных контрагентов, а только тех, кто полагался на реестр (см.: Зайцев О.Р. Указ. соч.).

*(8) Ср.: постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 27.05.2015 N 17АП-4708/2015-ГК по делу N А50-24613/2014, где совершенно справедливо отмечается: содержание реестра не имеет значения, когда контрагенту юридического лица было известно, что в действительности полномочия лица, выступавшего от имени последнего в качестве его органа, прекратились. Однако суд не применил правила ст. 183 ГК РФ, руководствуясь старым подходом, согласно которому сделки лжеоргана недействительны. Вместе с тем следует иметь в виду, что в этом деле спор касался выданных лжеорганом доверенностей, и применимость к ним абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ могла вызвать у суда сомнения (подробнее см.: комментарий к п. 124 постановления).

*(9) Ссылка на п. 1 ст. 182 ГК РФ, появившаяся в п. 1 ст. 53 ГК РФ благодаря Федеральному закону от 05.05.2014 N 99-ФЗ "О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и о признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации", была исключена Федеральным законом от 29.06.2015 N 210-ФЗ "О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации".

*(10) О немецкой дискуссии на эту тему см.: Lieb M. Aufgedrangter Vertrauensschutz? Uberlegungen zur Moglichkeit des Verzichts auf Rechtsscheinsschutz, insbesondere bei der Anscheinsvollmacht // Festschrift fur Heinz Hubner zum 70. Geburtstag am 7. November 1984 / G. Baumgartel et al. (Hg.). Berlin - New York, 1984.

*(11) Ср. п. 133 постановления, которым отменен абз. 1 п. 38 постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 29.04.2010 N 10/22 "О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав".

*(12) См., напр.: п. 4 информационного письма ВАС РФ от 03.08.1993 N С-13/ОП-250 "Обзор практики разрешения споров, связанных с исполнением, изменением и расторжением биржевых сделок"; Советское гражданское право. Т. 1 / О.С. Иоффе, Ю.К. Толстой и Б.Б. Черепахин. Л., 1971. С. 202 (автор главы - Б.Б. Черепахин); Советское гражданское право. Т. I / отв. ред. В.А. Рясенцев. М., 1965. С. 229 (со ссылкой на судебную практику, сформировавшуюся еще в 1920-е гг.; автор главы В.А. Рясенцев).

*(13) См., напр.: Российское гражданское право. Т. I. Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права / отв. ред. Е.А. Суханов. М., 2010. С. 410-411 (автор главы - В.С. Ем); Гражданское право. Т. 1 / отв. ред. А.П. Сергеев, Ю.К. Толстой. 6-е изд., перераб. и доп. М., 2004. С. 332-333 (автор главы - А.П. Сергеев); Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1: Общие положения. 2-е изд. М., 2003. С. 176-177 (автор главы - М.И. Брагинский). Особенно красноречив М.И. Брагинский: "Статья 183 ГК оставляет открытым вопрос о способе, которым должно осуществляться ratihabitio. На практике, наряду с прямым заявлением представляемого на этот счет, широко применяется придание правовой силы различным, совершенным представляемым конклюдентным действиям? (Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 323 (автор главы - М.И. Брагинский)). Как видно, автор различает два способа одобрения - конклюдентные действия и прямое заявление, но в то же время, несмотря на недавно появившееся в тексте Кодекса слово прямо, полагает, что закон относительно допустимого способа одобрения никак не высказывается.

*(14) Так, со ссылкой на это разъяснение С.В. Сарбаш пишет: "Нельзя, однако, не заметить, что арбитражная практика во многом нивелирует указание в ст. 183 ГК РФ на прямое одобрение, поскольку в качестве одобрения рассматриваются и действия лица, и при определенных условиях действия работников лица, имеющего право на одобрение..." (Сарбаш С.В. Исполнение договорного обязательства. М., 2005. С. 214 (сн. 4)).

*(15) Обзор разъяснений ВС РФ и ВАС РФ 1990-2000-х гг., в которых допускается одобрение сделки лжепредставителя конклюдентными действиями, см.: Практика рассмотрения коммерческих споров: Анализ и комментарии постановлений Пленума и обзоров Президиума ВАС РФ. Вып. 16 / рук. проекта Л.А. Новоселова, М.А. Рожкова. М., 2011. С. 176-179 (автор комментария - С.А. Громов).

*(16) См. также, напр.: определение ВС Республики Коми от 20.08.2012 N 33-3498/2012.

*(17) В Концепции развития гражданского законодательства РФ это изменение не оговаривается, см.: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации // Вестник ВАС РФ. 2009. N 4. С. 87-88, 94-95.

*(18) О том, что согласие на совершение сделки и одобрение псевдопредставляемым сделки лжепредставителя соотносятся как род и вид, см., напр.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 149; Крашенинников Е.А. Сделки, нуждающиеся в согласии // Очерки торгового права. Вып. 15 / под ред. Е.А. Крашенинникова. Ярославль, 2008. С. 6.

*(19) О различении волевых актов в зависимости от наличия у них коммуникативной цели подробнее см.: Манигк А. Развитие и критика учения о волеизъявлении // Вестник гражданского права. 2008. N 4. С. 192-215; 2009. N 1. С. 224-250; N 2. С. 231-260; N 3. С. 235-253.

*(20) Об этой разновидности молчания см., напр.: Flume W. Allgemeiner Teil des Burgerlichen Rechts. Bd. 2: Das Rechtsgeschaft. 3. Aufl. Berlin, 1979. S. 64-66.

*(21) См.: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 34, 39.

*(22) См.: Громов А.А., Егоров А.В. Практический комментарий к первому и второму блокам изменений в ГК РФ. М., 2014. С. 85 (авторы комментария - А.А. Громов и А.В. Егоров).

*(23) Таков, например, подход Е.Л. Невзгодиной, которая излагает его при обсуждении п. 5 письма N 57 (лежащего в основе комментируемого пункта), впрочем, прямо не высказываясь о его соотношении с указанным разъяснением (см.: Невзгодина Е.Л. Представительство и доверенность по гражданскому праву России. Омск, 2005. С. 356).

*(24) См.: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 34. См. также: Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 85 (авторы комментария - А.А. Громов, А.В. Егоров).

*(25) См., напр.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 157; Невзгодина Е.Л. Представительство и доверенность по гражданскому праву России. С. 354; Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 430-431; Ягельницкий А.А. Последствия совершения сделки от имени другого лица без полномочий. Комментарий к статье 183 Гражданского кодекса РФ // Вестник гражданского права. 2010. N 4. С. 97-120.

*(26) О квалификации согласия (а следовательно, и одобрения как его разновидности) в качестве сделки см. п. 50 постановления.

*(27) По-видимому, именно так его понимает А.А. Ягельницкий: "Указание в п. 5 упомянутого выше информационного письма Президиума ВАС на то, что правовой эффект одобрения наступает независимо от того, адресовано ли оно непосредственно контрагенту по сделке, позволяет предположить, что, по мнению Президиума, одобрение относится к сделкам, не требующим восприятия" (Ягельницкий А.А. Указ. соч.).

*(28) Убедительную аргументацию в пользу такого решения см.: Ягельницкий А.А. Указ. соч.

*(29) Поддержку такого подхода см., напр.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 157-158; Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 431. Тем же путем идут и в Германии. См., напр.: Bork R. Allgemeiner Teil des Burgelichen Gesetzbuchs. 3., neubearb. Aufl. Tubingen, 2011.. S. 626; Wolf M, Neuner J. Allgemeiner Teil des Burgerlichen Rechts. Munchen, 2012. S. 634. Необходимо, однако, иметь в виду, что в немецком праве имеется специальный механизм, обеспечивающий защиту интересов контрагента, которые могут пострадать в случае, если одобрение или отказ от одобрения будут направлены псевдопредставляемым только лжепредставителю (об этой опасности см.: Ягельницкий А.А. Указ. соч.): согласно первому предложению абз. 2 § 177 ГГУ запрос контрагента псевдопредставляемому о его отношении к спорной сделке, во-первых, устраняет возможность направить одобрение лжепредставителю - теперь оно может быть адресовано только контрагенту; во-вторых, лишает силы одобрение или отказ от одобрения, сделанные до того в адрес лжепредставителя (см., напр.: BorkR. Op. cit. S. 628; Wolf M, Neuner J. Op. cit. S. 634, 635).

*(30) См., напр.: постановление ФАС Московского округа от 16.04.1998 N КГ-А40/657-98: "В генеральной доверенности, выданной... М.В. как представителю... не указано такое полномочие, как одобрение сделок, совершенных от имени и в интересах Сбербанка РФ при совершении их неуполномоченными лицами или с превышением полномочий".

*(31) В этом ключе см., напр.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 153-157; Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 430.

*(32) Критику см.: Ягельницкий А.А. Указ. соч.

*(33) См.: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. C. 87-88, 94-95.

*(34) Ср.: "В практике, впрочем, можно обнаружить случаи оспаривания передачи, совершенной неуполномоченным лицом, либо вовсе с составлением поддельного акта приема-передачи. Однако в этом случае применение нормы ст. 183 ГК РФ в части связывания сделкой самого неуполномоченного представителя исключено, так как эта сделка никакой обязательственной связи не устанавливает, а, напротив, прекращает обязательство продавца" (Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. 5-е изд., перераб. М., 2010. С. 440 (сн. 2)).

*(35) См. об этом: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 88, а также п. 4 настоящего комментария.

*(36) См., напр.: постановления ФАС Западно-Сибирского округа от 27.12.2005 N Ф04-7521/2005(18246-А67-30) (мотивировка апелляции): "...поскольку сделка совершена без полномочий, неправомочное лицо (не являясь собственником имущества) не может выступать от своего имени по совершенной им сделке, поэтому не приняты доводы суда первой инстанции об исцелении сделки путем одобрения..."; ФАС Северо-Кавказского округа от 06.06.2014 по делу N А32-22890/2013. См. также: постановления ФАС Волго-Вятского округа от 23.05.2012 по делу N А29-7770/2011: "Законом также не предусмотрена возможность конвалидации ничтожного договора путем его последующего одобрения"; ФАС Северо-Кавказского округа от 29.04.2010 по делу N А32-2615/2009: "...действующее гражданское законодательство не предусматривает возможности исцеления ничтожной сделки путем ее одобрения". О принципе неисцелимости ничтожных сделок вообще подробнее см.: Тузов Д.О. Теория недействительности сделок: опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. М., 2007. С. 301-332.

*(37) Интересен в связи с этим опыт немецкого правопорядка, который, как и российский, разрешает контрагенту выбрать между исполнением договора и возмещением убытков лжепредставителем. Здесь признают, что первый вариант доступен лишь в случаях, когда речь идет об обязательственном договоре, и обязательство, которое предполагалось возложить на представляемого, может быть исполнено и другим лицом. Если же лжепредставитель заключил вещный договор или пытался связать псевдопредставляемого обязательством, где личность должника имеет существенное значение, контрагент может требовать только возмещения убытков (см., напр.: Шапп Я. Указ. соч. С. 325; Munchener Kommentar zum Burgerlichen Gesetzbuch. Bd. 1. Allgemeiner Teil. 1. Halbbd.: § 1-240. Prost G. 5. Aufl. Munchen, 2006. S. 2164, 2167 (K.-H. Schramm); Wolf M, Neuner J. Op. cit. S. 638).

*(38) См., напр.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 328-329 (автор главы - М.И. Брагинский).

*(39) Именно таково решение немецкого права. До одобрения или отказа в одобрении сделка является schwebend unwirksam (т.е. поражена "колеблющейся недействительностью"): хотя сделка пока и недействительна, но это еще может измениться при наступлении определенных обстоятельств - либо в сторону действительности, либо в сторону теперь уже окончательной недействительности (см., напр.: Шапп Я. Указ. соч. С. 324, 265-266; Bork R. Op. cit. S. 625-626; Medicus D. Allgemeiner Teil des BGB. 10., neu bearb. Aufl. Heidelberg [et al.]: C.F. Muller, 2010. S. 404; Wolf M, Neuner J. Op. cit. S. 633. См. также: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 142-149). Аналогичный, хотя и не разработанный детально подход, господствовал в советской литературе (подробнее см.: п. 4 комментария к ст. 124 постановления).

*(40) Отказ от применения абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ актуализирует старую дискуссию, которая разворачивалась в отсутствие какого-либо законодательного ответа на вопрос о юридической квалификации сделки лжепредставителя до одобрения ее псевдопредставляемым (подробнее см.: п. 4 комментария к ст. 124 постановления).

*(41) Пример применения этого подхода к цессии с прямой ссылкой на п. 6 письма N 57: постановление ФАС Северо-Западного округа от 03.11.2011 по делу N А56-57477/2010 (справедливости ради заметим, что суд не говорит об аналогии, указывая лишь, что правильность его выводов подтверждается соответствующим разъяснением высшей судебной инстанции).

*(42) Впрочем, уже в комментариях к Основам расписывалось то регулирование, которое впоследствии было закреплено в ГК РСФСР 1964 г. (см.: Научно-практический комментарий к Основам гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик / под ред. С.Н. Братуся, Е.А. Флейшиц. М., 1962. С. 89-90 (автор комментария - С.Н. Братусь)).

*(43) Гражданское уложение. Проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения / под ред. И.М. Тютрюмова. СПб., 1910. Т. 1. С. 84 (орфография приведена в соответствие с современными требованиями).

*(44) На этой точке зрения доктрина стояла как в период действия ГК 1922 г., так и позднее - после кодификации 1960-х гг. См., напр.: Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 438; Иоффе О.С., Толстой Ю.К. Новый Гражданский кодекс РСФСР. Л., 1965. С. 73-74 (автор главы - О.С. Иоффе); Советское гражданское право. Т. 1 / О.С. Иоффе, Ю.К. Толстой и Б.Б. Черепахин. Л., 1971. С. 202 (автор главы - Б.Б. Черепахин); Невзгодина Е.Л. Представительство по советскому гражданскому праву. Томск, 1980. С. 141. Утверждение, будто по советскому гражданскому праву стороной сделки без полномочий становился сам лжепредставитель, встретилось нам лишь однажды. Примечательно, что иллюстрируется оно ситуацией, которая - в полном соответствии с континентально-европейской традицией - советским правом как представительство не рассматривалась (как не рассматривается и теперь правом российским): "В случае совершения сделки без полномочия права и обязанности по сделке считаются возникшими у самого представителя. Если, например, гражданин покупает в магазине вещь в расчете на своего соседа по квартире, не будучи снабжен соответствующим полномочием, то права и обязанности по сделке возникнут на стороне того, кто купил вещь, а не того, для кого вещь куплена" (Советское гражданское право. Ч. 1. 2-е изд., испр. и доп. / отв. ред. В.Т. Смирнов, Ю.К. Толстой и А.К. Юрченко. Л., 1982. С. 190 (автор главы - Т.А. Фадеева). В приведенном примере речь, очевидно, идет о так называемом нераскрытом, или скрытом, представительстве, т.е. ситуации, когда одно лицо действует хотя и в интересах, но не от имени другого (ср. с п. 2 ст. 182 ГК РФ; о том, что в советском праве "скрытое представительство" представительством не являлось см., напр.: Тархов В.А. Советское гражданское право. Ч. 1. Саратов, 1978. С. 88).

*(45) Толкуя закон ("последующее одобрение представляемым делает сделку действительной с момента ее совершения") от противного, комментаторы, как правило, не вдавались в подробности и констатировали, что до одобрения сделка лжепредставителя недействительна как не соответствующая закону, а после одобрения становится действительной с обратной силой (Научно-практический комментарий к ГК РСФСР / под ред. Е.А. Флейшиц. М., 1966. С. 72 (автор комментария - С.В. Поленина); Комментарий к Гражданскому кодексу РСФСР / отв. ред. С.Н. Братусь, О.Н. Садиков. 3-е изд., испр. и доп. М., 1982. С. 93 (автор комментария - А.А. Собчак)). Если сделка не была своевременно одобрена, суды признавали ее недействительной (см., напр.: Гражданское право. Т. I / отв. ред. П.Е. Орловский и С.М. Корнеев. М., 1969. С. 234 (автор главы - Е.Н. Гендзехадзе); п. 3 информационного письма ВАС РФ от 03.08.1993 N С-13/ОП-250 "Обзор практики разрешения споров, связанных с исполнением, изменением и расторжением биржевых сделок"; постановления Президиума ВАС РФ от 14.11.1995 N 5082/94 и от 01.09.1998 N 7069/97).

*(46) Игнорируя господствующее мнение, Ю.В. Байгушева, находящаяся под сильным влиянием немецкого права, толкует абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ ("если только другое лицо (представляемый) не одобрит впоследствии данную сделку") в том смысле, что не одобрение является отменительным условием для связи между лжепредставителем и контрагентом, а отказ от одобрения - отлагательным: пока не было отказа, лжепредставитель и контрагент сторонами сделки не становятся (см.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 147).

*(47) См.: Busch D., Macgregor L.J. Comparative law evaluation // The Unauthorised Agent. Perspectives from European and Comparative Law / ed. by D. Busch, L.J. Macgregor. Cambridge, 2009. P. 421.

*(48) См., напр.: Шапп Я. Указ. соч. С. 325; Bork R. Op. cit. S. 634, 635; Kotz H. Vertragsrecht. 2. uberarb. und aktual. Aufl. Tubingen, 2012. S. 200, 201; Medicus D. Op. cit. S. 404, 407-408; Wolf M., Neuner J. Op. cit.637-638.

*(49) См.: Практика рассмотрения коммерческих споров. С. 171-172 (автор комментария - С.А. Громов).

*(50) Утверждено постановлением ЦИК СССР и СНК СССР от 07.08.1937 N 104/1341 "О введении в действие Положения о переводном и простом векселе", имплементирующим Конвенцию о Единообразном законе о переводном и простом векселе (заключена в Женеве 07.06.1930).

*(51) См., напр.: Вишневский А.А. Современное вексельное право: женевская (Россия) и английская системы. М., 2007. С. 60-61; Gursky K.-H. Wertpapierrecht. 3., neu bearb. Aufl. Heidelberg: C.F. Muller, 2007. S. 44; Hueck A., Canaris C.-W. Recht der Wertpapiere. 11., neubearb. und stark erweit. Aufl. Munchen, 1977. S. 51-52. Последовательный критик обсуждаемого здесь правила п. 1 ст. 183 ГК РФ М.И. Брагинский пишет: "Оценивая приведенную норму Кодекса, следует учесть и то, что в определенных случаях содержащееся в ней решение все же может считаться обоснованным. Примером может служить выделенная в Положении о переводном и простом векселе ситуация. Подобное решение представляется полностью соответствующим особой природе векселя" (Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 331 (автор главы - М.И. Брагинский)).

*(52) Ср. замечания М.И. Брагинского в отношении п. 1 ст. 183 ГК РФ в старой редакции (абз. 1 п. 1 ст. 183 ГК РФ): "При оценке юридической силы этой последней нормы следует исходить из необходимости ограничительного ее толкования применительно к случаям заключения договоров. Имеется в виду, что соответствующие последствия - договор признается заключенным с представителем - наступают только при наличии согласия третьего лица. Согласие стать контрагентом представителя не равнозначно согласию стать контрагентом представляемого" (Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1: Общие положения. С. 175 (автор главы - М.И. Брагинский)). "Речь... идет... об определенной фикции: предполагается, хотя это заведомо не так, что представитель, действовавший без полномочий, выразил свою волю совершить сделку с третьим лицом от собственного имени <....> создана ситуация, при которой буквальное толкование приведенной нормы - договор признается заключенным независимо от воли третьего лица - вступит в противоречие с одним из основных принципов гражданского права - свободой договоров" (Они же. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 329-330 (автор главы - М.И. Брагинский)). С М.И. Брагинским соглашается О.В. Гутников (см.: Гражданское право: учебник. Т. 1 / под ред. О.Н. Садикова. М., 2006 (автор главы - О.В. Гутников)).

*(53) См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 1: Общие положения. С. 175 (автор главы - М.И. Брагинский); Они же. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 329-330 (автор главы - М.И. Брагинский); Гражданское право. Т. 1 / отв. ред. А.П. Сергеев, Ю.К. Толстой. С. 333-334 (автор главы - А.П. Сергеев): "Было бы, однако, нелепо полагать, что именно на самих конкретных работников в этих случаях возлагаются обязанности по исполнению заключенных ими сделок, например по снабжению энергией и газом, перевозке грузов, капитальному строительству и т.п."; Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. 4-е изд., перераб., доп. М., 2008. С. 802; Он же. Применение норм о доброй совести в гражданском праве России // Хозяйство и право. 2002. N 9. С. 79-94.

*(54) См.: Российское гражданское право. Т. I. Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права / отв. ред. Е.А. Суханов. С. 410 (автор главы - В.С. Ем); Гражданское право: учебник. Т. 1 / под ред. О.Н. Садикова (автор главы - О.В. Гутников).

*(55) См.: Ширвиндт А.М. Отвечаем на вопросы читателей // Хозяйство и право. 2006. N 10. С. 121-122. В результате суды, как правило, квалифицировали такие сделки как ничтожные (см.: Там же; Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 149 (автор комментария - А.В. Егоров); Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 86). Попытка переломить эту порочную практику привела к тому, что маятник слишком сильно качнулся в другую сторону, и признание - сначала на уровне Президиума ВАС РФ, а затем и в ГК - получил не слишком удовлетворительный подход, согласно которому в таких случаях сделки без полномочий все же связывают псевдопредставляемого, но могут быть им оспорены (см.: постановление Президиума ВАС РФ от 16.06.2009 N 17580/08 и абз. 2 п. 3 ст. 182 ГК РФ; см. об этом: Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 149 (автор комментария - А.В. Егоров); Правовые позиции Президиума ВАС РФ: избр. постановления за 2009 год с комментариями (автор комментария к указанному постановлению Президиума - А.В. Егоров); Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 86-87, 94). Здесь нарушается один из ключевых принципов представительства: чтобы связать другое лицо, действуя от его имени, необходимо полномочие (причем для подобного исключения очевидно отсутствует основание, обнаруживаемое иногда в необходимости защитить доверие к видимости полномочий; ведь, совершая сделку в отношении себя или одновременно представительствуя от имени обеих сторон сделки, представитель знает, что действует без полномочий). Заметим, что ссылки на зарубежный опыт, которые приводились разработчиками Концепции в обоснование обсуждаемого подхода (см.: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 87), в полной мере отражают действительность лишь применительно к Италии. Ни немецкий, ни голландский кодексы не определяют последствий нарушения представителем соответствующего запрета, а в практике и литературе господствует подход, согласно которому спорные сделки не связывают представляемого в отсутствие одобрения - в соответствии с правилами, установленными для сделок представителя без полномочий (см., напр.: Bork R. Op. cit. S. 623; Principles of European Contract Law and Dutch Law. A Commentary / ed. by D. Busch et al. Nijmengen: Ars Aequi Libri; The Hague, 2002. P. 158, 159 (commentary by H.L.E. Verhagen)).

*(56) См.: постановления Президиума ВАС РФ от 21.05.1996 N 166/96; от 10.01.2003 N 6498/02. Обзор соответствующей практики см.: Практика применения Гражданского кодекса РФ части первой / под общ. ред. В.А. Белова. М., 2008. С. 354-356; 2-е изд., перераб. и доп. М., 2011. С. 402-404 (автор раздела - А.Б. Бабаев).

*(57) См., напр.: постановление ФАС Северо-Западного округа от 03.11.2011 по делу N А56-57477/2010 (недействительность цессии, совершенной представителем, - со ссылкой на особенности применения ст. 183 ГК РФ, указанные в п. 6 письма N 57).

*(58) См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 329-330 (автор главы - М.И. Брагинский). Автор недвусмысленно высказывается за изменение закона: "С учетом изложенного целесообразно в предлагаемую на случай совершения юридических действий без полномочий или с их превышением редакцию соответствующей нормы включить еще и указание: если иное не предусмотрено законом". Поначалу он более осторожно предлагал исправить ситуацию "ограничительным толкованием" (Они же. Договорное право. Кн. 1: Общие положения. С. 175 (автор главы - М.И. Брагинский)). См. также: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. 4-е изд., перераб., доп. С. 802; Он же. Применение норм о доброй совести в гражданском праве России.

*(59) См.: Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации. М., 2009. С. 42; Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 87-88, 94.

*(60) Федеральный закон от 07.05.2013 N 100-ФЗ "О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - Закон N 100-ФЗ).

*(61) Разработчики Концепции указывали на эту проблему, но полагали, что она не может быть устранена совершенствованием законодательства (см.: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 88).

*(62) См.: Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 86.

*(63) См.: Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 152-153 (автор раздела - А.В. Егоров).

*(64) Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 94.

*(65) Едва ли для его положительного разрешения достаточно ссылки на ст. 421 ГК РФ, где закреплен принцип свободы обязательственного договора (этим путем идет Ю.В. Байгушева, см.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 76).

*(66) Введено Законом N 100-ФЗ.

*(67) Мыслим, наверное, подход, при котором остальные участники совместной множественности сохраняют полномочия, не позволяющие им, однако, совершать сделок, пока представляемый не подыщет им нового коллегу взамен выбывшего. Однако наделение полномочиями такого нового коллеги, скорее всего, будет обладать признаками уполномочия, распространяющегося на всех актуальных участников множественности.

*(68) Дополнительного обсуждения заслуживает, вероятно, возможность сохранения за оставшимися участниками множественности полномочий на пассивное представительство (способность воспринимать адресованные представляемому волеизъявления от его имени) даже тогда, когда активное представительство (способность совершать волеизъявления от имени представляемого) по описанным причинам исключено.

*(69) См.: Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 34-35 (автор раздела - А.А. Громов); Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 15-16, 18.

*(70) См.: Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 154-155 (автор раздела - А.В. Егоров).

*(71) См., напр.: постановление Президиума ВАС РФ от 16.09.1997 N 435/96.

*(72) Ср. у В.А. Рясенцева: "Практически очень трудно разграничить конклюдентную доверенность и видимое уполномочие" (Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 287).

*(73) См., напр.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 78.

*(74) Подробнее см.: Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 273-288 (рассуждения автора учитывают, в частности, ст. 101 проекта ГК СССР, к которой и восходит сегодняшний абз. 2 п. 1 ст. 182 ГК РФ).

*(75) "При решении этого спора суд будет исходить из того, были ли факты, которые могли убедить третье лицо в том, что оно имеет дело с представителем <...> суду (арбитражу) приходится при рассмотрении подобных дел... прежде всего принимать во внимание определенную объективную сторону дела и выяснять, был ли налицо фактический состав (созданный представляемым намеренно или по непредусмотрительности, небрежности), который объективно подтверждает существование уполномочия" (Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 287-288).

*(76) О том, какое значение могло бы иметь различие между выдачей полномочий конклюдентными действиями и созданием видимости полномочий, см., напр.: Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 288.

*(77) Другой вопрос - могут ли ограничения полномочий руководителя филиала (представительства) или другого представителя юридического лица, содержащиеся в учредительных документах, рассматриваться как ограничения полномочий соответствующего исполнительного органа на выдачу полномочий таким лицам.

*(78) См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 303 (автор главы - М.И. Брагинский): "При применении этих указаний следует, очевидно, учитывать положение о филиале (представительстве), которое, подобно договору поручения, определяет внутренние взаимоотношения между юридическим лицом и представляющим его руководителем филиала (представительства). Что же касается внешних отношений, то они устанавливаются только доверенностью, независимо от того, что записано в положении. По отмеченной причине, в частности, полномочия директора, определенные в доверенности, не могут быть оспорены ссылкой на положение".

*(79) См.: Они же. Договорное право. Кн. 1: Общие положения. С. 184-185 (автор главы - М.И. Брагинский).

*(80) Отменено постановлением Пленума ВАС РФ от 03.07.1995 N 27 (п. 1).

*(81) См., напр.: Кряжевских К.П. К вопросу об определении полномочий на совершение сделок от имени юридического лица // Юрист. 2002. N 11. С. 17-19; Шапкина Г. АО расширяет сферу влияния // Бизнес-адвокат. 1997. N 5. 1997. С. 7.

*(82) На этот изъян п. 20 постановления Пленумов N 6/8 обращалось внимание в литературе. См.: Кряжевских К.П. Указ. соч.

*(83) Ср. ответ на вопрос о форме передоверия, осуществляемого руководителем филиала, данный в 1998 г. начальником методического отдела Московской городской нотариальной палаты С. Огневым: "В этой доверенности [на основании которой действует руководитель филиала] должно быть указано право передоверия на совершение полномочий, определяемых юридическим лицом. Перечень указанных полномочий и ограничения по их передаче третьим лицам должны содержаться в положении о филиале. Согласно ст. 55 Гражданского кодекса РФ руководители филиалов, имеющие намерение выдать доверенность на совершение определенных юридически значимых действий, должны представить нотариусу положение о филиале и доверенность, выданную юридическим лицом" (Российская юстиция. 1998. N 9).

*(84) Ср.: "Пленум Высшего Арбитражного Суда России признал, что локальными нормативными актами юридического лица обособленное подразделение могло быть наделено полномочиями на совершение юридически значимых действий от имени юридического лица, а также что данные действия мог совершать не только руководитель подразделения, но и его заместитель, обязанность выдачи доверенности которому вообще не была законодательно установлена. Такой упрощенной процедуры уполномочия перед третьими лицами не было предусмотрено законодателем даже для волеизъявительного органа юридического лица" (Сумской Д.А. Обособленные подразделения юридического лица в теории гражданского права // Российская юстиция. 2011. N 11. С. 10-16).

*(85) Аналогичным образом различение обязательственной и распорядительной сделок в цессионном праве (п. 1 ст. 389.1 ГК РФ, п. 1 Обзора практики применения арбитражными судами положений главы 24 ГК РФ, утвержденного информационным письмом Президиума ВАС РФ от 30.10.2007 N 120) не исключает их фактического совпадения (п. 2 ст. 389.1 ГК РФ). Однако даже в последнем случае вопросы о действительности каждой из них будут решаться самостоятельно (мера этой самостоятельности зависит, конечно, от того, признается ли распорядительная сделка абстрактной).

*(86) Ср.: "Иногда доверенность существует как волеизъявление, совершенное в составе другой сделки. При этом оно либо сливается с основным волеизъявлением одной из сторон, как это имеет место в договоре поручения, либо отделено от этого волеизъявления. Так, например, в договоре хранения может быть оговорено, что поклажедатель доверяет получить вещи от хранителя определенному лицу. Здесь уполномочивающее волеизъявление, являющееся односторонней сделкой, сочетается с волеизъявлениями другого содержания, определяющими условия договора поклажи. Подобную сделку доверенности мы назовем "связанной". Она не противоречит закону. Статья 264, говоря о письменной доверенности и об уполномочии, не требует, чтобы они непременно были составлены в виде отдельных документов" (Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 238, 245).

*(87) Ср.: абз. 1 п. 5 постановления Пленума ВАС РФ от 22.10.1997 N 18 "О некоторых вопросах, связанных с применением положений Гражданского кодекса Российской Федерации о договоре поставки": "Квалифицируя правоотношения участников спора, судам необходимо исходить из признаков договора поставки, предусмотренных статьей 506 Кодекса, независимо от наименования договора, названия его сторон либо обозначения способа передачи товара в тексте документа".

*(88) См., напр.: Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 113-120; Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 27-36; Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 2. М., 2000. С. 148-150, 153-159; Шапп Я. Указ. соч. С. 313-314.

*(89) Изложенный подход хорошо знаком и отечественной литературе, и зарубежным правопорядкам. Так, у В.А. Рясенцева читаем: "При отсутствии первого волеизъявления сделка не будет представительной, если только третье лицо не смогло из обстановки и других обстоятельств выяснить, что имеет дело с представителем"; "даже при отсутствии указания на то, что оно выступает юридически от имени другого, можно нередко по некоторым обстоятельствам заключить о совершении им представительных действий. О них можно вынести впечатление по той обстановке, в которой протекает деятельность данного лица [ссылка на советскую и дореволюционную литературу, зарубежный опыт], а также по тем отношениям, в которых он состоит с другим лицом"; "если лицо хотело заключить сделку для себя, а ошибочно заключает ее от имени другого, то юридические последствия могут возникнуть для последнего только при условии, что заключающий сделку имел соответствующее полномочие. Например, опекун хотел заключить договор о найме помещения для себя, но упомянул в договоре о себе как опекуне, в силу чего договор породил юридические последствия для подопечного, поскольку это не расходилось с намерением контрагента" (Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 113, 115, 119). См. также: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 28-29, 48. В немецком законе прямо закреплено, что представительский характер сделки может быть явно выражен или следовать из обстоятельств (второе предложение абз. 1 § 164 ГГУ). Об этой проблематике подробнее см.: Шапп Я. Указ. соч. С. 313-314.

*(90) Ю.В. Байгушева ошибочно ссылается на это положение закона в подтверждение своего совершенно справедливого тезиса, что представительский характер сделки может явствовать из обстановки (см.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 28-29).

*(91) Интересно, что письмо ВАС РФ от 02.11.1994 N С1-7/ОП-742 "О заключении договоров обособленными подразделениями", которое не могло не учитываться при подготовке постановления Пленумов N 6/8, слов "от имени филиала" не содержало: "При наличии надлежаще оформленных полномочий отсутствие в тексте договора, заключенного руководителем обособленного подразделения, указания на то, что договор оформлен от имени юридического лица и по его полномочию, само по себе не может служить основанием для признания такого договора недействительным. В этом случае договор следует считать заключенным от имени юридического лица" (абз. 4).

*(92) На распространенность практики заключения договоров от имени филиала обращает внимание, например, и Г. Шапкина, комментирующая разъяснения ВАС РФ в 1995 г. (см.: Шапкина Г. Указ. соч.). О том, что в тот период договоры нередко заключались от имени филиалов банков, см.: Ефимова Л.Г. Банковское право. Т. 1: Банковская система Российской Федерации. М., 2010; Тимофеев С.В. Правовые проблемы участия кредитных организаций в судебном разбирательстве // Банковское право. 2008. N 4. С. 2-4.

Об остроте этой проблемы свидетельствует обилие посвященных ей разъяснений. См.: постановление Пленума ВАС РФ от 02.12.1993 N 34 "Об участии в арбитражном процессе обособленных подразделений юридических лиц"; письмо ВАС РФ от 02.11.1994 N С1-7/ОП-742 "О заключении договоров обособленными подразделениями"; п. 20 постановления Пленумов N 6/8; информационное письмо ВАС РФ от 14.05.1998 N 34 "О рассмотрении исков, вытекающих из деятельности обособленных подразделений юридических лиц". См. также разъяснения, указанные в п. 12 комментария к п. 129 постановления.

Ошибочные и двусмысленные формулировки не исчезли из договорной практики и после принятия всех этих разъяснений (см., напр.: постановление ФАС Центрального округа от 01.09.2003 N А64-1165/02-9: "Разрешая спор, суд первой инстанции установил, что при заключении договора от 12.11.2001 были допущены нарушения законодательства, в частности договор заключен филиалом юридического лица от своего имени, что противоречит ст. 55 ГК РФ...").

Об аналогичных проблемах при осуществлении руководителями филиалов (представительств) процессуального представительства см.: Практика рассмотрения коммерческих споров: Анализ и комментарии постановлений Пленума и обзоров Президиума ВАС РФ. С. 170-179 (комментарий Ю.А. Тарасенко).

*(93) Аналогичное разъяснение о представительстве в процессе дано и в п. 3 информационного письма ВАС РФ от 14.05.1998 N 34 "О рассмотрении исков, вытекающих из деятельности обособленных подразделений юридических лиц": "Если подписанный руководителем обособленного подразделения иск предъявлен от имени этого обособленного подразделения или иск предъявлен к обособленному подразделению, а не к юридическому лицу, арбитражный суд возвращает исковое заявление. В случаях, когда такой иск принят к производству, но при рассмотрении спора установлено, что у руководителя подразделения имеются соответствующие полномочия от юридического лица на предъявление иска или на участие в арбитражном процессе от имени этого юридического лица, истцом или ответчиком по делу предлагается считать юридическое лицо, и дело подлежит рассмотрению по существу с участием юридического лица". Ту же позицию занял Президиум ВАС РФ и в постановлении от 27.10.1998 N 1234/98).

*(94) Введен в ходе реформирования гражданского законодательства Законом N 100-ФЗ.

*(95) Конечно, и такая доверенность не является неопровержимым доказательством соответствующих обстоятельств (см. также комментарий к п. 131 постановления), однако ее доказательственная сила несоизмеримо больше.

*(96) Отменено постановлением Пленума ВАС РФ от 03.07.1995 N 27 (п. 1).

*(97) "Согласно п. 3 ст. 8 Федерального закона от 22 августа 1996 г. N 125-ФЗ "О высшем и послевузовском профессиональном образовании" (СЗ РФ. 1996. N 35. Ст. 4135) структурные подразделения вуза могут им "наделяться по доверенности полностью или частично правомочиями юридического лица". Это абсурдное правило свидетельствует лишь о некомпетентности законодателя и не должно восприниматься всерьез, ибо даже законодатель не вправе переступать границы здравого смысла [В 2009 г. это недоразумение было исправлено]... Руководитель представительства или филиала на основании выданной ему доверенности действует от имени и в интересах выдавшего ее юридического лица, а не "от имени" филиала или представительства... Хотя судебная практика и допускает действительность договора, заключенного руководителем филиала (представительства) "от имени филиала" при наличии "полномочий от юридического лица", "выраженных в положении о филиале и в доверенности"... с этим невозможно согласиться. Нельзя заключить сделку для юридического лица ни "от имени" его неправосубъектного подразделения, ни при отсутствии должным образом оформленных полномочий" (Российское гражданское право. Т. 1. С. 195, 195-196 (автор главы - Е.А. Суханов)). Соглашаясь с этой критикой, подробно обсуждает недостатки многих из приведенных выше положений закона и разъяснений высших судебных инстанций Л.А. Грось. См.: Грось Л.А. К вопросу о гражданской процессуальной правоспособности и дееспособности сторон и третьих лиц // Арбитражный и гражданский процесс. N 10. 2002. С. 2-11.

*(98) "Филиалы и представительства можно было бы приравнять к органам юридического лица. Но это, помимо прочего, исключило бы использование выражающей в определенной мере их сущность имущественной обособленности, хотя бы и относительной. И тогда была найдена, после довольно долгих поисков с предоставлением им на определенных этапах отдельных присущих юридическому лицу прав [ссылка на С.Н. Братуся], включенная в ст. 55 ГК особая модель филиалов (представительств)" (Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 3: Договоры о выполнении работ и оказании услуг. С. 302 (автор главы - М.И. Брагинский)).

*(99) См.: Закон N 100-ФЗ.

*(100) См., напр.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 123-124; Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 157 (автор раздела - А.В. Егоров).

*(101) См. обоснование второго правила в Концепции: "В конкурсном производстве банкрот утрачивает право совершать сделки даже к собственной выгоде (этим правом наделяется конкурсный управляющий), тем более неоправданным было бы допущение его действий в интересах представляемого" (Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 92).

*(102) Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 92.

*(103) См.: п. 9 информационного письма Президиума ВАС РФ от 14.06.2001 N 64 "О некоторых вопросах применения в судебной практике Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)".

*(104) Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 92.

*(105) См.: Munchener Kommentar zur Insolvenzordnung: InsO. 2. Auflage / H.-P. Kirchhof et al. (Hg.). Munchen, 2008. S. 302, 308-309, 329-331 (C. Ott, M. Vuia); Bork R. Op. cit. S. 585; Wolf M, Neuner J. Op. cit. S. 621.

*(106) См., напр.: Шапп Я. Указ. соч. С. 319-320.

*(107) См.: Palandt. Burgerliches Gesetzbuch. S. 187 (J. Ellenberger).

*(108) См.: Munchener Kommentar zur Insolvenzordnung. S. 330-331 (C. Ott, M. Vuia).

*(109) Ср.: "Не задумал ли Верховный Суд вернуть "веерную" реституцию?": интервью с С.В. Сарбашом // Арбитражная практика. 2015. N 8. С. 19 (замечание С.В. Сарбаша).

*(110) См.: "Не задумал ли Верховный Суд вернуть "веерную" реституцию?": интервью с С.В. Сарбашом. С. 19-20 (замечания А.В. Егорова и С.В. Сарбаша).

*(111) Он звучит и в Концепции (Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 93). Вместе с тем слова, приведенные в следующей сноске, дают основания полагать, что и авторы Концепции исходили из предоставления защиты добросовестным контрагентам бывшего представителя в случаях, когда его полномочия прекращаются с введением соответствующей процедуры банкротства.

*(112) "То же касается и прекращения полномочий в связи с признанием лица банкротом. Сведения об этом публикуются, и считается, что все должны знать о состоявшейся публикации по истечении разумного срока после размещения информации. Однако сделки, совершенные в пределах указанного разумного срока, должны сохранять силу для правопреемников представляемого (при их наличии)" (Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 93-94).

*(113) См.: второе предложение п. 3 ст. 213.7 Закона о банкротстве: "Кредиторы и третьи лица, включая кредитные организации, в которых открыты банковский счет и (или) банковский вклад (депозит) гражданина-должника, считаются извещенными об опубликовании сведений, указанных в пункте 2 настоящей статьи, по истечении пяти рабочих дней со дня включения таких сведений в Единый федеральный реестр сведений о банкротстве, если не доказано иное, в частности если ранее не было получено уведомление, предусмотренное абзацем восьмым пункта 8 статьи 213.9 настоящего Федерального закона". См. также: абз. 3 п. 19 постановления Пленума ВАС РФ от 30.04.2009 N 32 (ред. от 30.07.2013) "О некоторых вопросах, связанных с оспариванием сделок по основаниям, предусмотренным Федеральным законом "О несостоятельности (банкротстве)": "В связи с этим при наличии таких публикаций при оспаривании на основании пункта 3 статьи 103 Закона сделок, совершенных после введения наблюдения, следует исходить из следующего: если не доказано иное, любое лицо должно было знать из этих публикаций о том, что введена соответствующая процедура банкротства, а следовательно, что должник является неплатежеспособным"; абз. 4 п. 7 постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 N 63 (ред. от 30.07.2013) "О некоторых вопросах, связанных с применением главы III.1 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)": "В связи с этим при наличии таких публикаций в случае оспаривания на основании пункта 2 статьи 61.2 Закона о банкротстве сделок, совершенных после этих публикаций, надлежит исходить из следующего: если не доказано иное, любое лицо должно было знать о том, что введена соответствующая процедура банкротства, а значит, и о том, что должник имеет признаки неплатежеспособности"; второе предложение п. 2.1 постановления Пленума ВАС РФ от 06.06.2014 N 36 "О некоторых вопросах, связанных с ведением кредитными организациями банковских счетов лиц, находящихся в процедурах банкротства": "Если к этому моменту сведения о введении такой процедуры были опубликованы в соответствующем официальном издании или включены в Единый федеральный реестр сведений о банкротстве (статья 28 Закона о банкротстве), то предполагается, что кредитная организация должна была знать об этом (в том числе с учетом имеющихся в обороте электронных систем сбора информации)".

*(114) Заметим, что возложение риска соответствующих неблагоприятных последствий на третьих лиц должно было бы, по-видимому, сопровождаться предоставлением им полной свободы в вопросе признания удостоверенных ею полномочий: раз я не могу быть уверен, что выданная вчера доверенность до сих пор действует, и несу риск ее прекращения, мне должно быть предоставлено право отказать в признании полномочий ее предъявителя. Последовательное применение такого подхода привело бы к маргинализации добровольного представительства, которое оказалось бы не в состоянии выполнять свою социальную функцию. Ср.: "Институт представительства, изобретенный для облегчения участия в обороте представляемого, может эффективно функционировать лишь при условии, что в максимально возможной степени будут защищены интересы третьих лиц, вступающих в отношения с представителем" (Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 93).

*(115) См.: Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 294-294 (см. также указанную там дореволюционную литературу); Невзгодина Е.Л. Представительство по советскому гражданскому праву. С. 128; Она же. Представительство и доверенность по гражданскому праву России. С. 308; Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: учеб.-практич. комментарий (постатейный) / под ред. А.П. Сергеева. М., 2010 (автор комментария к главе 10 ГК РФ - Ю.В. Байгушева); Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 119.

*(116) Которая закономерно подвергается критике. См.: Невзгодина Е.Л. Представительство по советскому гражданскому праву. С. 128; Она же. Представительство и доверенность по гражданскому праву России. С. 308; Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть первая: учеб. практич. комментарий (постатейный) / под ред. А.П. Сергеева (автор комментария к главе 10 ГК РФ Ю.В. Байгушева).

*(117) В.А. Рясенцев со ссылкой на ст. 271 ГК РСФСР 1922 г., к которой и восходит п. 1 ст. 189 ГК РФ, пишет: "Отмена доверенности происходит посредством извещения представляемым представителя и третьих лиц_" (Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 294-295). См. также: постановление ФАС Поволжского округа от 03.11.2009 по делу N А65-2669/2008, где говорится об "отзыве доверенности в порядке статьи 189 ГК РФ".

*(118) Таким путем идет, например, немецкое право. См.: Bork R. Op. cit. S. 569; Munchener Kommentar zum Burgerlichen Gesetzbuch. Bd. 1. S. 2139 (K.-H. Schramm).

*(119) Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 93.

*(120) Munchener Kommentar zum Burgerlichen Gesetzbuch. Bd. 1. S. 2138 (K.-H. Schramm).

*(121) См., напр.: Байгушева Ю.В. Указ. соч. С. 94.

*(122) Ср. также правила о защите добросовестного приобретателя, которая обусловлена тем, что собственник сам создал видимость права на стороне неуправомоченного отчуждателя (п. 1 ст. 302 ГК РФ). См. об этом: Ширвиндт А.М. К вопросу о выбытии вещи из владения собственника помимо его воли в контексте ограничения виндикации // О собственности: сб. ст. к юбилею К.И. Скловского. М., 2015. С. 339-361 и указанную там литературу.

*(123) См., напр.: Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 282-286; Шапп Я. Указ. соч. С. 322-323; Bork R. Op. cit. S. 600; Palandt. Burgerliches Gesetzbuch. 70., neubearb. Aufl. Munchen, 2011. S. 190 (J. Ellenberger).

*(124) Ср.: "Об отрицательных действиях представляемого можно говорить лишь тогда, когда по обстоятельствам дела устанавливается, что он знал или должен был знать о действиях другого лица как его представителя. Необходимо также, чтобы он имел фактическую возможность проверить, опровергнуть, своевременно аннулировать действия этого неуполномоченного представителя. В противном случае в его воздержании от действия нельзя усмотреть доказательства уполномочия" (Рясенцев В.А. Указ. соч. С. 285).

*(125) Громов А.А., Егоров А.В. Указ. соч. С. 159 (автор комментария - А.В. Егоров).

*(126) См.: постановление Президиума ВАС РФ от 21.04.2009 N 17064/08; Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный) / под ред. В.В. Яркова. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2011 (автор комментария - И.В. Решетникова); Крашенинников Е.А. Процессуальное представительство без полномочия // Очерки по торговому праву. Вып. 19 / под ред. Е.А. Крашенинникова. Ярославль: ЯрГУ, 2012 С. 61-62. Подробное обсуждение последствий участия в процессе неуполномоченного лица см. также: Яблочков Т.М. Субъекты судебного признания (окончание) // Вестник гражданского права. 1915. N 3. С. 106-118.

*(127) Положительный ответ см., напр.: постановления ФАС Северо-Кавказского округа от 29.06.2004 N Ф08-2649/2004; от 17.02.2009 по делу N А32-6132/2008-34/98; ФАС Поволжского округа от 23.10.2008 по делу N А57-16470/07-39.2).

*(128) Распространение защиты доверия к видимости полномочий на процессуальное представительство см., напр.: постановления ФАС Северо-Западного округа от 01.08.2012 по делу N А56-7734/2011, от 18.07.2011 по делу N А56-4895/2011, от 15.09.2009 по делу N А13-9657/2008, от 25.03.2008 по делу N А21-7808/2007.

*(129) См. об этом, напр.: Ширвиндт А.М. Отвечаем на вопросы читателей // Хозяйство и право. 2010. N 4. С. 126.

*(130) Ср.: "Нельзя не сказать о распространенной практике, когда сторона направляет в арбитражный суд заявление об отзыве доверенности, выданной определенному лицу без указания номеров дел. Чаще всего такая ситуация имеет место по корпоративным спорам, но не только. При рассмотрении конкретного дела вопрос о достоверности подобного отзыва доверенности должен быть исследован" (Комментарий к Арбитражному процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный) / под ред. В.В. Яркова (автор комментария - И.В. Решетникова)).

*(131) См., напр., Крашенинников Е.А. Процессуальное представительство без полномочия. С. 67; Юдин А.В. Способы выхода сторон из гражданского и арбитражного процесса: общая характеристика и критерии правомерности // Российская юстиция. 2010. N 4. С. 31-34.